И тогда светлый рассудительный Гжуть и темный смельчак Осля решили создать совершенный мир. И сказал рассудительный Гжуть.: «Надо бы все мерить. Вот эталонный размерный «вер». Если добавить к нему «ста» или «тыща», то будет значить, что веров в длине сто или тысяча. А если «ста» или «тыща» поставить перед, то будет сотая часть вера или тысячная». И решительный Осля прибавил: «А ещё нам нужно все взвесить. Вот эталонный «тыд». И вся эта лабуда со «ста» и «тыщами» с ним тоже работает». «Статыд и тытыд?» - уточнил Осля. «Ну, да. Тыдыста и тыдыща».
Книга начала сотворений и великих дел
«когда собрав на лбу морщины
заглядывался в даль дорог
он понял остро не хватает
сапог»
Забракованный вариант рекламы обувной лавки «Вместе весело шагать»
Перевод единиц измерений:
- 1 вер – около 10метров
-1 тыд – около килограмма
Постоялый двор уютно расположился в ложбинке на ребре перевала.
Если вы неким чудом доскребетесь до него по каменистой дороге, то взору представал неказистый одноэтажный главный фасад. Глядя на деревянную облупившуюся обшивку не покидала мысль, что жизнь есть начало смерти и ничего не вечно в бренном мире.
Ощущения проходили, стоило завернуть за любой из углов.
Если огибать дом слева, то через семь веров вы упирались в хозяйственные помещения: конюшня, псарня, мастерская, кладовая и сеновал. Если обойти справа - в короткую аркаду-галерею, нарезанную каменными колоннами на небольшие помещения с плетеными скамьями и креслами с набросанными на них подушками. Жаровни, мангалы и кованые столы кучковались без учета и какого-либо порядка. Два проема из пяти были затянуты кисеёй, другие – полосками разноцветной бумаги. В этот же двор выходили двери трех гостевых номеров постоялого двора, регистрационной стойки, общей кухни, старательской и страховой конторы и кабинет-лаборатория смотрителя.
Соединялись хозчасть и аркада проемом полуарки, над которой шел переход из деловой части дома в хозяйские помещения: две спальни, гостиная с камином и малюсенькой кухней-прилепышем, громадная ванна, совмещенная с гардеробной, курительная, совмещенная с террасой-балконом над мелкой, но очень говорливой речкой Хлопотуньей.
К Хлопотунье можно попасть двумя путями: коротким или длинным. Короткий начинался от зоны отдыха,был вымощен бутом и кирпичом. Тропа буйно заросла колючим низким кустарником, зияла неожиданными глубокими ямами и узкими щелями-провалами. Завалы из деревьев делали короткий путь окончательно непроходимым. Достаточно самоуверенный, гибкий, ловкий и цепкий человек вполне мог осилить, короткий участок тропы, чтобы в итоге полюбоваться обрывом вера в три глубиной. Стоя сверху вполне просматривалось продолжение тропы, уходящее сразу в Хлопотунью.
Длинная дорога уводил вправо через гору Бука. Торная и хорошо утоптанная, она вела к городскому пляжу или водопою, зависит от того, куда вы свернете на перекрестке. Она же обеспечивала прекрасную прогулку по пересеченной местности верхом или пешком под трели птиц и шум листвы. Этой же дорогой осенью или зимой ходили на охоту, потому что леса на горе Бука считались лучшими охотничьими угодьями. Украшали гору пять разрушенных почти до основания древних замка, три мрачных и холодных обитаемых дворца более поздней, но достаточно старой постройки и четыре охотничьих гостиницы, стилизованные под старину.
Хозяин постоялого двора уверял , что есть самый короткий путь из курительной по прямой вниз, но кто ж им воспользуется-то ?
Хозяйственные постройки постоялого двора упирались в лысый, как колено и вертикальный, как стена бок, горы Вяка. И так конкретно эти помещения упирались, что под кладовку мастерской использовали грот.
Вяка считалась “кормилицей”. Её пологие и подвижные склоны,расположенные между скальными монолитами, были любимым местом старательского промысла. Каждое лето там копошились десятки людей в надежде добыть завершенные кристаллы чистой воды или особенно изысканные друзы. Часто в этом преуспевали. Рыли с усердием кротов, и не было сезона, чтобы кого-нибудь не засыпало, но никого это не останавливало. Патенты на добычу выкупились уже в октябре в течение трех дней с момента открытия ярмарки «Фэст-Кристалл» в Задрюке.
Городок Задрюк с населением в семь-восемь тысяч, более точными данными статистика не располагала по объективным причинам, находился ниже постоялого двора верстах в пятнадцати. Разница между блеском и нищетой задрюковцев была столь вопиющей, что существовало устойчивое крылатое выражение “Полный задрюк”, то есть пропасть, какая разница.
Сами горожане были категорически не согласны с данным утверждением, потому что “как кому фарт ляжет, и никто в этом не виноват”. Формально считалось, что всё в городке было “как у людей”: врач, околоток и приезжающий раз в две недели судья быстрого суда, контора по ритуальным услугам, ателье, кинотеатр, магазины, отделение банка, игорный дом, гостиница и салун при нем, пять временных мотелей при заправках, общественная конюшня, две церкви, неизвестное и постоянно меняющееся количество молельных домов таинственных сект, питейные заведения различного пошиба без счета и газета “Задрюкские времена”... Тем не менее, бурлящая в городке жизнь никак не вписывалась в среднестатистические стандарты. Горожане уверяли, что виной тому укоренившийся довесок при упоминании названия города «проклятый», если в слове “проклятый” поставить ударение на “я”, а не на “о”.
Нравы в городе царили крутые, суровые и криминальные. Добропорядочные путешественники предпочитали объезжать Задрюк стороной или, если нужда заставляла, проезжать его быстро. Федеральный обер-исправник объяснял обстановку большим количеством «поднадзорных», а «навечно выбранный» начальник Задрюкского муниципального совета уверял, и нет основания ему, как профессионалу, не доверять, что все беды из-за старателей с их легкими деньгами и кристаллами.
Раз в год в середине октября, когда заканчивался старательский сезон, в городе проходил фестиваль “Фэст-кристалл”. Вот когда силы зла восставали в полный рост. Милосердие и порядочность покидали гордок не просто быстро, а наперегонки. В это время было можно всё, или почти всё “в пределах разумного” – прибавлял при этом местный исправник. Так и говорили, мол, что сделано на Фэст-Кристалл, остается на Фэст-кристалл”. Сделки, заключенные на фестивале считались законными и священными, во всяком случае, для выживших.
Власти боролись с позорным явлением: из ближайшего федерального города Ко-Шик приезжали для патрулирования улиц дополнительные специальные отряды правопорядка “Скорый” и “Решительный”, выездные сессии быстрых судов проходили ежедневно и круглосуточно, накануне каждому жителю раздавали листовки с молитвами, инструкциями и номерами горячих линий. И не справлялись.” Такая специфика, – многозначительно поднимал палец в небо местный исправник. – Куда ж деваться, когда со всего света к нам прут за каменьями почти все ювелирные мануфактуры, отпиленные халтурщики – одиночки, барыги-перекупщики, сумасшедшие коллекционеры и прочие уголовные элементы? Есть где преступности разгуляться”.
Закон в Задрюке представляли городской исправник - начальник досудебного отдела (околотка), куда входили два следователя (уголовный и по запрещенному волшебству), судмедэкперт (врач по совместительству), пять участковых урядников, служба охраны банков и вкладов, а так же постовые, жандармы и прочее, которые составляли два дежурных пожарных расчета по срочному вызову. В общем, людей до фига, если сравнивать с районным приставом, формально так же подчиненному начальнику околотка. Тому, не смотря на контроль над значительными территориями, в подчинении полагались только секретарь-делопроизводитель и небольшой отряд быстрого реагирования из низших чинов. Районный пристав, как представитель закона, выдавал лицензии, присматривал за старателями, почему назывался часто смотрителем, пресекал браконьерство и охранял правопорядок среди местных фермеров.
Территория, подконтрольная задрюкскому приставу включала три горы: уже описанные Бука и Вяка, а так же некий высоченный восьми верстовой монолит. Темно-серый, почти черный, покрытый сетью таких же черных, но прозрачных жил, твердый, как алмаз, а может ещё прочнее. Хотя издали структура напоминала кору дерева, неизвестный материал не поддавался ни механическому воздействию, ни физическому, ни магическому. Взрывы так же не оказывали на него большого влияния. Даже растения не могли укорениться на его стенах. А вот по какой причине там не гнездились птицы…. Спросите у них. Такими данными наука орнитология не располагала. Это была единственная неприступная гора, официальное имя которой короче прозвища. А все потому что согласно местным поверьям на горе Пепл водилась нечистая сила, и звать её по имени, гору, конечно, не силу, нехорошо. Вот и звали Пепл Папилломой.
Как бы люди не относились к Папилломе, какие бы страсти не рассказывали, все районные приставы признавали её самым спокойным местом.
Работа официального представителя органов правопорядка в районах неорганизованной добычи полезных ископаемых была трудна, круглосуточна и опасна. В Задрюке на ней дольше года никто не задерживался. Слетали с катушек, спивались, сбегали, самых морально устойчивых, несговорчивых или упоротых, уничтожали. Текучесть кадров была такой, что задрюкинцы не утруждали себя запоминанием имени каждого нового пристава.
После бегства со стрельбой и последующим арестом очередного смотрителя, больше года должность оставалась вакантной. А потом появились они: неизвестный и далекий наследник постоялого двора, медленно рассыпающегося в затыке на перевале. Звали его Ром-Дим, но он предпочитал представляться Ромуальдом Диамантовым. Приехал не один, а с невестой Нцой - новым районным приставом и смотрителем старательских участков.
О Ром-Диме потом, а про Нцу – подробнее. Это была здоровенная бабища удивительно некрасивая. Мелкие черты лица и жидкие серые волосы до такой степени не гармонировали с огромным телом, что всякий при взгляде на неё испытывал культурный шок. Очевидно, природа сама устыдилась экспериментального творения и в качестве компенсации дала женщине невероятную силищу. Подумала, не перебрала ли она с подарками и вытравила из неё всякое воображение и художественный вкус. В принципе, для того чтобы смотреться в зеркало и не вздрагивать, этих талантов вполне хватало, но природа снова переобулась в воздухе и одарила девицу неплохими сенсорами, логикой и здравомыслием. Затем снова засомневалась и убрала даже намек на чувство юмора. Вот такая получилась девица, глядя на которую мать не скрывала удивления, граничащего с брезгливостью, а отец гордо расправлял плечи, когда его малышка на спор поднимала лошадь. Все знакомые фермеры и незнакомые торговцы на ярморке предрекали ей вечное девичество в забвении.
Когда Нца объявила о намерении поступить в судейсткую академию, мать покрутила у виска и отправила чинить крышу в овине, а отец в один прекрасный день тихонько усадил дочь с узелком в расхлябанный рыдван, именуемый по недоразумению автомобилем, и отвез в город.
В академию дочка не поступила, а устроилась на службу в жандармское отделение с ускоренными жандармскими курсами. Городской исправник мрачно посмотрел на слишком наглую или наивную девицу и определил урядником с зарплатой постового жандарма в самый криминальный район. Все равно туда кроме оперативного наряда никто из представителей правопорядка, кроме самоубийц, заходить не решался. Это до сих пор тайна, каким образом Нца умудрилась навести там порядок. Там же познакомилась с Ром-Димом. По слухам, это была очень романтичная история спасения наивного приезжего молодца, приехавшего в город для вступления в права наследства. За полгода, пока Ром-Дим бился с бюрократической машиной, Нца окончила с отличием курсы и запросилась за женихом в Задрюк. Так как место районнного пристава пустовало, её с почестями отпустили и даже пообещали, что если что, то место за ней.
Явление Нцы в Задрюк стало событием. Город мучительно привыкал к новому приставу-смотрителю и, кажется, до конца так и не привык, но смирился.
Первым делом новый пристав перенесла кабинет из околотка на постоялый двор, вторым – заявила подчинённым, что так как оперативной работы мало, то все они в принудительном порядке устраиваются совместителями на подсобные работы на постоялый Кто не хочет, – свободен:
- Все несогласные – вон. Не позволю среди личного состава анархию разводить, – сурово супила брови новая начальница. И без перехода мило улыбнулась, – К вам, Тигра Греттовна, как к ветерану, это не относится.
-Гретта Тигровна. Тигровны – старая старательская фамилия. Мой старик в гробу перевернется, если узнает, как меня обходят на дополнительном заработке!
Субтильная старушка от возмущения трясла головой и палкой-альпенштоком. Пришлось идти навстречу и принять администратором постоялого двора. В благодарность ушлая старушенция притащила своего благоверного. Старик Кукса, в теории ворочающийся в гробу, а на деле оказался живее всех живых. Взяли и его. Дворник-швейцар со щедрыми чаевыми от случайных постояльцев вместо премиальных.
-А если у вас ещё и дети есть, – рыкнула новая начальница, – можете не утруждаться и сюда их не волочь. У нас и так переизбыток Тигровных, в пору отстреливать.
Гретта Тигровна согласилась, что перебор.
Они с супругом приезжали первыми на велосипедах, открывали двери, готовили завтрак хозяевам и работникам и шуршали по хозяйству, очень скоро став незаменимыми.
Это светлое утро мало отличалось от множества предыдущих. Солнце, наконец, изволило выползти из-за туч. Интенсивно испарять влагу из многочисленных луж не спешило, но процесс уже начался, наполняя воздух запахами мокрого цемента, земли и травы.
Гретта Тигровна полила цветы, нарубила бутербродов «для всех», распахнула окна, впустив толику свежего воздуха, закрыла жалюзи. Старик Кукса священнодействовал над самоваром.
-А что? – скрипуче кричал он благоверной. – Не растопить ли нам сегодня вишней?
-Не растопить! – отвечала Гретта Тигровна. - Я что? Зазря сосновые шишки сюда везла?
Старик Кукса весело соглашался, что не зря. Они любили воду, нагретую сосновыми шишками. С ней чай получался исключительно приятным, с легким ароматом и привкусом хвои. Как можно не любить такой напиток, а заваривать себе коричневую бурду, именуемую кофем?
Гретта Тигровна пожала плечами и пошла к хозяевам. Скорее всего они уже встали и мучаются в ожидании завтрака. Ну, как мучаются. Ром-Дим в халате и пижамных штанах творит рекламную нетленку для местной газеты, а Нца в полной выправке штудирует сводки или просматривает вчерашний номер.
Именно такую картинку и застала.
-И вам доброго утра, - заулыбалась мило Гретта Тигровна, оперативно заваривая овсянку быстрого приготовления и разворачивая привезенные с собой пакеты. – Пирожки с яйцами и рыбой у нас нынче. И печенье.
Было время, когда хозяева пытались урезонить старушку и готовить завтраки самостоятельно. Ага. Не на ту нарвались! Упустить самые последние новости, да кто ж на такое пойдет?
-Присаживайтесь, Гретта, - дежурно предложила Нца.
-Нет-нет, - отказывалась самоназначенная домоправительница, шустро утверждаясь на другом конце стола.
И была вознаграждена очередным шедевром Ром-Дима.
-Нца не очень одобрила, но по-моему, весьма недурно. Ваше мнение мне очень интересно.
Звоните или постучите
в изделье фирмы «Для дверей»
Чем больше вы в неё стучите,
тем не открою вам сильней.
-Великолепно, - выдохнула Гретта. Она была искренна в своих оценках.
-Не утверждаю, что это плохо, но где-то это я уже читала. Плагиат. По закону штраф в шесть моих зарплат.
-Откажусь, если найдешь первоисточник. В принципе, в алфавите не так много букв. Наверняка, все уже написано до нас, но не в нашей газете. Если бы было в нашей, я бы запомнил.
-Ну, ты посмотри. Очередной пожар в Нищебродах, - с сожалением отложила в сторону сводки Нца.
И в эту благодать ворвался старик Кукса:
-Это не мой сапог!
-Немой? – встрепенулся Ром-Дим. – То есть, совсем не говорит?
-Нет, это я говорю, что собрался, значит, раскочегарить самовар. Сапог хвать, а он не мой.
-Конечно, не твой. Он на два размера меньше, - подтвердила очевидные подозрения Нца. – Дай-ка его сюда.
Вертела сапог и так и эдак, оставив гигиену для более брезгливых. Решительно поднялась. Все, прощай очарование утра. Где у нас кто? Жаль, что рабочий день начинается только в восемь. Как только появится кто-нибудь из жандармов, пусть берет авто и пулей, или даже ещё быстрей, летит в козий угол на молочную ферму, потому что такую красную пыль можно заполучить исключительно там, в этом сборнике всех осадков. Жаль, что механик раскидал позавчера мотор её условно любимого трехколесного железного друга и до сих пор собирает паззл. Ничего, она поскачет на Орнихе.
-Это дурковатый конь, - подал голос от дверей старик Кукса.
Орних, по меткому определению старика Кукса действительно считался «дурковатым» конем. Но не в смысле умственных способностей, тут он мог дать фору любому профессору, а в части необходимости делать ту или иную работу. Крупный, но не тяжелый, явно с лишним мясом на боках, но при этом быстрый и прыгучий, словно блоха. Он сам решал куда, когда и надо ли вообще ему кого-то везти. Нца единственная, кто смог и усидеть в седле и привести оному убедительные аргументы в части «кто тут хозяин», так что не стоило напоминать о себе старику Куксу. Стоял бы себе в уголочке, да молчал. Гретта была готова стукнуть его по башке. Старый дурень, теперь жди грома с молниями и для себя. Не успела подумать. Как тут же прилетело:
-Кукса, найдите второй сапог. Они ведь обычно парами? Гретта…
Старушка расплылась в милой улыбке.
-Сапог и его пару помести в НОВЫЙ пакет для улик. И если снова окажется, что все занято картошкой я…буду очень расстроена.
Если честно, то Нца банально не представляла, как сможет воздействовать на секретаршу, но и секретарша не знала о незнании начальницы, поэтому в теории должна опасаться. В общем, районный пристав очень рассчитывала, что угроза подействует, не более того.
Ром-Дим встревоженно спросил, не сможет ли он чем помочь.
-А ты как считаешь?
-Я на лошадях не очень, но ради газеты. Статьи так сказать. Опять же не одет?
Нца чмокнула суженого куда-то в висок и пообещала все живописать в протоколе в подробностях, если дело того будет стоить.
Козий угол стоял на краю распадка у подножья Буки, так что путь предстоял неблизкий даже на коне, а ведь езда верхом позволяла срезать многие повороты.
Двухэтажный добротный дом с большой пристройкой-стойлами и загонами. С весны по осень основная часть козьего стада паслись на дальних склонах в горах. На ферме оставались лишь молочные козы, которых, по идее, с утра должны были выпустить на пастбище. Но сейчас там пусто.
Тревожный сигнал.
Подъехала ближе. Орних рыл копытом землю, всхрапывал и всем видом показывал, как ему тут не нравилось. Нце тоже не нравилось, и что? Назад ехать? Это её работа, между прочим. Примерно такую речь толкнула коню и постучала в окно. Тишина. Постучала ещё раз и позвала хозяев, посмотрела во все окна первого этажа. Ну, не умерли же они в самом деле? Позвонила в калитку и еще раз постучала во все окна и двери. Долго стучалась, пока окончательно не решила вышибить кухонную дверь. Тут из фрамуги высунули ружье.
-Ты кто?
-Районный пристав.
-Одна?
Нца покрутила головой. Одна, не считая Орниха.
- Думаю, через часик подъедут остальные. Что у вас случилось?
И все же фермерша не сразу впустила в дом Нцу. Долго выспрашивала, какой нынче год и имя нынешнего мэра Задрюка. Наконец, распахнула дверь.
Испуганное-удивленное какое-то птичье лицо и двое ребятишек, прятавшихся за мамкину юбку.
-Сударыня, у вас все в порядке?
Фермерши некрасиво сморщилось, уронила ружье и тихонько всхлипнула:
-Заходите, расскажу, что знаю.
Знала не то чтобы мало, недостаточно.
Это случилось в семье мужа ещё до её свадьбы. Старший брат при странных обстоятельствах стал как бы недееспособен. Произошел то ли несчастный случай, то ли несмертельное убийство. И с тех пор каждую четвертую неделю младший брат, он же муж, оживлял тело брата. Старший принимал ванну, ел, пил, помогал по хозяйству. Постоянно сожалел, что вынужден прятаться днем и поэтому не может пообщаться с племянниками. Фермерша была категорически против свиданий вообще, тем более с её детьми. Она вообще в вопросах жизни и смерти за определенность. Если бы до свадьбы знала про такую семейную тайну, нипочем бы замуж не пошла. Да что теперь говорить? Муж утверждал, что вот-вот найдут радикальное средство и брата вылечат. Так ему завещали родители. А недавно муж очень забеспокоился,потому что заканчивались какие-то его препараты. Рванул в город, а тот доктор, что примочки прописал, возьми и переедь. Муж поехал за ним в Ко-Шик и до сих пор не вернулся. А братец вчера ночью таки поднялся без всяких препаратов и полночи ломился в двери. Так хотел войти, что прикидывался то её мужем, то отцом, то усталым путником. Она, конечно, не открыла, и теперь очень боялась завтрашней ночи. Надо бы сбежать хотя бы в Задрюк к родителям, да коз жалко.
-А ещё мопеда мужниного нет. Паразит, даром что старший.
-Так,понятно.А где брат хоронился? – участливо поинтересовалась Нца.
-Вот именно, хоронился. Домик белый видите? Там. Справа родительская крипта, слева даже не знаю, как это называть.
- Кроме вас и мужа о брате кто-нибудь знал?
Женщина пожала плечами. Доктор, наверняка. И приезжала как-то к ним женщина. Типа, невеста:
-Сказала, что она почетная член клуба вдов. А по мне, так просто городская выпендрюжка.
Из леса, гудя и лязгая непонятно чем на каждой кочке, вынырнула машина. Подмога на подходе. Есть на кого оставить женщину с детьми и козами, а самой надо бы проверить семейный склеп. Вдруг покойничек, или кто он там, лежит себе спокойно и чинно?