Москва, 90-тые годы 20 века.
– Мы больше не нищие, – дерзко заявил сын-подросток, подарив мне новое платье.
До этого он давал мне деньги на хозяйство. Я, конечно, спрашивала, откуда они у него. Отмалчивался. И вот, наконец, я поставила вопрос ребром. Сын заявил, что распространяет наркотики, и поспешил подхватить выскользнувшую из моих рук тарелку.
– А ты думала, что я газетами торгую или новым русским машины мою? Нет. Газетами много не заработаешь, а с мальчишек-мойщиков взрослые парни берут мзду. У некоторых половину денег отбирают. А если малыш заартачится, его гонят в шею. Потом других шантажируют – мол, и вас так же, если не будете платить. А ещё угрожают на все лучшие точки «своих» поставить. Могут избить. Бунтовать никто не решается.
– Но в твоём-то деле опасностей ещё больше, – заметила я. – За распространение наркотиков, знаешь ли, по головке не погладят. И в милицию могут потянуть.
– Ты, мам, наивный человек. Мне же ещё четырнадцати нет. Могу делать, что захочу. Если даже менты застукают, то просто поговорят и отпустят. Так что не волнуйся. Опасностей больше – зато и денег тоже. Ты всю жизнь боялась – вот и осталась ни с чем.
– Но ты же понимаешь, в какой ад втягиваешь людей?
– Никого я не втягиваю. Просто доставляю товар. Мои клиенты не подростки, а взрослые люди с деньгами. Я считаю, что заслужил свою долю. Раньше считал, что смогу зарабатывать головой. Но взрослые дядьки не воспринимают меня всерьёз. Помнишь, ты говорила, как важно хорошо учиться? Я учился отлично. А ты всю жизнь в мечтах провела, даже обо мне забывала. Конечно, ведь я разрушал твои иллюзии. А может, ты хотела, чтобы я мечтал вместе с тобой? Нет уж, спасибо.
– Подожди, – прервала я сына. – Ты говоришь, что я о тебе забывала. Это не так. Больше всего на свете я люблю тебя и твоего отца.
– Может, его ты и любила. А меня только жалела. Когда ты забеременела, папаша смылся. Но ты не сделала аборт. Тебе было жалко меня убивать.
Глаза сына стали холодными и жестокими.
– Ты предпочла родить маленького нищего. Хотя можно было догадаться, насколько убогая жизнь нас ждёт. Безотцовщина – это как приговор. Тоже своего рода нищета. Просить милостыню у жизни отвратительно. Нищие – все неполноценные. Я не хочу просить милостыню. Придётся тебя, мама, принять это во мне.
– Принимаю и понимаю. Верю в тебя. Всегда гордилась твоим умом. Знаю, тебе пришлось рано повзрослеть. Но никогда бы не подумала, что ты будешь распространять наркотики. Ты всегда был ответственным.
Сын странно улыбнулся. Когда на его лице появляется такое выражение, у меня душа уходит в пятки, и мне хочется исчезнуть. Наверно, так улыбается взрослый, когда рядом с ним какой-нибудь глупыш сболтнёт откровенную ерунду. Сын молчал, очевидно, забавляясь. Это была явная провокация. Я тоже молчала. Как же больно!
– Мам, почему ты сказала, что я ответственный? Потому что не сплю с Маринкой? Дело не в этом. Просто не хочу усложнять себе жизнь. Я разыгрываю рыцаря, потому что Маринкин отец – зануда. Стоит мне трахнуть его дочку, как он попытается очернить меня в её глазах. Постарается что-то узнать обо мне. Может догадаться, чем я занимаюсь. И сообщит не только дочери, но и директору школы. Понимаешь?
Я понимала, но ухватилась за Марину, как за спасительную соломинку.
– А если девочка узнает?
– Так она и знает. Но, в отличие от своего папаши, к директору не пойдёт. Правда, она может разболтать кому-нибудь другому. Но это не в её интересах. Она сразу потеряет друга, защитника и спонсора. Не у кого будет списывать математику. А если она вздумает найти всё это в лице другого, то ей уже не придётся ожидать бескорыстия. Да она и сама это понимает. Её мечта о друге счастливо воплотилась. А нищим выбирать не приходится.
– Ты и Марину считаешь нищей?
– Говорю о себе. Она видела, как я передавал наркотики. После этого мы и подружились. А то стал бы я водиться с девчонкой. До окончания школы потерплю. А после выпускного – только я её и видел.
– Ты рисуешься, дорогой. Сейчас ты напоминаешь Колю Красоткина из «Братьев Карамазовых».
– Ну, ещё кого-нибудь вспомни, – ухмыльнулся сын. – Вечно ты со своим Достоевским. Какая проницательность! Но «Принца и нищего» я люблю больше. Ты ведь считаешь меня кем-то вроде принца, переодетого нищим. Ты заранее готова приписать мне все добродетели и поэтому убеждаешь меня в позёрстве. Но я не хочу так, мама. Прими меня таким, как есть, – нищим с чёрной душой, преступником, убийцей, наконец. Ведь я отравляю всё вокруг себя, тащу людей в ад. В сказках, которые ты мне читала в детстве, добро всегда побеждает зло. Но я в это не верю. В реальности всё по-другому. Да, я несу смерть, продавая наркотики. Знаю, что выбрав такой путь, убиваю и тебя, но не намерен от него отказываться. Родившись нищим, я был обречён просить милостыню – а ты говорила, какая у меня впереди счастливая жизнь. Вот она, эта жизнь, смотри, мама! Помнишь, когда я учился в пятом классе, у нас было туго с деньгами? Я тогда ходил в рваных джинсах.
– Помню, конечно.
– Как-то после уроков подходят ко мне Серёжка с Мишкой и предлагают отдежурить за них в классе. За ними, оказывается, телохранители приехали. «Мы бы тебе денег дали, – Мишка заявляет, – как раз на новые джинсы хватит». Я хотел ему врезать, но удержался, помня о телохранителях. Предложил этим белоручкам позвать своих верных стражей и всем вместе убрать класс. И уйти хотел. А Серёжка мне в спину презрительно говорит: «Нечего было с нищим связываться. У него же от недоедания крыша поехала». Ну, я ему врезал, а телохранители – мне. Помнишь, ты меня ещё в больницу возила? Зато теперь я Серёжке с Мишкой отомстил. Подложил им жвачки с начинкой. Так их прямо на контрольной вывернуло. А все решили, что они в столовке пирожками объелись.
Сын явно был доволен собой. А я искала слова и не находила. Передо мной сидел маленький циник, и это был мой сын. Всё же я спросила:
– И тебе не было их жаль?
– Конечно, нет. Они ведь тоже злорадствовали, когда их телохранители меня били. Жалость – отмазка для идиотов.
– А ты не боишься, что тебя тоже могут посадить на иглу? В отместку.
– Пробовали. Не вышло. И не надо делать большие глаза, мам, а то больше не буду ничего тебе рассказывать.
Сын замолчал. Молчала и я. Мысли мои путались. Увы, я не обладаю железной логикой сына. Одно я понимала: где-то я совершила ошибку – самую большую в жизни. Сын несколько раз назвал себя нищим. А ведь это я нищая, раз не смогла дать ему почувствовать силу добра. Значит, есть во мне какая-то пустота. А разве можно поделиться пустотой? Я виновата в том, что мой сын – нищий духом. И вдруг вспомнила слова Евангелия: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».
– Мой маленький нищий, я всё равно буду любить тебя – каким бы ты ни был. Может, когда-нибудь ты поймёшь, какое зло причиняешь людям. Но сейчас твоя душа закрыта от любви. Ты идёшь напролом, никого не щадя, даже меня. Но не волнуйся, я вытерплю.
Москва, 2016 год.
Каждое воскресенье возле церкви Святой Троицы можно увидеть пожилую женщину в поношенной одежде, которая смиренно просит милостыню. Прохожие даже не догадываются, для чего она собирает деньги. Вечером старуха встанет с колен и вернётся в крошечную комнатушку, где её единственный сын умирает от лейкемии…