Всякий, кто хоть раз заглянул в стекленеющие глаза солдата, умирающего на поле боя, хорошо подумает, прежде чем начать войну.
Бисмарк Отто
А вместе с ней горел закат…
А закаты алые, алые, алые…
Варе страшно. Вдали слышны крики, грохот снарядов и падающих бомб. Она прижимает к себе маленькую спящую шестилетнюю сестричку Лизу и закрывает ей уши ладонями, чтобы девочка не услышала адский рёв, доносящийся снаружи.
А Лизе снятся чудесные, удивительные, прекрасные детские сны. В них она гуляет по бесконечным зелёным полям, покрытым колокольчиками, ромашками и лютиками. Вокруг спокойно шумят берёзы, на которых беспечно щебечут синицы. Лиза смеётся и пытается поймать красивую разноцветную бабочку. Но вдруг всё резко меняется. Небо крошится на тысячи алых кусочков и обрушивается на землю. Издалека виднеются крылья огромных стальных птиц, похожих на ворон. Они пронзительно кричат и роняют на землю свои огромные железные перья, которые вонзаются в землю, словно огромные ножи. Перья вскоре взрываются, одно за другим, уничтожая поля. Всё вокруг охвачено пламенем. Деревья и сухая трава горят, и некогда прекрасная долина превращается в выжженную пустыню. Лиза плачет и пытается скрыться от огня, но он настигает её и…
Девочка просыпается и судорожно хватает воздух сухими губами.
- Чего ты так, а? – старшая сестра поглаживает Лизу по голове и крепко обнимает, - что-то плохое приснилось?
Она сглатывает и коротко кивает.
- Бедная моя, - Варя слабо улыбается, - скоро всё пройдёт. Не бойся.
- Ты сама боишься.
А за окнами ревут пулемёты, и воет хлёсткий осенний ветер. Варя вздрагивает, встает и задирает шторы на окнах. Лиза садится на пол и дотрагивается до повязки на правом глазу. Врачи говорили, что зрение ещё возможно будет вернуть. Но не сейчас. И Лиза терпеливо ждала и знала, что скоро это случится.
Хорошо, что она ещё не разучилась верить.
- Варь, а когда железные вороны, наконец, улетят? – шепотом спрашивает девочка, глядя на старшую сестру.
Девушка поморщилась.
- Не скоро, милая. Они ещё долго будут кружить. Чёртовы падальщики.
Когда-то она читала о стимфалийских птицах. Огромных, страшных греческих созданий, убивавших людей своими стальными перьями. И ужасалась, понимая, что такое происходит и в жизни.
Когда-то давно Варя была счастлива. Она жила в прекрасной семье среди любящих её близких людей. Она была умной девочкой-отличницей, которая вот-вот должна была окончить школу и поступить в институт. Перед Варей была приоткрыта дверь в счастливое и светлое будущее.
Но однажды она резко захлопнулась, и вся жизнь девушки рассыпалась на миллиарды осколков.
Лиза встала с холодного каменного пола и осторожными шажками приблизилась к сестре.
- Варь…
- Что?
- Скажи, почему это всё происходит?
На глаза девушки наворачиваются слёзы, и комок застревает в горле. У неё нет в запасе слов, чтобы объяснять такие вещи. Если бы она могла вскрыть свою голову, достать оттуда эмоции и вылить их на пол, то может, и получилось бы.
- Просто… взрослым иногда тоже хочется играть, Лиза. Но такие игрушки, как у тебя, им неинтересны. Ведь они - не живые. Их нельзя убить. Их нельзя мучить, нельзя нашпиговать свинцовыми пулями. Им невозможно сделать больно. А вот люди – другое дело. На них можно отыграться.
Лиза молча опускает глаза на пол.
В свои шесть лет ей пришлось слишком рано повзрослеть. На войне нужно действовать быстро, чётко и с умом – иначе погибнешь первым. Но Лиза ещё верила в сказки и в их сакральное значение. Она думала, что все люди чисты и невинны, как дети, и их души легче пухового пёрышка. Она надеялась на их милосердие и великодушие.
Но всё было тщетно. Но теперь Лиза знает, что видит одним глазом больше, чем остальные – двумя.
А закаты алые, алые, алые…
- Варь, скажи, что с нами будет? – спрашивает Лиза надломленным голоском.
- Я не знаю, сестренка, - девушка трижды висела на краю гибели и три раза смотрела смерти прямо в чёрные глаза. Однако быть уверенной в том, что так получится и в следующий раз, она не могла, - давай не будем об этом, хорошо?
А Лиза не может не думать о таких вещах. Иногда ей кажется, что её маленькое сердечко пропитано порохом, дымом, копотью и пеплом. Она каждый день вдыхает отравленный воздух, пахнущий свинцом и кровью. Стоит девочке закрыть глаза, и она видит огонь, пожирающий всё на своём пути.
Варя тоже не может не думать. Она понимает больше, чем её младшая сестра. Она знала ужасы фашистского плена – многочисленные шрамы на теле были тому порукой. Они въелись не только в кожу, но и в разум и сердце, как напоминания об ужасах этого мира.
Закрывая глаза, она видит дьявола, бесшумно шагающего по выжженной земле.
Он живёт в каждом из фашистов. В улыбках-оскалах, в злобных глазах. Он чистит фашистам дуло ружей и полирует до блеска каждую свинцовую пулю. И они, словно одержимые, слушают, как он шепчет им на уши свои адские молитвы. И Варя знает, что искоренить это будет тяжело. Поможет только вера. Вера в себя и свой народ, которая пока что жива. Но слаба, как тлеющий огонёк.
- … Иди сюда. Ты слушаешь? – Варя прижимает Лизу к себе, - помнишь, как мы отдыхали в деревне. Мы с тобой взбирались на невысокий холм, и каждый день наблюдали за закатами солнца. Ты помнишь их цвет?
- Алые они, - коротко отвечает Лиза, - как кровь солдат.
Девочка зажмуривается и отчаянно пытается вспомнить вкус счастья. Он тягучий и сладкий, как мёд, но такой невесомый и хрупкий, что хочется подольше задержать его на языке. Ей не хочется отпускать его, но приходится. Тогда Лиза цепляется за другую деталь – те же самые закаты. Она вспоминала, как смеялась, когда последние лучики солнца касались именно её лица, а затем великая звезда величаво спускалась на запад. А сейчас, наверное, небо стало алым не из-за закатов. Оно обагрено кровью тысяч, погибших на войне. Закат больше похож на символ смерти, чем красоты.
Лиза вздрагивает. Война не отпускает её. Она пробралась в каждую клеточку, забилась в уголки её воспоминаний и врывается в них, злобно улыбаясь кривоватыми зубами-кинжалами. Она разрывает память о счастье на мелкие алые кусочки, и заполняет всё оставшееся пространство собой, пламенем и страхом. Девочка пытается собрать разорванные части её воспоминаний в единую картинку, но не получается; некоторые обрывки потерялись и исчезли навсегда, а другие стремительно выскальзывают из её рук.
- Варь, а мы ещё вернёмся в деревню?
- Да, конечно.
- А мы увидим маму, папу, бабушку и дедушку? – голосок Лизы дрожит, и она готова заплакать.
- Увидим, - Варя всхлипывает и прижимает сестричку к себе, - увидим. А даже если и не сможем, то они всегда будут с нами в наших сердцах.
- Я не хочу в сердце, Варь. Я хочу их обнять.
Девушка не знает, как ей объяснить. Смерть и война должны проходить вон от таких детей. Их нужно держать в любви, счастье и тепле. Этот мир недостоин их, и детишкам, как ангелам, должно быть отведено место среди райских полей. Они прекрасны и нежны. И, если бы Варя только могла, она бы отрастила крылья и укрыла их под ними от мирового зла.
- Они сейчас наблюдают за нами, Лиз. И улыбаются нам с небес.
Девочка уткнулась сестре в плечо и заплакала.
Варя молча обняла её, даже не пытаясь успокоить. Слова – это пустое. Обёртка, шелуха, фальшь - очередная глупая вещь, придуманная людьми.
В такие моменты Варя ненавидела всех, кто своими руками создал им войну. Всех теоретиков ратного дела, которые молотками разрушили хрустальные жизни миллионов людей. Всех фашистских командиров, маршалов, ефрейторов, даже крохотных солдат; каждый ранг по отдельности. Они все одинаково лишали жизни её соотечественников. И Варе некогда было размышлять о поступках немецких солдат – даже если среди них и были добрые люди, её ярость была неостановима и огромна. Она ненавидела каждый самолёт, каждый танк, каждый пулемёт, каждую пушку, каждую пулю – всё, что было обагрено советской кровью. Всё, что задушило её счастье.
- Тише, Лиза, - прошептала она, укачивая сестру, - А закаты алые, алые, алые… - пыталась напеть она.
- Варя, разве об этом мы мечтали?- сквозь слёзы спросила Лиза, - я мечтала дотронуться ладонью до солнца. Мне кажется, оно такое большое и тёплое… Оно разведёт над нами тучи войны и прогонит железных птиц. Правда?
- Правда, - отвечает Варя, улыбаясь. Ей тоже хочется в это верить.
Вой на улице стих. Бой закончился. Поле было усеяно противотанковыми ежами и пулями безвременно ушедших солдат. Чьих-то мужей, отцов, сыновей…
А на поржавевшем небе, как символ бесконечной человеческой жертвенности, садится ярко-алое, словно умытое кровью, солнце.