На другой день, ближе к вечеру, мать подошла к Евгению и сказала:
- Женя, ты зачем Валентину Ивановну обижаешь?
- Как это обижаю? – удивился Евгений.
- Она сказала, что ты, вроде бы как, предложение ей сделал замуж за тебя выйти. А с другой стороны говорил это как-то между шуточек. Будто бы паясничал при этом.
- Да ничего я не паясничал, - виновато защищался Евгений.
- Если она согласна, то поженимся и дело с концом, - решительно добавил он.
- Надоели мне все эти ухаживания. Не на-у-чен. – Протянул он по слогам последнее слово, будто бы в упрёк родителям.
- Вот и хорошо, - сказала мать, - пора своё гнездо строить. Ты у меня, кажется, всегда серьёзным и деловым был. Вот и покажи ей свою деловитость, а то каким-то болтуном себя выказать стараешься. Но я-то знаю, что ты у меня не такой. И давай без лишних шуточек. Нашёл, чем шутить.
В этот вечер Евгений остался дома. Он напряжённо думал, как же теперь ему поступить. Вся эпопея с отправленным ночью письмом, теперь, при дневном свете, показалась очевидной бессмысленностью.
- Всё, - думал он, - ничего невозможно изменить. А написанное вчера письмо – моя очередная глупость.
- Да, что, собственно менять? – спрашивал он себя. У всех этих красавиц один ветер в голове. Таня кашу заварила – не расхлебаешь. А Ирина, чем лучше? У такой дивы обязательно должен кто-то быть. Может, она к нему в Иваново и ездила, а для отговорки сказала, что за вещами. Вещи-то можно и прислать. Контейнер дешевле встанет, чем проезд туда и обратно. Да и к чему ей контейнер? Посылка… Вон, у меня всё в одной тумбочке умещается.
- Ну, а потом, чем плоха Валентина Ивановна? - уговаривал он себя.
- Да очень замечательная, уверенная, своё дело прекрасно знает. А какая проницательная! Здорово она меня… К тому же, начальство разное её уже знает. Квартиру быстрее меня получит.
- Кто такой сейчас инженер? Да этих инженеров теперь, как собак нерезаных. А детский врач – это уже что-то. Здоровье было, есть и останется всегда востребованным. А, где спрос – там и предложения выгодные.
Он хотел отвлечься, но размышления не давали ему покоя.
- Хватит дурака валять. А то, если как раньше пойдёт, то вообще никакой невесты, даже на горизонте, не видно будет. Всю жизнь прожить в общаге? Брр…
- Пара отпускных дней ещё осталась, - прикинул он. - Вот завтра и повторю всё по форме, если она так хочет.
На другой день, оседлав свой велосипед, Евгений помчался к Валентине Ивановне. Его будто подгоняло осознанное до конца чувство – выложить всё, что надумал вчера.
- Надо изложить всё, как положено, - внушал он себе.
- Тогда скоро всё окажется позади. Жизнь войдёт в обычное стабильное состояние, как у всех нормальных людей.
В этот раз он попросил Валентину Ивановну напоить его чаем. Та многозначительно посмотрела на него и согласилась.
- А я думала, что ты уже уехал, - сказала она Евгению за столом.
- Вот, задержался. Кое-что решить перед отъездом хотелось.
Евгений сидел за небольшим столиком, на котором стоял фарфоровый чайник, сахарница и банка с земляничным вареньем, стараясь выглядеть спокойным, но его рука с чашкой чая предательски подрагивала. «Наверное, слишком быстро ехал», - подумал он про себя.
Здесь ему некстати вспомнилось, как ровно четыре месяца назад он, вероятно, в точно таком же напряжении и при аналогичных обстоятельствах, сидел в доме у Таниных родителей. Разница была в том, что родителей у Валентины Ивановны здесь не было, а в руке он держал чашку с чаем, а не рюмку с кубинским ромом «Негро».
«Да, - снова подумал он,- вроде бы и опыт есть, а привыкнуть к этому почему-то не удаётся».
Валентина Ивановна внимательно глядела на Евгения и молчала. Тот сделал глубокий вздох, как человек, готовый нырнуть в глубину с высокого берега.
- Дорогая Валентина Ивановна! – именно так, по имени отчеству даже на этот раз назвал её Евгений.
- Я считаю, что мы уже достаточно знакомы, чтобы я мог сделать Вам предложение выйти за меня замуж.
Затем он перевёл дух и продолжил.
- Скорее всего, Вы думаете, что прежде, чем делать подобные заявления, надо познакомиться поближе. Я не против этого, но мой отпуск, к сожалению, заканчивается. Я не смогу сюда часто приезжать, и наше знакомство может затянуться ещё, возможно, на год.
Евгений заметил, что при этих словах её глаза стали смотреть уже не на него, а на собственную чашку с чаем.
- Я вырос в этих местах, - немного поразмыслив, продолжал Евгений. - Многие меня хорошо знают с детства. Проблем с информацией обо мне у Вас не будет. Я в этом уверен.
Здесь Евгений сделал паузу, взглянул на скромный столик с земляничным вареньем и произнёс:
- Послезавтра мне уже нужно быть в городе. Поэтому я предлагаю Вам подать заявления в поселковый совет на регистрацию брака. Это можно сделать уже завтра.
Он перевёл дух и посмотрел на Валентину Ивановну. Лицо её было бесстрастным. «Вот это самообладание! Такие люди и должны быть докторами», - мелькнуло у него в голове.
- Пока оно будет там лежать, за месяц или за полтора можно подготовиться к свадьбе, - продолжал он.
- За это время я подыщу в городе временное жильё. Узнаю и относительно Вас. Может быть, есть свободные вакансии в детской областной больнице.
Всё это Евгений отбарабанил на одной ноте, почти без запинки, как во время экзаменационной сессии перед строгим преподавателем. Он даже немного возгордился, что так всё логично преподнёс своему «экзаменатору».
Уже, спустя несколько минут, Евгению стало ясно, что этот «экзамен» он сдал успешно. Валентина Ивановна вышла из задумчивости и стала сетовать, что за такое короткое время надо так много успеть: родителям сообщить, свадебное платье подготовить, других родственников оповестить и прочее, и прочее.
Сильно озадачив Валентину Ивановну и поняв, что ему уже не до праздной болтовни с ней, Евгений стал прощаться.
- Завтра мы встречаемся для подачи заявлений, - напомнил он ей свой план.
Этот вечер был уже не только темным, но и по-осеннему прохладным. Валентина Ивановна вышла его проводить. На ходу она, спасаясь от прохлады, а может, от охватившего её по другим причинам озноба, прижимала к груди свой шерстяной платок. Евгений посмотрел на неё, и перед ним вдруг впервые предстала растерянная женщина в образе Валентины Ивановны. Глядя на неё, такую неуверенную, Евгений впервые испытал к ней чувство нежности. И, осознавая некоторую комичность ситуации, но не найдя ничего иного, он привлёк её к себе и сказал:
- Валентина Ивановна, можно мне теперь называть Вас просто Валей? А ещё, я думаю, мы должны поцеловаться, хотя бы для тренировки перед свадьбой.
Глядя на неё, Евгений почувствовал, что она уже не понимает, когда он шутит, говоря с иронией или даже с некоторой издёвкой, а когда действительно так думает. Он и сам уже до конца не понимал, что делает. В глубине же сознания чувствовал, что, если и издевается, то не над ней, а над самим собой. Его внутренний голос бунтовал: «Так тебе и надо, идиот… Получи, слюнтяй и чистоплюй… Это ещё цветочки… Мордой, мордой о забор… Хлясть…»
Валентина Ивановна, будто тоже что-то почувствовав, распрямилась и прикоснулась к нему рукой, как бы успокаивая. Евгений мгновенно притянул её к себе, поцеловал в холодные губы, а затем резко повернулся и ушёл в темноту осенней сельской ночи, подталкивая левой рукой свой верный велосипед.
Спотыкаясь об ухабы грунтовой дороги, он произносил любимую фразу Наума:
“Vie de la comedie !”
- Всё! К чёрту все комедии из моей жизни, - добавил он уже по-русски.
Гостиничный номер Евгения Михайловича был приблизительно три на два метра. Не разгуляешься, но и лежать на кровати тоже уже надоело. К тому же, китайская лапша быстрого приготовления оказалась не слишком питательным продуктом, и ему захотелось перекусить что-нибудь посытнее. Он открыл свой чемоданчик и достал небольшой свёрток. Это было сало – лучший продукт для командировок. Да, именно сало, а не магазинный шпик. Евгений Михайлович готовил его по собственному рецепту. Честно говоря, рецепт был незамысловатый.
Главное в его рецепте было само сало. Когда он приходил на рынок, чтобы купить свежее сало, всегда, в первую очередь, обращал внимание на то, чтобы на его срезе не было прослоек. Во-вторых, хорошее свиное сало должно быть чисто белого цвета. А, в-третьих, и это было самое главное в его рецепте, оно должно быть мягким, как сливочное масло. Толщина куска сала для Евгения Михайловича не имела большого значения, хотя он знал, есть любители очень толстых кусков.
Вернувшись домой с рынка, Евгений Михайлович тут же резал большой кусок сала на более мелкие кусочки. Дальше нужно было приготовить под сало такую посуду, чтобы потом в неё уложить кусочки одним или двумя ровными слоями. Солить сало можно по-разному, но он обычно пользовался одним способом. Сначала он протыкал все кусочки ножом, а затем вставлял в образовавшиеся отверстия листики лаврового листа и порезанные дольки чеснока. После этого обильно солил, укладывал куски сала в посуду и, не густо, посыпал сверху перцем. На последнем этапе чуть-чуть сбрызгивал водой, клал сверху деревянную дощечку или фанерку, на которую устанавливал тяжёлый предмет. Через три дня сало уже было готово к употреблению.
Утолив чувство голода, Евгений Михайлович опустил в стакан с водой маленький кипятильник. Минуты через три вода уже пузырилась. Он опустил в стакан чайную ложку дешёвого растворимого кофе, а потом его долго размешивал, давая кипятку немного остыть. Выпив кофе, Евгений Михайлович долго стоял у окна, соображая, что без него сейчас делают его сыновья.
Как-то так, само собой получилось, что отец в последние годы стал для них и папой, и мамой, и поваром, и служанкой-уборщицей. Младший так освоился с таким положением отца, что, когда тот был дома, шагу не хотел ступить без его помощи.
- Пап, сделай покушать. Пап, убери за мной посуду. Пап, пришей мне пуговицу. Пап, погладь белую рубашку.
Иногда Евгений Михайлович пытался его наставлять:
- Как же ты без отца-то будешь управляться? Надо всему учиться!
- А я всё умею, - не задумываясь, отвечал младший сын.
- Только у тебя лучше получается.
Такая позиция обезоруживала Евгения Михайловича. Не тот стиль общения? Но что же теперь, всё время разговаривать с сыновьями в назидательном тоне? Конечно, надо бы обсуждать с ними всё, что его интересует. Но, кроме мелких бытовых проблем, обсуждать что-то другое никак не получалось.
«Вот, была бы ещё дочка…», - иногда думал Евгений Михайлович.
Но дочки не было.
- Вы с ним построже…, - говорила школьная учительница.
- Хорошо. Быть построже…, - соглашался Евгений Михайлович.
А когда приходил домой, то мучился другим вопросом: «Кто же тогда будет в его жизни нежной, доброй и заботливой мамой?». Этот вопрос повисал в воздухе без ответа.
Так и оставался Евгений Михайлович для юного создания тем, чем был – не слишком требовательным отцом. Когда старшему сыну было столько же лет, сколько теперь младшему, то Евгений Михайлович относился к нему гораздо строже. Но тогда у сыновей была мама.
«Тогда в семье было равновесие, - теребя оконную штору своего гостиничного номера, подытожил Евгений Михайлович.- Жаловаться же на судьбу – это всё равно, что жаловаться на Бога или, может быть, на наступление осени и зимы, которые всегда у нас хуже весны и лета».
Он поправил штору, а потом, ни к кому не обращаясь, сказал:
- Почему же в моей жизни случилось именно так? Когда уже всё вошло в полосу стабильности и покоя, когда замаячило благополучие… Фатализм?
Только это Евгений Михайлович подумал, как его рука сама потянулась за бумагой, а через пару минут на этой бумаге можно было прочесть:
«Всё, что нам намерено –
Это преднамеренно.
Всё, что нам заказано –
Где-то “Там” указано.
А судьба не нравится?
Что же? С ней не справиться
Ни монетой звонкою
И ни бранью громкою».
* *
*
Когда Евгений вернулся после отпуска на работу в свой НИИ, то его там поджидала масса дел. Надо было проводить испытания разработанного оборудования. Надо было заказать в отделе материально-технического снабжения новые измерительные приборы, а также комплектующие изделия для будущих разработок по разрешённым перечням и стандартам. Надо было подать заявку на получения доступа к секретным документам. Дел было невпроворот. Евгения тогда искренне удивляло бытующее в непосвящённом обществе мнение, что в таких организация, как НИИ, сотрудники за безделье зарплату получают. Евгений же от такого «безделья» просто отдыхал, если приходилось «вкалывать» на грядках в колхозе, или быть на других общественных работах, санкционированных местными органами власти. Иногда он по этому поводу даже думал: «А не создают ли сами власти такой имидж организациям, типа НИИ? Вполне может быть… Чтобы без лишних жалоб и помех можно было использовать труд дисциплинированных сотрудников, имеющих, как правило, высшее образование, на самых разных и непривлекательных работах. Ведь, такие работы надо выполнять, но на них нельзя прилично заработать при существующей системе».
Разумеется, в НИИ, собственно как и везде, «сачков» хватало. Там было проще прятаться за спинами деятельных людей, так как порой никто, даже непосредственный начальник, не в состоянии понять, занят ли ты разработкой проекта или о вчерашнем вечере размышляешь. Никто не прячется – на столе чертежи, техническая литература, но взгляд-то отсутствующий. Такие уклонисты были и будут всегда. Обычно их знают в коллективе все. Но не трогают. Они вроде бы и для дела особо не нужны, но без них тоже было никак нельзя. К таким сотрудникам можно было отнести непрофессиональных машинисток, занимающих должности инженеров. Вот, нужна подразделению машинистка, а не положено по штату… В число таких сотрудников можно было смело включать парторгов мелких подразделений НИИ и таких же мелких профсоюзных деятелей. Правда, последние были всё же общественниками. За кем-то, например, закреплялся статус «профессиональный командированный», так как такой человек никогда, или почти никогда, не отказывался ехать в командировку. Такие люди прекрасно знали, у кого и что подписать, как подойти, чтобы подписали и не отказали. Были и другие типы сотрудников, с не менее оригинальным кругом обязанностей. Начальство, как правило, таких любило, поощряло премиями за участие чуть ли не во всех проектах.
Евгений в число таких сотрудников не попадал. Если он на работе решался слегка расслабиться – повалять дурака, то почему-то тут же попадал в поле зрения начальства. В общем, после отпуска Евгений напряжённо работал.
Как-то, в послеобеденное время, его разыскал Наум.
- Как дела? – спросил он Евгения.
- Пашем, - ответил тот.
- Ну, а ты как думал? Долго отдыхал, пора и честь знать. А я сегодня во вторую смену работаю. Только что из дома. Доставал газеты из нашего почтового ящика, а там тебе письмо.
- От кого? – С некоторой тревогой спросил Евгений.
- Дома узнаешь. Когда я с работы приду, тогда и отдам. Только ты плясать приготовься.
- Ну, ты и гусь… А вдруг там от родителей что-то неприятное? – Возмутился Евгений.
- Нет, не от родителей, - подмигнул Наум и скрылся.
«Кто же это может быть? – размышлял про себя Евгений. – Валентина Ивановна? Но с ней, кажется, мы всё решили. Зачем ей вдогонку письмо отправлять? Может быть, наконец-то Татьяна объявилась? Хотя, она должна быть в городе. Ей было бы удобней объясниться при встрече. Может, родители её мне ответ прислали? Возможно также, что кто-то из однокашников по институту мне это письмо прислал».
Вернувшись поздно вечером с работы домой, Наум, хитро поглядывая на Евгения своими чёрными, слегка навыкате глазами, коротко скомандовал:
- Пляши…
Евгений дурашливо заломил за голову руки и, вращая туловищем в такт неизвестно чему, засеменил вокруг стола. Приблизившись к Науму, он с хохотом выхватил из его рук письмо. На конверте стоял обратный адрес, как на том скомканном им когда-то клочке бумаги. Письмо было от Ирины – той прекрасной попутчицы, уже, вроде бы, далёкого семейного турне по местам боевых сражений отца.
Наум проницательно взглянул на Евгения и, видя его некоторую рассеянность, сказал с ухмылкой:
- Что-то ты не особо рад, старина…
Евгений, действительно, теперь и сам не мог понять – рад он или не рад этому письму.
Ирина писала просто и понятно. Она говорила, что была рада его письму, что её поездка на родину сложилась удачно и, что в следующий выходной она приедет в областной центр к своим друзьям, с которыми в этом году заканчивала энергетический институт. Далее она сообщала адрес своих друзей и время, когда она собирается там быть.
«Там мы могли бы встретиться», - заканчивала письмо Ирина.
Когда Евгений всё это прочитал, то у него перехватило дыхание, то ли от радости близкой встречи, то ли от предчувствия больших проблем, которые не заставят себя долго ждать. Нечто подобное возникало у него в детстве, когда он, взобравшись на крутую гору на лыжах, готовился к прыжку с самого высокого самодельного трамплина. Немногие пацаны следовали тогда его примеру, да и ему самому страшновато было. Всё так, но тогда он знал, что прыжок обязательно состоится.
До самого воскресенья Евгений размышлял: идти ему или не идти на встречу с Ириной.
Идти на встречу с другой, когда заявления на регистрацию брака уже сданы, было не то, что нехорошо, а как признавался он сам себе – из ряда вон выходящее. Но, как только настало воскресное утро, Евгений засобирался на свидание с Ириной.
Её друзья и однокашники Алла и Анатолий поженились на последнем курсе института, а теперь жили в общежитии, которое представляло собой двухэтажное здание послевоенной постройки и располагалось на самом краю города. Таких домов было довольно много в каждом городе средней полосы России. Внутри, вдоль всего дома, по центру, на каждом этаже проходил коридор. Удобства в таких домах были общими на весь этаж. Высокие потолки придавали помещению вид казармы. Комната друзей Ирины, таких же, как она, молодых специалистов, находилась на первом этаже в центре дома. Никакой вахты в этом семейном общежитии не существовало.
Евгений сверил номер комнаты с тем, который был указан в письме, и постучал в дверь. Дверь ему открыл большеголовый, невысокий молодой человек очень плотного телосложения. Его огромную голову украшали абсолютно рыжие, чуть ли не оранжевые, волосы, уже успевшие изрядно поредеть. Из-под мохнатых белёсых бровей на Евгения почти дружелюбно смотрели бесцветные глаза. Едва Евгений переступил порог, как молодой человек, представившись Анатолием, протянул ему руку. Евгений тоже протянул руку и, не успев до конца вымолвить своё имя, почувствовал боль в руке. Ему на мгновение показалось, что его руку, совсем не слабую, как он считал, стиснули в железных тисках. Такой приём Евгению был не по душе. Он уже собрался выяснять отношения, но тут его взгляд остановился на центре комнаты.
В центре комнаты был накрыт стол, а за столом сидели две красивые, почти юные, девушки и улыбались Евгению. В одной из них он узнал Ирину.
Сам стол выглядел празднично. На нём стояла ваза с конфетами, бутылка марочного вина и другая закуска.
Евгений снял осеннее пальто, подвигал кистью правой руки, как бы убеждаясь в целости её суставов, и сел, поздоровавшись, на свободный стул рядом с Ириной. Тост был за знакомство, а венгерское вино было очень приятным. Потом каждому разлили чаю. Евгений изредка ловил на себе любопытные взгляды, но его ни о чём не спрашивали. Друзья за столом разговаривали о своём – вспоминали общих знакомых, преподавателей, какие-то памятные случаи из студенческой жизни. Подругу Ирины звали Алла. Из-за своего хрупкого телосложения она выглядела как школьница. Но в то время ей, как и Ирине, было двадцать два года. Анатолий был на два года старше своей жены. Собственно, их можно было считать ещё молодожёнами. Им на новом месте определённо повезло. Сразу получить в этом городе даже такую комнату – это была бесспорная удача.
Евгений не мог поддерживать их разговор, поэтому в его голову лезло самое разное.
«Это имя ей не очень подходит, - думая про Аллу, заключил он. По крайней мере, ничего алого, кроме губ, на её лице нет».
Лицо Аллы было действительно очень бледным. У неё были густые чёрные волосы и такого же цвета огромные глаза, которые смотрели на мир из-под таких же чёрных бровей дружелюбно и почему-то, будто бы извиняясь. Всё это делало её лицо, да и саму эту хрупкую барышню исключительно привлекательными.
Комната выглядела не намного богаче комнаты в общаге Евгения. На тумбочке, стоявшей рядом с широкой кроватью, лежала раскрытая шахматная доска с расставленными на ней шахматами. Хозяин, спохватившись тем, что гость выключен из разговора, спросил его:
- Может, в шахматы…? Кстати, Ирина тоже может в шахматы сыграть.
«Сыграть с этим большеголовым или с Ириной?», - Евгений на какое-то мгновение задумался. Никогда ему ещё не приходилось играть в шахматы с дамами. Ему, одному из лучших шахматистов своей студенческой общаги, дамы, способные с ним сразиться в шахматы, ещё не попадались. Поэтому, немного подумав, он ответил, что хочет сыграть в шахматы с Ириной. Вообще же, Евгений прилично играл лишь на любительском уровне, и в жизни ему этого уровня вполне хватало. Свою слабую сторону, как недостаток шахматиста, он знал прекрасно. Порой, в пылу азарта, ему не хватало выдержки и внимательности. Иногда, при игре с сильными противниками, его наказывали за небрежность при розыгрыше стандартных дебютов. Но такое бывало редко. Сильным же его качеством была комбинационная игра. Если ему удавалось втянуть в такую игру соперника, то он запутывал его до тех пор, пока тот уже не в состоянии был просчитать последствия следующего хода. Из-за этого он старался не играть различные «пятиминутки-блицы», так как там игра совсем другого характера.
Ирина оказалась шахматистом приличного уровня. Её оплошностью было то, что она, не зная соперника, стала играть слишком стандартно. Кажется, проигрыш её нисколько не обидел. Скорее наоборот, она установила, что у молодого человека, добивающегося её расположения, с шахматной логикой всё в порядке, и оставалась в хорошем расположении духа.
Крупноголовый Анатолий, занявший место за шахматной доской, играл против Евгения более жёстко, не прощая оплошности. Партия затянулась, вошла в эндшпиль и склонялась к ничьей, как вдруг Евгений сделал неожиданный зевок и проиграл. Это прибавило хозяину настроения. От матча-реванша Евгений благоразумно отказался. А через некоторое время они уже прощались, почти как старые друзья. Хозяин, проявляя участие и расположение уже не только к Ирине, но и к Евгению, вызвался проводить гостей до автобусной остановки самым коротким, одному ему известным путём.
Ирина заспешила на вокзал. По дороге она спросила Евгения:
- Как тебе понравились мои друзья?
- Очень милые люди, - ответил он.
- Только, вот, во время знакомства мне этот крепыш кисть руки едва в лепёшку не смял. Это так у вас в Иванове принято?
Ирина рассмеялась.
- Это он тебе так дал понять, что наши отношения не могут быть «лёгкими».
Евгений тоже рассмеялся. Ему понравилась её шутка.
«С юмором здесь тоже всё в порядке», - отметил он про себя.
На вокзале, уже стоя перед вагоном поезда, Евгений, придерживая Ирину за локоть и глядя прямо в глаза, спросил:
- А твой жених где?
- Пока не знаю, - не отводя глаз, ответила она.
Потом он стоял на платформе, а Ирина смотрела на него из окна вагона. Выражение её лица говорило: «Это я к тебе приезжала, а не к своим однокурсникам».
Поезд тронулся. Она помахала ему рукой, и он сделал в ответ то же самое. Потом Евгений ещё долго стоял на перроне, пока поезд совсем не скрылся из виду.
Он стоял и думал, что уже через неделю он тоже должен будет ехать в том же направлении, чтобы свериться по ранее принятой договорённости с ходом подготовки сторон к свадьбе. Евгений хорошо осознавал, что приготовления к свадьбам в большей степени ложатся на плечи родителей. И от этого ему было ещё больше не по себе.
Домой, а общагу он тоже иногда называл своим домом, в этот вечер он пришёл совсем уставший, как будто весь день ему пришлось таскать огромные чурбаки и махать тяжёлой кувалдой. Он сразу разделся и лёг спать. А затем, то ли он спал, то ли бредил, разговаривая сам с собой.
Вот ему представилось, что сидит он за столом в роли жениха, а рядом с ним невеста в белом подвенечном платье. Вот, только лица невесты он почему-то не видит. За свадебным столом сидят гости. Его родная тётка – запевала. Она всегда была запевалой. Это Евгений помнил с самого раннего детства. У неё был отличный слух и сильный голос. Мать тоже пела, но спектр её голоса был, по мнению Евгения, немного завышен. Тёткин же голос охватывал весь звуковой диапазон. Когда она в полный голос пела русские песни, то, порой, слушателей этих песен мороз пробирал по коже. А как же иначе. Они, русские песни – крик души и неизбывное страдание. Не парадокс ли, что весёлых русских песен почти нет. Есть, правда, частушки, которые наши свадьбы выручают. Вот, только, к сожалению, половина из них «неприличные». Надо отбор частушек сделать. Такая, например, пойдёт?
«А я не мамина,
Я не папина…
Я на улице росла,
Меня курица снесла»
Кажется, что эта частушка вполне подходящая. А кто отбор-то будет делать? Вот, и то-то, что некому делать отбор. Да пусть поют, что хотят и что знают. Вот, хотя бы эту:
«Миленький ты мой,
Возьми меня с собой…»
Нет, эту песню лучше не петь. Да, кто ж гостей остановит? Что отец на своей тульской гармони заиграет, то и запоют. Вот, эту он часто играет:
«То-о не ветер ветку клонит,
Не-е дубравушка шумит…
То-о моё-о, моё сердечко сто-онет,
Ка-ак осенний ли-ист дрожит.
Подвела-а меня судьба-судьбина –
Подколодная змея…»
Евгений вскочил, сел на своей кровати и затряс головой. Было совсем ещё темно. Невдалеке, неслышно дыша, спал Наум, а, напротив, за квадратным столом, громко сопел пролетарий Александр.
* *
*
Прошла ещё неделя. Евгению надо было опять срочно ехать на выходные к родителям. До намечаемого дня регистрации брака Евгения с Валентиной Ивановной оставалось совсем немного времени.
Дома, заметив, вероятно, какую-то напряжённость в его поведении, мать не стала ни о чём его расспрашивать, а только сказала:
- Поезжай к Вале. Вместе-то и обсудите нужные дела.
Поняла, видно, она своего сына, даже ни о чём не спрашивая. Она всегда, даже, как представлялось Евгению, на расстоянии чувствовала, что у него на душе. Она ошибалась лишь в том, что на первый план ставила его нерешительность.
«Обычная тревога перед такими делами. Ничего страшного», - думала она, поглядывая на Евгения глазами опытного человека.
Но кроме нерешительности, в душе Евгения засело что-то другое.
Он вышел во двор, выкатил свой четырёхскоростной велосипед с выгнутым вдоль рамы рулём и смазал с особой тщательностью все трущиеся части велосипеда. На цепь он нанёс немного вязкой маслянистой массы и протёр её ветошью. Затем подтянул все гаечные крепления, что уже давно не делал. Всё тщательно проверив, он предельно накачал шины, а потом закрепил на раме велосипедный насос. Под свою джинсовую куртку он надел шерстяную футболку, хотя октябрьский день был достаточно тёплым.
Чтобы попасть к Валентине Ивановне, надо было сначала проехать около четырёх километров по трассе, соединяющей областной центр с городом 2№, который и был районным центром, где теперь жила и работала Ирина. От родительского дома город 2№ находился километрах в пятидесяти.
Кажется, что когда он только вырулил на автомобильную трассу, то до конца ещё не понимал, куда же всё-таки собирается ехать. Евгений это понял только тогда, когда поворот к дому Валентины Ивановны остался позади. Поездка на велосипеде на расстояние более пятидесяти километров была равносильна если не безумию, то уж точно некоторой ненормальности человека, никогда раньше не участвовавшего в подобных гонках. Ширина асфальтовой полосы этого участка дороги не превышала восьми метров, а поток машин, двигающихся в обе стороны дороги, был нескончаем.
Не многие водители машин на таких трассах признают велосипед за средство передвижения. Проходящие большегрузные фуры то прижимали Евгения к самому краю асфальтовой полосы, а то заставляли съезжать на обочину дороги, угрожая своими длиннющими прицепами. Проезжая мимо, они пыхтели и угрожающе урчали, всем своим видом показывая, кто настоящий хозяин этой дороги. Иные, шофера грузовых монстров, будто специально поддавали газу, поравнявшись с велосипедистом. Машины дымили, воняли Евгению в лицо отработанными газами, чуть ли не задевали его своими ощеренными бортами, но его велосипед всё же шёл хорошо. Даже тягуны-подъёмы Евгений проходил, не слезая со своего велосипеда.
Часа через два с половиной показался долгожданный районный центр. Евгению ещё предстояло отыскать улицу и дом, где жила Ирина. Он остановился у первого на пути магазина, чтобы расспросить местных жителей о местонахождении нужной ему улицы. Его ноги были как деревянные. Это уже были вроде и не ноги, а какие-то неудобные протезы. Он несколько раз согнулся и распрямил спину, и ему показалось, что спина издаёт скрип. Но надо было двигаться дальше. Узнав район, где находилась разыскиваемая им улица, Евгений снова оседлал свой, самый экологически чистый, вид транспорта.
Когда он сошёл с велосипеда около заветного дома, то ноги его буквально сводило. Евгений даже подумал, что назад в этот день ему не добраться. Ирина и две её новых подруги снимали жильё в доме добрейшей женщины пенсионного возраста. Все эти милые девушки надеялись, что государство о них обязательно позаботится, и место в общежитии им в скором времени будет предоставлено. Возможно, так бы оно и было.
Когда Евгений, постучав в калитку, вошёл во двор, то навстречу ему вышли хозяйка и все её квартирантки. Высокая, стройная и красивая Ирина вся светилась от радости.
- Ты вот на этом приехал? – Недоверчиво спросила она Евгения, показывая на велосипед.
- Обижаешь моего скакуна, - улыбнулся он, двигая в её сторону одеревеневшими ногами.
Его пригласили в дом, и он благодарил судьбу, что его появление здесь ни у кого не вызвало излишней нервозности. Все будто бы старались показать, что ничего особенного не случилось, как если бы на минуту пожаловал давно знакомый сосед, соскучившийся по общению с соседями.
Предложенная в доме чашка чая была для Евгения как нельзя кстати. Она помогла быстро восстановить его физические силы.
После чая Евгений вышел прогуляться с Ириной вдоль широкой, почти деревенской, улицы, на которой теперь она проживала. Ноги его ещё плохо слушались, но он уже не обращал на это внимание.
- Знаешь, Ира, - подбирал подходящие фразы Евгений, - в последнее время я совсем запутался в отношениях с подругами.
- И много их у тебя? - Насмешливо спросила Ирина.
- Да нет, немного, - рассеянно отвечал он.
- Может, и нет настоящей. Вот только дела мои зашли слишком далеко. В общем, меня теперь время сильно поджимает.
- И куда же ты спешишь? – спросила она.
Евгений замялся. Ему вспомнилась ситуация, которая частенько возникала при игре в преферанс, когда надо либо сильно рисковать – идти «ва-банк», либо объявлять игру «сколько дадите», критически оценивая свои «дыры» и отвернувшееся везение. Он ещё немного подумал и стал сбивчиво объяснять ей свою ситуацию и, как он дошёл до такой жизни.
Ирина внимательно слушала. Она лишь изредка задавала односложные вопросы. Евгений посмотрел на часы. «Надо спешить, - подумал он, - впереди длинная дорога».
- Теперь тебе должно быть понятно, почему я так неожиданно здесь появился, да ещё на велосипеде? - Подытожил свой рассказ Евгений.
Ирина продолжала о чём-то думать.
- Ответь мне только на один вопрос, - обратился он к ней.
- Могла бы ты выйти за меня замуж?
Она снова молчала.
«Кошмар какой-то, - промелькнуло в его голове, - уже третий раз за последние месяцы сватаюсь». Но он взял себя в руки и продолжал допытываться.
- Ты пойми, Ира. Мне надо сегодня, сейчас, услышать «да» или «нет»… Иначе уже ничего нельзя будет изменить.
Она как будто вышла из задумчивости, понимающе посмотрела ему в глаза и сказала:
- Да… Могла бы.
Этого Евгению было достаточно. Он, в порыве признательности и восторга, схватил её за талию, притянул к себе и поцеловал в нетронутые помадой, но такие желанные губы. Потом, словно опомнившись, кинулся к своему велосипеду, пообещав появиться у неё через неделю, в свой следующий выходной.
Полной неожиданностью для Евгения стало то, что обратная дорога оказалась для него значительно легче. Может быть из-за того, что к вечеру уменьшилась интенсивность автомобильного движения, а может, повлияло его другое настроение, но на обратную дорогу времени у него ушло меньше.
Начинало смеркаться. Не доезжая до своего дома, он свернул на улицу, где жила Валентина Ивановна.
- Надо ей всё рассказать. Именно сегодня, именно сейчас, говорил он себе. – Иначе я не смогу спать, есть, понимать себя и других.
Евгений подъехал к знакомому дому, прислонил к палисаднику велосипед и постучал в калитку.
- Кто? – послышался голос хозяйки дома.
На голос хозяйки он ответил приветствием и попросил вызвать Валентину Ивановну.
- Почему ты так поздно приехал? – Появившись в проёме калитки, настороженно спросила Валентина Ивановна.
Этот вопрос она задала так просто и так участливо, что Евгений подумал: «Ещё минута, другая такого разговора, и я не смогу ей ничего сказать по существу».
- Я приехал сказать, - произнёс он натужено громко, - что нашей свадьбы не будет.
Затем Евгений перевёл дух и, не глядя на Валентину Ивановну, добавил:
- Я люблю другую…
Она рассеянно смотрела на него, будто тот её неожиданно ударил. Потом она отвернулась, всхлипнула, а её губы произнесли:
- Подлец!..
«Бежать, бежать… Быстрее, уехать отсюда … Больше не могу на это смотреть», - мучительно говорил себе он, понимая, что натворил что-то непоправимое.
Евгений больше ничего не мог вымолвить. Ему, чисто по-человечески, так было жаль Валентину Ивановну, что хотелось броситься к ней в ноги и просить прощения.
- Прости меня, если можешь, - хрипло сказал он, схватил свой велосипед, и, уже не разбирая дороги, поехал прочь.
Евгений Михайлович нервно зашагал в своём маленьком гостиничном номере. Вроде бы всё давно забылось.
«Да нет, такое не забывается»,- только и пришло ему на ум.
А ещё он подумал, что теперь-то он мог бы назидательно написать:
«Порой нас так заносит на ухабах,
Что, кажется, вот-вот в кювет лицом…
Но жизнь не любит, не жалеет слабых,
Хотя не очень дружит с гордецом.
Скромнее будь, умерь свои желанья…
А то случится – так не повезёт:
Твоя гордыня в подлость перейдёт,
И на всю жизнь останутся терзанья.