Люди смеются и плачут, или Морфий
(Роман)
М. Жиглова
Вместо предисловия от автора
Вокруг себя я вижу странный свет мира. В комнате развешаны картины и стоит около двадцати небольших церковных иконок. Один из моих героев, герр Собакофф, - ближайший приятель автора, но вместе с тем он и отъявленный богохульник и болтун. Герр Собакофф является то ли профессиональным жуликом, то ли телепатом: так или иначе, его вечная брюзгливая ругань и божба иногда заселяют и мою голову. Он невысок ростом, у него красивое, типично еврейское лицо, он убежденный атеист, имеет небольшой «вкусный» животик, немного чересчур болтлифф и нескромен. Несмотря на свои идейные убеждения, герр знается с чортом и, как все черти, считает Мадонну просто молодой распутницей, наставившей рога праведному Иосифу. Как ни странно, Она его не покарала – герра не расшиб паралик и до сих пор не убило молнией. Ему под шестьдесят лет.
Вторая моя знакомая – некая Маргарита, врач-психиатр из городской психиатрической лечебницы, раскинувшей свои сети пациентам даже из близлежащих деревенек. Маргарита весьма пышнотелая, у нее роскошные сросшиеся брови и шальные, бедовые, не без козьего лукавства карие глаза. На шее она носит Маген Давид, хотя является формально православной армянкой. Сие украшение она получила в качестве взятки за лечение одного настоящего еврейского умалишенного, точнее, за то, чтобы ему разрешали курить в больнице столько, сколько больной захочет. И ведьма-Маргарита (ей по внешнему виду лет сорок, а по паспорту – все 50) сразу дала ему такое-растакое, но подействовавшее на младший персонал больницы – медсестер и санитарок - разрешение. Евреи принесли не только свой знак, а еще и ящик свежих, спелых ташкентских помидоров для медперсонала.
Я сама. Мне сейчас 47 лет и 5 месяцев и я, как виртуальная героиня, считаю, что с личной жизнью покончено. Я худа, обрита наголо около месяца назад – нет, я не из психушки, а просто решила исполнить свою давнюю мечту и быть не как все остальные люди даже внешне, ношу серые-полосатые майки без лифчика и вечные, протертые до дыр джинсы-клеш. На ногах всегда обувь практически без каблука, зимой – унты (ведь зимы здесь снежные и холодные), а летом – кеды да сандалики.
Кстати, о сандаликах. Одна моя знакомая, Катя К., как и все мои герои, живет в соседнем доме. Она иногда лежит в психушке, лечит религиозный психоз. Перед очередным помещением в больницу она, вынося мусор, бешено косит на Маргариту и Собакоффа, Последнего во время приступов она называет Мефистофелем и поганым пархатым … известно кем. Из больницы она возвращается отмытая, причесанная и смотрит на Ритку как на святую равноапостольную Марию Магдалину. Правда, когда подходит ее враг герр Собакофф, она смущается и бормочет стишата следующего содержания:
Я маленькая девочка,
Я в школу не хожу.
Купите мне сандалики,
Я замуж выхожу.
Все мы встречаемся у мусорной машины без четверти шесть вечера.
В том же маленьком дворике живет Чекист Оля. Все его так и зовут. Он высок ростом, носит отцовское кожаное пальто. У него их два – два пальта? Как это правильно пишется? Две пары пальто? Тогда выходит, что это четыре пальта, тьфу, все не то. Катя, бедненькая, думает, что лечится по настоянию ЧК, поскольку ее мама говорила ей, что Никогда Не Вызывала Кате Перевозку. Поэтому Чекиста Олю, который сегодня крикнул мне, автору Маше Жигловой, что у Катьки опять глаза косые и злые, Катюша ненавидит, как своего дворового Мефистофеля.
Мои родители: отец умер и является как Тень Отца Гамлета в Крещенский и Рождественский сочельник. Тогда он запрещает мне писать стихи и издавать их за свой счет. Он лихо гадает по руке и требует, чтобы я сменила специальность на инженера или хотя бы родила ребенка. Но куда мне в 47-то? Обычно я машинально спрашиваю: «Папочка, я и так инженер человеческих душ. Зачем ты явился?» Привидение исчезает, так и не дав ответа. Я смутно различаю его очертания, потом понимаю, что его больше нет и что даже Иисус Христос, видимо, никогда и не воскресал, и ухожу от телевизора реветь белугой. Потом приходит моя мама, которая жива и не является поэтому некстати, а всегда звонит и предупреждает о своем намечающемся визите. Мама, в свои семьдесят, еще очень красивая женщина, чего нельзя сказать обо мне. Она красива, а я, как Париж, то прелестна, то выгляжу безобразно и как чудовище. Маме не нравятся мои литературные фантазии и бритая голова. «Это уж чересчур», - заявила мне она, когда я появилась в своем окне на первом этаже без связанного крючком летнего берета.
Другие соседи: их человек тридцать, и они все очень необычные люди. Просто одни герои, вот что я вам скажу. Они героически борются с инициативой правительства о товариществах собственников жилья, им нет дела до большой политики, разве что есть интерес к тарифам на коммунальные услуги. Если когда-нибудь к нам придет киллер, чтобы застрелить какого-то соседа, то его спугнет одна из наших Теток, баба Зина, возвращаясь в 6:10 утра с ночного дежурства. Зинаида работает вахтером в школе, это дает ей дополнительные 8000 рублисов в месяц, к ее пенсии 7500 рублей. Я, вечно корпя над переводами, зарабатываю иногда на 500-1000 рублей больше, чем баба Зина, сидя на пенсии. Так что когда я стану пенсионеркой, я тоже пойду вахтерить, и буду получать столько же. В нашей прекрасной стране надеяться на милость Божью не приходится. Поэтому я и пишу сию повесть, в которой еще много персонажей. Герр Собакофф, короче, Мелкий Бес, Маргарита, некий врач из 10-х-20-х годов прошлого века по фамилии Вахлаков, его три жены и ваша покорная слуга – главные герои моей повести. Но я не знаю конца пока что. Знаете, что я вам скажу? Не знаете. А вот оно!
Читатель, живи сто лет!!!