Сегодня четвертое апреля две тысячи шестнадцатого года
Сегодня понедельник
Все едино для всех. (Мир един для всех.)
Айюб, входя в класс, едва меня с ног не сшиб. Не потому что я такая хрупкая, а потому что он такой ледокольный.
Он тут же семнадцать раз совершенно отчаянно извинился, и я его семнадцать раз с уверениями, мол, да ничего страшного, извинила. Я же понимаю, он молодой, характер непоседливый, ему часто бывает тесно в уравновешенной сосредоточенности умственных занятий. Сегодня столкновение с ним дало мне повод рассмотреть его внимательней.
Точно, он сейчас уже не тот худюсенький, длинненький, сжавшийся в мятый лоскуточек мальчик, каким я его с первого раза запомнила. Как его теперь можно по-русски сходу охарактеризовать? Бугай здоровый. Это без обиды. У меня когда-то в Свободном на ферме телята, сосунки-новорожденные такие были, сначала на ногах не держались, а за лето в поле так вымахивали, что мы их в конце месяца «на глаз» перед перевесом определяли: «Хороший бычок». Или: «Ось цього ще трохи подкормить надо».
На перемене я сходила в столовку, где мои уже сидели и чегой-то поглощали. Я взяла кофеек и полюбопытствовала у раздатчицы, а чем людей кормят, а сколько раз в день, а как они едят, и, вообще, как им пища наша.
Да нормально все, без взаимных претензий, был ответ. Правда, когда первых массово привезли, не хватало еды, все помногу ели, доходило до казусов. Раздатчица не стала разъяснять, до каких, я не стала уточнять, понятно, люди были голодные. Теперь все в берега вошло, все системно, за самообслуживанием контроль налажен, и его воспринимают хорошо. Супы вот не любят. Это правда. Второе и овощи идут хорошо. Вечерами едят заметно мало. Сладкое любят все, и здесь на этот счет хорошо, ну да, все же пересахарено.
Не удивительно, что Айюб за четыре месяца вымахал во все стороны. К тому же Айюб в футбол много играет, весь, как на пружинах, ходит, ему долго не сидится на месте.
А что я о них всех, моих учениках, или о каждом из них знаю? Конкретно - очень мало. Я по ихнему не говорю, они по моему тоже не шпрехают и не говорят, и не спикают. Я могу только по их добровольному присутствию на занятиях какие-то наблюдения о них сделать и что-то умозаключить.
Вот этот Айюб совершенно не робеет показать то, что знает, причем, может десять раз проситься ответить-повторить одно и то же, хотя порой оказывается, что он что-то неправильно понял, сикось-накось зазубрил. Интеллектуально он не очень подвижный, и я не пойму, сколько же он в школе все-таки проучился. Но он, что называется, по жизни твердо стоит на ногах и берет ее, жизнь, своим старанием, и я думаю, он успеет пожить в радость себе и своим родным.
Если еще пофантазировать о нем, то я легко могу себе представить, что он будет своей какой-то будущей жене и откровенные неприятности доставлять, не нарочно, а - «так получилось», а потом он станет у нее иступленно просить прощения, и объяснять ей, что все получилось против его намерений, не так, как он бы хотел; и она, какая-то жена, ему когда-нибудь будет с удовольствием верить. Он по характеру - самый современный Д`aртаньяновский сангвиник в восточном варианте.
И сегодня он же меня совершенно неожиданно удивил, до сладкиих внутренних слез и всяких нежных поэтических воспоминаний, а, самое главное, заставил меня о нем думать, чтобы я не упрощала так легко людей, языка которых я не понимаю, а, значит, и знать про них не могу достаточно.
Я с новенькими тему «одежда» начала. Айюб, как уже знакомый со словами, помогал одному Башару (не путать с тем, который Асад). И этот, «мой» Башар, не мог слово «брюки» в ряд поставить, даже по картинкам не сообразит, в какую ткнуть.
Айюб Башару подсказывает на дари, я улавливаю «шальвар». Я смеюсь и рисую наши, всем известные широкие «шаровары», Айюб вдруг восклицает «Жазира!»
Я не понимаю, а причем здесь «Жазира», это же телеканал, радиостанция, ах, да, конечно же, казахская народная песня «Аль жазира» - это песня про степь ш и р о к у ю!
Айюб вдруг начинает быстро говорить, что-то мне взахлеб рассказывает, хоть бы какие-нибудь знакомые слова из его потока выловить, а он только морщится и отряхивает последние попытки прибегать к своему немецкому запасу, шпарит на дари.
Все в классе стали слушать его, серьезно, без смешков.
Понимаю, он рассказывает, что он куда-то ехал, что-то делал, что-то смотрел, он руки все биноклем перед глазами держит и наклоняется вперед, вдруг начинает говорить протяжно, показывает какой-то восторг, восхищение, повторяет «Шираз», « Шираз». И вдруг сыплет именами «Саади», «Фирдуси», потом совсем медленно, нараспев что-то презентирует, неужели Айюб стихи читает!?
Значит, я понимаю, он был в каком-то музее или музеях. Потом он совсем притворно-восхищенно что-то проговорил, вроде, как передразнивал кого-то, и опять, как запел, слова «газель» мелькнули, «диван», Гюлистан, Гюлистан.
Но Гюлистан же у нас в Нагорном Карабахе, нет, это же у Саади так сборник стихов называется, и он писал «газелями». И Айюб это мне все рассказывает?! Он все там в музее так запомнил?! Или уже раньше он стихи знал?
Я говорю, что понимаю его, и что Саади мне известен. И что немецкий поэт Гете написал стихи, как Саади, и тоже назвал их «Диван». К моему счастью, мы уже учили слова «Запад», «Восток» (когда с картой города знакомились), так вот, У Гете есть «Западно-восточный диван». Там еще имена есть:
«Шесть пар помяните
И в сердце храните.
Образ зажег, разжигает судьба,-
Это Рустам и Рудоба.
Хоть незнакомы - шаг до греха,
Это Юсуф и Зулейха.
Мука любви без любовных отрад, -
Это Ширин и Ферхад.
В мир друг для друга пришли, -
Это Меджнун и Лейли.
Старость идет, но любовь их верна,-
Это Джемиль и Ботейна.
А любовь и ее забавы-
Царь Соломон и царица из Савы,
Если их помнишь через века,
Будет любовь вовеки крепка».
При чтении я выделяла имена знаменитых романтических пар, чтобы Айюб чуть-чуть понял, что я отвечаю ему. Я тоже загорелась, вспомнила прошлые забытые лекции, продолжаю:
А один наш русский поэт так писал:
«Никогда я не был на Б о с ф о р е...»
«В Х о р о с с а н е есть такие двери...»
"Как бы ни был красив Ш и р а з, он не лучше рязанских раздолий...» И еще:
« Ты сказала, что С А А Д И целовал лишь только грудь. Погоди же, ради бога, научусь когда-нибудь».
Айюб повторяет: «Да, да, Саади, Фирдуси, Хафиз, Шираз...»
Мои ученики заметно удивлены поэтическому отклонению от урока, тронуты, вижу, они выловили из стихов им знакомые имена.
Мы все взаимно очарованы мгновением откровения. Они молчат, но в их глазах я слышу их голоса.
Мы сегодня друг о друге больше узнали. Я о них точно теперь больше знаю.
Башар в левой руке (правой у него нет), терпеливо держал передо мною картинку с нарисованными брюками.
07. 04.2016