Сссучка.
Я снова и снова повторяю тебе: «Ты – сучка».
Не для того, чтобы обидеть или взбесить гормоны – просто мне нравится, как звучит это слово. Сссучка. То ли ядовитый гремучник трещит своей погремушкой, то ли зыбучий песок сыпется, горячо затопляя собой глаза и горло, то ли сухая листва шелестит под ногами…
Помнишь город утомлённо-жаркой летней ночью?
Дома, проглотив свою начинку из спящих жильцов, мимикрировали под безлюдие, сочился неяркий небесный свет, и в его монохроме всё казалось болезненно-прекрасным и нереальным, будто на дюреровской графике. А мне вдруг представилось будущее, в котором нет место человеческому виду – будущее распада цивилизации, когда двуногие начнут стремительно вымирать, занимаясь лишь тем, чтобы поставлять всё новый и новый материал для погостов, укладывающих уже не тела (потому что объемным длинным человеческим телам в гробах не найдётся места), а вазы-урны с серым прахом-пылью в ровные-безликие ряды и этажи… И тогда кладбища начнут свое убийственно-тихое, но неукротимое наступление на людские владения вместе с гибелью государств, и вскоре общественные усыпальницы превратятся в целые города со своими проспектами, дворцами и площадями…
Я бы назначил тебе свидание на улице Покаяния близ площади Скорби. И, наверное, ты бы пришла, ритмично хрустя каблуками по осыпающимся крошащимся плитам (или костям?), устилающим дорогу в царство мёртвых… Сучка. С роскошными гендерными признаками, с формами, льющими почти осязаемые токи похоти. Ты – течка, манок, ловушка, омут, средоточие эрекций и оргазмов. И где-то во влажной твоей глубине, куда можно достать скользкой головкой разбухшего члена, живёт острозубая душа лютой самки в смазке и ароматном соусе из самолюбования и женского эгоизма, умело маскируемого под привязчивость. Эту душу можно накормить нежностью, раздразнить ревностью и довести до безумия обманом. Да-да, ты бы явилась на встречу, потому что мы связаны. Телом и духом. И каждый раз ты смотришь на меня снизу вверх своим обнажающим сучьим взглядом, в котором то ли вожделение, то ли желание убийства. И ты знаешь (о да, ты знаешь!), что меня заводит не любовная нежность, а именно страсть – мешанина, фарш из полового влечения, сладкой злости и выпотрошенных сердечных страданий. Ты прижимаешься, касаешься, трёшься. Ты хочешь приручить меня, сделать наркоманом, обречь на зависимость от себя, и это практически удаётся – я голодаю, алчу, грежу этими встречами, соитиями, сцепками, притягиваюсь твоим магнетизмом… ближе, ближе…
Но ведомо ли тебе, что нарушать границы опасно, а порой – безрассудно? И догадываешься ли ты хоть на мгновенье, что именно прячу я в своём мозгу, загорающимся темно-вишнёвым диким огнем? В первобытной гуще моих желаний воет ветер, и качаются колючие ветки, там бродят неручные звери с тысячью глаз, и все эти глаза смотрят в темноту. Туда ведут запутанные, прерывистые тропы и даже у меня, хозяина, нет карты. Там повсюду волчьи ямы, топкие болота и каменистые обрывы, там взрывы эмоций и молнии противоречий.
Впрочем, там есть и оазисы… Я могу напоить такой сладкой пьянящей влагой, что ты начнёшь галлюцинировать. И тогда всё покажется прекрасным, и даже спазмы эякуляции станут не агонией сексуальной агрессии, а признанием тела в любви…
Мудрецы говорят, что любовь бессмертна. Вечна. Что она вездесуща, всепроникающа, сильна и даже всесильна. Любовь не зависит от часового пояса, времени суток, возраста и расстояния. Она с тобой везде и повсюду как экваториальное солнце, которое дарит свой жар, потому что не может по-другому...
Но при сокращении расстояния солнце расплавляет и сжигает, превращая в песок, прах и чёрную золу… и силу притяжения в таком случае можно приравнять к смерти.
Тогда – почему?..
Потому что живым не остаётся ничего, кроме как назначать свидания на перекрёстках Греха и Страсти, пепельно выгорая друг в друге.