За окном, о чем-то громко споря, щебетали птицы. Вика проснулась, попыталась ухватиться за кончик ускользающего сна. Казалось, потяни за ниточку и выкатится весь клубочек сновидений, но сон исчез, как будто кто-то стер его из памяти навсегда. Остался только образ приходившего в сон мужчины. Нет, это был не Глеб и не Максим. Вика видела во сне Сергея. Она повернулась на живот, обхватила подушку руками и сделала попытку вновь погрузиться в состояние сонного блаженства. Ничего не получилось.
Тамара спала, свернувшись калачиком. Бедная девочка, сколько же страданий ей пришлось пережить, – подумала Вика. – Сейчас, наверно, во сне по цветущему саду гуляет. Электронные часы показали 7-00. Через десять минут встанет Аглая, чтобы приготовить завтрак, но она, наверняка, уже час как читает. Пойду – посекретничаю, – решила Виктория.
– Доброе утро, как спалось? – забравшись к Аглае под одеяло, спросила она.
– Доброе! И пусть день к нам будет добр, – ответила Аглая, вложив закладку в книгу Михаила Веллера «Перпендикуляр». – Что ты с утра светишься вся?
– Я Сергея во сне видела. Но, больше ничего не помню, от сна осталось только ощущение радости.
– А я думала, что ты сияешь от предвкушения встречи с Глебом.
– Знаешь, я думаю, что Тамара говорит правду: у него амнезия. Иначе, как можно объяснить, что он столько лет не дает о себе знать?
– А давай, Вика, не будем гадать. Зачем напрасно плохо думать о человеке. Вот встретишься с ним, он все и объяснит.
– А еще скажи, Аглая, можно всю жизнь прожить с одним человеком, думая о другом? – смутившись, спросила Вика.
– Можно, но не нужно, нужно жить с тем, о ком думаешь.
– А если это не возможно?
– Тогда одна дорога – монастырь, – Аглая сложила руки в молитвенном жесте и рассмеялась.
– Да, тебе смешно!
– Да, милая, жизнь, вообще, веселая штука. Ой, а завтрак! – спохватилась Аглая. – Любовь любовью, а завтрак по расписанию. Спустись, пожалуйста, к Валентине, Янчика забери. Смотри, вот стоит пакет с лечебными чайными сборами, если Тома уедет, сходишь на почту, маме посылкой отправишь, а потом ко мне на работу придешь, там и поговорим.
Как не хочется от Аглаи уезжать – думала Вика, спускаясь по лестнице – с ней действительно жизнь становится веселее.
– Какая ты красивая, – сказал, зевая, Янчик, – ты, что умылась? О! Это бабушкиными сырниками пахнет! Сейчас покушаю и в свою постельку – досыпать. Вичка, ты помнишь, что сегодня приедут мама, папа и Максим? Я просто весь подгораю от нетерпения, так хочется увидеть свой новый велосипед.
– Тихо, не шуми, у нас еще гости спят, – предупредила Вика.
– Почему они спят, у них, что нюха нет, разве они не слышат, как вкусно пахнут сырники и какао? Есть у них нюх! – обрадовался Ян, заглянув в зал. – Проснулись, голубчики, вставайте – кушать подано!
Через пару часов у Тамары зазвонил телефон. Чем дольше она слушала, тем больше лучились ее карие глаза. Она отвечала по-грузински и, улыбаясь Вике, что-то объясняла Нугзарчику. Мальчик захлопал в ладоши, потом показал на Вику и, услышав ответ, огорчился.
– Он хочет, чтобы ты поехала с нами, – сказала она.
– Я приеду к вам в гости, – заверила Вика Нугзара.
– Он спрашивает: а кто мне будет петь? – перевела Тома.
– Пообещай мне, что ты найдешь его настоящую маму. Вот ты же не хочешь с братом расставаться, а подумай, каково это – потерять своего ребенка. Ведь ты тоже скоро мамой станешь.
– Нет, – с грустью глядя на брата, сказала Тома, – у меня и у Игоря детей не будет.
– Кто тебе такое сказал?!
– Это бабушка Любава сказала.
– Что она еще тебе такого наговорила? – рассердилась Вика.
– Это секрет,– ответила Тамара, – если всем рассказывать – не исполнится. А ты, правда, к нам в гости можешь приехать?
– Думаю да. Вот дипломную работу осталось защитить и через год, когда свои деньги появятся, я смогу путешествовать.
– Здорово, записывай адрес. У нас тебе очень понравится.
Тома начала рассказывать о красотах Грузии, Вика – о достопримечательностях Питера. Задушевный разговор прервал звонок.
Звонил Петрович, сказал, что сейчас едет в поселок Кировский и Вика должна поехать с ним, а назад он ее сможет до автостанции довезти. Посоветовал позвать Катерину, чтобы она за Янчиком присмотрела.
Дела у следователя решились быстро: еще раз допросили, вернули телефоны и отпустили. Теперь следователь больше спрашивал о Гобидзе. Вике пришлось рассказать о нем все, что она узнала от Тамары. Вернувшись, Вика зашла на почту, чтобы отправить домой посылку, она получилась легкой, но объемной. Так как они с Петровичем сделали остановку на рынке у источника, где травники продавали приморские дикоросы, содержимое пакета, который приготовила Аглая, увеличилось в полтора раза. От почты до военного санатория Вика решила пройтись пешком. С одной стороны пешеходной аллеи, за забором, располагалась территория санатория Центробанка. Там виднелась альпийская горка – маленький и уютный сад камней. Сейчас вход для посторонних в парк санатория был воспрещен, а раньше, когда санаторий принадлежал Управлению делами при ЦК КПСС, этот великолепно спланированный ботанический сад был общекурортным местом отдыха. Сегодня для местных жителей в курортном поселке Горные Ключи нет для прогулок ни одного скверика. Слева белела березовая рощица, а за ней ровными рядами тянулся сосновый бор. Вика вспомнила, когда она была маленькой, они с мамой приезжали в гости к Аглае и ходили в этот лес за маслятами. Сегодня бор представлял собой непролазные дебри. Дальше вдоль дороги тянулись болота, поросшие осотом выше человеческого роста.
Аллея была пуста, только в конце ее шла компания: двое мужчин и девушка. Походка одного из них показалась Вике знакомой. Мужчина был высоким светловолосым, за плечом нес рюкзак и шел скорым, стремительным шагом. Второй мужчина тоже был высок и светловолос, шел легко и пружинисто, сильно размахивая руками, а девушка, маленького росточка, едва за ними поспевала. Сердце Вики учащенно забилось, она ускорила шаг, потом побежала и, когда компания оказалась на расстоянии досягаемости ее голоса, закричала: « Глеб!!! Глеб!!!». Компания остановилась, все оглянулись на крик. Вика остолбенела. На нее смотрели Сергей, симпатичная незнакомая девушка и мужчина с окладистой бородкой. Его глаза скрывали темные очки. Сергей приветливо помахал Вике, и его спутники остановились в ожидании. Когда их разделяло несколько шагов, мужчина снял очки, и Вика увидела глаза своего Глеба. Он улыбнулся. Это была улыбка ее Глеба. Так могли улыбаться только его глаза. На секунду показалось, что она еще спит. Вика зажмурилась. Когда открыла глаза, Глеб уже стоял рядом и протягивал ей руку. У Вики сжалось сердце.
– Вот они! – раздался радостный крик бегущего к ним Янчика. – Ура! Приехали!
Вслед за Яном к ним спешили Аглая, Тома и Максим.
– Мы тебе звоним, звоним предупредить, чтобы ты от сюрпризов в обморок не упала, где твой телефон? – улыбнулся Вике Макс.
Вика посмотрела на Максима, потом на Глеба и успела перехватить его ответный, мимолетный ласковый взгляд на Тамару, которая смотрела на ее Глеба влюблено и счастливо. При этом Вика не заметила, что за ней наблюдает Сергей, считывая с лица все ее чувства.
– Я час назад забрала телефон из полиции, он разрядился, – Вика ответила на рукопожатие Глеба и обняла его.
– Ну, что, – нарушил паузу Максим, – времени у нас всего - ничего, сейчас приедет Георгий, будем прощаться. Давайте все к Аглае на дачу, мы с Катериной там уже поляну накрыли.
– Познакомьте нас, Сергей, с этим прекрасным созданием, – попросила Аглая, когда они вчетвером чуть задержались у калитки.
– Это моя племянница Жанна, – представил Сергей девушку, – она живет во Владивостоке, а я к ней в гости из Питера приехал, но все так ваш курорт хвалили, что грех было здесь не отдохнуть.
– Из Питера? А почему без жены отдыхаете? – не преминула спросить Аглая.
– Да я, Аглая Леонидовна, не женат, – ответил Сергей и посмотрел на Вику. – Но здесь, в Шмаковке, Бог вдруг объявил: «Все, лафа закончилась!». В небесной канцелярии, если меня не подводит интуиция, готовиться контракт для заключения брачного союза.
– Но, ведь на пляже ваш друг Нугзар спрашивал, когда приедет ваша прелестная жена, – напомнила Сергею Вика.
– Жена? – изумленно посмотрел на Вику Сергей, – нет, он спрашивал, когда приедет Жанна. Уговаривает меня выдать ее за него замуж. Но я ее, пока, не отдаю – она же мне ничего плохого не сделала.
– Спасибо, Сергей, вам и Максиму, что помогли Вике встретиться с Глебом. Но простите меня, составить вам компанию за столом не смогу – перерыв закончился, работа ждет, вернусь в 17. А у вас, позвольте узнать, какие планы на сегодня? – обратилась Аглая ко всей компании.
– Мы с Жанной сейчас на речку, а вечером хотели бы напроситься к вам в гости, – обратился Сергей к Вике.
– А нам уже сегодня нужно уезжать, – сказал Глеб, – я приехал поговорить с Викой и забрать Тамару, так как у Георгия здесь еще полно проблем.
– Я провожу гостей и на часок загляну к тебе в библиотеку, а потом приготовлю ужин, сяду, вся такая нарядная, и буду вас ждать, – улыбнулась Вика Жанне и Сергею сквозь слезы.
– А я – спать, – сказал Максим, – семь часов за рулем.
Вот это поворот событий, – думала Аглая, глядя на бюст Льва Николаевича Толстого, который пристально смотрел на нее с книжного стеллажа. Он наблюдал за Аглаей с 1995 года. Она вспомнила о последней записи писателя в его дневнике: « Делай, что должно, будь, что будет. И все же благо и другим, а главное – мне».
Но как совладать со своим разумом, который всегда стремиться управлять не движением по течению, а самим течением. Это одна из главных причин возникновения всех проблем и неприятностей, – размышляла Аглая. Она перечитала лежащую на рабочем столе выписку из воспоминаний отца Алексия – основателя монастыря: «… при отправлении из Одессы были доставлены на пароход как бесплатное приношение восемь больших ящиков с книгами, … они были мною тщательно рассмотрены и одна пятая часть, не более, принята, а остальное все подверглось истреблению огнем. В числе сожженных преобладали «книжки радетеля русского народа, зверя, слуги антихриста, графа Льва Николаевича Толстого. Всех книжек сожженных было, по меньшей мере, рублей на шестьсот».
Среди них, видимо, – подумала Аглая, была и та, в которой Толстой написал: «Существующий строй жизни подлежит разрушению… уничтожиться должен старый капиталистический и заменится социалистическим; уничтожиться должен строй милитаризма и замениться разоружением и арбитрацией… одним словом, уничтожиться насилие и замениться свободным и любовным единением людей».
К несчастью, сбылось не утверждение великого писателя, а грозное пророчество святого Иоанна Кронштадтского: и пошел сын на сына, брат на брата…
Видите, Лев Николаевич, – мысленно обратилась Аглая к бюсту Толстого, – что с Миром происходит, когда любовное единение навязывается насильно. Мир, желая быть свободным, против такой любви идет войной. «Что касается любви, то тут важно верить в сою собственную любовь, в ее возможность вызывать любовь у других, в ее надежность», – это не я, это Фромм сказал.
Ну, на уровне межличностных отношений, – думала Аглая, – многие люди этого самого любовного единения желают и некоторые даже имеют. А вот есть ли такое благородное стремление у государств и народов?
Вот что говорит по этому поводу философ, реформатор психоанализа Эрих Фромм: «Общеизвестно, как не объективно судят о других народах. Изо дня в день другую нацию стараются представить как крайне порочную и жестокую, в то время как собственная нация есть воплощение всего доброго и благородного. Всякое действие врага судят по одной мерке, всякое свое действие – по другой. Даже хорошие поступки врага считаются признаком дьявольской хитрости, предпринимаемой, чтобы обмануть нас и весь мир, в то время как наши дурные поступки вызваны необходимостью и оправданы благородными целями, которым они служат».
Вика зашла в библиотеку и увидела, что в читальном зале идет лекция психолога. Она, стараясь не нарушать тишину, прошла на балкон.
– Чем порадуешь? – спросила Аглая, присев в кресло напротив.
– Если бы сегодня не приехал Сергей, я была бы самой несчастной девушкой в мире. Аглая, ведь я столько лет ждала этой встречи с Глебом. Ты не представляешь, как это жутко, когда на тебя смотрят до боли родные глаза, но не узнают. Ведь я была уверена, что Глеб только взглянет на меня, и память к нему вернется. Я так верила, что любовь способна творить чудеса. Как странно, что моя жизнь продолжается, а у него началась другая, абсолютно другая – с чистого листа. Уже через несколько минут общения я поняла, что у Глеба изменилось не только лицо, он стал другим человеком. И тогда появился страх, что он меня узнает.
. – Если Бог тебе чего-то не дает – он приготовил для тебя что-то лучшее. Это, видимо, тот самый случай. А куда так торопится Глеб, почему у нас не погостит?
– Дело в том, что Гобидзе отстроил сгоревший дом в Грузии и уже нашел покупателя. Хорошо, что ему не удалось заполучить подпись Тамариного дяди на продажу участка.
– Ты поедешь в Ружино их провожать?
– Нет. Георгию разрешили отвезти их в Уссурийск. Я пойду, они, пока, спят, через час отъезжают. Кстати, Сергей сказал, что он через два дня в Питер улетает и спросил: «Не хочу ли я составить ему компанию». Я хочу, я очень хочу!
– Ну, и зачем же дело стало? Иди, счастливая моя, собирай вещички.
Вика с Сергеем вылетели рейсом Владивосток – Москва. А не полетать ли и мне, – решил Максим.
С высоты все казалось нарисованным. Он пролетел над монастырским хозяйством. Два монаха, наблюдавшие за его полетом, глядя в высокое небо, осенили себя крестным знамением.
Монастырские владения составляли не более двух с половиной гектаров. В лощинке тянулись ровными рядами огородные гряды, виноградник, сад. Пастух загонял в коровник стадо числом голов в двадцать пять. Из печной трубы новой кирпичной трапезной вился легкий дымок. Во внутреннем дворике обители зеленел куполами новый Свято-Троицкий храм, там начиналась служба, и над курортным поселком разливался малиновый перезвон. От старого двухэтажного дома, в котором размещалась канцелярия и библиотека, в храм спешили настоятель отец Василий и иеромонах отец Пимен, а из келий и столярной мастерской неспешно шли монахи, послушники, трудники молить Бога о здравии и благополучии всех православных.
Прошел целый век с того рокового года, когда советы, национализировали хозяйство обители и вывозили братию на Соловки. Часть монахов обосновалась в Иркутске. Игумен обители отец Сергий в 1931 поселился в городе Юрьев-Польский и до последнего ареста, случившегося в 1937 году, жил в большой бедности, лишенный права на продовольственную карточку. Он стал Архимандритом, но впоследствии был вынужден скрывать свой высокий сан под одеждой странника, всегда стоял незаметным в конце храма, опираясь на посох.
Дельтаплан уже летел над рекой Уссури, но Максим не любовался, как обычно, ее быстрым течением, а с горестью думал об участи монахов. Видимо, вода напомнила ему об исповеди во Владивостокской церкви бывшего капитана, пытавшегося замолить свой грех. Этот чудовищный случай описал Борис Иванович Пинчуков в своей поэме «Хазары»: капитан сам открыл кингстоны, чтобы затопить пароход с монахами, молившимися за тех, кто их губит, пока вода не заполнила трюмы.
Как-то грустно сегодня летать, – подумал Максим. Уехала Вика, и все стало другим. То, что когда-то так радовало и восхищало, словно в одночасье померкло. Мог ли я предполагать, что помогая ей найти Глеба, собственным старанием сведу ее с Сергеем. Теперь она счастлива, а я лишен и той малой толики надежды, которая теплилась в душе. Что за магия ощущений возникает между мужчиной и женщиной? Это нечто неуловимое, которому люди до сих пор не могут дать определения. Явление есть, а названия нет, что еще в нашем мире существует без названия? Вика, Вика…. Но, пожалуй, пора вернуться, скоро самолет пойдет на посадку, Виктория обещала позвонить.
Макс повернул в сторону Медвежки. Именно об этой сопке в романе «По Уссурийскому краю» писал Владимир Клавдиевич Арсеньев: «Здесь посреди равнины поднимаются две сопки со старыми тригонометрическими знаками: северная (высотой 370 метров), называемая Медвежьей горой, и южная (250 метров), имеющая китайское название Хандо-динза-сы. Между этими сопками находятся минеральные Шмаковские ключи. На северо-востоке гора Медвежья раньше, видимо, соединялась с хребтом Тырыдинза, но впоследствии их разобщила Уссури».
Пролетев над курортным поселком, Макс заметил дым над старым аэропортом, возле которого он оставил грузовик. Подлетел ближе к Медвежьей сопке и увидел, что пожаром охвачена лесополоса, огонь уже подбирается к пасеке Петровича. Долго раздумывать не стал – решил рискнуть приземлиться на небольшой поляне, поросшей кустарником, чтобы помочь участковому справиться с огнем. Казалось, посадка удалась, но вдруг дельтаплан, задевший крылом осинку, резко развернуло и откинуло на куст калины. От сильного удара головой, не успев сообразить, с чем столкнулся, Макс потерял сознание. Он очнулся, когда огонь уже полыхал метрах в тридцати, потому, что карман ветровки разрывал телефонный звонок.
– Что случилось, Максим?! – кричала Вика, – мы приземлились, я долго не могла дозвониться. Что случилось, Максим, ты меня слышишь, Максим!?
– Все в порядке, ты вовремя позвонила, я только что удачно сел, посадка была мягкой, – не стал волновать Вику Макс. – Я тебе через часок перезвоню… – и он, заметив вдалеке бегущего к нему Петровича, снова отключился.
По лицу кто-то гладил. Прикосновения были осторожными и нежными. Макс боялся спугнуть видение. Постепенно вернулись все ощущения. В первую секунду обескуражил запах больницы и ласковые поглаживания. Макс прижал чью-то нежную ладошку к щеке и открыл глаза. Девушка смущенно отвела взгляд.
– Светка!? Что ты здесь делаешь?
– Спасаю тяжелораненого на всю голову, – улыбаясь, ответила рыжеволосая, и веснушки, рассыпанные по ее зарумянившимся щекам, напомнили Максу о его первом поцелуе.
– Ты же поступала на журфак…
– Я благополучно провалилась. Долго не огорчалась, вспомнила, как вправляла твой вывих… и вот! Но, по-моему, белый халатик делает меня чертовски привлекательной…. А ты, Демидов, так и искал этот злополучный рельс, из-за которого мы семь лет назад в пух разругались, пока не столкнулся с ним лбом?
– Не понял?
Светка с ловкостью фокусника извлекла из карманчика фото.
– Вот, держи на память – Петрович передал.
– Вот это да! – удивился Макс, – вот это подарок – привет из 18 века. Получается, Цветик, ты проспорила – с тебя коньяк!
На снимке был дельтаплан Максима, а рядом обгоревший калиновый куст, из которого торчал рельс. На рельсе красовалась фамилия известного уральского промышленника – ДЕМИДОВЪ.