Пролетев миллиарды световых лет, частицы космической пыли, однажды собравшиеся в мой организм, сегодня улетают домой. Электроны отделяются от ядра, кости отделяются от плоти, сознание в последний раз пытается найти оправдание происходящему. Мир вокруг медленно остывает, а вместе с ним остываю и я. Кроме монотонного звона в ушах и сдавленной грудной клетки я не ощущаю ничего. Еда, погода, люди — все одного цвета, одного вкуса, плоское и неживое. Как будто кто-то выскоблил меня тупым ножом изнутри и выключил за собой свет. От этой сверлящей пустоты даже лицо стало каким-то тяжелым, и я чувствую, как оно свисает с меня огромными каплями. Страх, ежесекундно насилующий нервную систему в каждую ее клетку, стал уже нормой, он всосался паразитом в самое сердце, мучает его, разгоняет, заставляя биться о ребра с каждой минутой все сильнее и сильнее. Я устал, устал жалеть себя, устал задыхаться, не спать, стараться хоть как-то жить и смотреть на эти трясущиеся руки. Во мне перестали происходить события, могила вырыта, я лежу на ее дне, лицом вниз, изредка вздрагивая, когда кто-то бросает мне на спину горсть земли, остался лишь голос и он принял решение.
Пятидесятитрехметровое падение с крыши длится три секунды. Тело ударяется об асфальт на скорости около ста километров в час. Вероятность выжить — полтора процента. Разбег, прыжок.
Днем прыгают лишь тщеславные дилетанты, в надежде в последний момент быть пойманными за обосранные трусы. Чтобы не попасть в унылые полтора процента нужно по-максимуму исключить обнаружение тела в первые полчаса после падения, мало ли какому бэтмену приспичит меня спасти. Идеальное суицидальное время — ночь с понедельника на вторник, где-то в районе трех часов. Еще достаточно темно, уже достаточно безлюдно, никто не возвращается с тусовок, не идет на работу, не бежит за второй, только бомжи кашляют по помойкам. Угрозу представляют только таксисты. Меньше всего я хочу, чтобы один из них увидел меня парящим вниз и вызвал неотложку, поэтому я выбрал противоположную от дороги сторону дома, с видом на детский сад и трансформаторную подстанцию. Украсить последние секунды жизни кинематографичным этюдом — раскинуть руки и медленно переместить центр тяжести вперед не получится. На домах велика вероятность зацепиться за балкон, антенну или кондиционер, поэтому я буду прыгать с разбега. В полутора метрах от дома газон, за ним тротуар, с плотно припаркованными машинами, за ним дорога. Мне придется сильно оттолкнуться, чтобы не упасть на траву, машину или дерево, они могут самортизировать удар, и мероприятие провалится. Вроде бы ничего не забыл. Скорее всего меня найдет какая-нибудь собака, с заспанным хозяином на поводке. Нелепая поза, череп на три фрагмента, смерть до приезда скорой. Ни записок в карманах, ни стихов.
Самое приятное в самоубийстве, это возможность выбора последнего желания. И это не сигарета и ведро куриных крылышек, как перед электрическим стулом в Техасе, а настоящее королевское «бери от жизни всё». Если мероприятие спланировано заранее, то самоубийство дает некий карт-бланш на исполнение последней воли усопшего. Хочешь убить старого врага — убей, хочешь изнасиловать недоступную женщину — насилуй, хочешь взорвать школу — пожалуйста. Сегодня можно все, никаких страданий и последствий от содеянного, это твое последнее желание и мир тебе его должен. Ты можешь выбрать любое, если оно есть.
Два рожка мороженого, один клубничный, второй крем-брюле. Я всегда беру два, не понимаю, какой должна быть сила воли, чтобы съесть одно и успокоиться. Через десять минут я буду лежать на асфальте в луже теплой крови, сфинктеры заднего прохода и мочеиспускательного канала разожмутся и кровь смешается с мочой и дерьмом, но сначала крем-брюле. Меня зовут Тимофей и все, что я умею — это быть плохим.
— Простите!
Я повернулся. В нескольких шагах от меня стояла девочка лет двенадцати и широко улыбалась. Дурацкий синий с красным комбинезон, пшеничные волосы убраны в два хвоста и огромные высокие ботинки — сумасшедшая, это все, что я успел подумать.
— Тимофей, не бойтесь. Я понимаю, что это сложно, но сейчас я всё объясню. Только не волнуйтесь и не перебивайте. Вопросы после того как я закончу, хорошо?
И с чего бы я должен ее бояться, она скорее вызывала умиление своим писклявым голоском и необычно подвижными бровями, которые то поднимались домиком, то опускались в такт интонациям.
— Тимофей, меня зовут Дарья, я ваш родственник. Я знаю, что вы сейчас подумали, — она улыбнулась, — но нет, я не ваша дочь. Я, как бы… дальний родственник, очень дальний. Даже правильнее было бы сказать потомок. В общем, я… — она поджала губы, — из будущего, из 2156 года. Мы в школе путешествуем во времени. Ну, не совсем во времени, только в прошлое, но не важно. Мне нужно для доклада по психогенетике составить психологический портрет какого-нибудь родственника из двадцать первого века и я решила выбрать вас. Вот. Вы рады?
— Что???
— Я разработала небольшой тест на основе гипотезы обратных вербальных маяков Кэттинга, можно я задам несколько вопросов, это не займет много времени. Первый вопрос: Вы на необитаемом острове с женщиной, которая старше вас на двадцать лет. У вас есть пистолет с двумя боевыми патронами и одним холостым, а у женщины раздроблено бедро в трех местах и она лишена возможности передвигаться. Через какое вре…
— Стоп, стоп, стоп! И ты думаешь, что я поверю в эту чушь?
— Ну, сами подумайте, какова вероятность того, что ночью на крыше перед вами появится девушка и будет врать про то, что она из будущего?
— Девушка?! Да тебе лет десять. Ладно, я понял, это розыгрыш. Где камера?
— Да нет никакой камеры. Здесь только я и вы.
— Слушай, как там тебя…
— Дарья.
— Слушай, Дарья, знаешь что? Срать я хотел на твою школу, на твое будущее и на тебя! Вали отсюда на хрен, пока я тебя с крыши не выкинул!
— Тимофей, не нужно так нервничать, то что вы во что-то не верите, вовсе не означает, что этого не существует. Успокойтесь и я вам докажу, что это никакой не розыгрыш. Пять минут. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Любопытство одержало верх и я согласился:
— Только пять.
— Бросьте в меня что-нибудь.
— Зачем?
— Бросайте, бросайте!
— Я же брошу.
— Бросайте уже!
Похлопав по карманам, я нащупал ключи от квартиры и бросил в девочку. Пролетев сквозь нее, ключи рухнули на крышу. Явно довольная произведённым на меня впечатлением она продолжила:
— Меня здесь нет. То есть моего тела здесь нет. То, что вы видите, это проекция. Сейчас я в школе, на уроке и давайте уже перейдем к вопросу…
— Твою мать! Так это правда?! Подожди, то есть в будущем люди свободно перемещаются во времени? Я так и знал!
— Не совсем, есть кое-какие ограничения, скакать можно только в то, что было и не глубже, чем на пятьсот лет, и нельзя скакать физическим телом.
— Почему?
Она закатила глаза:
— Пфф… Ну, как это объяснить… Потому что, тело — кусок мяса, а не цифра. Кстати, поэтому ваши ученые и не могли построить машину времени — мясо не скачет. Но как только технологии позволили перевести человеческое сознание в цифру, эта и другие проблемы отвалились сами собой.
— Какие, например?
— Например, путешествия по Солнечной системе. Вот как в ваше время люди представляли космический туризм? Как пати в каком-нибудь клубе на орбите Сатурна с видом на кольца…
— Вообще-то, в нашем времени такого нет.
— Неважно. Оказалось все проще, для того, чтобы летать в космос никуда тащить свое тело не обязательно. Сейчас по всей Солнечной системе разбросаны сотни тысяч станций, к которым можно подключать себя и серфить планеты не выходя из комнаты. Стоит это копейки, а эффект присутствия полнейший.
— Значит Вселенная уже изучена?
— Тимофей, не будьте так наивны. Вселенная невероятно огромна и изучена ровно настолько, насколько далеко нам позволяют заглянуть телескопы. К сожалению, мы можем перемещаться только туда, куда смогли долететь станции, а добрались они пока только до внутренней части облака Оорта и сейчас частные путешествия ограничены Солнечной системой. Правда, не так давно исследовательский зонд все же добрался до ближайшей к нам звезды Проксима Центавра, но доступ к ней имеют пока только ученые, слишком далеко она расположена. Но не дальше вашего эгоизма, вам ещё не надоело говорить о космосе? А то мне уже надоело. Как вам мой костюм, — она повернулась одним боком, другим, — я его специально подбирала для вашего времени, похоже получилось?
— Нет, подожди. Если ты из будущего, то как же эффект бабочки и все такое? Ну, если вы так свободно прогуливаетесь по прошлому, то своим присутствием должны же его менять? Ведь так?
— Как сказал однажды английский писатель викторианской эпохи Сэмюэл Батлер, даже Всевышний не в силах изменить прошлое — это под силу только историкам. У нас есть специальный прибор, называется свант, — она достала из кармана белый предмет похожий на зажигалку. — Я нажму на кнопку, у вас на несколько секунд пропадет изображение и звук, и вы никогда не вспомните наш разговор.
— И все?
— Все.
— И последнее. Бессмертие?
— Да.
— Инопланетяне?
— Нет. А что это вы там прячете?
— Ничего не прячу. А, это? Это мороженое, будешь?
— Я бы с удовольствием. Папа говорит, что раньше мороженое вкуснее было, но я не могу, меня здесь нет.
— Ах, да. Выглядишь, как живая.
— Теперь я могу задать вопрос?
— Давай.
— Почему вы сидите один ночью на краю крыши?
— Это длинная история.
— А я не тороплюсь.
— Хотя.. что я теряю, ты вернешься в свое время, а я… Хорошо, расскажу. В общем две недели назад я сильно поругался со своей девушкой и через три дня выяснений отношений мы расстались. Ну, собственно, все к этому и шло. Настроение было поганое, я искал куда себя деть и решил, что нужно выехать за город порыбачить, пожарить сосиски, проветрить голову. В субботу утром собрал сумку и выехал в сторону Пушкино. Там неподалеку от города было озеро, на котором в детстве мы с отцом ловили рыбу. Я долго кружил вдоль берега, искал место подальше от людей, наконец выехал на аккуратную поляну со деревом у воды, закинул удочку, развел костер и начал устанавливать палатку. Не успел я вбить первый колышек, как откуда-то из леса вышел парень лет двадцати пяти — камуфляжный костюм на два размера больше, резиновые сапоги, панама с москитной сеткой, в общем типичный рыбак из магазина на диване. Оказалось, что он рыбачит тут неподалеку, увидел дым от костра и решил подойти познакомиться. Знакомство с рыбаками в мои планы не входило, я поздоровался и продолжил заниматься своими делами, но парень не собирался уходить. Пока я ставил палатку он рассказал, что зовут его Костей, что работает он в Домодедове таможенником, что у его отца куриная миниферма, что они потомки Ярославских князей Шехонских и если что, он здесь до завтра. Спустя минут десять Костя понял, что особо разговаривать я с ним не хочу, попрощался и ушел. К вечеру настроение окончательно скатилось в минус. Скажем прямо, таможенник-рыбак не лучшая компания, но судьба не оставила никакого выбора. В машине валялось несколько банок Хайнекена, я положил их в пакет и пошел вдоль берега искать соседа. К удивлению, его лагерь я нашел довольно быстро. Костя засуетился, стал бегать туда-сюда, причитать, что у него ничего нет к пиву, как домохозяйка, к которой внезапно нагрянули гости, но быстро успокоился, когда я открыл банку и сунул ему в руку. Он усадил меня на раскладной стул возле мангала из кирпичей, а сам сел на корягу напротив. То ли мне было скучно с ним, то ли я хотел поскорее залить тоску, но пиво как-то быстро закончилось и под возглас “ta da” Костя достал из рюкзака две бутылки водки по 0,75. Вскоре стемнело, вокруг всё затрещало, заквакало, я подбрасывал ветки в мангал, Костя рассказывал какие-то небылицы из жизни аэропорта и мы стремительно убирались, закусывая тушенкой с ножа. Водка быстро нивелировала оставшиеся между нами разногласия и вполне закономерно открыла глаза на решение некоторых глобальных вопросов. Мы обсудили кривоногость отечественного футбола, внешнюю политику России на Ближнем Востоке, потом досталось андроиду с айфоном, Америке с ее жирными телками, немного прошлись по терраформированию Марса, под песню про коня мы открыли вторую бутылку, я что-то мямлил про Надю, про нашу ссору, про то, что сам виноват и что давно нужно было расписаться, мы чокнулись за прекрасных дам, я запрокинул голову, чтобы выпить залпом, потерял равновесие и рухнул на спину.
Каждый август Земля проходит сквозь шлейф кометы Свифта-Таттла. Частицы космической пыли, оставшиеся от кометы попадая в земную атмосферу сгорают, расчерчивая небо светящимися линиями. Ученые называют их Персеидами, а люди просто — падающими звездами или звездопадом. Бесконечное звездное небо подавляло масштабом и глубиной. Персеиды сверкали то тут, то там приятно вспыхивая где-то в мозгу маленькими фейерверками. Я лежал под необъятной вселенной, она смотрела на меня миллиардами звезд ласково, как на своего ребенка; в голове все успокоилось, звездный дождь бесшумно лил и мне казалось, что наконец-то я выбрался коробки, сквозь щель которой смотрел на мир. Костя лег рядом и несколько минут мы просто глядели в небо и молчали.
— Я хочу тебе кое-что рассказать, — мы были уже изрядно пьяны и Костиному языку сильно мешали зубы. — Это было три года назад, я ехал на мотоцикле с дачи и один мудак стал перестраиваться в левый ряд, ну в общем, не важно. Короче, я в него въехал со всей дури. Реанимация, доноры, спицы, переливание крови и… клиническая смерть. Да, представляешь, шесть минут я был абсолютно мертв, как Ленин. — он привстал на локоть. — Шесть минут я был нигде, и не было никакого туннеля, понимаешь, ничего не было, ни Петра, ни Кришны, ни ангелов с лирами, — он глубоко вздохнул. — Не знаю, как тебе это все обьяснить, но после смерти во мне кое-что изменилось, ну, как у того мужика, который в войну ударился башкой о камень под водой, а потом стал гениальным математиком, помнишь, только не смейся, это все довольно серьезно. Короче, я стал читать подсознание людей. Ну, хватит ржать! Правда. Не веришь? Сейчас я докажу, закрой глаза. Закрывай, закрывай.
Он положил свою холодную ладонь на мой лоб и стал что-то бормотать. Потом наклонился к одному уху, к другому, шепча на каком-то тарабарском языке. Рука со лба опустилась на щеку, затем скользнула к затылку, он аккуратно приподнял мою голову и поцеловал в губы.
Проснулся я от холода. В палатке стоял крепкий запах перегара и чего-то кислого. Голова раскалывалась, во рту все слипалось, я откинул одеяло, чтобы встать и увидел, что на мне нет трусов. Рядом из под кучи шмоток торчала голая задница Кости. Меня бросило в пот, сознание быстро накидало сценарий произошедшего — сердце на секунду замерло — нет, нет, пожалуйста, только не это! Черт! Все то, что я ненавидел и презирал всю свою сознательную жизнь произошло со мной — я трахался с мужиком. Где-то внутри меня зашевелилось что-то противное, рвотные массы мгновенно подступили к горлу, я схватил джинсы и выскочил из палатки.
Солнце только поднялось, но уже выжигало глаза, над озером висел мерзкий туман и вся эта сраная природа жутко бесила. Я проблевался, зад горел, будто в нем разорвались сотни петард, всё зудело, чесалось, болело, и мне не просто хотелось помыться, я хотел содрать с себя кожу и сжечь огнеметом. Почему это произошло со мной, почему именно сейчас, как дальше жить? Как-же обидно, как жалко себя. Я сел у берега и заплакал.
Сука, тварь таможенная! Необратимость произошедшего слепила разум. Я вытащил кирпич из мангала и вернулся в палатку. Костя крепко спал. Аккуратно, чтобы не разбудить я накрыл его голову курткой и со всего размаха ударил кирпичом в область виска. От удара он вздрогнул всем телом и я ударил еще. Я наносил удар за ударом пока на куртке не выступила кровь. Красное пятно быстро разрасталось и я завязал рукава вокруг головы, взял его за ноги и вытащил наружу. Затем приготовил спальный мешок, засунул в него тело, накидал туда оставшихся кирпичей и утопил в озере. Добрался до своего лагеря, собрал вещи и вернулся в город. Я знаю, рано или поздно за мной приедут, но я не могу дальше жить с такой тяжестью.
Даша больше не улыбалась.
— Ну, что ты молчишь?
— …
— А, ты всё знала, да?
— Да.
— Понимаешь, я не… Знаешь, я вот тут подумал, а почему убивать людей запрещено? И кто вообще запрещает — религия, закон, моральные принципы? Давай честно, если ты по-настоящему свободный человек, то ты свободен от всего: от воображаемого господина, от уголовного кодекса, от совести, и даже от необходимости запоминать, где право и где лево. Если ты свободный — никто не может тебе ничего запретить. Все законы, Библии, Кораны и Торы написаны такими же людьми, как мы с тобой, и чем эти люди лучше тебя или меня? Почему мне должны быть близки этические нормы людей, живших две тысячи лет назад? Мы даже не родственники. А что если эти люди, которые написали эти самые законы ошиблись, как ошиблась инквизиция, сжигавшая ведьм и еретиков, как ошиблись конкистадоры, скармливающие детей индейцев своим собакам, а? Это же было нормой. К сожалению, наша планета не знает более жестокого существа, чем человек, и человечество не может похвастать безоблачной историей, а значит эти законы, по которым оно живет — не работают, нужно что-то менять, без жалости расставаться с прошлым. Но люди не хотят ничего менять, они трусливы, малодушны и нерешительны, они бояться взглянуть на мир сбоку. Им проще, когда за них уже все решили, когда им показали как выглядит чёрное, как белое, что хорошо, а что плохо. Рождаются, встают на рельсы и катятся к чертям, без шанса на поворот. Мне противно быть человеком, мне противно быть одним из этого стада послушных рабов. Я уверен на сто процентов, что даже если на их глазах Бог умрет, они не перестанут ему молиться, понимаешь, не перестанут. Вот ты, ты веришь в Бога?
— Вы наверное удивитесь, но недавно ученые доказали, что Бог есть.
— Как это?
— Не в привычном понимании, конечно. Они доказали, что Вселенная — это искусственно созданная структура. Но кем, пока не ясно. Наверное все-таки есть какой-то Создатель. — она снова заулыбалась.
Где-то вдалеке небо уже светлело обнажая острые края горизонта. Тёплый ветер приятно трепал волосы, мороженое заканчивалось и вдруг я вспомнил:
— В начале ты сказала, что ты мой потомок. И если ты мой потомок, то это значит, что у меня будут дети???
— Да, конечно.
Я почувствовал как у меня теплеет в груди, горло сжалось в комок, я попытался сглотнуть, но ком стал еще больше. Дыхание участилось, глаза заморгали чаще, я зажмурился изо всех сил, и из глаз выкатились две маленькие слезинки.
— Ой, сорри, урок закончился. Мне пора. — Она достала из кармана свант. — До свида…
Монотонный шум быстро нарастал и всё погрузилось во тьму. Удар. Резкая боль по всему телу. Черт почему так больно?! А! Я чувствую тепло под собо…