Беспощадный

 
 
Малый противолодочный корабль краснознаменного черноморского флота "Беспощадный" поднимался по склону волны и, срываясь с её вершины, падал вниз, на мгновения заставляя членов экипажа прочувствовать невесомость. Ударяясь о воду у подошвы следующей волны, корпус корабля заваливался на правый борт и, разрезая носом набегающую волну, выбрасывал бесчисленные фонтаны брызг. Подхваченные свежим ветром, они покрывали палубы и механизмы для их дальнейшей коррозии. Однажды прочувствовав это неприятное ощущение, когда палуба уходит из-под ног куда-то вниз и в сторону, и затем возвращается, сначала уменьшая, а затем, увеличивая вес тела и вызывая нудную тошноту, настоящий моряк навсегда заболевает морем.
Два морских офицера, расклинивши свои тела ногами, упертыми в рундуки капитанской каюты, считали себя достаточно комфортно расположенными людьми. На переборке подвешенный календарь двигался из стороны в сторону, то увеличивая, то уменьшая амплитуду своих колебаний. Когда угол крена заставлял офицеров посильнее упираться в рундуки, книги, слева на полке, как по команде приподнимались и с шумом занимали положение противоположного наклона. Благодаря упорной планке книги лишь танцевали на полке и не выпадали из нее. Вода в закрепленном на переборке графине также плескалась в ритме движения корабля
Между ними, на табурете, втиснутая между двумя подушками, находилась шахматная доска. Шахматные фигурки не падали со своих позиций благодаря специальным шпилькам, вставлявшимся в отверстия по центру полей клеток. Это был Ольгин подарок Ивану на его день рождение, который она приобрела вначале июня в военторге на улице Гоголя. После случая с отравлением дочери она стала больше уделять внимание супругу, понимая, что командиру корабля нужна основательная поддержка и опора на берегу. Она твердо усвоила истину, что моряка обязательно должен кто-то ждать на берегу, чтобы он мог всегда вернуться к тем, кто его любит и кому он необходим. И это чувство необходимости Ольга теперь всегда старалась укрепить, используя каждую возможность.
Другим офицером, игравшим с капитаном, был доктор Долинский Олег Федорович. В противоположность капитану, доктор был человеком холостым. Тем не менее, его также ждали на берегу. Это была маленькая дочурка, оставшаяся с бывшей женой после семейного развода. Она всегда с нетерпением ждала с отцом свидания, разрешенного законом советской республики. Эти свидания радовали её не только сладостями и прогулками, но и теплым отцовским вниманием, которым в последнее время она была обделена.
Командир и доктор играли почти каждый вечер, при условии, если враг не ожидался. В последнее время конвои по сопровождению транспортов из Севастополя на Новороссийск становились все беспокойнее. Германские подводные лодки, вошедшие в Черное море весной и базирующиеся в портах союзной Румынии, наносили огромный урон транспортам, доставлявшим снабжение в Севастополь. К подлодкам можно было прибавить авиацию, бомбившую караваны с воздуха, и устанавливавшую мины, сбрасывая их с воздуха на фарватер.
Играя белыми, Иван предпочитал нападать. Доктор занимал оборонительную позицию, используя тактику контратаки. После того, как Иван выдвинул ферзя вперед, Долинский призадумался. Решив, что не стоит рисковать королем в центре доски, он спрятал его в угол, произведя рокировку.
Зазвонил телефон над головой капитана. Иван протянул руку, снял трубку и поднес её к своему правому уху.
- Командир слушает, - сказал он в микрофон.
Доктору также был слышен взволнованный голос вахтенного.
- Замечен слабый контакт, право тридцать пять градусов, дистанция семь миль, товарищ командир.
- Нанесите на планшет и доложите мне курс и скорость, - Иван повесил трубку и снова вернулся к игре.
- Это не может быть подлодка, - заметил доктор.
- Но это так.
- Почему вы так уверены?
- Да так, просто уверен, просто я чувствую своим внутренним чутьем. Гардэ! - Иван поставил коня, угрожая черной королеве, - вы знаете, док, это может быть смешно, но я все, что не обнаружу, сразу принимаю за лодку и поступаю с ней, как с лодкой. Вероятно, сказывается то, чему меня всегда учили: если имеются сомнения, то считать объект вражеской подводной лодкой. Ваш ход, док.
Доктор был расстроен сложившейся ситуацией на доске, а также возможным скорым участием в предстоящей схватке. Он двинул вперед на доске то, что было под рукой.
- Ферзь? - Иван махнул рукой в сторону фигуры.
- Ч-черт, - док быстренько вернул фигуру назад и передвинул ферзь в удобное для защиты поле, - я думаю, вдруг если это и правда лодка.
- Что бы это не было, я все же буду бить вас, если ваши мысли будут витать где-то в облаках.
- Да, но контакт?
- Только лишь слабый и на семи милях. Это не самолет, от нас она никуда не уйдет, - Иван разгладил усы пальцами левой руки, - вы знаете, док, я бы не пожелал оказаться вашим пациентом, когда во время удаления аппендицита вы думаете о другом.
- Да, но "Ливадия".
- Что "Ливадия"?
- Сегодня из Севастополя должна выйти "Ливадия". Там моя бывшая жена с Аленкой.
- У вас, док, что, в Новороссийске родня живет? - Иван взял трубку телефона.
- Так, очень дальняя.
- Ну что там у вас? - прогремел Иван в микрофон.
- Контакт, товарищ командир, очень слабый, - голос вахтенного перебивался треском радиопомех, - расчет очень приближенный, курс двести шестьдесят, скорость одиннадцать.
- Сейчас я поднимусь, - Иван повесил трубку и обратился к доктору: - Ну что, доиграем завтра?
- А можно... - доктор замолчал в замешательстве.
- Что? - Иван, поправляя одной рукой головной убор, второй упирался в переборку.
- Можно и мне подняться с вами на мостик?
- Хм! - Иван улыбнулся, - давайте, если это вас забавляет. Сейчас я сомневаюсь, что при таком ветре мы сможем идти более двенадцати узлов. Учитывая скорость цели, мне не придется играть тревогу немедленно. Я думаю, ещё часов пять, чтобы подойти на дистанцию кратчайшего сближения.
Иван первый вышел из каюты, оставив доктору возможность закрыть дверь. Слабый свет внутри помещений был для них одной из причин для игры в шахматы. Читать при таком освещении - лишь нанести вред своему зрению, не получив удовольствия от произведений.
Войдя в ходовую рубку, Иван ответил отдающим ему честь офицерам, которых он не видел, но уже по опыту просто чувствовал. Вахтенным был Чекулаев. Арктур подошел к репитеру гирокомпаса и наклонился так, что подсветка прибора выделила из темноты слабо видимые черты его молодого и красивого лица. Иван до сих пор вспоминает, как вкусна была рыба на его свадьбе, когда Арктур женился на Марине, дочери знатного рыбака.
Подойдя к лобовым иллюминаторам, Иван, широко расставив ноги, оперся на планширь. Глаза его постепенно стали привыкать к темноте и, через залитое соленой водой стекло, его взору стали появляться силуэт бака, прорезающего волну. Показания кренометра достигали тридцати градусов. Сейчас он представлял, как неистово верхушки мачт бороздят беззвездное ночное небо.
- Где цель сейчас?
- Справа двадцать, товарищ командир, - ответил Чекулаев.
- Пеленг? - спросил Иван.
- Двести девяносто, дистанция не изменяется, семь миль.
- Хорошо, хорошо. Лейтенант, - мысли в голове у Ивана закружились, предлагая свои пропозиции, - держите курс двести семьдесят.
- Есть держать двести семьдесят.
Отвернув больше в сторону от юго-западного ветра, корабль перестал испытывать жесткие удары волны.
- И добавьте на главных до двухсот оборотов.
- Есть добавить до двухсот на главных.
Зазвенели ручки машинного телеграфа и через несколько секунд усилилась вибрация корпуса. Иван поднял трубку виброфона и покрутил ручку генератора.
- Акустик, - сказал он, когда на другом конце ответил молодой голос, - мы увеличили скорость. Звоните на мост, если вам что-то будет мешать прослушивать.
Положив трубку, он повернулся к доктору.
- Ну что, Олег Федорович, пойдем и отдохнем маленько, пока есть возможность, - Иван не видел в темноте доктора, но чувствовал его взволнованность по поводу "Ливадии", - я думаю, завтра на рассвете догоним ваше беспокойство где-то у мыса Сарыч. До рассвета они будут держаться на поверхности, заряжая батареи. А затем нырнут, чтобы спрятаться. Я этих ребят знаю. Друг у меня, Юра Плужников, все рассказывал, как они укачиваются и страдают морской болезнью. Наверное, острая нужда в зарядке заставляет немца болтаться в такую погоду.
- Цель по-прежнему справа по курсу, дистанция не уменьшается, - слышал он голос Чекулаева.
- Хорошо, сынок. Завтра будешь в Севастополе обнимать своих. Как там они? - поинтересовался Иван
- Спасибо, товарищ командир, - Чекулаев гордился своей семьей, - у малого скоро зубки начнут резаться. Только не увижу я их завтра, они, наверно, уже сегодня выйдут на Ливадии, эвакуируются в Новороссийск.
- Ну, а как Артющики? Помню, теща твоя приготовила рыбу, - от воспоминаний у Ивана стало влажно во рту.
- Спасибо, товарищ командир, тоже нормально. Тесть рыбу ловит, а теща дома на хозяйстве.
- Цель изменила курс, - беседу перебил голос из штурманской рубки, - курс двести сорок, скорость прежняя.
- Ну, что я говорил, - капитан даже хлопнул в ладоши, - устали гансы от бортовой качки и легли больше на ветер. Давай, Чекулай, ложимся на двести пятьдесят.
- Но у немецких лодок имеются радары, - доктор никак не мог успокоиться.
- Послушайте, Олег Федорович, со стороны кормы, когда мы зайдем к ним в хвост, они воспримут нас как эхо-сигнал от помехи, такое часто и у нас бывает.
Когда Иван подошел к доктору, палуба резко ушла вниз, и от сильного толчка пришлось даже немного присесть. Доктор стоял, упершись лбом в стекло иллюминатора, за которыми струя брызг закрыла обзор. "Беспощадный", высунув наполовину свой корпус из воды, как огромный стальной дракон, набитый сотнями людских душ, сорвался с вершины и упал вниз у подножия волны, которая тут же накрыла носовую палубу, оставляя лишь одну пушку, одиноко торчащую над водой. Удар о встречную волну заставил корпус содрогнуться так, что внизу повыпрыгивали с коек матросы.
- Нет, это уж слишком много, - сказал Иван, - Чекулай, скажи в машину сбавить обороты.
- Машина мостик, - Арктур зазвенел ручками телеграфа и, наклонившись, прокричал в акустическую трубку связи: - Сбавить обороты до ста восьмидесяти!
Через полминуты удары волн стали мягче и вибрация корпуса заметно снизилась.
- Лейтенант?
- Слушаю, товарищ командир
- Передадите по вахте держать в хвост цели, стараться идти прямо в кильватерной струе и, если не потребуют обстоятельства, то подымите меня за пятнадцать минут до рассвета. Задача ясна?
- Так точно, товарищ командир.
- Вопросы есть?
- У матросов нет вопросов, товарищ командир, - ответил Чекулаев
- Тогда погоняйте, лейтенант, погоняйте. Хорошей вам вахты и вам, док, спокойной ночи.
- И вам спокойной ночи, командир.
Но какая может быть спокойная ночь накануне встречи с врагом. Упав на койку в своей каюте, Иван не сразу уснул. Прочитав молитву, он вспомнил отца и мать, как давно не получал писем. Где и как сейчас сестра Ефросинья со своим Василием? И как убедить Ольгу покинуть Севастополь. Ведь гансы так быстро продвигаются, словно у нас совсем отсутствует армия. Он понимал, что ему очень необходимо поспать, но сон был сейчас далек от него. Возбуждение от предстоящего боя было очень велико. Завтра он попытается убить жестокого врага. И вполне определенно, что капитан немецкой лодки будет пытаться убить его. Сон сейчас очень необходим ему, чтобы освежить его сознание перед боем, потому что бой - это не просто маневрирование боевых единиц, но ум и воля противостоящих командиров…
Но сон все равно избегал его. Если бы он только мог провалиться хотя бы на мгновение, чтобы мозг освободился от заполненной событиями прошлого дня памяти. Ну, а для тела ему будет достаточно полежать в горизонтальном положении, тогда, может быть, он имел бы какое-то первоначальное преимущество перед врагом. Но сон так и не приходил.
Если бы только на лодке что-то не ладилось, или не работали какие-либо приборы, - Иван пытался себя успокоить, хотя прекрасно знал о качестве немецкой техники. Но Иван предположил правильно, что герр капитан спит сейчас спокойно, так как по движению цели можно судить, что нет никакой реакции. Потому, что лишь только ненормальный может спокойно продолжать движение с убийцей на хвосте.
Рано или поздно герр капитан обнаружит нас у себя на хвосте, и события на борту подлодки побегут в другом русле. Иван растянул губы в улыбке, представляя, какой ажиотаж внезапно наступит. Возникшая злость и порицания лишь создадут временный беспорядок и никак не помогут подводному монстру. В этот момент персональные качества, выработанные бесконечными тренировками и тревогами, играют огромное значение. Вскоре, а может быть, почти сразу герр капитан, в зависимости от его персональных качеств, сможет заставить свою лодку работать более или менее соответственно. С одной стороны, если герр капитан удержит контроль над своими гансами, а, скорее всего, оно так и будет, благодаря немецкой педантичности, то будет соблюдено первоначальное равновесие.
Иван стал в уме взвешивать ситуацию. Делал он это быстро и инстинктивно, но затем снова возвращался и просчитывал все заново и основательно.
"Сначала немецкий капитан пожелает самостоятельно убедиться в том, что случилось. Застигнутый врасплох, он не захочет ограничиться информацией вахтенного офицера и, вполне определенно, ему захочется посмотреть на своего преследователя в перископ, чтобы определиться, есть ли риск использовать торпеды или нет. Если он будет уверен, что за ним следует один корабль, он точно предпримет попытку торпедировать его, потому что таким образом он сможет решить все свои проблемы сразу и избавиться от беспокойства. Но какими торпедными аппаратами воспользоваться? Вот тут много различия, в зависимости от взаимного расположения кораблей. Пустить сразу четыре торпеды в цель гораздо эффективнее, чем две, но для этого потребуется разворот, а на разворот потребуется драгоценное время. Нет, - думал Иван, - герр капитан не пойдет на разворот. Он использует вариант двух кормовых аппаратов. Предполагая, что лодка нырнет на расстоянии четырех миль и при такой погоде "Беспощадный" покроет это расстояние в пятнадцать минут, он не сможет идти быстрее. Тем более при таком состоянии моря и при такой скорости гидролокатор будет иметь много помех. Этого будет вполне достаточно для командира средней заурядности спланировать торпедную атаку. Торпеды покроют это расстояние примерно за две минуты, да плюс установка и загрузка в торпедные аппараты займет минут пять, прежде чем они выстрелят".
Взвешивая в уме, Иван подводил итог: "Пять минут, чтобы восстановить контроль над лодкой после спешного погружения. Пять минут, чтобы установить и выстрелить торпеды. Итого: хороший отворот от курса через десять минут, как лодка нырнет, даст возможность Ивану уберечь "Беспощадный" от торпед противника. И все же, пока переложишь руль, корабль не сразу ответит маневром и, даже начиная поворот, корма корабля будет уходить в сторону, противоположную повороту и инерция заставит "Беспощадный" ещё минуту двигаться прежним курсом, и ещё одну для гарантии, итого: две. Десять минус две будет восемь. Будет лучше подать команду рулевому через восемь минут, как нырнут гансы. Тогда, согласно расчетам, останется одна минута, минута, чтобы отчаявшийся герр капитан видел, как, запущенные в цель, его подружки пройдут неповрежденные мимо. Это будет большим расстройством для немцев, - Иван слегка усмехнулся, но тут же вздохнул: - Если бы это было так".
Он мог только надеяться, что он не даст ни малейшего шанса на перезарядку торпедных аппаратов и, определенно, ни одного для использования носовых торпедных аппаратов. Реальная опасность для "Беспощадного" существует в пределах радиуса от одной мили до четырех. Пройдя это расстояние, им уже не будет грозить торпедная опасность, они плотно сядут врагу на голову, конечно, если они не потеряют гидролокационный контакт с целью. Даже если глубинные бомбы не уничтожат цель, подлодка не сможет находиться так долго под водой. Ей обязательно необходимо всплыть на поверхность, чтобы подзарядить батареи. Сменить воздух, так необходимый для людей, и пополнить воздухом баллоны для продувки балласта.
Иван слышал торопливый топот вниз по трапу и коридорам. Он взглянул на часы, было половина третьего. Сняв трубку телефона, он провернул ручку генератора
- Мостик, вахтенный Гуржий, - услышал Иван голос своего старшего помощника сквозь треск радиопомех.
- Это командир говорит. Как там наши друзья?
- Прямо по курсу, в шести милях, - ответил бодрый голос
- И что, никакой реакции? - продолжал свои вопросы Иван.
- Похоже, пока никакой.
- А что у нас с погодой?
- Ветер переходит на северо-западный и немного стихает, товарищ командир.
- Хорошо, Игорь Анатольевич. Следите за целью, но ближе пяти миль не подходите. Сбавьте обороты на главных и будите меня в любом случае.
- Ясно, товарищ командир.
Иван повесил трубку и снова принялся бороться со сном. Он попытался вспомнить Ольгино лицо, но оно никак не появлялось в его воображении. Их отношения заметно остыли, и если бы не дети, семье было бы не за что держаться. "Эх, - вздохнул Иван и продолжал мечтать далее: - Вот если бы иметь такое фантастически сильное оружие, что можно было бы просто переместить весь экипаж вражеской подлодки куда-то на необитаемый остров или просто обратно в Германию, а самому переместиться на лодку и взять управление на себя. И взять с собой на лодку одного рулевого. Пусть этим рулевым будет Клава Шульженко. Интересно, какая она, эта певица, если в обнаженном виде. Поставил бы её лишь в одной бескозырке у горизонтальных рулей, а сам бы любовался, особенно проворачивая рулевое колесо при наклонах вперед". Иван начал манипулировать сценами в своем воображении и постепенно его сознание провалилось в сон.
 
Ю-155 спешила по холмам поверхности Черного моря. Вибрация мощных немецких дизелей трясла прочный корпус подлодки. Вперемешку с вибрацией, штормовая волна сотрясала корпус грозной подводной единицы. Когда сигарообразный корпус врезался в волну, обороты дизелей, вращающих винт, падали под нагрузкой. Её бак поднимался высоко в небеса и, когда середина корпуса проходила вершину волны, стремительно падал вниз. Своим весом бак вырывал из воды корму лодки и оголял её винты. В этот момент казалось, освобожденные от нагрузки дизеля разорвутся на части, развивая критические обороты. Но качественные немецкие регуляторы опускали топливную рейку в положение минимальной подачи топлива, пока цикл не повторялся снова и снова. Движения корпуса подлодки по поверхности создавали условия невыносимой тошноты. Командир лодки обер-лейтенант Петер фон Юрген имел по этому случаю не очень крепкий желудок. Против ужасной качки, он думал, спасет его отказ от ужина. Но этого не произошло и, упав на койку в своей каюте, он продолжал время от времени пополнять своим желудочным соком принесенное ему ведро, зловонный запах от которого не добавлял комфорта.
Только необходимость, причем очень срочная необходимость прибыть к утру в назначенную позицию, заставляло его терпеть такие мучения. Наглотавшись пилюлей, он, обхватив руками голову, весь позеленевший, изо всех сил старался не вылететь из койки. Он должен сделать это. Несмотря на дискомфорт экипажа, несмотря на повреждения, которые может испытать корпус подводного корабля. Потому что "Дениц так сказал". Сам Юрген не слышал слова великого Адмирала, но ясно представлял, как этот, невысокого роста человек, подчеркнул свой приказ указательным пальцем, уткнутым в полированный стол канцелярии. И писари, скребя перьями, фиксировали слова Великого Адмирала. Курьеры, сбиваясь с ног, несли пакет с грифом "Совершенно секретно" в отдел шифрования и радиопередачи. И так четко работали все звенья механизма великого рейха.
Получив приказ, Юрген покинул Констанцу дружественной Румынии и, пройдя вдоль Турции и Кавказа в одиночном плавании, должен был незаметно подойти к югу от Севастополя, непременно двигаясь с востока. Прячась от русских в районе Кавказа, Юрген потерял более восьми часов. Он чувствовал, как истекает лимит его времени, и поэтому, несмотря на шторм и физические неудобства, вынужден был догонять упущенное время в надводном положении. Он безжалостно отдавал приказы своим подчиненным, в то же время он был предельно недоволен своим организмом, подававшим непристойный пример остальным. Но он ничего не мог поделать. Требуя несения вахты остальными, сам он проводил свое время в койке. Но на борту не было места, где можно было спрятаться от этого противного и монотонного движения, изнуряющего человеческое тело. Он ненавидел этот спертый запах блевотины, разносившийся кругом по кораблю.
Постучавшись в дверь каюты, зашел гарсон и сменил ведро на чистое. Дышать стало сразу полегче. И, достав из шкафчика ещё пару подушек, Юрген соорудил себе ложбину в матраце, и теперь уже конкретно устроился на ночлег. Пилюли, которые он принял перед сном, начали постепенно действовать. Он чувствовал дремоту и, качаясь в койке из стороны в сторону, стал впадать сон. Перед глазами проплывала рыжая Эльза, обещавшая ждать своего морского вульфа. Но сейчас он не был предрасположен для мечтаний, в которых он видел свою возлюбленную в различных ракурсах и мысленно производил с её телом различные манипуляции, доводившие его до оргазма. Лицо рыжей красавицы сменилось лицом великого адмирала, грозящего указательным пальцем. Вращаясь слегка из стороны в сторону, усталый Юрген уснул. Выражение расстройства все ещё было на его согнутых в недовольстве губах.
Лейтенант Эрик Кунц нес свою вахту в посту управления кораблем. Капитан Юрген считал его тупым молодым человеком. Сам Кунц боялся своего капитана, и это делало его на вид глупее, чем он был на самом деле. Фон Юрген был выходцем из немецкой аристократии, в то время как Кунц вышел из Гитлер-юнге. Таким образом, выйдя из разных полюсов прошлого, им приходилось сосуществовать в этом, замкнутом границами крепкой стали, пространстве. Но Кунца сейчас не беспокоило отношение капитана. Его интересовало, как поддержать себя сухим, находясь в посту. Гигиенический пакет он постоянно держал наготове. И хотя он и отказался от ужина, он все-таки успел испортить несколько пакетов. Ощущение переполненного под самое горло желудка не покидало его. Удар, бросок, затем свободный полет в пропасть, и снова удар, и нудная вибрация. Он уперся руками в планширь и сильно сжал мышцы гортани, чтобы не выпустить новую струю. Час за часом, вахта казалась бесконечно длинной. Чем дольше эхо на радаре оставалось на одном месте, тем больше оно казалось привидением.
Кунца сменил лейтенант Отто фон Гольм. Они также недолюбливали друг друга. Смена произошла быстро. Первый стремился побыстрей в постель, а второму, не выспавшемуся от болтанки, было все равно. В последний момент, наполовину пролезши в люк, Кунц повернулся и сказал:
- Совсем забыл, лейтенант. Там постоянная засветка на радаре тринадцать тысяч метров по корме. Постоянно, в одном месте. Похоже, просто засветка.
- Ты доложил капитану?
- Нет. Просто было доложено о засветке. Она на месте уже более трех часов. Не может быть ничего иного, обычная помеха.
Отто уже был готов доложить капитану, когда Кунц добавил:
- Хочешь разворошить осиное гнездо? Папа, вероятно, только уснул после таких мучений.
Прошло ещё четыре часа. Гольма сменил Шварц.
- Есть что доложить?
- Ничего. Помеха, попавшая на радар еще на вахте Кунца. Прямо по корме тринадцать тысяч. Я почти собрался доложить капитану, но такие помехи часто бывали. Она на месте почти восемь часов.
- Согласен с тобой, Отто. Иди и спи спокойно.
Отто спустился, захлопнув за собой люк, и вахта для Шварца пошла своим ходом.
- Сигнальщик, мне кофе.
Матрос скрылся за люком.
Холодный рассвет постепенно набирал интенсивность, понемногу обнажая горизонт.
Сигнальщик вручил Шварцу в руки чашку горячего, исходящего паром, кофе.
- Ах, - вахтенный офицер приложил свои просоленные губы к ободку чашки. Душистый аромат наполнял его ноздри, - Ах, - ещё раз повторил Шварц и с глубоким удовлетворением подумал: - "Как хорошо, что я служу не в пехоте, которая пьет эрзац-кофе и курит эрзац-табак".
Рассвет предвещал, что новый день будет хорошим. Ветер постепенно стихал, и волна стала уже не такой крутой, как была. Посветлело на востоке. Шварц глянул на свои часы: шесть часов и пять минут. Снова посмотрел вперед. Движение волн восхищало его. Округлые обводы корпуса подлодки плавно скользили по воде.
Приставив бинокль к глазам, он стал проводить обычный осмотр горизонта. Вздымающиеся вершины волн впереди лодки, длинные ложбины по бортам и гладкие спины волн уходящих за кормой и...
"Майн гот", - он опустил бинокль, протер его линзы и взглянул снова. В поле зрения линз, как призрак из облака брызг, выплывал острый нос военного корабля с настоящей пушкой на баке. Корабль плавно переваливал через вершину волны и, показывая огромных размеров дымовую трубу с верхушками мачт по небу, снова нырнул в волновую впадину, выбрасывая фонтаны воды. Шварц, не веря своим глазам, все же инстинктивно протянул руку к авральной сигнализации и, нажав кнопку срочного погружения, снова преподнес бинокль к своим глазам. Но "призрак русского корабля" продолжал пыхтеть своей огромной трубой, и с каждым следующим перекатом волны он становился все ближе и ближе.
Рев сирены срочного погружения, которого не было слышно на Ю-115 уже в течении двух недель, наполнил лодку изнутри. В один момент коридоры заполнились бегущими матросами и офицерами, спешившим занять места по своим постам и расписанию. Они вскакивали со своих постелей, надевали на ходу свои штаны и, затягивая ремни, выскакивали в проходы, сталкиваясь и перебивая путь друг другу. Было ясно, что лодка, как крестьянская девка, была захвачена врасплох.
 
*     *     *
 
- Немецкая лодка пошла на погружение, - кричало сразу несколько голосов с пеленгаторной палубы.
- Лодка погружается, товарищ командир, - взволнованно повторил Гуржий.
- Включить активную гидролокацию. На румбе держать двести пятьдесят. Включить отсчет времени. Машине полный вперед. Самый полный вперед. Штурман, начинайте прокладку на планшете. Гуржий, играйте боевую тревогу. И дайте мне знать, когда пройдет восемь минут, - голос Ивана звучал уверенно. Он был рад, что застал немца врасплох.
Дистанция быстро сокращалась. Сейчас главное, не потеряв контакт, пройти эти три морских мили. Приставив к глазам бинокль. Иван наблюдал, как последние части рубки скрылись под водой, но на поверхности ещё оставались разводы от кильватерной струи, где ещё совсем недавно находилась лодка. Наблюдая в бинокль, он слышал, как стучали по трапам и коридорам матросские ботинки, как хлопали крышки люков и металлических дверей, герметизируя посты и корпус корабля, разделяя его помещения на отдельные контуры. Орудийный расчет скрылся в башне носового орудия и закрыл за собой бронированный люк.
- Носовое орудие готово к бою.
- Гидролокатор в активном режиме.
- Взвод по метанию глубинных бомб готов к бомбометанию.
- Группа расчета готова.
- Кормовое орудие готово.
- Второй котел подключен к работе.
Услышав бодрый голос своего главного механика, Иван наклонился к микрофону внутрикорабельной связи:
- Александр Петрович! Выдави мне из неё все, что можешь, а потом хоть на металлолом.
- Ясно, понял, командир.
И мгновения спустя корпус корабля задрожал с новой силой. Пробивая волну, "Беспощадный" стал как бы утюжить поверхность моря, прыгая с волны на волну.
Иван всегда восхищался этим моментом, когда, занимая посты, события превращали корабль и его экипаж в единое целое, подчиненное одному разуму и одной воле.
- Восемнадцать узлов, товарищ командир, в такую погоду? - с удивлением произнес Гуржий.
Иван молча всматривался в то место, где нырнула лодка. Там не оставалось уже ничего, что говорило о её недавнем присутствии. "Что же ты предпримешь, герр капитан", - мысленно размышлял Иван.
- Восемь минут, товарищ командир, - голос штурмана прервал его мысли.
- Лево на борт, - твердо подал команду Иван.
- Лево на борт, - ответил рулевой.
- Левая машина стоп.
- Левая машина стоп, - отвечая, Гуржий дернул ручки машинного телеграфа.
- Руль лево на борту.
- Хорошо. Идем на сто восемьдесят градусов.
- Есть на сто восемьдесят градусов
"Беспощадный" лег на правый борт и, черпая фальшбортом воду, стал выходить на новый курс. Корабль отвернул от волны, и бортовая качка усилилась.
- На румбе сто восемьдесят, - доложил рулевой.
- Хорошо, так держать.
- Есть так держать
- Левая машина полный вперед, - голос Ивана звучал безукоризненно.
- Левая полный вперед, - Гуржий утопил ручку телеграфа на полный.
- Левая машина самый полный.
- Левая самый полный, - Гуржий звенел машинным телеграфом, передвинув ручку в крайнее переднее положение.
- Вижу след по правому борту, - взволнованно доложил наблюдатель с правого крыла мостика, возбужденно указывая рукой куда-то вправо и вниз.
Иван торопливо пробежал по мостику на правое крыло и наклонился, чтобы посмотреть по направлению руки наблюдателя. Где-то на расстоянии менее чем в половину кабельтова, среди голубизны пенящейся морской воды, были отчетливо видны два белых хвоста от двигающихся торпед.
Он вернулся на мостик и счастливо объявил:
- Две торпеды прошли чисто по правому борту менее чем в полкабельтова.
Иван чувствовал себя хорошо.
- Штурман, - попросил он: - дайте мне курс в точку полторы мили к юго-западу от места погружения лодки.
После того, как штурман щелкнул два раза параллельной линейкой и приставленным к ней транспортиром, послышался ответ:
- Двести десять градусов.
Иван повернулся к старшему помощнику:
- Возвращайтесь на курс двести десять градусов.
- Право на борт, - Гуржий не заставил себя долго ждать, - на курс двести десять.
- Есть право на борт, на курс двести десять, - отрапортовал рулевой.
- Уверен, что гансы сейчас рвут волосы у себя на заднице, - глаза старшего помощника сияли.
- Надеюсь, что это так, - Иван снова вышел на крыло.
Внутри рулевой рубки, чуть наклонившись в сторону старшего помощника, Чекулаев тихо спросил:
- Одного не могу понять. Как старик мог угадать эти торпеды?
- Да, - ответил Гуржий, - нюх у нашего папы на врага, можно сказать, отменный. В общем, повезло нам с ним.
Две фигуры разошлись, как ни в чем не бывало, когда командир вернулся на мостик. Но Иван специально выходил на крыло, чтобы дать момент штурманам посплетничать. Улыбаясь, он поднял трубку телефона и спросил акустиков:
- Как там наша рыбка?
- Цель по пеленгу двести восемь, дистанция две мили.
- Хорошо сработано, акустик, - Иван положил трубку телефона, - на руле держать курс двести восемь.
- Есть держать двести восемь
- Петрович, добавь ещё, сколько можешь, - Иван уже говорил в микрофон внутрикорабельной связи.
- Машина даст, но котлы не выдержат, быстро упадет пар, - голос стармеха был смешан с грохотом машин.
- Нам только бы минут десять, Петрович, потом мы сможем сбавить.
- Добро, - ответил голос селекторной связи.
Иван, упершись виском в лобовой иллюминатор, переживал, как бы успеть еще две мили пройти, пока герр капитан не сделает разворот.
 
*     *     *
 
Лейтенант Шварц задраил тяжелый башенный люк и, спрыгнув с последней ступеньки на палубу, стал себя успокаивать. А нос лодки уже погружался под воду, грохот дизелей сменился на мягкий гул электродвигателей. Капитан Юрген вышел из двери коридора, ведущего в туалет. Небритый, он выглядел не очень. Его больной желудок за последние двадцать четыре часа добавил синевы под его глазами. Наскоро наброшенный китель не был застегнут, а брюки были сильно помяты, потому что он спал, не раздеваясь.
- Что ещё там? - спросил Юрген голосом громче необходимого, пытаясь навести страх на вахтенного офицера за потревоженные капитанские нервы.
- Русский корабль, герр капитан.
- Не правда, Шварц, - перебил его капитан, - русские пьют водку в такую погоду.
- Действительно, герр капитан.
- Невероятно, - Юрген скривил недовольную гримасу, - и скажи еще, что ты его видел.
- Так точно, герр капитан, - Шварц виновато переминался с ноги на ногу, - милях в пяти по корме, герр капитан.
- Восточнее нас, значит, возможно, он не успел нас заметить, - Юргену хотелось верить в то, что он только что сказал.
- Я боюсь, герр капитан, - Шварц хотел было сказать, что он знал, что корабль преследует их уже с восьми вчерашнего вечера, что сначала Кунц, затем Отто и затем он сам думали, что это просто помеха. Шварц еще колебался, когда капитан ему помог.
- Не нужно, лейтенант, бояться. Это русские пусть нас боятся
Но капитан Юрген не на шутку занервничал. Вены на его шее и висках вздулись, пульсируя. Глаза стали красными, как у быка.
- Невероятно, лейтенант, а может, вам все показалось? - сказал Юрген и пошёл прямо на своего лейтенанта. Шварц отскочил в сторону и, всем телом прижимаясь к переборке, уступил дорогу капитану, делая вид, что он его боится. Будто взбешенный зверь, капитан в порыве гнева мог ударить своего подчиненного.
- Простите меня, капитан, возможно, я ошибся, - бормотал Шварц.
- Ошибок, мой дорогой лейтенант, война не прощает. Давайте, задержите лодку на десятиметровой глубине, - сказал Юрген, входя в пост управления.
Офицеры в посту недоуменно переглянулись. По показаниям приборов лодка уже достигла пятидесяти метров и должна была уходить на восемьдесят. Это стандартные распоряжения, разработанные командой Деница.
Вахтенный офицер стал четко отдавать приказы, выполняя волю капитана. Горизонтальные рули выпрямили лодку, и послышался шум сжатого воздуха вытесняющего воду в балластных танках. Стрелка манометра глубины постепенно остановилась и стала отступать назад.
Капитан застегнул пуговицы на своем кителе и теперь стоял, почесывая свой подбородок. Он наблюдал за стрелкой прибора. Юрген хотел, чтобы у него была возможность побриться. Он не любил, когда офицеры на лодке были не бриты, и ему теперь было неприятно в роли отрицательного примера.
Двадцать метров. Стрелка стала тормозить свое продвижение наверх.
- Курс двести десять. Скорость четыре узла. Держать перископную глубину и быть готовым к экстренному погружению.
Писк домкратов гидравлики наполнил пост управления. Выдвигаясь из глубины колодца, перископ пошел наверх, преодолевая слои воды. Юрген взял ручки перископа и раздвинул их.
- Десять метров, герр капитан, - слушая недовольный голос вахтенного, Юрген развернул перископ для обзора на кормовых курсовых углах и приложил глаза к резине окуляра.
Шварц с благоговением наблюдал, как капитан расставил ноги, когда лодка снова стала испытывать эффект от волнения моря на перископной глубине.
- Вы были правы, Шварц, это русский малый противолодочный корабль, - говорил капитан, а Шварц чувствовал, как с его сердца спадают тонны груза. А капитан ликующе продолжал: - пеленг на него ноль восемь ноль и, судя по его поведению, он нас не видел, так как не предпринял никакого маневра. Где вы его видели, лейтенант?
- Прямо по корме, герр капитан.
- Хорошо, бестолковый русский медведь. Сейчас я преподам тебе урок, и он будет последним для тебя и твоих товарищей, - отпрянув от перископа Юрген, довольный, потирал руки. Повернувшись лицом к пульту, он отдал долгожданный приказ: - Торпедные аппараты пятый и шестой приготовить к бою. Лейтенант Кунц, установить на торпедах трехметровую глубину и скорость сорок узлов.
- Яволь, герр капитан.
Перископ опустили. Выражение радостного возбуждения было на лицах в посту управления. Их сердца бились от возбуждения, как дизеля под нагрузкой.
- Номер пять и номер шесть готовы к выстрелу, - доложил Мюллер.
- Гут, - подняв перископ, капитан сканировал горизонт. Никого, кроме одинокого корабля вокруг не было. Юрген продолжал свои рассуждения в слух: - Бедный, бедный русский медведь, он идет к своей смерти сам, один-одинешенек. Нет у тебя конвоя. Как я мечтал об этом, как молил про это Господа нашего. На руле лево десять
- Яволь, лево десять.
- Убрать до пяти.
- Яволь, лево пять.
- Прямо руль.
- Прямо руль.
- Гут. Дас ист гут. Приготовиться, шестое ахтунг! Фойа!
Лодку слегка тряхнуло, когда торпеда покинула шестой торпедный аппарат.
- Торпеда пошла, - доложил акустик Браун
- Пятый. Ахтунг! Фойа! - Юрген представлял, как великий Адмирал вручает ему железный крест.
Лодку снова слегка тряхнуло при выстреле торпеды.
- Вторая торпеда пошла, - повторил акустик.
Теперь ничего не оставалось, как ждать результата
- Кунц, какое время пробега?
- Двадцать восемь секунд, герр капитан, - Кунц держал секундомер в руках, наблюдая за его стрелкой.
- Скажешь, когда двадцать пройдет для первой рыбки.
- Яволь, герр капитан.
С лицами в напряженном ожидании, офицеры поста управления собрались вокруг капитана, широко расставившего ноги и наблюдавшего в перископ.
- Ду либер Готт! Он поворачивает! Господи, ну почему? Он ведь не видит моих торпед, но он поворачивает на полной перекладке руля. Руссиш швэйн, - Юрген от ярости стучал левой ногой по палубе, то ли в надежде ускорить движение торпед, то ли затормозить отворот русских.
- Двадцать секунд, герр капитан, - прозвучал звонкий голос Кунца.
После чего в посту настала гробовая тишина. Было даже слышно, как дергаются стрелки приборов. Все в ожидании наблюдали, как побагровели мочки ушей капитана. Оторвавши взгляд от перископа, он медленно поворачивал шею. Его красные от злости глаза были наполовину прикрыты веками, от чего его взгляд становился и вовсе невыносимым.
- Вы дурак, Кунц? Или только им представляетесь? - Юрген посмотрел на Кунца немигающим взглядом, - по-моему, ваше место в шестой гимназии для слабоумных.
Ноги Кунца отказали ему и он упал в стоявшее сзади него кресло.
- Шайзэ, - вылетело из уст капитана, когда он снова прильнул к перископу.
Все в посту сначала подумали, что это относится к Кунцу, но вскоре поняли, что они сильно ошибались. Дерьмом являлась вся ситуация, в которую они попали. Юрген, как зачарованный, наблюдал за маневрами русских, мастерски увернувшихся от двух торпед. В последнюю секунду, перед тем как опустить перископ, он увидел, как нос корабля вывернул курсом прямо на него. Щелкнув рукоятками, он прокричал:
- Срочное погружение, шнель, шнель, шнель, - подгонял он своих подчиненных, - ныряем на глубину восемьдесят. Полное молчание. Предупредите старшего механика, что мы вскоре будем атакованы глубинными бомбами.
Юрген думал, что ещё есть шанс пойти на разворот и использовать носовые торпедные аппараты, но, поразмыслив внимательно, он понял, что потеряет много времени. Теперь он впервые осознал, что против него на поверхности воюют чьи-то другие мозги и воля. Во всем его предыдущем опыте цели всегда оставались целями, такими неодушевленными фигурами торговых судов, соблазнительно следующих своим курсом. С помощью новейших инструментов его люди аккуратно, с немецкой педантичностью рассчитывали курс и скорость цели по полученным пеленгам и дистанциям, и он, чувствуя безнаказанность, безжалостно отдавал приказы. Торпеды настигали цели, и железные кресты ложились к нему на грудь. Но сейчас совсем иное. А вдруг те мозги русского командира лучше, чем его? Первый раз в жизни он так близко увидел смерть и он знал за что.
- Слышу шум винтов, - доложил акустик, - похоже на охотника. Двести оборотов минуту. Приближаются очень быстро.
Тишину поста управления, где все стояли, затаив дыхания, боясь даже пошевелиться, разорвал звонкий сигнал гидролокатора. Для них это был удар кнута, полоснувшего по их стальному заду.
 
*     *     *
 
- Эхо по пеленгу двести десять градусов. Дистанция две тысячи метров, - доложили акустики.
- Держать курс двести десять.
- Есть держать двести десять.
Иван имел хороший корабль. Экипаж его был хорошо натренирован и теперь работал слаженно.
- Полторы тысячи метров, - доложил акустик. Значит, они покрыли опасное расстояние и уже почти у врага над головой. Он подошел к штурманскому столу, где, наклонившись, Чекулаев наносил цветными карандашами историю боя.
- Ну-ка подвинься, Арктур. Я гляну.
Когда помощник убрал свое мощное плечо, в поле зрения капитана лежал планшет, на котором красные штрихи показывали движение его корабля, а синие - вражеской лодки.
- Эхо по пеленгу двести десять, дистанция полторы тысячи метров
"Двести десять, двести десять, - думал Иван, - так и следовало ожидать, что он отвернет на юго-запад, в противном случае он имел бы крымский берег, ограничивающий его маневрирование. Да, не завидую сейчас ему. Большие глубины не дают ему возможности залечь на дно и уйти от гидролокатора".
- Двойное эхо, товарищ командир, одно на тысячу двести, второе на одну тысячу.
- Старайтесь не потерять дальнее и ведите прокладку для обоих.
Старый прием: выбрасывать экран из распыленной фольги.
- Два эхо по пеленгу двести десять семьсот и девятьсот. Семьсот стабильное, товарищ командир
"Эта хитрая лиса, герр капитан, меня не обманет. Аккуратная прокладка выведет его на чистую воду".
- Эхосигнал лодки двести восемь шестьсот метров.
- Хорошо. Держать двести на румбе, - передав команду на руль, Иван заметил, что на этот раз слово "лодка" была внесена в доклад. Гидроакустик знает свое дело. Действительно, Игорь Егоров до призыва играл на скрипке в Херсонской филармонии и даже однажды обедал за одним столом с Клавой Шульженко, дававшей гастрольные концерты перед войной.
"Беспощадный" боролся с волной, испытывая бортовую и килевую качку. Не было времени для восхищения фонтанами брызг, окутывающих бак корабля. Со скоростью в пятнадцать узлов он настигал врага.
- Эхо лодки двести пять, дистанция пятьсот.
- Хорошо, - отвечал Иван, - приготовить глубинные бомбы. Установите гидростатические датчики на глубину тридцать метров
Иван не знал глубины противника. По шпионским сведениям в тактико-технических данных вражеских лодок указывалась возможность погружения до двухсот метров. Невероятно. Двести метров толща воды над головой. Иван слегка вздрогнул. Это какое мужество нужно иметь, чтобы так глубоко опуститься. Конечно, можно предположить или даже попытаться рассчитать глубину приблизительно, по последнему контакту с целью. Так как луч гидролокатора не может идти прямо вниз, а следует по кругу, покрывая вертикальной дугой в шестьдесят градусов, и образует воронку под собой, так называемой, мертвой зоны, в которой цель невозможно обнаружить. Когда охота ведется несколькими кораблями, тогда определение глубины противника не составляет особого труда. Но сейчас, учитывая волнение, когда луч гидролокатора описывает сложное движение, вероятность ошибок в расчетах очень велика
- Пеленг двести два градуса, дистанция триста.
- Дистанция двести, прямо по носу, контакт пропал, товарищ командир.
- Машина самый полный вперед. Двести на румбе. Установить заряды на глубину пятьдесят метров.
Командир взвода, мичман Филенко, вместе со своими ребятами переустанавливал датчики десяти зарядов, установленных поверх леерного ограждения.
По команде с мостика глубинные бомбы начали падать парами с каждого борта с интервалом в десять секунд. Наблюдать за взрывами взводу было некогда. Подгоняемые громкими окриками мичмана Филенка, матросы загружали новую партию. На корме продолжала кипеть работа, а наверху, на мостике, застывшие в ожидании лица всматривались в даль кильватерной струи. Море рябило вокруг следа корабля, переливаясь бликами восходящего солнца. Затем произошел взрыв. Поверхность моря в одно мгновение вздулось, как будто гигантский монстр пытался подняться из воды, и опустилось. Мощный фонтан воды вырвался прямо под облака, и звук канонады догнал уши наблюдателей. И так десять раз.
Когда настала тишина после последнего взрыва, казалось, что ни одна живая душа на этом свете не может пережить такой шок и члены экипажа "Беспощадного" понизили свой голос, чувствуя себя свидетелями смерти.
 
*     *     *
 
- Шварц?
- Яволь, герр капитан.
- Глубина, курс и скорость?
- Да, герр капитан. Курс двести десять, скорость четыре узла и глубина восемьдесят.
- Отто?
- Да, герр капитан.
- Вы брали звезды последней ночи?
- Да, герр капитан, - замявшись, ответил Отто, - только очень плохо. Было облачно и лодку сильно швыряло. А также брызги сильно влияли на секстан.
Юрген помрачнел, слушая жалобную речь своего навигатора.
- Но сегодня утром я имел хорошую обсервацию, герр капитан, - Шварц поспешил на помощь своему коллеге.
- Правда?
- Так точно, герр капитан, - Шварц вытянулся по стойке "смирно".
- Ах, вот и хорошо, лейтенант. А я и не думал, что утром вы успели. Тогда где мы? - и он подошел к штурманскому столу.
- Здесь, герр капитан, - острый карандаш штурмана указывал на маленький кружок с крестиком на белом поле карты.
- Так мы были напротив Ялты. Вы видели огни?
- Нет, герр капитан.
- Да, черт побери. Эти русские - не Америка, четко соблюдают светомаскировку. Сколько нам осталось идти?
- Миль сорок, герр капитан, - Шварц был удовлетворен длинным диалогом с капитаном.
- Итак, - Юрген, рассуждая, потирал свои руки, - мы имеем скорость четыре узла, значит, мы будем в назначенном месте лишь через десять часов.
- При условии, что мы сможем поддерживать свои курс и скорость.
- Да, Отто, да, - Юрген бросил карандаш на стол, - при условии, как вы сказали, если мы сможем поддержать. Тысяча чертей в задницу этому русскому медведю.
Он переглянулся со своим навигатором, их семьи знали друг друга. Затем капитан наклонился в его сторону и проговорил шепотом:
- Как Вы можете быть таким глупым, Отто, - он подчеркнул "вы", отделяя этим его от остальных, кого он в действительности считал недоумками.
- Дуракам закон не писан, герр капитан, - улыбнулся Отто.
- Ладно, не валяй дурака, Отто, приготовь лучше экран из алюминиевой пыли.
- Яволь, герр капитан, подбросим лучше дурака русским, авось клюнут, - Отто передал кормовому расчету приказ зарядить пятый торпедный аппарат алюминиевой пылью.
Прозвучал доклад, что аппарат готов, и Отто положил правую руку на рукоятку пуска.
- Подождите, лейтенант, - Юрген связался с акустиками, - Браун, скажите, какая дистанция до русских.
- Примерно тысяча, герр капитан, но сказать сложно, так как они у нас точно по корме и большой шумовой эффект от работы наших винтов.
Шульц пожал плечами и кивнул головой в сторону Отто. Рука Отто пошла вниз и надавила на рычаг. Был слышен свист продувки трубы торпедного аппарата номер пять.
- Браун, скажите мне, когда дистанция будет увеличиваться.
- Да, герр капитан.
Они ждали и в напряженной тишине, слышен был ход корабельных часов. Секунды превращались в минуты. Юрген начал понемногу нервничать
- Ну? - спросил он.
- Дистанция продолжает сокращаться, герр капитан.
- Чего я и боялся, - сказал капитан: - Ну ничего, мы подпустим его поближе и, когда он будет почти у нас над головой, сделаем резкий разворот на сто восемьдесят градусов, выбросим еще пару алюминиевых дураков и оторвемся
- Это заберет у нас ещё несколько часов, - вмешался в рассуждения Отто.
- Ничего, лейтенант, во имя великой Германии мы должны избавиться от этого хвоста. Чтобы завершить миссию.
Кунц, слушая недлинную речь капитана, подумал, что в конце он скажет "Хайль Гитлер". На лодке было негласное разделение на нацистов и просто германцев, и все они сейчас были в опасности. Все отчетливее слышен был стук винтов русского корабля. Шум винтов все нарастал, как тяжелый поезд, следующий по тоннелю и готовый всех раздавить.
- Лево на борт. Правая машина полный вперед. На курс ноль тридцать градусов.
Все почувствовали, как лодка стала разворачиваться. Гул электромоторов увеличился и, спрятанная под толщей воды, лодка стала заметать следы от временно слепого русского охотника.
 
*     *     *
 
На мостике "Беспощадного" царило полное недоумение. Каким образом пропал контакт с лодкой? Капитан Винник бродил с одного крыла на другое. Держа свои руки сомкнутыми за спиной, он думал. Совершив зигзаг восьмеркой, теперь они прочесывали квадрат методом расходящейся спирали. Штурмана занимались рутиной определений. Наблюдатели прощупывали своими биноклями каждый квадратный метр, а акустики по-прежнему молчали.
- Ну что там у вас? - говорил Иван в микрофон, сдерживая эмоции.
- Контакта нет, товарищ командир.
- Давайте ещё раз по кругу. Внимательно, не спешите.
- Нет контакта, товарищ командир, - отвечали акустики.
- Ну не мог же он испарится, - Иван стукнул ладонью по штурманскому столу.
Остановив главные двигатели, "Беспощадный" залег в дрейф . Диск солнца, оторвавшись от горизонта на востоке, поднимался выше и выше, обещая теплый осенний день. Вдали на севере были видны горы Крыма. Вершина Ай-Петри пряталась в облаках, выглядывая далеко за мысом, Ай-Тодор чуть к северо-востоку, а к северо-западу выступал нависающий над морем мыс Сарыч.
- Вижу дым по пеленгу триста десять градусов, - с правого крыла прозвенел голос наблюдателя.
Видимость была великолепной. Прильнув глазами к биноклю, Иван видел дугу горизонта и чуть дальше, за выпуклостью земной сферы, змейкой вился дым. Сам источник дыма был еще недоступен для глаза наблюдателя.
- Гуржий! - скомандовал Иван.
- Слушаю, товарищ командир.
- Усильте наблюдение за воздухом, погода сильно хороша для авиации, в воде лишь пассивное наблюдение, а я пока спущусь и проверю, что нам кок приготовил на завтрак.
- Есть, товарищ командир, - слышал он, покидая мостик.
Война войной, как говориться, а обед по распорядку. Что же ты задумал, герр капитан, терзал себя Иван, спускаясь по трапам в кают-компанию.