Запомнился популярный в то время польский фильм «Четыре танкиста и собака». Собственно говоря, не сам фильм, его перевод на узбекский язык.
Ничего необычного в тот день на втором канале не происходило. Как всегда, диктор вежливо с интонацией произносил: «Тошкентдан гапирамиз». Далее начиналась очередная серия о танкистах. Перевод с самого начала не задался. Падающий микрофон, отставание с диалогами — это были цветочки. Когда переводчик начал кашлять громче, чем лаял Шарик на фашистов, запахло ягодками.
По сценарию фильма где-то на подступах к Берлину один из танкистов — грузин, приболел. Представление поляков о советских грузинах — это отдельная тема. Ни тебе орлиного профиля, ни кепки-аэродрома под танкистским шлемом, а тут еще и острый бронхит.
Осень, немецкая деревня, ухоженный домик, красивая фрау и польский грузин с замотанным горлом на кровати. Переводчик, видимо, знал систему Станиславского: если у героя бронхит, по сценарию кашель неизбежен. Понимая, что своим кашлем он внесет коррективы в основы фильма, вставая на горло собственной болезни, ждал того момента в кадре, где его кашель совпадет с грузинским, вроде как переводя его на узбекский.
Судя по сдавленному голосу, терпел он из последних сил, и вот настал момент. Грузин сморщившись, поднеся руку к горлу, как показалось переводчику, хотел кашлянуть. Сквозь громкий, отхаркивающий лай переводчика послышались слова танкиста: «Прошу прощения, пани». «Один — ноль» — вел грузин.
Хотел поехать в школу ко второму уроку, но понял, такой фильм бывает один раз в жизни, и остался. Мне показалось, грузин начал издеваться над переводчиком, хитро прищурившись, держа руку у горла и постоянно морщась.
Судя по тому, что иногда звук пропадал, болезнь переводчика прогрессировала быстрее, чем недуг актера. Продолжая смотреть немое кино, подумал: неплохо было бы включить здесь песню «Четыре татарина и один армян». Количество персонажей то же. Армяне, правда, могли обидеться за сравнение, но их можно было заменить на других, привыкших к гонениям.
Тем временем очередная серия польско-грузинско-русско, теперь уже и узбекского фильма подходила к концу. Больного пришел проведать Янек с Шариком. Пес, виляя хвостом, старался облизать счастливого товарища. О чем они договаривались с хорошенькой пани, можно было только догадываться по похотливой улыбке кавказца.
В последний момент мне показалось, грузин, повернувшись к камере, как будто извиняясь, произнес: «Фильм тугади».