— Юлька! — С массивных ступеней крыльца сбежала девушка, в которой я лишь с натяжкой могла признать прежнюю Олесю. Пепельные волосы, собранные в нарочито небрежный пучок, муслиновое платье в китайском стиле, даже лицо её посвежело от английского воздуха, а глаза, казалось, приобрели какой-то новый, насыщенный голубой цвет. И всё же это была она, Олеся Колчанова, ах, простите, теперь уже миссис Линсдейл и леди Уэйкфилд в одном лице, но терминологию я решила не оспаривать. Это была она, Олеся, с которой мы не виделись три года, и которая сейчас с визгом повисла у меня на шее.
— А ты совсем не изменилась, ни капельки, — она рассматривала меня, будто не веря, что я всё-таки здесь, — какой была, такой и осталась.
— Да ладно, — возмутилась я, не очень, впрочем, искренне, — у меня, чтоб ты знала, даже вечернее платье для ваших торжеств припасено.
— Боже, я хочу это видеть. Так, ладно, ладно, мы с тобой ещё посекретничаем... ну давай, знакомь меня... хотя бы с мужем.
Я кивнула Дежанси, он подошёл и пожал протянутую ладошку.
— Луи-Армель. Очень приятно. Мне Юля много рассказывала о вас.
— Вы говорите по-русски? — поразилась Олеся. — Надо же, как неожиданно. У вас почти нет акцента.
— Поживёшь с ней, — он хмыкнул в мою сторону, — быстро научишься. По-английски я тоже говорю, так что вам не о чем беспокоиться.
— Здорово, просто здорово... — Олеся перевела взгляд в другую сторону и осеклась. Что ж, этого следовало ожидать.
Я оттащила Дежанси на пару шагов вбок.
— Если это наше чудо начнёт тут руками шарить, где не надо, обоим головы оторву.
— Мне-то за что? — удивился Луи-Армель.
— За то, что не уследил. Будешь бдить, я не за тем три года назад чуть инфаркт не получила, играя в юного хирурга, чтобы в результате этот кобель тут развлекался почём зря. Луи, я не шучу, мне не нужны проблемы ни с Олесей, ни, боже сохрани, с её мужем.
— Думаю, у Данияра есть голова на плечах, он не такой идиот, как ты думаешь.
— Я его знаю дольше, чем ты. Конечно, я тоже рассчитываю, что он не наделает глупостей, но всё-таки послеживай.
— Ну раз ты просишь... Tres bien, постараюсь не упускать из виду, но ночевать я с ним не буду, так и знай. У меня есть, с кем.
Олеся так пристально рассматривала нашего приятеля, что мне даже стало немного грустно. Господи, ну почему у всех, видит бог, у всех без исключения женщин реакция настолько предсказуемая? Может, конечно, у меня уже глаз замылился таращиться на своего шефа семь дней в неделю по двенадцать часов (ну ладно, поменьше, но ненамного), и я перестаю замечать очевидное? Интересно, Линсдейл это видит? А, нет, ушёл отдавать какие-то распоряжения. Ну Данька, ну морда красноглазая, дай срок, всю дурь из тебя выбью. Если сам границ не видишь, я покажу. И Олесе мозги вправлю, уж с ней-то я могу не церемониться. Нет, не за тем, ох, не за тем я по локоть в крови была тогда... только попробуйте у меня...
— Это ты? — Олеся не сводила глаз со своего бывшего коллеги. — Ты... Тебя вообще не узнать.
— Тебя тоже, — хмыкнул Данька, — я смотрю, английские дожди обладают исключительным эффектом.
— Я не пойму, ты что... Ну не пластику же ты сделал?
— Нет. Само как-то. — Только мы с Луи могли услышать почти незаметный надлом в голосе. Олеся, разумеется, никакой заминки не ощутила.
— Ну-ну. Но выглядишь охренительно.
— А я вообще неплохо устроился. Я сейчас специальный корреспондент, чтоб ты знала, и имею в активе парочку вкусных ништяков за свои мучения.
— Юлька говорила, вы теперь в связке работаете? — Она прищурилась, будто желая сказать: "Знаем мы эти связки".
— Да, — Данька покосился на меня, — я всё-таки ведущий спецкор. Мне нужен свой режиссёр монтажа и не абы кто. А из всех "не абы кого" Юлька лучшая. Всего и делов.
— Ну-ну, — Кажется, Олеся осталась при своём мнении, — главное, что все сюда выбрались. Пойдёмте, Саймон покажет вам комнаты.
Данияр подошёл к нам и пару минут рассматривал обоих в упор. Глаза его то наливались вишнёвым, то вновь становились тёмно-карими.
— Выдохни, чудовище, — наконец обратился он ко мне, — я чту законы гостеприимства. И не только их.
После чего развернулся и взбежал по ступенькам вверх.
* * *
Мы шли за Саймоном, только и успевая вертеть головой по сторонам. Всё то, что вложил мне в голову Линсдейл во время нашего своеобразного общения в ноосфере, немедленно всплыло в памяти, но реальность превзошла все рассказы. Чиллингем был огромен. Да что там — он был колоссален. Я никогда бы не подумала, что такую громадину могли построить в тринадцатом веке. Широкие галереи с большими, настежь распахнутыми окнами, по стенам развешаны светильники в форме факелов, между окнами струятся выцветшие от времени штандарты с неизвестными мне гербами. Нас поселили в левом крыле, и мне было ужасно интересно, не достанется ли нам та самая комната, где жила в своё время Олеся. Мимо нашей процессии, возглавляемой седовласым Саймоном, то и дело шмыгали какие-то люди со стопками белья, швабрами, полотёрами и прочими вещами, явно готовя замок к чему-то грандиозному.
— Завтра приём, — ответил на мой невысказанный вопрос дворецкий, — необходимо всё как следует подготовить. Сэр Томас не признаёт полумер.
Приём... мать моя женщина... я ещё от того приёма во французском посольстве не отошла как следует... хорошо, что Дежанси в приказном порядке заставил меня взять платье и туфли.
— Сколько ожидается гостей? — полюбопытствовал мой муж, тоже вертя головой по сторонам.
— Вместе с вами и вашим другом сорок человек. Для вас приготовлены комнаты в левом крыле, остальные гости разместятся в правом. Не все останутся на ночь, но ничего нельзя исключать. Хотя, скорее всего, мистер Уиттингдейл заедет на полчаса максимум, только чтобы поздравить.
— Простите? — встрял Данька, удивлённо распахнув глазищи. Саймон несколько обескураженно посмотрел на него.
— Джон Уиттингдейл — министр культуры, средств массовой информации и спорта Великобритании. У него давние и хорошие отношения с сэром Томасом.
— Ещё бы, — прошептала я по-русски Дежанси на ухо, — небось и на своего непосредственного начальника наш историк компры насобирал.
— Ты совершенно разуверилась в людях, — заметил Луи-Армель, — и это меня огорчает. Но я вижу, что тебя отпустила та одурь, что была в аэропорту.
Хм, действительно. Те беспричинно рвущиеся наружу слёзы исчезли без следа, стоило мне увидеть Олесю, да и вообще осмотреться. Вот ведь, нервы ни к чёрту, везде что-то гадостное мерещится, а присмотришься: и пшик. Нет, Юлечка, ты сюда на торжество приехала, вот и развлекайся, тебе ещё покажут комнаты с привидениями, белых коров и прочие красоты Чиллингема. А всю блажь выкинь из головы. Да она и сама уже испарилась. Дышалось легко и свободно, древние стены очаровывали, к тому же Данька вроде бы решил вести себя прилично. Градус настроения резко пошёл вверх.
— Ваша комната, — Саймон распахнул дверь, — леди настояла, чтобы вы с супругом поселились именно здесь. Три года назад она сама жила тут. — Взор Саймона слегка затуманился, словно он что-то вспоминал. Я догадывалась, что. Ту дикую ночь, когда Олеся назло всем запретам пошла гулять по замковым галереям. Через пару секунд дворецкий опомнился и обратился к Данияру:
— Ваша комната следующая. Прошу за мной.
Комната была точь в точь, как в воспоминаниях Линсдейла: светлые стены с фактурной штукатуркой, бордовые гардины, необъятная постель и букетик ромашек в изголовье. Наши сумки стояли около старинного резного шкафа.
— Обалдеть, — Дежанси осматривался с весьма довольным видом, — вот это я понимаю. Красота, не то что наша квартирка.
Я открыла рот, чтобы ответить, как к нам впёрся мой шеф.
— Я или сплю, или у меня на стене висит подлинник Андертона. Господа, мне положительно нравится это место.
Кто такой Андертон?
— Юля, твоя дикость переходит все границы. Генри Андертон — знаменитый английский художник семнадцатого века. Интересно, сколько денег отвалил покойный сэр Хэмфри за этот пейзаж. О, у вас тоже ромашки. Я, признаться, несколько ошалел, не девочка всё ж, чтобы букеты принимать.
— Повыёживайся тут, — меня разбирал смех, — везде должен быть соблюдён баланс. Генри Андертон здесь полагается только вкупе с ромашками.
Через пять секунд ржали уже все.
— Ладно, пойду разбирать барахло, — Данька утёр выступившие от смеха слёзы и вышел. М-да, и нам бы заняться до ужина.
— Луи, это что?! — Я в ужасе смотрела, как он невозмутимо развешивает на плечики рубашки. — Ты... ты что творишь? Ты не взял ни одной белой рубашки? Ты в своём уме? Как ты пойдёшь на приём? О господи, и этот человек мне рассказывает, как одеваться...
— Что тебе не нравится? — удивился Дежанси. — Ну да, пять чёрных рубашек. Я не люблю белый цвет. Вот, посмотри, у меня и галстук есть в тон.
Чёрный шёлковый галстук в рубчик. Кто-нибудь, убейте меня...
— Кого хороним? — как могла язвительнее осведомилась я. — Луи, ну ты же взрослый человек, в посольстве работаешь, что такое дресс-код, знаешь. Нет, ну все будут выглядеть людьми, особенно Данька, и только ты выступишь в роли распорядителя похорон.
— И что? Дресс-код меня уже достал на рабочем месте. — с той же невозмутимостью сообщил мой муж. Да... стыдно признаться, но этой дури он, скорее всего, нахватался именно от меня. Это ведь мне вынь да положь удобство и практичность вместо положенных по этикету вещей, вот и Луи, видимо, решил взять с собой исключительно нежно любимые им чёрные рубашки. Сделаю вид, что мы не знакомы или вцеплюсь в Даньку, как в спасательный круг... Уж этот не позволит себе неподобающе выглядеть на светском рауте.
Сам Данияр, внезапно раздумав распаковывать вещи, устроился с ногами на кровати и меланхолично ощипывал уже третью ромашку. Он никому не признался бы, ни Юльке, ни Луи-Армелю, ни тем более хозяевам Чиллингема, что не всё так ладно в этих древних каменных стенах. Что-то... на грани восприятия, на грани его восприятия, что уж говорить о других. Может, этот лощёный историк тоже что-то чувствует, но вряд ли. Слишком тонко... слишком эфемерно... слишком неуловимо. Он прислушался к своим ощущениям. Та-ак... где-то внизу. Юлька рассказывала, там подвал, а в нём камера пыток с призраком Мучителя Сэйджа, палача Его Величества Эдуарда Первого, который пытал и истязал Томаса Линсдейла на протяжении двадцати лет. И хотя эту чёрную душу в своё время заставили захлебнуться в крови и навеки упокоиться в своей темнице, запечатав ему выход, Данияра глодало сомнение. Кровь запирает накрепко, это он знал. А так же он знал, что любые печати не вечны, даже те, о которых говорил Богослов. Неужели Юлька права в своём почти истеричном нежелании ехать сюда? Да нет, откуда ей знать. Она не медиум, в отличие от мистера Линсдейла, она не может выходить на связь с потусторонним миром, а её путешествия в туман ничего общего с ноосферой не имели. Но что это за странное озарение, практически инсайт? Он прислушался к своим ощущениям. Внизу явно что-то осторожно шебуршалось, но шебуршалось настойчиво. Надо будет напроситься на экскурсию в камеру. Данияр выдрал последние лепестки из ромашки, оставив лишь маленький жёлтый кружок.
В дверь осторожно поскреблись. Он поморщился: как всегда, не вовремя. До ужина ещё пара часов... кажется, кому он понадобился? Данияр очень не любил, когда его отрывали от размышлений на столь деликатные темы.
— Незаперто! — Раздражения в голосе бы поубавить, но тут уж как есть. Он сел на кровати и уставился на дверь.
Вошедшей оказалась совсем юная девушка, почти девочка, самое большее семнадцати лет, в форменном платье. "Почувствуй себя педофилом. Нет уж, спасибо, я ещё не настолько оголодал, чтобы так вот". Девушка испуганно моргала, держа в руках стопку белья и полотенец, и медленно заливалась румянцем. "Выставить к чёртовой матери, и пусть меня считают невоспитанным хамлом". Юная горничная была тоненькой, как тростинка, с солнечно-рыжими волосами и светлой кожей урождённой островитянки. И... быть не может. Она была девственницей. Так, всё. Одного этого уже достаточно, чтобы решительно и без церемоний выставить девушку за дверь.
— Положите всё на стол и вы свободны.
— Что? — Голосок тоненький, как у какой-то птички. С глаз долой, чёрт бы это всё побрал.
— Я сказал, положите на стол, я сам разберусь. Я вас не задерживаю. — Побольше льда в голосе, может, подействует.
Подействовало. Рыженькая девушка, уже совершенно пунцовая, на цыпочках положила стопку на кресло и юркнула в коридор. Ф-фух. Нет, только этого недоставало. Он зашёл в ванную, плеснул в лицо воды и пошёл искать Олесю или её мужа. Тут такие дела, не до рыженьких... но какая фигура.
Долго искать не пришлось — хозяин Чиллингема маячил в самой дальней части галереи, выходящей в просторный холл, и говорил с кем-то по телефону. Что ж, он подождёт. Линсдейл его заметил, помахал рукой и сделал извиняющийся жест. Данияр кивнул и уселся на подоконник. Вряд ли сэр Томас будет устраивать экскурс в безрадостное прошлое замка для него одного, но попробовать стоит. Эта странная вибрация на уровне ультразвука не давала Данияру покоя. Настолько, что даже образ этой девочки померк и испарился. Наконец Линсдейл закончил разговор и подошёл.
— Ну как, вы освоились?
— Более чем. Признаться, от средневековых стен я ожидал несколько иного.
— Надеюсь, вы не разочарованы.
— Ничуть. Скажите... в общем, я могу задать вам вопиюще бестактный вопрос?
Томас Линсдейл удивлённо покосился на гостя. Странный парень, вызывающе красивый, но с какой-то червоточинкой, Линсдейл не мог понять, что в нём не так. Вроде бы коллега этой девушки, Джулии, как объясняла Олеся. Ну и какую бестактность от него можно ожидать?
— Я вас слушаю.
— Вы можете показать мне камеру пыток? Лично мне, сейчас? — Какие странные глаза или это линзы? Линсдейл ещё ни у кого не видел подобного оттенка. Девушки, наверно, замертво падают, и неудивительно. И зачем этому красавчику понадобилась камера пыток, хотелось бы знать?
— Я планировал после ужина показать её всем вам, троим.
— Вы покажете. — Брюнет явно не собирался отступать. — И мне, и Юле с Луи-Армелем. Но сначала мне.
— Может, вы объясните?
— Я понимаю, что мне не с чего испытывать на прочность ваше гостеприимство, но... Вы точно уверены, что запечатали Джона Сэйджа навсегда?
Бледное лицо англичанина стало ещё чуточку белее.
— Почему вы спрашиваете? И... как...
Брюнет некоторое время смотрел на него в упор своими странными глазами, откинувшись на каменную кладку, потом вздохнул и спросил:
— Мистер Линсдейл, мы можем поговорить без свидетелей? "Без свидетелей" я имею в виду без единой живой души в радиусе ста метров. Поверьте, это важно.
Томас Линсдейл задумался. Коллега Джулии был серьёзен, чересчур серьёзен. Он не похож на экзальтированных юнцов, которым всюду что-то мерещится, хотя внешность говорит об обратном. Но, как говорится, по одёжке встречают... Джулия говорила, он её шеф. Интересно. Что ж, если этому молодому человеку так приспичило, отчего бы и не пойти навстречу. Времени ещё предостаточно, Джулия и её муж наверняка обживаются в своей комнате, Олеся прихорашивается перед ужином, остальные вопросы курирует Саймон...
— Часовня святого Петра вас устроит? Даже моя жена не сразу запомнила, где она. Вряд ли нам там смогут помешать.
— Часовня так часовня, — на губах брюнета промелькнула и погасла улыбка, — место ничем не хуже других.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/05/11/1296