Из сборника «Страна, которую мы забыли»
Глава 1. Обрывки
1.22. Играть или болеть (памяти Муаммара Каддафи)
«Было бы неразумно, если бы люди ходили в храм не для того, чтобы молиться самим, а для того, чтобы посмотреть, как молятся другие. Столь же неразумно, когда толпы людей идут на стадионы и спортивные площадки не для участия в спортивных играх, а ради того, чтобы посмотреть выступления какого-либо спортсмена или группы спортсменов.
Спорт подобен молитве, еде, отоплению, свежему воздуху. Люди не ходят в ресторан, чтобы смотреть, как едят другие. Нелепо также представить себе людей, поручивших другим вместо себя греться у огня или освежаться у вентилятора. Столь же нелепо, когда общество позволяет отдельному человеку или группе людей монополизировать спорт, отстранив от него общество, причем общество оплачивает все расходы спортсмена-одиночки или группы спортсменов».
(Муаммар Каддафи. «Зеленая книга»)
Футболом я не заразился. Эта болезнь была у меня наследственной. Отец рассказывал, как гонял самодельный тряпичный мяч в Рубцовке. Так у нас в семье называли город Рубцовск. Он был известен благодаря Алтайскому тракторному заводу, который возник в результате эвакуации сюда Харьковского. Позже обнаружилось, что в Рубцовске родилась Раиса Максимовна Горбачева.
В Алма-Ате за сборную университета отец играл на правом краю нападения. Те, кто видели его на поле в те годы, впоследствии сравнивали его стиль и силуэт с торпедовцем Валерием Ворониным. С другим Валерием – Брумелем - отца почему-то никто не сравнивал. А ведь он был чемпионом Алма-Аты по прыжкам в высоту. Возможно, сравнение было неуместно по причине совершенно смехотворного - по сравнению со знаменитым рекордсменом мира - победного результата.
Однажды мне посчастливилось увидеть отца в деле почти на настоящем футбольном поле. За домом на Первой строительной был пустырь, где довольно часто разыгрывались дворовые баталии. Такие земляные площадки с вкопанными по краям воротами еще встречались на не до конца застроенных окраинах Москвы. Позже их сменили хоккейные коробочки, а они, в свою очередь, уступили место автомобильным стоянкам. Такое вот диалектическое отрицание отрицания.
Понаблюдав некоторое время за игрой незнакомых мужичков, отец не выдержал искушения и принял их приглашение присоединиться к одной из команд. Для этого ему пришлось подвязать домашние шлепанцы найденным неподалеку куском гибкого электрического провода. Хотя китайские брезентово-резиновые кеды считались вредной для здоровья обувью, они все равно были в дефиците.
Когда мы переехали на Колхозную (Сухаревку), я сменил статус наблюдателя на звание полноправного игрока. В центре города футбольное поле заменял любой свободный клочок асфальта. Это не избавляло от столбов пыли, которые мы поднимали в ходе сражения. Когда мама разглядела сквозь эту дымовую завесу своего девятилетнего сына, распростертого под ногами здоровенных амбалов (я был вратарем), она пришла в ужас. Но проследить за моим досугом работающим родителям было невозможно.
Очередной переезд послужил новым толчком в моей футбольной карьере. В Останкине были просто райские условия. Взять хотя бы поросший подорожником пустырь между домами и трамвайной линией на месте нынешней многополосной улицы Академика Королева. Затем упрятали, наконец, зловонную Копытовку (в просторечии Тухлянку) в подземные трубы и на ее месте разбили Звездный бульвар. Правда, отсюда футболистов время от времени гоняла милиция. Газонов вокруг аллеи космонавтов, как и самой аллеи, тогда еще не было. Там торчали оставшиеся от деревенских домов остовы кирпичных печей, и зияли ямы на месте бывших погребов. Так что для футбола место было совершенно непригодно.
Вскоре останки деревни окончательно разровняли. В один прекрасный день взорам местных жителей предстало весьма странное длинное сооружение из блестящего на солнце металла. То ли в шутку, то ли всерьез его прозвали «дорогой в коммунизм». Однако в итоге это оказался всего лишь будущий титановый обелиск-ракета, предварительно собранный на земле в лежачем состоянии. Впоследствии он мигом из «дороги в коммунизм» был переименован в «мечту импотента».
Таинственные явления иногда продолжали случаться на месте последних следов села Алексеевское. Так, например, неожиданно попал в опалу памятник Циолковскому. Его накрыли здоровенным фанерным ящиком, но наиболее любознательные жители района могли убедиться в том, что на постаменте внутри ящика ничего, кроме космической пустоты, нет. Пока все гадали о причинах столь странного явления, памятник вернули на место. К этому времени уже мало кто помнил, что раньше правая рука Циолковского была поднята и призывно указывала вдаль. В результате ремонта длань скромно покоится на колене мечтателя. Странно, но я никогда не слышал, чтобы протянутая рука отваливалась у памятника В.И.Ленину. Довлатовская история про две кепки вождя – это из другой оперы.
В школе, под эгидой физруков, для старшеклассников – в случае нашей восьмилетки №271 это были седьмые и восьмые классы - устраивались «чемпионаты». Тогда нам выделяли время на настоящем стадионе в Останкинском парке. Но такое случалось не чаще одного раза в год, и сыграть удавалось максимум два матча.
«Настоящий стадион» отличался от упомянутого земляного пустыря островками сорной травы по углам поля и - по торжественным случаям – дырявой сеткой на воротах. Правда, присутствовал еще намек на подобие разметки с помощью белой извести. В любом случае, беговая дорожка служила бесспорной границей игровой площади.
Зато к этому времени была окончательно решена проблема настоящего футбольного мяча. На выбор предлагалось два варианта. Эконом-класс из полосок натуральной кожи - за пять рублей. К нему прилагался сыромятный ремешок квадратного профиля. То есть мяч представлял собой чехол, в который вставлялась резиновая камера. Ее накачивали велосипедным насосом со специальной насадкой. Сосок заправлялся внутрь чехла, разрез зашнуровывался с помощью нехитрого приспособления. При достаточной сноровке спортивный снаряд приобретал более или менее шарообразную форму с небольшой грыжей на боку. Могу с гордостью сообщить, что со временем я стал признанным мастером шнуровки.
Бизнес-класс из шестигранников стоил девять рублей и назывался ниппельным. Кроме цены у него был еще один неприятный недостаток. Накачивая мяч, можно было ненароком повредить этот самый ниппель. Ремонт подразумевал необходимость распороть кожаную обшивку, вытащить встроенную резиновую грушу, починить или заменить ее, а потом еще и зашить мяч швом вовнутрь. И так при любом другом возможном повреждении. Понятно, что это полностью исключало ремонт в домашних условиях. Да и визит в мастерскую не гарантировал успешного исхода дела.
То ли дело мяч со шнуровкой! Даже грубо орудуя в процессе шнурования самодельным приспособлением из куска проволоки, я мог не опасаться последствий. Ведь новая камера стоила всего 30 копеек.
Однако социальный прогресс, чего уж тут скромничать, не стоял в нашей стране на месте. Уже к девятому классу школы моя специальность устарела, и, хотя мячи со шнуровкой по-прежнему лежали на полке магазина «Спорттовары», что сейчас доживает последние деньки на Проспекте Мира, одноклассники относились к этому реликту с нескрываемым презрением.
Когда между пятиэтажками соорудили спортивную площадку, претендовавшую на звание теннисного корта, дворовый футбол стал вытеснять школьный. Заслышав стук мяча, можно было смело спускаться с пятого этажа во двор, чтобы пополнить ряды любой из команд. И наоборот, если я в гордом одиночестве начинал пинать свой безупречно зашнурованный мяч, ко мне довольно быстро присоединялись ребята из соседних домов. Игра могла продолжаться до темноты. Когда я покидал поле сражения раньше других, мяч мне позже заносил кто-нибудь из более стойких спортсменов.
Сначала площадку ограничивала металлическая сетка, закрепленная на высоких деревянных столбах. Потом на смену столбам пришли металлические трубы. Затем на какое-то время бывший теннисный корт преобразовался в хоккейную коробочку с настоящими воротами, которые верой и правдой служили зимой для хоккея, а летом для футбола. Предпринимались также эпизодические попытки наладить освещение. На короткое время более или менее успешные. Несмотря на многократную модернизацию площадка жива вот уже около полувека. В отличие от множества других, которые когда-то возникали по соседству.
С возрастом страсть к футболу перешла из активной фазы в пассивную. То есть место мяча постепенно занял телевизор. Одновременно я все больше сомневался в правоте лидера ливийской революции. А начало этому положил в 1966 году чемпионат мира в Англии. Мне удалось посмотреть все матчи, которые транслировало советское телевидение. Тем летом мы с отцом отдыхали под Киевом в городке Остёр, где устроились на постой в частном секторе. У нашей хозяйки телевизора не было, но она сосватала нас на футбол к соседям, у которых регулярно собирались болельщики. Заслышав громкие крики, мы скромно присоединялись к уже собравшейся компании. Перед игрой Англии с Португалией нам пришлось немного понервничать. Матч уже должен был начаться, а призывных звуков как не бывало. Набравшись смелости, мы робко вошли в соседский дом и увидели хозяина, одиноко сидящего у включенного телевизора. Кроме нас на эту игру больше никто не пришел. Непосвященным поясню, что это был один из лучших матчей чемпионата. Он так врезался мне в память, что надолго превратился в недостижимый эталон качества.
Отсутствие болельщиков объяснялось очень просто: они приходили болеть, а не смотреть. Я это осознал, когда по прошествии некоторого времени из соседских окон вновь начали разноситься крики, возвестившие о небывалом накале страстей в игре между одесским «Черноморцем» и киевским «Динамо». Тогда же я понял, что никогда не буду истинным болельщиком. Конечно, мне очень хотелось, чтобы наши футболисты выиграли на том чемпионате у сборной ФРГ. Но при этом я прекрасно видел разницу в классе между двумя командами. Еще долго перед моими глазами вновь и вновь прокручивался эпизод, когда Игорь Численко подбежал сзади к немецкому игроку и слегка пнул того по ноге. Удар выглядел жалко и трусливо. Немец упал, изображая танталовы муки. Численко удалили. Его соперник продолжил игру, как ни в чем не бывало. Видно, ударить посильнее наш футболист не решился.
В глазах истинных болельщиков этот позорный случай с участием нашего знаменитого футболиста выглядит, мягко говоря, несколько иначе. Объективность противопоказана болению «за своих». Получается, недооценивал создатель джамахирии столь важный рычаг единения масс.
К своему удивлению, его верных последователей я обнаружил не где-нибудь, а в тихой Швейцарии в 1999 году. В маленьком городке (по-нашему в деревне) близ Цюриха я с завистью облизывался, глядя на два футбольных поля. Образцово показательную сетку на воротах никому и в голову не приходило снимать. Что касается газона, то в Лужниках такой был только один раз, когда его настелили вместо синтетики перед финалом Лиги чемпионов. Для того, чтобы назвать деревенский стадион настоящим, не хватало всего лишь трибун эдак тысяч на тридцать зрителей.
В первый же вечер я получил ответ на вопрос, кому предназначается сия роскошь. И тут моя зависть окончательно вышла из берегов. Часам к семи начали съезжаться разнокалиберные автомобили. Из них вылезала такая же разношерстная публика - мужички разного возраста и не всегда футбольной комплекции. Правда, переодевшись в привезенную с собой амуницию, они стали почти похожи на настоящих футболистов. Подводило только отсутствие судьи. Когда включили освещение, оставалось только в сердцах плюнуть и отвернуться.
Вспомнив доморощенный лозунг «Массовость – залог мастерства», я почему-то подумал: «Ну, вот. Скоро мы будем проигрывать в футбол даже швейцарцам».
Как бывает обидно, однако, быть пророком…
На фото второй слева мой отец, Николай Федотович Прошунин в конце 40-х годов.
Москва, март 2016