Отряд входил в село под залихватскую песню, что выкрикивал чубатый казак и, казалось, его лицо – это только раскрытый щербатый рот, из которого наружу рвутся весёлые и похабные слова. Растянувшаяся по улице колонна подхватывала припев с гиканьем и разбойным посвистом.
Солнце заливало село, небо распахнулось глубокой синевой и было так радостно в этом мире, как бывает только летним утром - казалось, божья благодать истекает с небес.
Впереди ехали четверо – трое в форме, один в штатском. Солнце играло с позолотой погон. Масляно блестели крупы лошадей
Колонна выворачивала на площадь, мощённую булыжником, с тремя старыми ивами, обвисающими вниз ветвями. Копыта били и выворачивали булыжник. Обода пушечных лафетов, едущих следом, вминали камни обратно.
Песня, стук копыт и пыль застыли в солнечном свете.
И через час после того, как на площади расстреляли шестерых заложников, и их тела, неубранные, лежали под выбеленной стеной хаты, помеченной пулями, в природе ничего не изменилось. Так же радостно светило солнце, так же беспечно разливалась синева. Лишь порой доносились пьяные выкрики и хохот. Раздавались редкие выстрелы. Заполошно носились ошалевшие куры. И было жарко.
- Боги пришли! Боги пришли к нам в село! – смешно перебирая босыми ногами в пыли, радостно взвизгивая, кричал дурачок Марфутка, пуская слюни по заросшему чёрной щетиной подбородку.
Казак, что вёл бабу к сараю, крепко держа её пятернёй за шею и пригибая к земле, походя выстрелил ему в голову, чтобы не путался под ногами.