(Просто, как хлеб)
Все события и персонажи вымышлены. Любые совпадения случайны.
1
Он родился двадцать первого ноября. В день рождения Михаила, старшего брата.
Маму увезли в роддом прямо из-за праздничного стола, оставив именинника на бабушку и двух тёток - маминых сестёр с мужьями и отпрысками. Мужчины порывались ехать за скорой, но отец жёстко их остановил, сказав, что в таком деле ему попутчики не нужны.
Роды прошли быстро и без осложнений. На свет появился он – четырёхкилограммовый бутуз, ростом пятьдесят три с половиной сантиметра, с карими глазами-бусинами и смешными тёмными волосиками.
Узнав по телефону о рождении ещё одного внука, бабушка поднимает стопку водки и говорит подуставшему имениннику:
- Ну что, Мишенька, поздравляю тебя с братиком. Теперь ты старший, а со старшего спрос всегда вдвойне. За себя и за брата.
Миша смотрит на бабушку широко открытыми глазами, проникается важностью момента, хмурит брови и спрашивает:
- Баба, а как зовут моего братика? У него уже есть имя?
- Как? Конечно есть! Гаврюша, Гавриил… то есть!
Над столом повисла напряжённая тишина. Ни мамины сёстры, ни их мужья, ни, тем более, их отпрыски, - никто не понял, откуда, из каких закоулков бабушкиного мозга, появилось это допотопное имя. Тётя именинника, Геля, симпатичная мегера с писклявым голосом, отреагировала моментально и громко:
- Мама, что за дикость? Из каких анналов истории Вы достали это ужасное имя? А Тоня знает, что Вы уже нарекли новорОжденного?
Бабушка неспешно опрокидывает в рот водку, не закусывая. Ставит стопку на стол. Привычным виртуозным движением выщёлкивает папиросину из пачки «Беломорканал». Большим и указательным пальцами сминает картонную гильзу особым, фирменным способом, засовывает в уголок рта и обводит рентгеновским взглядом всех, сидящих за столом. Одного за другим, поочерёдно, так, что у каждого ток по позвоночнику, от копчика до мозжечка. Муж Гели, седовласый интеллигент тщедушного телосложения, суетливо зажигает спичку и тянет её к папиросе. Бабушка прикуривает, величественным кивком благодарит зятя и вещает чугунным, не терпящим возражения, тоном:
- Знаешь, Гхэлечка, умничать ты будешь в своём отделе кадров, на заводе. И про анналы истории, не при детях будь сказано, с мужем рассуждай в койке или на сеновале. А для всех непонятливых поясняю. 21 ноября – именины Михаила и Гавриила. День почитания всех архангелов. Про архангела Михаила, старшего среди ангелов, говорят: «Он как Бог!» Только не надо путать – не Бог, а как Бог, исполняющий Его волю, от Его имени. Мишенька в честь этого архангела и был назван в своё время. А Гавриил – второй архангел, главный помощник, «сила Бога». Почти брат, можно сказать. И чем вам это имя для младшенького не подходит?
Тётя Геля заткнулась, упёршись носом в тарелку. Желания спорить или возражать ни у кого больше не возникло. Бабушку боялись, уважали и любили. Ссориться с ней – себя не беречь.
- Я вижу, вопросов больше нет! Ну, тогда, мои родные, оторвите задницы от стульев. Мужики, наполните себе и дамам бокалы. Выпьем за доченьку мою, Тонечку, маму Мишеньки и Гаврика. Стоя! Дай Бог ей здоровья, счастья и достатка!
Гости, поднимаясь с мест, задвигали стульями. Мужчины наперегонки разлили алкоголь: вино, шампанское, водку. Звонко столкнулись бокалы, фужеры и стопки. Все дружно выдохнули, выпили, закусили и расслабились. Буря миновала. Праздничное настроение вернулось за стол.
Гаврюша, Гаврюха, Гаврик, Гавриил – так в разные времена в зависимости от настроения и обстоятельств звала его бабушка, так звали его отец и брат.
Но для мамы он с первого дня стал Гаврошем. Мама преподавала французский, любила Париж и обожала романы Виктора Гюго. С её лёгкой руки это имя прилипло к нему на долгие годы.
2
33-й этаж отеля. Просторный бар. Тёплый и уютный. Приглушённый свет, мягкий диван, голос Азнавура из невидимых динамиков. Через панорамные окна открывается вид французской столицы с высоты бреющего дельтаплана. Это приманка для туристов. Всё, как в буклете, но вживую.
Справа неправильным пятном чернеет Булонский лес: днём - любимое место прогулок парижан, а вечером – пристанище человеческих пороков. В тёмное время здесь всегда можно найти наркотики и проститутку любого пола, цвета и возраста. А можно легко напороться на нож. Не ходите в сумерки по лесу гулять!
Далее, левее, по дуге, яркой кляксой распласталась Пляс дё Летуаль с коробком Триумфальной Арки в центре. Лучами от неё в разные стороны разбегается дюжина улиц, самая широкая из которых - Елисейские поля.
Ещё левее и дальше по диагонали от Арки огнями иллюминаций играет Эйфелева башня - стальной фаллос, пардон, фетиш современной Франции.
Дотошные знатоки Парижа с этой высоты конечно смогут разобрать светящиеся силуэты и острова Ситэ, и Собора Парижской Богоматери, и Лувра, и Сорбонны, и даже Пантеона. Знатоки! Но не большинство посетителей бара, приходящих сюда просто скоротать вечер за неторопливой беседой, попить вино, коктейль или ещё чего-нибудь по-крепче. Им для радости глаз достаточно Башни и россыпи безымянных огней на одеяле ночного города.
Тагир сидит за столиком, допивает третью чашку эспрессо, закуривает очередную "Мальборо" и смотрит в телевизор, висящий над стойкой бара. Он ни бельмеса не понимает по-французски, ему безразличен вид из окна, ему не нравятся европейские женщины. Ему надоел этот Париж с «глухими» официантами – он любит Монте-Карло с улыбчивыми крупье и рулеткой.
По CNN показывают Чечню. Там уже семь месяцев идёт КТО - контртеррористическая операция федеральных сил против незаконных вооружённых формирований. Там воюют его отец и братья, там воюют его друзья. Какое-то время он жил в Москве, а теперь здесь прохлаждается. Отец приказал контролировать финансы.
«Деньги решают всё. Они необходимы для войны, но ещё больше они нужны для мира», - так сказал отец. Слово отца – закон.
Тагир ждёт графа Николая Алексеевича Баландина, русского аристократа, попавшего во Францию двухлетним мальчиком в далёком 1924-ом.
За годы жизни на чужбине тот заработал приличное состояние и стал своим в финансовых кругах Европы. Сейчас для тейпа это самый нужный человек в Париже.
- Bonsoir, молодой человек, – перед Тагиром вырос седой джентльмен в тёмно-синем клубном пиджаке и белой рубашке, на шее - модный платок.
Тагир быстро поднимается с кресла и протягивает руку:
- Здравствуйте, Николай Алексеевич! Как ваше здоровье? Садитесь, пожалуйста!
- Спасибо, Тагир, всё хорошо. Как отец? Как родные? – Граф сел за столик и жестом подозвал официанта.
- Отец передаёт вам привет. Родные нормально, все живы-здоровы. Сами знаете, там сейчас несладко. Всё может быть. Иншаллах!
- Да, сынок… Скажи отцу: деньги пришли, наши договорённости в силе. Юристы просят ещё три дня на доработку документов...
Тагир прерывает, не дожидаясь конца фразы, его рука указывает на экран телевизора.
- Что? Что они говорят? Переведите!
Николай Алексеевич оборачивается и видит кадры горящих домов, искажённые ужасом лица кричащих женщин и детей. Звука нет – звук выключен, но бегущей строкой внизу экрана субтитры. Он читает: «Авиация российских федеральных сил провела бомбардировку населённого пункта У., где находится отряд сепаратистов, имеются убитые и раненые среди мирного населения».
- Это моё село. Я улетаю, – голос Тагира спокоен, тон безапелляционен, – отец поймёт.
- Куда? Ты с ума сошёл, мальчик? Мы должны подписать документы!
- Я уже не мальчик. В восемь-ноль-ноль в аэропорту. Привозите – подпишу.
- Они могут быть не готовы, не всё так просто, Тагир.
- Не успеете, подпишу потом, когда вернусь. Нам достаточно вашего слова. До свидания, мне надо идти.
Тагир поднимается, оставляет на столе двести франков, этого более чем достаточно, чтобы рассчитаться по счёту.
- Не смей, Тагир. Забери. Я старший, - хмурится граф.
Тагир нехотя комкает купюры, молча, глядит в светлые глаза графа, жмёт его сухую старческую руку и, не оборачиваясь, уходит сквозь гомон зала. Никто не обращает на эту сцену внимания. Подумаешь, ссора любовников - обычное дело для испорченной толерантностью столицы. И если бы Тагир знал, что думает про них с графом местная публика, он бы не задумываясь размазал кулаком эти «понимающие» улыбки по самодовольным лицам.
- Прощай, мальчик, дай Бог свидимся, – Николай Алексеевич лаконично, незаметно для окружающих, крестит уходящую спину.
Он ещё некоторое время сидит за столиком, пьёт маленькими глотками коньяк и думает о чеченском парне. У этого юноши есть всё: возможность жить в Европе, получить великолепное образование и наслаждаться радостями цивилизованной жизни. У него есть деньги и способности, чтобы стать хорошим бизнесменом. В конце концов, у него есть влиятельный друг, граф Николай Алексеевич Болошин. Любой европеец вцепился бы в такую перспективу зубами. Европеец, но не Тагир.
Он вайнах – он мыслит по-другому. Граф слышал чеченскую легенду про древний гордый народ, который предпочёл рабству у завоевателей тяжёлую жизнь в горах, названных в честь их вождя Кавказом. История Кавказа – это история войн.
Девятнадцатилетний юноша с горячим нравом может сгинуть там не за понюшку табака. Не дай, Бог! Спаси его, Аллах!
Граф задумчиво улыбается уголками рта. Он вспоминает другую войну. Вспоминает, как в холодном декабре 1942 прибыл в русский городок Иваново. Их отряд добровольцев, пилотов и авиамехаников, прославил имя маленькой французской провинции на весь мир. Эскадрилья «Нормандия Неман». Он прошёл в её составе всю Европу, не раз смотрел в глаза смерти, выжил и победил. Та война забрала у него много друзей, но взамен дала ещё больше. Он открыл Россию, которую совсем не знал и не помнил. Он встретил там хороших людей, он встретил там первую любовь. Он понял там простую истину - простую, как хлеб: «Нет в мире для русского человека места ближе России. Только там он дышит полной грудью».
И если бы время повернулось вспять – он бы, ни на минуту не задумавшись, прошёл этот путь заново.
«Вайнахи, вайнахи… Не важно кто ты, если ты друг. Ну а если враг - тем более,» - граф зовёт гарсона и просит счёт.
3
По лесной тропе движется группа вооружённых людей. Только что прошёл дождь. Тёплый, обильный и короткий. И сразу выглянуло солнце, по-летнему яркое, по-осеннему нежаркое. Грибная пора. Но они не грибники. Они – «боевики». Так зовут их враги. И Тагиру это нравится. В этом названии страх и уважение. Так думает Тагир.
Их семеро. Все как на подбор. Сосредоточенные и серьёзные. Коротко стрижены, на лицах - бороды. У кого-то рыжая, негустая, у кого-то чёрная аккуратная и ровная, у кого-то длинная, почти до груди, а у кого-то седая, белая. Борода – символ мужества и отваги воина ислама. Но Тагир без бороды – он не такой, как все, ему никому ничего не нужно доказывать. Ему не нужна борода, чтобы быть правоверным.
«Вера не в бороде – вера в сердце!» - так говорит наставник.
Семёрка одета в американский камуфляж с зелёно-коричневыми разводами, под цвет стволов и хвои окружающего леса. На ногах высокие чёрные ботинки от «морских котиков» - дышащие, непромокаемые, всесезонные: летом в них не жарко, зимой – не холодно. Все новые технологии в этих суперботинках!
Они идут из села. Того самого села У., где родился Тагир, где родились его братья и сёстры, где живут его мать и отец. CNN тогда, в Париже, что-то напутал - не было ни бомбёжек, ни артобстрелов, ни жертв среди мирного населения.
Это соседям не повезло, но не в тот раз, а совсем недавно. Их село разбомбили неделю назад. У «федералов» была наводка, что там «отдыхает» полевой командир Ахаб. Тот уже месяц, как ушёл, а полсела нет. Фатиму и Нурика, бывших одноклассников Тагира, осколками посекло – хорошо хоть живы остались. Фатиме лицо порезало, а ей замуж пора. Нурику бицепс на правой пополам разорвало – русские врачи мышцу, конечно, сшили, но рука уже никогда не будет работать нормально.
Но об этом почему-то никто не сделал репортаж. Ни журналисты, ни CNN, никто.
Тагир с товарищами три дня отдыхали у родных после налёта на блокпост федералов. Отмылись, отъелись, отоспались - и обратно в лес, в горы. Война не ждёт, враг не спит.
Недалеко от села оборудован капитальный схрон с оружием, боеприпасами и продуктами. По мере надобности его заполняют всем необходимым проверенные люди - у них хороший бизнес с русскими. Канал отработан и надёжен.
Сегодня Тагир с бойцами забрали из схрона столько, сколько смогли унести. Нагруженные под завязку, не торопясь, они направляются в лагерь.
Идут друг за другом, след в след, тропа узкая. Молча, по привычке. Лес не любит шума.
Первым идёт Магомед, двоюродный брат Тагира. Они одногодки. Но Тагир с детства считается старшим. Магомед – пастух и заядлый охотник. Ни в селе, ни в отряде нет человека, лучше читающего следы зверей и людей. По сравнению с остальными он идёт налегке, осматривает тропу - нет ли чужих следов, растяжек или мин. На спине у него рюкзак, набитый консервами и гранатомёт РПГ-18, «муха». На шее автомат, личный АКС-74У 5,45 мм, компактный и удобный. При попадании в тело его пули крутятся по произвольной траектории и рвут плоть изнутри, оставляя страшные раны. Разгрузочный жилет полон запасных магазинов. На поясе, на боку нож, сзади «ТТ», плюс четыре гранаты в подсумках.
За Магомедом - сосед Ахмет, бывалый воин, ему двадцать три. Ахмет воюет с Нового года, девять месяцев. Он начал в конце декабря, в Грозном, где русским показали, что такое чеченский ад. Воюет неплохо, но в душе он труслив и жесток, любит издеваться над пленными без необходимости, просто так, для удовольствия. Тагир этого не понимает, ему вообще не нравится Ахмет.
Ахмет выглядит, как американский рейнджер. Он всегда в бронике. На правом плече, под рукой, у него М-16, автоматическая винтовка, с неловким натовским калибром 5,56-мм, не очень удобная и совсем не надёжная в бою. Зато американка. Это важно для Ахмета.
Поверх броника у Ахмета «разгрузка», набитая под завязку короткими магазинами для винтовки. На боку сзади, в кобуре, кольт 45 калибра, внешне очень похожий на ТТ; на спине – три «мухи», на поясе – нож, как у Рембо (выпросил у инструктора – бывшего «коммандос»). И по кругу, в подсумках, набор «неделька» из ручных гранат, русских и импортных, куда ему без них, даже в сортир страшно.
Тагиру смешно смотреть на этого пижона. Он хорошо помнит, как в детстве гонял Ахмета по всему селу, когда тот решил показать, кто среди пацанов старший.
«Трус никогда не станет храбрецом, но он может притворится смелым, чтобы обмануть людей и джиннов», - так говорит наставник.
За Тагиром тяжело ступает двухметровый Муса. Он огромен, как великан из сказки про мальчика и бобы, которую рассказывала бабушка Зара. Его узловатые кисти почти в два раза больше, чем у любого нормального человека. Ноги сорок седьмого размера обуты в короткие кожаные сапоги, специально сшитые для него дядей Абу, мастером на все руки. Американский камуфляж для Мусы по спецзаказу прислали из Грузии. Он совсем новый, Муса радовался, как ребёнок.
Лицо этого ребёнка усыпано оспинной рябью, мощный подбородок выпирает вперёд утёсом, борода напоминает лесную поросль. Тёмные глаза глубоко утонули под дугами бровей.
Муса знает, что уродлив, но это его не беспокоит. Мужчина не должен быть красавцем. Мужчина должен быть воином и правоверным мусульманином. Для Мусы этого достаточно. Каждый день, при любой возможности, он выполняет пять обязательных намазов.
«Намаз - это четвёртый столп веры», - так говорит наставник.
Муса не только красив, как горилла, но и силён, как Кинг-Конг. Кроме своего автомата и личного боекомплекта, не меньшего, чем у других, он тащит ручной пулемёт с тремя барабанами и противотанковый гранатомёт с пятью выстрелами в штатных сумках. Это плюс тридцать кг в добавку. Он обвешан оружием, словно навьюченный верблюд.
Ещё двенадцать зарядов для его гранатомёта, по три на брата, несут идущие в хвосте Беслан, Алан, Адам и Ибрашка. Друзья не разлей вода. Почти, как близнецы-братья. Ростом метр семьдесят пять и весом семьдесят пять. Жёсткие и жилистые. Самбисты. Борьба – это их образ жизни. Схватка – их среда обитания. Вчетвером ничего не боятся. Как стая молодых волков, не знают ни страха, ни жалости. Кровью на брезгуют ни своей, ни чужой. Головы резать им не привыкать. Только Тагира слушаются беспрекословно.
На каждом по паре-тройке «мух», мины, пулемётные диски, и ещё килограммы нужных для войны вещей. Их рюкзаки неподъёмны. Но по виду парней не скажешь, что им тяжело. Три дня на домашних харчах восстановили силы и успокоили нервы. Идут уверенно, не шумят, но и не маскируются. Это их земля, федералам здесь не место. Автоматы на предохранителях, но под рукой, патроны досланы в патронник, на всякий случай. Дураки, которые сначала стреляют, а потом разбираются, водятся везде.
Тагир идёт третьим, между Ахметом и Мусой.
Тагир предпочитает проверенный АКМС 7,62 мм, «калашников» с прибором бесшумной и беспламенной стрельбы. Его сметающая противника мощь незаменима в ближнем бою, а большая прицельная дальность - хороший козырь в любой ситуации. Опять же патронов в избытке, ими всегда можно разжиться у мёртвых врагов, на поле боя.
Свою подружку, узбечку из Монако, он сменил на этого надёжного бродягу. И ни на секунду не пожалел. Женщины – это вкусно, но не главное в жизни мужчины. Для воина джихада их с избытком будет в раю.
На правом бедре проверенный «стечкин» в удобной кобуре, выхватить его – одна секунда.
Слева на животе, поверх разгрузочного жилета, висит простая холщовая сумка с мамиными яблоками из сада. Яблоки ровные, твёрдые, на подбор. Кожура тонкая - светится. Бочки яркие, зелёно-красные. На вкус сочные, кисло-сладкие. Тагир достаёт одно и смачно кусает. Сок течёт по подбородку, по левой кисти и скатывается под рукав, сладко холодя кожу.
Тагир не чувствует – он чувствует только радостную свежесть во рту, он даже на мгновение закрывает глаза и… втыкается в окаменевшую спину Ахмета.
Солнце скрылось за тучей. Лес неприветливо потемнел и стал чужим.
Щелчки предохранителей стучат чечётку. В пяти метрах, лоб в лоб, напротив идущего первым Магомеда, в шашечном порядке замерли четыре призрака в маскировочных комбинезонах. На головах банданы, лица в камуфляжных узорах, белки глаз зло светятся в полумраке. Четыре «винторезных» зрачка буравят в упор.
4
- Товарищ майор, лейтенант…
- Отставить. Садись, Миша, - майор кивком указывает на стул. На столе карта района, контролируемого боевиками, ручка, красный фломастер, пачка «Мальборо», коробок спичек, алюминиевая кружка с кофе. Майор Змеёв, по прозвищу Змей, злой, худой, местами седой, курит только «Мальборо», а прикуривает только от спички - зажигалок не терпит. Самый большой секрет разведотдела: откуда, здесь, на войне, в этом Богом забытом месте, где не всегда и не всем хватает боеприпасов, обмундирования и продуктов, Змей достаёт эти заморские сигареты техасских пастухов.
Миша, по прозвищу Монах, такой ерундой голову не забивает, он не курит. Змей – хороший командир, дельный, опытный. Питание, экипировка, вооружение у его разведчиков всегда в порядке. Каждый день тренировки по боевой и тактической подготовке. В рукопашке ему равных нет. В бою собран, спокоен, грамотен и всевидящ. Они вместе не в одной передряге бывали. Змей не просто командир – он, как отец, он - почти друг.
Майор вытаскивает из кармана два фото и бросает поверх карты. На фото мужик с бородой, в берете, в форме цвета хаки, улыбка во весь рот. Глаза жёсткие, не смеются. По виду не чеченец.
- Это Абу Кассис аль Хами. Кличка «Гиена». Иорданец. Индия, Франция, Сомали, Ливан, Ирак, Афганистан – места, где он наследил. Коварен, жесток, хорошо обучен, очень дерзкий. Русский знает в совершенстве. Мы с ним давно заочно знакомы. В Афгане он, сука, двух наших пацанов, Серёгу и Ивана, на камеру живьём резал. Сначала ступни ятаганом отрубил, потом тела на куски покромсал и на блокпост в мешках прислал. На осле, блять! С видеокассетой! – глаза майора предательски влажно блеснули, нитки губ засохли.
- Я за ним два года охотился - не сложилось. А вот через неделю он будет здесь, - ручка ткнулась в точку на карте.
- По этой дороге он двинется из села А в село Б, расстояние километр. Джип «Мицубиси Паджеро» с эмблемой «Врачи без границ». Точное время неизвестно. За рулём водитель-охранник. На этой территории они – хозяева, ничего не боятся. Абу с кем-то из наших на верху договорился, а у «чичей» он в большом авторитете. Его не то, что трогать – на него дышать не рекомендуется.
Задача следующая: «пассажиров» нейтрализовать, джип спрятать, чтоб не нашли, ну, и, естественно, всё интересное забрать. Ясно?
- Так точно! А если...
- Никаких «если». Если им попадётесь, сам знаешь – из твоей кожи сапоги сделают. А если наши возьмут, то лет двадцать пять российский суд с прокурорами впаяет за милый мой. Теперь ясно?
- Яснее некуда, товарищ Зм…айор! Разрешите идти?
- Куда?
- Готовиться!
- Иди-иди. На вот, ребят нормальными сигаретами угости. И ещё, в силу деликатности вопроса, группа не больше четырёх человек, общевойсковых манёвров вам не устраивать, бери самых проверенных.
- Товарищ майор, недостаточно…
- Мне с вами пойти, лейтенант, чтобы показать, чего сколько достаточно? Всё! Выполнять! План операции завтра в 9-00 мне на стол. Вместе покумекаем.
- Есть!
Как ни странно, вся группа находится в расположении. Гаврош, младший брат Монаха, играет в шахматы со Шмелём.
Шмель – радист, сапёр и математик – соперник сильный и очень терпеливый. Берёт не мытьём, так кАтанием. Время от времени повторяет, как мантру: «У кого нет терпения – у того нет мужества». Но и Гаврош не лыком шит – в шахматы играет с детства, первый разряд имеет. Звезда дворца пионеров. Баталии у них почище, чем у Карпова с Каспаровым. На нерве, на пределе, на эмоциях. Иногда до рукопашки доходит. Гаврош выигрывает чуть чаще – и там, и там напором берёт.
В углу, на кровати Шакал с Груздем режутся в карты. Шакал - прирождённый стрелок. Он и по Зодиаку Стрелец. В совершенстве владеет всеми доступными видами огнестрельного оружия. Такое ощущение, что он родился с «пушкой» в руках. Шакал невысок ростом, сухощав, и злой, как собака. Если нужно разговорить «болтуна», лучшего спеца не найдёшь. Ещё Шакал имеет дикарскую привычку отрезать уши лично убитым «чехам», он с чего-то взял, что ангелы за уши души погибших за ислам в рай поднимают. «Нет ушей – нет рая», - ухмыляется Шакал, нанизывая очередной трофей на специальный кожаный шнурок. Садюга? Маньяк? Нет – человек войны. Война многое списывает. Кстати, по части обработки и зашиванию ран он тоже лучший.
Груздь – зам командира группы, старший сержант. Монах уже решил, что оставит его за себя здесь, в пункте постоянной дислокации. Груздь – хороший «замок». У него всегда порядок, и все при деле. С ним не загуляешь.
Дерсу, Горбун, Кит и Игрок спят на кроватях после обеда - силы копят. По завету Кита: «Силы нужно копить – они не безграничны.»
Кит - подрывник. Король «фейерверков». Большой, внимательный и аккуратный.
Дерсу - следопыт, мастер ножевого боя, якут. Маленький и подвижный.
Горбун - шутник, импровизатор, чемпион по захвату «болтунов», так в группе называют пленных (носителей информации). Невысокий, сильный, сутулый и, по словам Шакала, симпатичный, как Квазимодо.
Игрок - радиотелеграфист, спец по радиоразведке. Полиглот. Свободно владеет пятью языками, чеченский он здесь выучил.
Но всё это деление условно. Все умеют скрываться, наблюдать, минировать-разминировать, стрелять, обезвреживать, выживать, радировать и ещё много, чего. Все умеют всё. Но у каждого имеется своя «фишечка», в которой он виртуоз. Монах лично их отбирал. Он знает про них больше, чем мать родная.
Бармалей, второй снайпер, сидит на кровати, возится со своей «эсвэдэшкой». Он постоянно с ней возится: чистит, смазывает, протирает, подстраивает, улучшает. Его винтовка всегда в идеальном состоянии.
И Шакал, чьё оружие в не меньшем порядке, нет-нет да и подначит его при всех:
- Бармалей, что ты её, как бабу обхаживаешь? Она же железная! Ты её столько не пользуешь, сколько гладишь! Иди лучше расслабься - подрочи!
Бармалей не обращает внимания, в своём деле он хорош. Двадцать две подтверждённые цели за него говорят. Неподтверждённых - раза в два больше. У Шакала счёт чуть меньше, 19-31.
Борец - пулемётчик, "вольник" со сломанными ушами-варениками. Добрый, здоровый, выносливый, надёжный, как бетон. Впрочем, здесь ненадёжных нет, здесь они не выживают.
Борец в большой алюминиевой кружке «купчик» заваривает. Сильно он "купчик" из чёрного индийского чая уважает, с сахарком и с лимончиком. Лимончика, правда, нет. А может и есть. У Горбуна. У этого куркуля всегда заначка имеется.
Борец встаёт, делает три шага, наклоняет голову к храпящему в стенку Горбуну и басит на ухо:
- Горбун, лимончика не найдётся?
Храп моментально прекращается и в ответ пинг-понгом летит вопрос:
- Тебе с кольцом или без?
- Ты кольцо себе на одно место повесь, чтобы девки любили, а мне для чая!
Бойцы одобрительно ржут. Борец доволен – удачно срезал. Он орлом возвращается за стол.
Но и Горбун не прост, он начинает скрипеть старушечьим голосом:
- Подойди, дитятко, поближе, возьми лимончик под подушкой.
Борец хмыкает:
- Ты что, идиот? Лимон под подушкой держишь? Так я и купился.
- А где его ещё держать, когда "чайки туруханские" со сломанными ушами в поисках лимона по расположению рыщут. Ну не хочешь – не надо, целее будет. Вечером под водочку с селёдочкой – но без тебя.
Борец сидит сомневается, просчитывает варианты, а купчик набирает цвет и вкус. Борец решился, тихо привстаёт и по-кошачьи подкрадывается к Горбуну. Тот уже сопит в обе норки.
Рука Борца удавом ползёт под подушку, кончики пальцев упираются твёрдую и гладкую кожуру лимона. Сопение затихло. Теперь нет времени на раздумья. Рывок. Сжатая кисть с добычей вырывается из-под подушки. На миллисекунду раньше звучит характерный щелчок. Рука автоматически сжимается сильнее. Изо всех сил сильнее.
Горбун резко поворачивается с вытянутым вверх средним пальцем «фак», на котором красуется кольцо от «эргэдэшки», и, напевая песенку, нагло щерится в лицо Борцу, замёрзшему с лимонкой в руке:
- «Кре-епче за бара-а-анку держи-ись, шофё-о-ор!»
Разведчики напряглись, дебильные шутки никому не нравятся.
Металлический голос Монаха вовремя разряжает обстановку:
- Горбун, вставь чеку на место!
Горбун с кислой рожей вставляет чеку в гранату:
- Я ж ему намекнул про кольцо. А он умный,.. как танк!
Это залёт. Он знает, что переборщил и ждёт вердикта Монаха.
Тот, не глядя, бросает в пространство:
- После тренировки помоешь полы в расположении. Ещё одна такая шутка и пойдёшь в стройбат траншеи рыть. Там тебя отучат шутки шутить. Клоун, блять! Не слышу ответа!
- Есть! Так точно, товарищ лейтенант! – бодро чеканит Горбун, в это раз ему повезло.
Борец тихо цедит с усмешкой:
- Да я подыграл, а то храпит, как боров, - достал!
Но никто уже на него не обращает внимания. Все смотрят на Монаха.
Монах кладёт пачку «Мальборо» на середину стола и продолжает спокойным тоном:
- Так, ребятки! Подарочек от Змея!
Это его «так, ребятки» никогда не предвещает ничего хорошего, и вкусная сигаретка едва ли подсластит следующую пилюлю.
- У нас новое задание. Особо деликатное, как сказал Змей. С собой возьму трёх человек. Кого? Это ещё вопрос. Тренировка в пять. По полной программе. Всё.
- Всего четыре? – Задумывается Игрок.
- Для умных повторяю: «Задание – особо деликатное»!
5
Всё сложилось не гладко. Гладко пишутся только бумаги в штабе. Жизнь полна шероховатостей.
В четвёрку вошли оба снайпера, Шакал и Бармалей.
Оружие для всех - бесшумная снайперская винтовка ВСС "Винторез" с режимом автоматической стрельбы и патронами повышенной пробиваемости. Снайперка и автомат, два в одном. Идеальна для работы.
Дистанция стрельбы 70-80 метров, но по движущейся мишени. Задача не сложная для опытного стрелка, но цель будет кратковременной и не чёткой. Место для засады удобное, дорога поворачивает в объезд холма, и на участке тридцати пяти метров машину не видно ни с одного из сёл. И поворот крутой - водитель вынужден будет сбросить скорость. Но счёт пойдёт на секунды. Малейшая проволочка, и «поезд вильнёт хвостом последнего вагона». Гиена уйдёт.
Третий в группе, всё-таки Гаврош. Ой, как Монах не хотел его брать с собой! При плохом раскладе родителям придётся хоронить обоих. Но у Гавроша всегда свой расчёт. Его арифметика проста и незатейлива:
- Брат, я лучший. И ты это знаешь, я доказал это на тренировках, ты видел меня в работе. И без меня ты не пойдёшь. Я не прощу себе, если вернусь отсюда один. Меня никто не простит. Как я бате с мамой в глаза смотреть буду? Что скажу бабушке? А так у нас обоих нет выбора, только победить и остаться в живых. Ты присмотришь за мной, а я за тобой.
Гаврош щурит глаза, будто в них светит солнце, и улыбается открыто и неотразимо.
Взгляд Монаха слегка теплеет, неприятный осадок растворяется почти бесследно:
- Да, брателло, понятно, почему тебя бабы любят - ты любую причешешь. Был бы я девкой – так сам бы трусики скинул и в койку к тебе прыгнул. Иди собирайся. Не хрен мне тут глАзы строить, а то передумаю.
- Спасибо, Миха! – Гаврош радуется, как мальчишка.
Да он и есть мальчишка, дерзкий и хулиганистый, видевший смерть в лицо, но от этого ничуть не поумневший. Девятнадцать лет – не возраст для мудрости.
Монах остаётся один, он достаёт из тумбочки небольшую икону арочной формы. На ней изображены два Архангела, Михаил и Гавриил. Он ставит её на специальную угловую полочку, сделанную им лично и прикреплённую на высоте двух метров в восточном углу комнаты. Опускается перед ней на колени и шёпотом, почти про себя начинает:
«Господи, Боже, великiй, безначальный, Царь небесный, пошли архангеловъ Своихъ Михаила и Гавриiла, на помощь рабу своему Михаилу и взяти ми от враговъ моихъ видимыхъ и невидимыхъ…»
Каждый свободный вечер, а перед заданием бывает и утром, он молится. За себя, за брата, за каждого из группы, поимённо. Молится молитвами, которым научила его бабушка.
На позицию выдвинулись за двое суток. Монах решил подстраховаться: присмотреться, понаблюдать, на месте подкорректировать план. Шакал, конечно, ворчит себе под нос:
- Что там двое суток жопу морозить? Суток хватит за глаза. Обстановка ясна, как день. Позиция удобная, цели понятные. С местом, куда джип затырить, пока вопрос! Ну, ничего, разберёмся.
Он-то ворчит, а сам по сторонам поглядывает, на Бармалея, на Гавроша, на Монаха. Весь этот разговор он затеял из любви к искусству. Шакал точно знает, что не прав; что Бармалей с Гаврошем его не поддержат; что решение Монаха обжалованию не подлежит. Знает, но продолжает, ему разговор нужен. У него натура такая.
Монах монологов не любит, особенно чужих:
- Бармалей, у тебя сухарь есть.
- Есть.
- Дай Шакалу, пусть погрызёт. Молча!
Движение по дороге оказалось довольно оживлённым. Между сёлами туда-сюда сновали различные средства передвижения, от навьюченного осла с дедом до тонированной «в ночь» коричневой «пятёрки». Эта «пятёрка» за пять суток, а группа просидела в засаде 122 часа, так намозолила глаза, что по итогу разведчики чуть её не расстреляли с досады. Джип «Врачи без границ» так и не появился. Гиена опять перехитрил Змея.
Злые, усталые, голодные разведчики быстро движутся к точке эвакуации.
Настроение «гавно». И тут… Лоб в лоб – группа «чехов». На тропе, стоят в пяти метрах, автоматными стволами ощетинились. Одеты с иголочки, во всём новом, но по замашкам тёртые, не салаги. Ситуация патовая.
Как группа умудрилась вляпаться в это дерьмо – об этом потом, если будет кому, а сейчас смерть стучит молотками в висках.
По счастливой случайности, никто не выстрелил сразу, ну, а теперь, все понимают - победителей не будет, ни с какой стороны.
Снова появилось солнце. Пробивающиеся сквозь деревья лучи заиграли на лицах противников.
«Чехи» жгут глазами, но стоят спокойно. Только один, второй который, в бронике, с натовской «пукалкой», суетится, пальцем на спусковом крючке подёргивает.
Монах спокойно, без нажима, но твёрдо, ему кидает:
- Эй, джигит, ты случайно не нажми, а то и броник не поможет. Твоя башка у моего снайпера на мушке.
- Слышь ты, русский, не указывай, что делать! Ахмет, убери палец с курка, – с досадой командует Тагир. Стрелять нельзя, если даже кто и выживет, то точно не он. Тот, невысокий, с бесцветными глазами, не промажет.
Конечно, не промажет, - для Шакала Тагир уже труп.
Солнце светит, птицы поют, сентябрьский лес полон жизни.
Секунды кажутся минутами, минуты - вечностью. Все молоды, сильны, здоровы. Но никто не уступит. Все останутся здесь.
Вдруг вопрос невзначай:
- Яблочком не угостишь? – Гаврош лукаво смотрит на Тагира и улыбается стоматологической улыбкой. Ствол его автомата плавно смещается в сторону груди собеседника. Шакал переводит мушку на Магомеда.
Тагир не двигается. Он знает, сейчас всё и решится:
- Бери!
Гаврош подходит, не спеша. Тагир чуть раскрывает левой рукой сумку с яблоками, правая незаметно опускается к стечкину на бедре. Удобная рукоятка приятно холодит ладонь.
Улыбка Гавроша становится ещё шире, глаза - ещё веселее. Он засовывает руку в сумку и, не шевеля губами, не меняя выражения лица, тихо-тихо, так, что слышит только Тагир, шепчет:
- Ты пистолетик-то отпусти, вайнах, в глупой смерти нет доблести.
Тагир не двигается секунду, вторую, третью. Потом медленно, нехотя, убирает руку.
Он уже принял решение:
- Расходимся? – он вопросительно вглядывается в лицо противника.
Тот вытаскивает из сумки огромное, ярко-бордовое с тёмно-зелёными подпалинами яблоко, откусывает от него мясистый бочок и с набитым ртом пятится к своим.
Тагир вынужден повторить громче:
- Расходимся?
Монах кивает:
- Расходимся. Вы - по этой, мы – по той стороне.
Две группы, семь чеченцев и четверо русских, одногодок-однолеток, проходят друг мимо друга по разные стороны тропы. Глаз не опускают, стволы не отводят. Готовые умереть, не готовые умирать.
В этот раз смерть прошла впритирку, в полушаге, на полувдохе.
6
Ноябрь в кавказских горах – хреновый месяц для променада. Группа Монаха в полном составе бороздит лесное предгорье третью неделю.
Дождь со снегом, холод, грязь и невысыхающие портки. Костры не разжигают, на связь не выходят – режим скрытности и полной автономности.
Задача самая, что ни на есть, банальная: найти отряд боевиков, обосновавшийся в этом лесу, передать координаты авиации и, не проявляясь, ретироваться, как можно быстрее, чтобы не попасть под огонь своих.
И местность знакомая – в начале осени они вчетвером здесь неудачно погуляли. Вспоминать тошно. И задание провалили, и сами засветились. Чуть не полегли. Бог уберёг.
Только тогда, в сентябре – это была территория бандформирований. А сейчас, её контролируют федеральные войска, боевики загнаны в горы и скоро будут уничтожены.
Пятнадцать дней разведчики рыщут по горам-лесам. Бесполезно! Нет никого! Как корова языком слизнула. Отряд не иголка, двадцать-тридцать человек должны оставлять следы. Но нет следов. Бойцы все глаза проглядели, все ноги истоптали. Растворились «чехи», как рафинад в утреннем кофе.
Всё чаще мозг и душу терзают сомнения, может, в штабе что-то напутали, может, и не было их здесь. Может, проверенная информация - очередная пустышка.
Ребята устали, все на пределе, пора возвращаться. Но никто не хочет возвращаться ни с чем. Никто не любит проигрывать. Монах знаком показывает привал.
Шмель и Горбун расходятся в противоположные стороны, смотреть, чтобы противник не подобрался незаметно. Остальные располагаются кто где, кто на земле, кто на поваленных стволах деревьев.
Шакал открывает ножом банку тушёнки, он ест без аппетита, по необходимости, чтобы силы были. За последние дни он совсем дошёл, стал похож на подростка, одни скулы торчат да глаза светятся.
Борец рядом с ним, ест гречневую кашу из банки. У него всегда хороший аппетит.
Бармалей сначала аккуратно укладывает «эсвэдэшку», затем гнездится сам и достаёт сухарь. Он ест один раз в день, ближе к ночи. У него режим такой. Одноразовый.
«Ещё сутки, и возвращаемся. Змей сказал больше двух недель не задерживаться. У нас уже третья пошла. Нужен перерыв – пацаны не железные. Не мы первые, не мы последние!» - думает Монах.
Справа шорох. Горбун зачем-то вернулся:
- Нашли.
- Что?
- Чичей.
Монах даёт всем знак замереть и вопросительно глядит на Горбуна. Тот торопливо шепчет:
- В метрах шестидесяти отсюда поляна. Слышу – движение. На краю поляны пень приподнимается и падает на бок. Оттуда моджахед бородатый вылазит и бегом в кусты, штаны на ходу стягивает. Ну я дожидаться не стал, пока он всё вокруг пообсерет, сразу сюда.
- Ещё кого-нибудь видел?
- Нет.
- Так, ребятки, двинулись. Осмотреть периметр. Работаем в двойках. Аккуратно!
Возможно, Горбун кого-то не доглядел. Не шумим, только смотрим. Ищите ещё лазы вокруг. Игрок, замыкающим. Гаврош, ты с Борцом на пулемёте. Пока народ окрестности шерстит, вы пень на мушке держите. Вперёд.
Команда работает привычно-слаженно, тысячу раз всё отрабатывалось на тренировках, сто раз проверялось на практике. И делов-то осталось всего ничего – убедиться, что это та самая база, которую искали, и сообщить информацию в командный пункт.
Дерсу с Китом обнаружили ещё два замаскированных лаза - запасные выходы из схрона. Заминировали, на всякий случай.
Можно отходить. Но Монах чувствует, не стоит. Он видит чёртики азарта во взглядах бойцов, он слышит в воздухе запах крови, он понимает, что всё надо решать здесь и сейчас:
- Работаем. Дерсу, Бармалей, Кит и Шмель - на запасные выходы. Остальные со мной.
Разведчики занимают позиции.
Ждать приходится недолго. Пень снова отваливается и из лаза высовывается рыжая всклокоченная голова в очках. Крутится на триста шестьдесят градусов, потом показываются руки, плечи, и на поверхность вылезает рыжебородый атлет с голым торсом, в камуфляжных штанах и высоких ботинках. Белая кожа, яркая шевелюра, волосатая грудь, веснушки и круглые очки плохо вписываются в окружающую грязно-серую действительность. Рыжий бегом летит к кустам, где его поджидают Горбун с Шакалом.
Малую нужду ему пришлось справить в штаны. Тихо, быстро и жёстко его кладут лицом в дерьмо предыдущего ходока. Кривясь от распространяющегося вокруг амбре, Шакал давит ножом на сонную артерию и тихо спрашивает:
- Сколько людей внизу?
- Ай донт андэстенд…
- Американец, бля.
- Но, сведен.
Шакал, продолжая давление, тянет нож на себя. Так в деревне мужики режут каравай хлеба за обеденным столом. На шее рыжего появляется тонкая алая полоска.
- Двад-дцать сэмь… - хрипит он.
- Молодец, способный, сразу русский выучил, - Шакал убирает нож от горла и резким ударом заколачивает остриё в основание черепа, протыкая мозг насквозь. Швед обмяк без звука.
Горбун на пальцах показывает число остальным. Монах отдаёт команду начинать.
Дальше схема простая. Лаз забросали гранатами, и когда оттуда крысами ломанулись боевики, разведчики встретили их шквальным огнём.
Загнанная крыса страшна в последней атаке, а здесь, в смертельном углу почти тридцать здоровых, вооружённых до зубов, человеческих крыс. Никто из них не хочет отдавать шкуру задёшево. Они лупят в ответ из всего, чего можно.
Только в поговорке «пуля-дура», а в бою она хитра и умна, она ищет твою грудь, голову и другие выступающие части тела, чтобы забрать кусок плоти или саму жизнь. Твоя пуля тебя всегда ищет. И важно только одно – найдёт или нет. Здесь нет вопроса важнее.
Где-то, чуть выше, чуть ниже, громыхают два взрыва - кто-то напрасно понадеялся на запасные лазы. Следом, без перерыва заработали автоматы, временами заглушаемые грохотом осколочных гранат.
Потом вдруг всё закончилось, бой сошёл на нет, над поляной повисла неуютная тишина, воняющая горелым мясом и порохом.
Выждав несколько минут, не услышав никакого движения, Монах громко и чётко кричит:
- Нохчи, есть кто живой? Выходи!
В ответ ничего: ни звука, ни хрипа, ни щелчка, ни выстрела.
- Бросаю гранату!
Ничего.
Монах срывает кольцо и кидает в лаз лимонку. Взрыв. Тишина.
Теперь нужно проверить своих:
- Игрок! Горбун! Живы?
- Нормуль!
- Не дождётесь! - Оригинальничает Горбун
- Дерсу, Бармалей, Кит, Шмель? Как?
- Без потерь!
- Груздь, Гаврош, Шакал, Борец?
- Груздь и Гаврош в норме, а Борца чуть царапнуло. Но я его уже подшаманил, – отзывается Шакал.
- Хорошо! Кит, Гаврош и Шакал - вниз, подчистить. Груздь поставь посты, вдруг ещё кто подойдёт. Остальным разобраться на местности, осмотреть убитых, собрать всё, что покажется интересным.
Этого можно было не говорить, все и так знают, что кому делать, но напомнить никогда не вредно. На то и командир.
Впрочем, Горбун включает болвана:
- А с ранеными что делать?
Монаха достал его армейский юмор. Он готов зарычать. Но Игрок приходит на помощь… Горбуну:
- Нет раненых, нет и не будет. Хотя, Горбатый, ты можешь себе найти геморрой на жопу и на своём горбу тащить его в пункт приёмки! Тебе за это медаль дадут! Идиота Первой степени! Ферштейн?
- Ферштейн, дохтор, я понял, нет раненых! Отсутствие раненых – лучшее средство от геморроя! – оба нервно ржут в два горла.
Кит, Гаврош и Шакал, переступая через трупы, внимательно осматривают схрон.
Две большие комнаты, стены укреплены брёвнами, кровати в два яруса, прямоугольные столы с лавками. Живых нет, Кит с Шакалом собирают документы, фотографии, письма, компьютерные диски, плёнки, кассеты. Для анализа в разведотдел.
БОльшая часть мертвецов на чеченцев не похожи. Два негра, три азиата в пуштунках, семь белых, европейской наружности, две бабы в камуфляже, тоже европейки. Чуть в стороне ещё трое, то ли чичи, то ли нет, сразу не поймёшь.
Гаврошу что-то не по нутру. Что - он не может понять, но чуйка его никогда не подводит. Он ещё раз внимательно обходит схрон по кругу. Одну комнату, другую. На стене плакат. Памела Андерсен в бикини. Под ней, на кровати, Коран в зелёной обложке с золотыми буквами.
Гаврош дулом автомата аккуратно срывает американскую диву. В стене квадратная дверца, тридцать на тридцать сантиметров.
- Ай да Памела! Хороша, да не наша! Отойдите, я б на их месте там растяжку поставил, – подошедший Кит внимательно осматривает дверцу.
- Так и есть, в нижнем уголке дверцы леска. Дальше-дальше, пригнитесь ниже, вдруг там что-нибудь похитрее.
Он перекусывает кусачками леску и медленно открывает дверцу. За дверцей рычаг с прикреплённой осколочной гранатой. Кит снимает гранату и, перекрестившись, тянет рычаг на себя. У него тоже чуйка, что ничего не будет.
Рычаг плавно поддаётся, и стена начинает медленно поворачиваться вокруг центральной оси. Как в кино. Правая часть стены ушла на семьдесят сантиметров вглубь, левая, наоборот, продвинулась в комнату. Кровать повернулась вместе со стеной. Слева и справа открылись две широкие щели, дающие возможность человеку проникнуть в пространство за стеной.
- Эй, есть кто, выходи, гранату бросаю!
- Не надо, пожалуйста, я заложник! Рядом боевик, раненый, без сознания.
- Выходи!
- Не могу! Ноги-руки связаны!
Гаврош показывает Киту: я пойду слева. Шакал контролирует право.
За стеной небольшое помещение. На полу два человека. Один в камуфляже, без сознания, левая сторона груди прострелена, на полу под ним лужица крови. Второй в цивильном костюме, синей рубашке и туфлях. Руки связаны впереди, на ногах верёвки. Чисто выбритое лицо в кровоподтёках.
- Слава Аллаху! Я представитель У-й районной администрации. У меня удостоверение во внутреннем кармане пиджака.
Гаврош подбирает лежащий на полу стечкин, ощупывает раненого, забирает нож, больше в комнатке оружия не видно.
- Братва, принимай заложника! – он разрезает ножом верёвку на ногах пленника, помогает ему подняться и подталкивает к щели.
- Спасибо, спасибо, развяжите руки!
- Не торопись! Развяжем! – Кит в своём репертуаре, он никогда не торопится, сапёрам противопоказано торопиться.
- Ты ещё долго там? – Шакал, наоборот, спешит, он не любит задерживаться на одном месте. Наскоро обыскивает связанного и толкает его к лазу.
- Если вы закончили, поднимайтесь, я сейчас…- Гаврош мягко оттягивает затвор "стечкина". Патрон в патроннике. Он наводит ствол в лоб раненому. Тот открывает глаза.
- Салам, русский!
Мгновение. Сентябрь. Яблоко.
- Вайнах! Ты, что ли?.. Хреново выглядишь.
- Иншаллах!
- Ага!.. Хорошее яблоко было!
- Приходи через год – ещё дам!
- А ты доживёшь?
- Иншаллах!
Гаврош нажимает на спусковой крючок. В замкнутом пространстве выстрел грохочет громом и бьёт по ушам. Над головой Тагира от бревна отлетает щепка, пуля застревает глубоко в дереве.
Неожиданно для себя, Гаврош достаёт индивидуальный перевязочный пакет со стерильным бинтом и двумя ватно-марлевыми подушечками, вскрывает и кладёт на грудь Тагиру:
- Зажми рану!
Затем бесцеремонно, сквозь рукав, втыкает ему в плечо шприц-тюбик с обезболивающим. Тагир морщится:
- Что это?
- Промедол. Сейчас станет легче… Прощай, вайнах. Выживешь, больше не попадайся мне на пути.
Гаврош, не поворачиваясь спиной, пятится к выходу.
- Иншаллах! Русский, рюкзак забери! Там в углу, под ковриком.
В углу расстелен старый затёртый коврик для намаза. Узора не видно, сам он практически слился с земляным полом.
Гаврош осторожно приподнимает ковёр, деревянный настил под ним, и достаёт небольшой рюкзак из жёлтой толстой кожи, завязанный крепко-накрепко черным капроновым шнуром. Узел не простой, затейливый.
- Смотри, вайнах, вместе взлетим.
- Не бойся, русский, поживём ещё, – на уставшем от боли лице Тагира мелькает подобие улыбки.
Не мудрствуя лукаво, Гаврош разрезает шнур и аккуратно приоткрывает рюкзак.
7
Ровные кирпичики зелёных купюр, заваренные в полиэтилен, почему-то согрели душу.
- Нормуль, вайнах! Как зовут тебя?
- Тагир!
- А меня Гавриил, Джабраил по-вашему! Бывай!
- "Стечкин" верни!
- Может тебе и винторез мой подарить? Не борзей! Прощай! Я стенку закрою, землянку вашу мы взорвём – инструкция. Если от раны не умрёшь, может, и выберешься. Хотя… вряд ли. Но больше для тебя ничего не могу сделать.
- Ты и так уже всё сделал! Выберусь! Прощай!
Гаврош быстро поднимается наверх и, не торопясь, подходит к Монаху.
Пленник сидит на земле со связанными руками. За ним присматривает Дерсу. Что-то не так в этом заложнике. Побитый, а одежда чистая; говорит испуганно, а глаза спокойные; на руке «Ролекс» золотой. Пленник внимательно смотрит на жёлтый рюкзак. Не нравится Гаврошу этот взгляд.
- Миха, тут такое дело… - он приоткрывает рюкзак.
- Оба-на! Сколько тут?
- Не знаю! До хера!
- Пересчитай, а то потом не отчитаемся!. А я пока с их пленным поговорю.
- Не нравится он мне, брат.
- Посмотрим, он не баба, чтобы тебе нравиться.
Гаврош отходит на край поляны и вываливает содержимое рюкзака на пень.
- Шакал, со мной, – Монах подходит к пленному.
Дерсу протягивает удостоверение личности в красной обложке.
Обложка потёртая, а бумага новая. Печати правильные и подпись главы района, вроде бы, тоже.
- По какой части в администрации трудитесь, Рустам Ибрагимович?
- По материальному снабжению, там же всё написано, товарищ командир! Боевики меня из дома выкрали, выкуп требовали, били меня! Смотрите!
- Вижу, вижу…
- Я местный, эти места хорошо знаю, до родных в миг доберусь, а то... давайте со мной, в селе рады будут дорогим гостям!
Монах понимает, пора уходить, а пленного отпускать, с собой его тащить накладно, не ровен час, подмога к уже мёртвым боевикам подоспеет. Нашумели сильно.
- Шакал, поговори! Если всё нормально – отпускай!
Монах отошёл в сторону и наблюдает, как Шакал и Дерсу ведут допрос. Слов он не слышит. Со стороны похоже, что разговаривают три приятеля, у одного из которых почему-то связаны руки. Дерсу разрезает верёвки, освобождая пленного. Шакал протягивает ему сигареты, найденные в схроне. Заложник прикуривает от зажигалки. Шакал с Дерсу знают, что делают, они сейчас его прокачивают по полной.
Монах вытаскивает из внутреннего кармана фотографию мужика с бородой в военном берете, внимательно смотрит на неё, на пленного.
- Это Гиена! – тихо, почти про себя, шепчет Монах.
Абу Кассис реагирует мгновенно. Он не слышит слов Монаха, он его читает по лицу. Ударом в горло он сшибает Дерсу. Но и Шакал не спит. Ногой в колено и удушающий со спины. Монах с разбегу довершает дело пинком в пах. Обмякшее тело втыкают мордой в грязь, руки связаны за спиной, ступни ног к рукам, петля через шею к ногам. Теперь пусть подвигается мразь.
Шакал показывает бледному, не сразу очнувшемуся Дерсу:
- Смотри, брат, как мы из гиены саранчу сделали.
Абу Кассис приходит в себя от чувствительных пощёчин и начинает с места в карьер:
- Слушай, командир, свяжись со штабом, доложи обо мне…
- Шакал, Дерсу, у вас ещё пять минут на разговор с этим болтуном. Если ничего стоящего не скажет – в расход.
- Не торопись, командир, тебе за меня орден дадут!
«На хера мне твой орден!» - Монах вспоминает рассказ Змея, вспоминает слёзы в его глазах. Он знает, если свяжется со штабом, Гиену придётся тащить с собой на базу, где тот попадёт в распоряжение фээсбэшников. Возможно, Гиена с ними договорится, он - фигура серьёзная, ему есть, что предложить. Его отпустят, и он опять будет рубить наших пацанов на камеру.
Монах возвращается к тройке:
- Пять минут прошло! Есть что?
- Нет! Твердит одно: «Свяжите меня с командованием! У меня есть информация! Деньги возьмите!» Обещает дать, сколько попросим, хоть миллион…
- Дерсу, заткни ему рот кляпом.
Приказ выполняется молниеносно, грязный носок с лежащего рядом трупа находит место в глотке Гиены. Монах вытаскивает стечкин и с силой упирает дуло ему в затылок.
- Монах, разреши мне. Ты же уши этому любителю видео резать не будешь, а он в райский сад хочет, к девочкам. Нехрен ему там делать! – У Шакала в руке "нож разведчика". Простой, надёжный, острый и функциональный.
- Ладно, только быстро. Без фокусов! – Монах разворачивается и идёт к Гаврошу.
Шакал деловито склоняется над лежащим на животе Гиеной, не обращая внимания на рычание, жёстко вдавливает колено ему между лопаток, и двумя короткими движениями режет уши. Одно за другим, без паузы. И тут же горло, как барану. Как каравай. На себя.
Монах вопросительно смотрит на Гавроша:
- Ну?
Гаврош смеётся.
- 357 "штук" зелёных – на всех хватит!
- Кому что хватит – не нам решать!
Со стороны леса привидением материализуется Бармалей:
- Там внизу, в метрах двухстах, чичи, человек тридцать-сорок. Встретим?
- Нет! Груздь, собирай группу. Бармалей с Борцом, прикрываете. По-тихому, без нужды не стрелять. Мы будем ждать вас в этой точке. – Монах тыкает пальцем в карту. – Понятно?
- Так точно!
- Игрок, вызывай вертолёты. Пусть расхерачат всё к чёртовой матери! Уходим!
9 мая 2016 г.