О Родине

   

   Слово Родина, по своей принципиальной трактовке такое же абстрактное, как и слово Бог. Говоря о Родине, можно говорить только о вере и только о любви, и никакая политика, история или география здесь абсолютно не при чём. Если я ощущаю в себе Бога  — значит он есть.  Для меня Бог — абсолют и я считаю странным обсуждать его отдельные черты, достоинства или недостатки. Если я люблю человека, то я люблю его целиком и мне сложно объяснить за какую часть тела или души я люблю его больше, и почему я собственно его люблю.

   Также и с Родиной. Я не могу отнести Родину к понятию лишь географическому поскольку на той территории, где я родился жили люди, главенствовал определённый язык и были приняты определённые отношения между людьми. Да, моя Родина всегда была большой и в разных её частях были свои обычаи, нравы и традиции, но это лишь добавляло ей глубины, необычности и привлекательности.

   Сказать честно, я люблю весь земной шар, побывал в разных краях, городах и весях, и встретил много таких мест, где мне было хорошо, радостно и интересно. Но нигде я не испытывал такого чувства, какое испытывал к своей земле, прекрасно сознавая, что это чувство не к берёзам, которые я встречал и в Америке, и в Германии, а к родным берёзам, к родным людям, к простым истинам,  в которых небезызвестный отец сумел когда-то убедить крошку сына, а мои родители сумели убедить меня.

   Так вышло, что географическая территория и страна на этой территории, и люди на этой территории, и язык, связывающий эту территорию, слились для меня в единое понятие. Мне нравится, что это со мной произошло, поскольку любовь к этому понятию стало одной из моих главных нравственных опор. Именно поэтому, я не хочу препарировать своё чувство, вычленять из него историю, географию, политику, социологию или культуру.

   О русском языке в контексте этой темы могу сказать, что многие признаются в любви к нему, возносят его, как икону, и ставят в красном углу своей духовной избы. О языке говорят так, будто он абстрактен, будто какая-то неведомая сила его сотворила на радость почитателям и вбросила в наш мир.

   При этом, почему-то не упоминается, что наш любимый русский язык создавали русские же люди. Именно их привычки, нравы, духовные устремления, надежды, боли позволили создать это богатство. И люди эти жили во вполне определённых местах, делали вполне определённые вещи, грешили и праведничали, осваивали новые земли и прирастали новыми народами, пока всё это в совокупности не приобрело свои известные пределы, не оформилось и не стало называться Отечеством, Отчизной, Родиной.

   У Даля — родина — родня. То-есть, для него было вполне очевидно, что Родина это семья. Ушаков называет Родину Отечеством и тут же даёт второе определение, по которому Родина эта страна, в которой человек родился и гражданином которой он является. У Ожегова Родина — это то же Отечество, поэтому вполне понятно, что его определение несёт в себе чёткую патриотическую составляющую. Нет, я не набираю великих в свидетели некой своей правоты, а наоборот, хочу подтвердить, что моё представление о Родине никакое не уникальное, но вполне даже тривиальное.

   Я точно не слепец и не заскорузлый ура - патриот. Я вижу и понимаю все  наши ошибки, просчёты, даже некие черты национального характера, которые мешают нам жить так, как это нам представляется в мечтах. Именно поэтому я пишу ироничную прозу и буду это делать, но не злобствуя, не унижая, а любя. Очень хорошо о своём отношении к Родине, в моём понимании этого слова, сказал Мережковский:

Не любя, любить я буду
И, прокляв, не прокляну:
Эти бледные березы,
И дождя ночные слезы,
И унылые поля…
О, проклятая, святая,
О, чужая и родная
Мать и мачеха земля!

      ***
      Как бы мы не относились к наполнениям, которые те или иные авторы вливают в слово Родина, мы обязаны ощущать священный трепет за её судьбу, испытывать стыд за её неподобающее состояние и мечтать о тех временах, когда она станет сильной и процветающей. При этом, я сознательно упускаю слово вновь, поскольку о нашем недавнем прошлом в обществе сложилось неоднозначное определение и поскольку у меня самого есть большие сомнения, когда речь заходит о восстановлении советского строя.

      Нас давят, давили и всегда будут давить, как только к этому предоставится первая возможность. Мне часто становится страшно от нашего бездействия, от пустых разговоров, попыток сурово покачивать головой и поджимать губы. Да шут с ним, с западным миром! Пусть - ахает! Нам бы надо, чтобы свои ахали почаще , да не от ужаса и  огорчения, как это у нас часто случается, а от радости и от гордости, что живут в такой стране, как наша.
   
    Мы очень сильные и дерзкие, поскольку мы - воины. Так повелось, что наша сила и наш ум направлены как-бы не внутрь нас самих, а на внешний контур. Время от времени мы напоминаем миру о себе громкими подвигами и фантастическими достижениями.

    Удивительно, но по данным независимых американских исследователей, в период правления Сталина с 1924 по 1955 год, средняя продолжительность жизни в СССР выросла на 26 лет. И это с ГУЛАГом, индустриализацией, выселением народов и беспрецедентно - разрушительной войной.

     Оставим разговоры о космосе, балете и промышленных гигантах политикам и скажем о том, что мы действительно сильны тем, что растём и развиваемся на своей земле. Наши люди верят в чудеса, любят свою Родину больше самих себя, обожают своих царей, и так же сильно их ненавидят.

    Нет, мы - не китайцы, хотя ещё существуем в соответствии с собственными традициями и нравами и у нас есть привычка защищать своё неумение жить с поразительной стойкостью.

    Нет, мы - не греки, хотя у нас общая религия, и по-своему уникальная православная церковь, которая в часы испытаний подвергалась жесточайшим гонениям, чем-то сравнимыми с гонениями первых христиан.

    Мы не японцы, и это странно, поскольку только мы и они таранили вражеские эшелоны и самолёты, не считаясь с собственной жизнью. Наши достоинства вполне сродни нашим недостаткам. Но разве было что-либо достойней мученического стояния жителей блокадного Ленинграда, когда не единицы мужественных, не десятки и сотни одержимых, а сотни тысяч простых граждан явили миру такую силу духа и такое высокую человеческую стойкость, каких ещё не знала история человечества.

    Конечно, мы и не англичане. Когда у нас отменяли крепостное право в Лондоне начинали строить первую линию метро. Над их империей никогда не заходило солнце, а у нас, частенько, и не рассветало вовсе. И всё равно, от Бреста и до Порт-Артура все называли Россию - матушкой, а царя батюшкой, и так было достаточно долго, до самого времени потрясения устоев.

    Согласен, что разговорами о нашей особой судьбе и богоизбранности, часто стараются прикрыть неумение нормально жить и работать. Да, мы любим пустую болтовню, вспыхиваем в спорах и гаснем, как плохие спички, когда доходит до дела.

    Вместо настойчивости у нас - упрямство, вместо уступчивости - неоправданная гордыня. Мы крайне себялюбивы, невоздержанны, страдаем чинопочитанием и частыми запорами от некачественной пищи, которую сами и производим. И мы убиваем сами себя тяжелыми джипами на улицах, и даже на остановках, а ещё - убиваем за квадратные метры, за неправильную парковку, за нечаянно вырвавшееся обидное слово. Да, мы - такие!

    Но мы и впускаем в дом незнакомца, когда ему плохо, отдаём свою кровь человеку, который в ней нуждается, останавливаем машину и переводим стариков через улицу, делимся последним с тем, кому сегодня хуже, чем нам, умеем постоять за своих и своё достоинство, и не умеем хорошо жить вдали от того места, которое мы зовём своей Родиной.

   К тому же, мы сметливы, изворотливы, чудесно приспособлены к любым неожиданностям, у нас полным - полно гениев и не меньше узурпаторов. Так вышло, что мы отважились второй раз призвать варягов на царство в начале девяностых годов прошлого столетия, в аккурат через тысячу лет после первого варяжского призыва. "Где два, там и три", - думает кто-то и ждёт, что мы сделаем это и в третий раз. Возможно, но только надо будет чуточку подождать, всего какую - то тысячу лет - не больше.