Император и думать не хотел о том вечере, когда он был в последний раз во дворце, накануне своего исчезновения. Впервые ему стало страшно от того, что неизвестная ему реальность стала его настоящим и будущим, именно та о которой он не знал, которую от него скрывали за высокими крепостными стенами. Он думал, что ему все известно о потусторонней жизни, без смысла и надежды, без радости и вдохновения. Огонь давно уже потух в сердцах тех людей, с которыми он стал встречаться каждый день и одним из которых ему суждено стать.
Пламя жизни было уничтожено новым строем, сконструированным по лекалам, императора. И в дворцовых покоях, и в убогих квартирках жителей серых городов огромного царства было настроение некоего временного пребывания. Никто уже не был уверен, что будет работать и жить так, как это было год, два и даже три назад. Река времени была быстротечна и непредсказуема. Тонкое равновесие мира, покоя и гармонии было нарушено. Приоткрыть таинственную завесу только предстояло императору, а пока он предавался беззаботным грезам, где-то витая в облаках, обрастая новыми эпизодами снотворчества, в последнее время продвигаемого им, как невиданную доселе науку, также как зеркаловедение. Они, два новых дворцовых веяния, даже стали конкурировать меж собой. И две воинствующие касты в пылу жарких страстей чуть не превратили страну в окровавленное и опаленное огнем поле битвы. Во главе одной из них было главное зеркало, оно не хотело, чтобы какие-то лжеснопророки овладели рычагами управления государством.
- Тсс, мы кажется, разбудили императора.
Прошло несколько мимолетных мгновений, прежде чем могущественный правитель смог прийти в себя от столь неожиданного поворота событий. Впервые за более чем тридцатилетнее правление он проснулся в квартире на несколько звезд ниже его статусного уровня. По его прикидкам, на звезд так тридцать. Представшая картина чем-то отдаленно напоминала сюжет его далекого прошлого, когда в детстве он вместе с родителями и братьями и сестрами проживал в небольшой темной комнатушке. С тех пор он поклялся, что ни за что на свете не будет жить в такой бедноте, в таком убожестве, в каком был рожден и прожил свои первые несколько лет. Карьера кадрового военного удалась, оброс нужными связями, кого-то подсидел, кто-то сам ушел. С каждой должностью его портфель толстел еще больше, и в какой-то момент он дорос до первого лица в государстве и короновался.
Пребывание в гостях у прошлого закончилось тем, что долго не думая, иерарх лишил должностей главного постельного, квартирного, церемониймейстера и еще эдак человек двадцать дворцовых прислужников. За считанные секунды еще пару дюжин чьих-то родственников обрели тепленькие местечки возле коронованной особы.
Пока император обрисовывал перспективы нового аппарата и возможные дворцовые интриги, инициатором которых он иногда лично являлся и которые иногда сам поощрял, дверь тихонько приотворилась, и раздался пронзительный крик незнакомой ему женщины:
- Сколько можно лежать? Второй месяц без работы, хоть бы на биржу труда встал, какие-никакие, а деньги.
Еще одни неприятности его ждали в уборной. Враждебное зеркало демонстрировало внешность чужого человека, каким император никогда не был. Мускулов, на покрывающемся жирком теле, никогда не было, что для него, бывшего спортсмена было и странно, и страшно. Толстые ноги были несуразны, и даже на вид можно было понять, что они только мешают ходьбе.
Он знал, что с такой комплекцией у него быстро разовьется одышка и после непродолжительной прогулки начнет быстро задыхаться, что впоследствии и подтвердилось.
Небритое лицо с густыми усами виновато улыбалось, как бы признаваясь в совершенной ошибке, - в ошибке незапланированного появления на свет. Лезвие не брало задубевшую щетину. Пальцы быстро перестали слушаться, бритва выскользнула из рук.
Утро было не в его пользу, по крайней мере, он так решил в первые часы своего необычного превращения.
Телефонный звонок быстро отрезвил императора. Поначалу он только недоумевал, совсем соглашался, чтобы не выдать чужеродную сущность. Он знал по прошлой жизни, что разногласия ума и тела обычно приводили в желтую камеру, в которой экспериментировали над такими странными субъектами, видя в них и заговорщиков, мятежников, шпионов, психически больных, инопланетян, зомби.
Его звали на прежнюю работу – в среднюю школу для детей с инородным сознанием, для которых нынешняя жизнь иллюзия, а реальность они видели в стране без правителей, без коррупционеров, без кумовства, отвергали экономику связей и пытались бороться за светлое настоящее, как они считали. Такие «киндеры» нуждались в опытных наставниках-программистах, умеющих искусно без препаратов инсталлировать память, заменять в ней негативные символы на позитивное восприятие. Наставники-программисты, как правило, проходили многоуровневую идеологическую чистку и могли незаметно растворяться в толпе и проводить подсознательную пропаганду независимо от места расположения. Они не только меняли негативные установки в школах, колледжах, вузах, но и принимали активное участие в тайных забросках на заводы, армейские подразделения, государственные учреждения. Их курировало подразделение F при дворе императора, которое и занималось их конспиративным обустройством в неблагополучные места. Они были более эффективными, чем сотрудники силовых подразделений L, которые занимались физическим устранением опасных субъектов.
Император был помощником наставника-программиста и подменял его только в исключительных случаях. Ему не хватало многолетней практики, опыта и теоретических знаний. Умственно, также как и физически, он был неуклюж. Поэтому его зарплата в разы отличалась его непосредственного начальника, типа довольно-таки самоуверенного, в нужный момент умеющего понравиться, втереться в доверие, выведать тайны и избавиться от своего собеседника, коллеги и даже друга. У наставников теплых отношений и чувств не могло возникать ни к кому, все было элементом игры, через которую они получали важную информацию, изменяли ее, делали ее частью своего плана. Выращивание таких менеджеров среднего звена было признано делом государственной важности, а отклонение в выполнении идеологической программы наставником, проявление чувств четко отслеживались сотрудниками подразделения U, которые производили перепрошивку сознания, изменение кодов памяти.
Первый рабочий день стал открытием для императора. Он не слышал еще столько вопросов, откровенно ставящих под сомнение легитимную деятельность правителя. Уличить в призыве к свержению монархического режима он не мог, как будто какой-то механизм замкнул в нем. Возмущение не знало границ, но нарушить грань спокойного общения с воспитанниками означало признать свою профессиональную несостоятельность, что могло стоить даже должности мелкого клерка, коим он и являлся. Нужно было найти в себе силы, чтобы облечь в удобоваримую форму многочисленный материал: факты, события, статистику, к которому у его юных воспитанников не нашлось бы претензий, аргументов-противоречий. В этом заключался первый этап «промывочного» процесса.
А здесь еще его наставник куда-то запропастился. Неужели и его похитили тайные повстанцы?