Зимнее солнце ярко било в глаза Дмитрию. Слезы беспрестанно текли по бледным щекам, губы были заветренными и постоянно лопались и кровоточили, так же как и душа... Говорила ж мать:
- Не ехай, сынок, ты на ету свадьбу! Беду привезешь! Карты зря болтать не будут! Лучше сам женись, вон, Анюта тебя три года ждала, нам уж как родная стала, а ты все девку обещаньями кормишь! К дружку на свадьбу собрался, а сам что?
Но Дмитрий решил все по-своему: сначала дружка армейского проведает, у него на свадьбе гульнет, а потом уж и сам женится. Девок в деревне много — выбирай какая приглянется. Конечно, Анютка и в армию провожала, и встретила, и к родителям почти каждый день бегала... Может и на ней женюсь. Видно будет. Не к спеху же!
Так и не послушав ни мать, ни ее колоду с картами, Дмитрий отправился в далекую для Сибири Украину проведать дружка. Украина встретила начавшими плодоносить садами, запахом полей и степей. Жаркий ветер так и норовил шмыгнуть под рубаху заезжему парню-сибиряку. Дмитрий жадно вдыхал горячий воздух, никогда он не был в южных городах, всегда мечтал пройтись по городу-герою Киеву, побывать на Крещатике, съездить на Пущу-водицу и хоть одним глазом посмотреть на то место, где в войну нещадно расстреливали евреев — Бабий яр. Хоть и было понятно, что теперь он уже не существовал, но памятник-то должен быть! Решил оставить все на дорогу в обратную сторону, а сейчас на электричку, а там вроде как рукой подать до Малиновки. Сашко встретить на Терновой станции, обещался! Путь до Терновой оказался не долгим, всего чуть больше часа, а там прям на перроне ждал Дмитрия лучший армейский дружок Сашко. Парни жарко обнялись не переставая жать друг другу руку, сели в машину, в народе именовавшуюся бобиком и рванули на хутор, лихо пыля дорожной пылью. Сады тянулись километрами, а поля с подсолнечником горели желтым огнем, как море и не было видно им ни конца, ни края. На смену подсолнечнику местами выступал рапс и также не было видно конца полям. Дмитрий вертелся на сиденье в разные стороны и не переставал восхищаться красотой этих бескрайних полей и садов. Сашко устал хохотать над дружком:
- Переезжай к нам, раз уж так тебе любо все, оженим в срочном порядке, недели не прогуляешь! Вон я не успел из армии приехать как Катюха подвернулась, а ведь когда уходил она совсем ребенком была, я и не смотрел в ее сторону, другие девки завлекали тогда. А тут приехал, глядь: во какая красота выросла, не узнал даже! Да такая рукастая, с хозяйством управляется ловко, в огороде равных нет, думаю что это на всю жизнь, любовь то есть, а ты как думаешь? Бывает такое?
- Наверно бывает, тебе видней раз так быстро жениться собрался. Меня тоже мать жениться гонит, а мне как-то вроде гулять хочется. Ну куда торопиться-то, а? Сашко, нам всего по 21 году?! Да успею я еще нажиться, да и с невестой еще не определился, столько девок у нас в деревне, но они какие-то простые, хочется городскую, чтоб привез, а вся деревня ахнула: во какую красоту выискал! И пусть любуются! И чтоб было людям показать не стыдно, и самому бы любоваться хотелось! Так за разговорами про любовь и доехали до Малиновки. Родительский дом у Сашко был большой, с подвалом для хранения солений и прочих заготовок, закрома для овощей, ящички для фруктов стаяли друг на друге, множество бочек и боченков, каких-то контейнеров. На полках стояло множество банок с компотами и вареньями и прочими вкусностями, которые не смогли съесть за зиму. У Дмитрия просто разбежались глаза, все хотелось попробовать, в Сибири таких разносолов не было. Во дворе было несколько сараев, где хрюкали свиньи, так же в наличии имелись куры, гуси, корова с двумя телками, конь Жарко, собака Джек, помесь немецкой овчарки и дворняги, и два кота, причем один был чисто белый, а другой совершенно черный и обоих звали Мурзами. Как сказал Сашко: одного уже звали Мурзом, а когда прибился второй, то тоже стал откликаться на это имя, так и решили не заморачиваться еще и с кошачьими именами. У Сашко была сестра Ванда, она и вышла встречать молодых людей. Ванде было 30 лет, она в одиночку воспитывала двух мальчишек погодков Богдана и Романа, которые вечно дрались, даже не имея на то причины. В семье уже и не спрашивали откуда у кого ссадины и синяки, просто рады были, что хоть руки-ноги-глаза целы. Муж Ванды сбежал с молодой любовницей в город,хоть и Ванда совсем не стара была, но муж все ж нашел совсем юную особу, а Ванда и не возражала, вымотал своими гуляньями да кулачными боями, просто перекрестила ворота за ним и попросила Бога, чтоб он в новой семье прижился покрепче. Улыбчивая Ванда накрывала стол для дружков под яблонькой на свежем воздухе. Проголодавшийся Дмитрий чуть слюной не подавился увидев что на столе находится. Что ни говори, а украинцы народ хлебосольный, стол просто ломился яствами, как скатерть-самобранка.
-Сашко, кликни Катерину свою к ужину, заодно и с другом познакомишь! Никак на свадьбу приехал, пусть оценит твой выбор и, отвернувшись прошептала: черт бы его побрал, этот выбор, будто девок на хуторе больше нет, была ж нужда под колоду за змеей лезть... Но тут же, словно опомнившись, Ванда нацепила на лицо улыбку и пригласила Дмитрия к столу:
- Проходи к столу, гость дорогой, чем богата наша хата, тем и мы рады! Усаживайся поудобней, вечерять давно пора, сейчас и мамка с тятькой подойдут, за травой теляткам уехали. Сашко резво потрусил за ворота, минут 10 отсутствовал, вернувшись объявил:
- Сейчас Катерина придет, немного красоту свою усовершенствует и тут будет, давай, братка по рюмочке нашей горилки хапнем! У вас такой нема... Молодые люди уже и по 3 рюмочки горилки пропустили, когда с грохотом открылась калитка. В проеме стояла черноволосая и кареглазая красавица, совсем не похожая на русских девчат: полная грудь так и норовила вывалиться или уж на худой конец просто разорвать платье в этой области, при осинной талии Катерина имела довольно широкие и крутые бедра, толстая коса свисала чуть не до колен, правда при всей красоте Катерина не обладала высоким ростом, но и маленькой ее назвать было нельзя. Пухлые губки хуторянки прям так и манили взгляд. Дмитрий сразу подумал: зачем Сашко такая красавица, это ж прям беда, всю жизнь карауль такую, чтоб не увели. А у самого что-то защемило в области сердца, как-будто паучок лапками поскреб, маленький такой, а лапки как из проволоки. Ванда поднялась из-за стола, пододвинула свой стул Катерине, а сама, сославшись на дела ушла в дом. Катерина грохнулась на стул, закинула одну ногу на другую и вперилась своими красивыми глазами в Дмитрия. Дмитрий не знал куда деть руки и как отвести взгляд, что-то страшное, дьявольское было в этом взгляде, а Катерина, как на зло, склонила голову на бок как любопытная собака и все пристальнее разглядывала молодого человека, ни сказав ни слова. Сашко почему-то тоже молчал. Тишину прервали родители Сашко, приехавшие на лошади с травой для телят. Сашко подскочил и кинулся открывать большие ворота, чтоб прошел воз, а Дмитрий наконец-то смог оторвать взгляд от красот Катерины. Мать Сашко, едва завидев будущую сноху сразу примолкла и сделала вид, что во дворе вообще никого нет, но гостя надо было приветить и все семейство уселось за стол. Отец сразу налил себе стакан горилки и опрокинул его двумя глотками, занюхав собственным усом, мать тоже выпила стопочку, на Катерину никто не смотрел, что Дмитрию казалось странным. Та в свою очередь стала расспрашивать Дмитрия где и как он живет, слишком ли холодная зима в Сибири, что растет на огородах, какую скотину держат жители. После горилки Дмитрий разговорился, ему даже весело стало, он шутил, приукрашивая жизнь на родной стороне, говорил, что девки у них в деревне хилые, бледные, и глянуть не на кого, что будет искать себе невесту здесь, чтоб была обязательно похожа на Катерину. Так в шутках со стороны Дмитрия и прошел ужин в семье лучшего армейского дружка. Крепко выпивший Дмитрий уже и носом клевать начал в стол, когда Ванда и Сашко утащили его на кровать. Как ушла Катерина он и не запомнил. Наклюкался парень без привычки. Среди ночи Дмитрий неожиданно проснулся, показалось, что кошка прыгнула прямо на грудь, нестерпимо хотелось пить и курить. Дмитрий, придерживая тяжелую голову руками, вышел во двор и напившись из дворового колодца ледяной воды, решил выйти на улицу и посидеть на лавке возле дома, покурить. Ночь была очень теплая и звездная, присев на лавку Дмитрий прикрыл глаза, но быстро их открыл и даже подпрыгнул на лавке от визга кошки за спиной.
- Фу ты, что за бесовщина еще?! Приеду домой заикой, разве так можно орать? Затоптав сигарету он быстро направился в дом чувствуя затылком чей-то пронзительный взгляд, который не просто пронзал, а как-будто ввинчивался в голову, в спину и чуть ниже, ноги деревенели и не хотели слушаться... Кое как Дмитрий дошел до кровати, сославшись на горилку. Голова стала тяжелой и он провалился в теплую и мягкую пустоту. Утром ночное приключение не показалось таким уж страшным как ночью. Дмитрий рассказал Сашко и Ванде про свои ощущения, Ванда потемнела лицом, а Сашко стал уверять, что кошек на хуторе море, что много и одичавших, так что ничего тут страшного нет, просто ночью все воспринимается по-другому. На этом Дмитрий и успокоился.
Весь следующий день прошел в каких-то хлопотах, до свадьбы оставалась неделя и нужно было настрогать досок для столов и лавок, так как гулять будут на улице, народу будет много, ездили в соседнюю станицу в магазин, купили рулон бязи для скатертей и так всего по мелочи. А вечером все повторилось: ужинали во дворе, Катерина сверлила глазами Дмитрия, Сашко как мог так и увивался вокруг своей невесты, которая на него даже не обращала внимания, родители и сестра наскоро поужинав ушли по своим делам. Наконец и Дмитрий решился оставить молодых и пошел на этот раз спать на сеновал, на свежевысушенную траву. Запах свежего сена обволакивал сознание, кружил мысли, а перед глазами стояла, как вросшая в пол Катерина... Так и заснул Дмитрий с Катериной перед глазами. Потом был сон: лежит он на сене, кругом темень непроглядная, а рядом кто-то тихо присел... Дмитрий стал просыпаться, а потом его как окунуло во что-то теплое, пахнущее цветами, то ли вода, то ли теплый воздух, Дмитрий стал задыхаться, махать руками, пробовал кричать, но что-то горячее и мягкое зажало ему рот и, только полностью проснувшись, он понял что это. Катерина.... Наклонившись она впилась своими пухлыми губами в губы Дмитрия и целовала, время от времени что-то шептала на чисто украинском языке, Дмитрий хорошо разобрал толь два слова: коханий, любый... Потом Катерина села рядом и громко спросила:
- Митрий, забэрешь мэнэ до сэбэ? Дмитрий не сразу уловил смысл слов Катерины, но она быстро перевела:
- Забери меня с собой в Сибирь, гарной жинкой стану, то есть хорошей женой тебе буду!
- Да я ж вроде как к другу на свадьбу-то приехал? На тебе он жениться собрался же?!
-Не люб мне Сашко! Иду за него только чтоб Ванду да родителей его позлить! Не любят они меня, отомстить хочу! Все других невест ему ищут, а он за мной вяжется. И будет за мной ходить пока не помрет, привязала я его к себе! И тебя привяжу, никуда не денешься, знаю, что люба я тебе, люба? Так бери! Два ряда пуговиц на кофте Катерины горохом разлетелись по сену, пышная грудь мячами выскочила наружу. Дмитрий потерял дар речи, лежал и смотрел на красоты Катерины боясь пошевелиться. И снова, словно туман окутал парня, он то всплывал на поверхность, то куда-то летел, то погружался в теплые волны огромной реки.... Руки Катерины рвали на нем рубаху, губы без устали ласкали лицо, губы, грудь. Девушка что-то горячо шептала в ухо, что именно Дмитрий не смог разобрать. Руки сами тянулись к смуглому крепкому телу девушки, от прикосновения к которому Дмитрия начинало трясти и бросало то в жар, то в холод. Сопротивляться ласкам не было ни сил, ни желания и Дмитрий накинулся на девушку как голодный зверь.
Солнце стало пугливо и осторожно заглядывать в щели сеновала, как-будто боялась увидеть что-то такое, что ему нельзя было видеть. Но, поднявшись повыше оно осмелело и стало нагло проникать во все щели дощатого сарая. Дмитрий подскочил и со страхом посмотрел на лежавшую рядом обнаженную девушку: Катерина лежала разбросав руки в стороны и сладко спала. Дмитрий стал трясти ее за плечо:
- Кать.... Катюша, проснись, уже утро, вдруг кто зайдет?
- И что с того? Пусть заходят! - не открывая глаз сказала Катерина, - пусть видят, что мне их Сашко и даром не нужен! Хотя.... О, вот что! Ты меня укради! - Катерина с широко открытыми глазами уселась на сене, глаза блестели как у лихорадочной больной, в них плескалась злоба и в то же время интрига.
- Как это укради? Ты что говоришь?
- А очень просто, возьми и укради у своего дружка невесту! Увези со свадьбы! Ты ж ночью мне говорил, что у тебя в деревне даже невесты нет, жениться не на ком! Вот и привези меня в свою деревню! А уж я постараюсь быть хорошей женой, еще все парни ваши будут тебе завидовать!
- Да Бог с тобой, Катюш, как я могу увести невесту лучшего друга? С ума сошла что ли? Я предателем себя чувствовать буду всю свою жизнь!
- А как спать с невестой друга значит можно? Ты ж меня между прочим девственности лишил, а как я сейчас выскочу в таком виде во двор, да как начну волосы на голове рвать, да голосить, тогда как? - и Катерина на полном серьезе вскочила с лежанки и подскочила к двери сараюшки.
- Стой, дура, ты совсем что ли с катушек слетела! Подожди, я ж не знал, что у вас с Сашко ничего еще не было, знал бы — не тронул!
- Не тронул говоришь, а почему не спросил тогда? А? Налетел как кобель на мясо, я и предупредить даже не успела! Как я теперь порченая замуж пойду, что мужу говорить буду? А? Нет, милый, давай договариваться! Либо ты меня увозишь, либо я скажу, что ты меня снасильничал!
- Кать, меня сейчас начнут искать, да и тебя тоже, давай вечером встретимся и поговорим!
- Хорошо, поговорим, но смотри, попробуй не прийти вечером на сеновал! Пожалеешь, что на свет народился! Подхватив свои юбки Катерина как растворилась за воротами. Дмитрий сидел на измятом сене и не мог понять как это все произошло. Все мысли перепутались, никакой последовательности в своих действиях парень не мог уловить. То ли колдовка эта Катерина, то ли от горилки мозги встали набекрень, ничего не понятно... Дверь тихонько скрипнула и в проеме показалась стройная фигурка Ванды. - Эээй, гость, ты проснулся? Пошли завтракать, хорошо на свежем сене спать? Трава у нас пахучая, быстро убаюкивает, давай слазь, мы уж все собрались, тебя ждем! Дмитрий завязал рубаху узлом на животе, все пуговки были выдраны с мясом, и начал спускаться. Ванда быстрым взглядом оглядела парня и потемнела лицом.
- Сними рванину... Мне отдай... Умоешься, другую рубаху одень! Дмитрий повиновался. За столом все вели себя как обычно: шутили, смеялись и лишь когда речь заходила о свадьбе все замолкали. Дмитрий автоматически бил об стол вареные яйца, чистил их и глотал практически не пережевывая, а Ванда пристально рассматривала гостя. После завтрака все пошло своим чередом, все разбрелись по своим делам, Дмитрий остался дома один. Зайдя в дом он увидел свою рубаху с уже пришитыми пуговками, заштопанную... Ванда, однако, баба шустрая. Где-то за двором шумели ребятишки, кажется собирались на местный пруд за карасями, Сашко с Вандой Поехали в соседний хутор к родственникам, чтоб пригласить тех на свадьбу, а Дмитрию была предоставлена свобода действий и он решил присоединиться к пацанам и поудить карасей. Мальчишки были только рады такому обществу, быстро нашли свободное удилище, нарыли в огороде червей, взяли садки под рыбу и отправились на пруд.
Проходя мимо Катерининой хаты Дмитрий краем глаза глянул через заплот. Катерина развешивала во дворе кипенно белые простыни и, словно почувствовав взгляд Катерина резко обернулась: черные глаза отливали кровью... Дмитрий быстро отвел глаза и сделал вид будто и не смотрел во двор к Катерине. Но не тут-то было.
-Эй, гость дорогой, а ну-ка постой, разговор будет! Катерина обтерла широкие ладони об передник, сдула с глаз прядь черных волос и направилась к калитке. Дмитрий встал как вкопанный. Он не мог понять почему, но ноги буквально приросли к земле.
- Слышь, парубок, сегодня на том же месте встречаемся и смотри, попробуй не прийти! Ох и пожалеешь, а уж о приезде сюда так тебе итак никогда не забыть, всю жизнь тот час помнить будешь! Катерина сверкнула глазами и снова там расплескалось что-то красное. Постепенно ноги стало отпускать и Дмитрий попробовал сделать шаг. Вроде передвигаться он мог, но ноги были очень тяжелыми, как в кандалах. Клев на пруду был плохой, караси и те от жары на дно позалегли, да и ребятишки собрались со всего хутора поплескаться в мутной воде. Дмитрий лег на траву и глядя на небо стал засыпать. Сквозь дрему послышались шаги, мягкие как поступь кошки перед прыжком на добычу, затем теплая ладошка легла на лоб, прошлась по глазам и губам. Жаркий шепот коснулся уха, вроде и далеко и опять же близко, но кто-то настойчиво говорил:
- Не уходи... Мой, мой... Навсегда мой! И вдруг чей-то пронзительный крик и вовсе поднял парня на ноги. Дмитрий огляделся: никого рядом нет, дети плещутся возле берега, а в ушах еще чуть шелестит чей-то шепот. Странные дела творятся на хуторе. Или со мной что не так? Дмитрий быстро собрал удочки и бегом отправился домой. Проходя мимо хаты Катерины Дмитрий прибавил шаг и почти бегом пробежал мимо калитки. Но во дворе никого не было и никто не пытался его догнать. Так бегом парень и вбежал во двор друга, Ванда отчитывающая своих мальчишек за какие-то пакости резко обернулась и впилась глазами в Дмитрия, детей как ветром со двора сдуло.
- Что случилось, гость наш, ты весь бледный, да и трясет тебя всего.... Не заболел? Может перегрелся? Ляжь в тенечек, сейчас Сашко придет. Катерина к себе позвала, что нужно гадюке не знаю...
- А ты однако не любишь будущую сноху-то? Что так? Вроде хорошая девушка, красавица каких поискать надо, а вы все от нее нос воротите. Чем не угодила то? Сашко так тает при виде невесты, других и не видит. На что взъелись? Дмитрий с ухмылкой смотрел на Ванду, а та в свою очередь растерянно смотрела на Дмитрия.
- Взъелись говоришь? Много ты знаешь? Ты видишь картинку, нарисованную твоим воображением, а мы всю жизнь живем на хуторе, огород к огороду с семьей Катерины, уж нагляделись, поверь мне! Только у Сашка глаза вдруг со лба да на задницу переехали! Не можем мы ему их открыть, влюбился в эту заразу, прилипла гадюка, присосалась пиявка озерная не оторвать, а он и рад, только глазами стреляет через двор: где там эта сука шебуршится, все выглядывает! Приворот это! И тебе, милок, драпать отсюда надо, не жди свадьбы, смывайся отсюда, пока беды не нажил! А беда так и ходит за тобой, ждет когда бдительность потеряешь, вот тогда она прыгнет тебе на хребет! Все! Не отобьешься! Беги, говорю тебе, беги! Глаза Ванды горели, лицо тоже.
- С чего ты взяла, что мне бежать надо? Друг обидится, что на свадьбу приехал, а сам смылся. Не могу я так, Ванда, сделать. Вот отгуляем свадьбу и уеду, даст Бог все утрясется! Зря ты так переживаешь! А может все ж расскажешь почему ты так боишься за меня? Или за Сашко? А? Ванда потупила глаза: хорошо.... расскажу! Слушай....
Красавица Ганка была пятым ребенком в семье самых зажиточных казаков в соседней от хутора Малиновки станице Вишневой, четверо сыновей и одна дочка. Девочка родилась маленькой, недоношенной, все семейство вилось вокруг, чтоб только долгожданная дочка выжила. Четверо сыновей были уже взрослыми, старшему минуло 20 лет, когда в семье появилась дочка, мать стеснялась своей беременности и всячески скрывала от детей свой живот, затягивая его всеми подручными средствами, но шило в мешке не утаить и, однажды вернувшись домой с полей, сыновья были удивлены приплоду. Может потому и была девочка хилой, что постоянно была в затянутом состоянии. Дочка выжила, но росла хилой, болезненной и бледной как картофельный росток. Родители в дочке души не чаяли, рядили как куклу, отказа дочке не было ни в чем, а четыре брата во все глаза охраняли любимую сестренку. Семья жила тем, что разводила скот и птицу, выращивали поля с подсолнечником и рапсом, вели свою торговлю. В город возилось все: мясо, молоко, масло... Рабочая сила была наемной и как и было в давние времена плохо оплачиваемой. Отец Ганки был человеком жестоким, за малую провинность мог и убить, никто в те времена и не искал пропавших работников. Чернь пропадала бесследно, на их место приходили другие не шибко заботясь куда делись предшественники. Рта открывать ни кому не было дозволено. Жили в дощатых сараях и зимой и летом, радовались каждому куску брошенному хозяином. Сыновья строго приглядывали за работниками и, за любую провинность могли в прямом смысле спустить шкуру. Мать Ганки славилась как местная гадалка и предсказательница, умела наводить порчи и привороты, многие откровенно побаивались пышнотелую казачку у которой глаза явно отливали кровью... Бывало пройдет мимо, что-то шепнет и человек в муках загибается. Но и лечить могла тоже. Заговаривала детям грыжи, лечила испуг, а если кто не угождал могла извести под чистую все семейство. Отец Ганки как-то решил сходить налево, уж и неизвестно по любви или так, попакостить, но жена прознала про соперницу и в скором времени ни от соперницы, ни от дитя, которое как поговаривали в станице она прижила от Ганкиного отца, и следа не осталось: выгорела вместе с домом. Никто и разбираться не стал с этим случаем. Все боялись даже говорить об этом вслух. Жить и кушать хотелось всем. Ганка же выросла, как говорили родители ни рыба, ни мясо. Всех ей было жалко, родителей она откровенно побаивалась, братьев сторонилась. Подруг у девочки не было и она часами мыкалась по двору увязываясь за работниками и предлагая им свою никчемную помощь. Работники в свою очередь боясь гнева хозяев отказывали малолетней хозяйской дочке даже в разговорах.
Так Ганка перешагнула 15-летний возраст и вдруг начала округляться. Родители решили, что наконец-то дочка стала входить в тело, но.... оказалось, что у дочки растет только живот.... В семействе начался переполох. Братьям досталось от отца за плохой догляд за сестрой, матери за воспитание и только отец считал себя правым. Сама Ганка на вопрос кто отец байстрюка только плакала и молчала. Отец пытался бить вожжами, мать подходила с уговорами, ничего не помогло. Решили пойти на хитрость и проследить за Ганкой. Братья по очереди шпионили за сестрой и к концу недели Ганка прокололась. Ночью, когда, как думала Ганка, все уже спали, она потихонечку вылезла в окошко и бегом на конюшню, а следом, как тать, старший брат. Так и застал братец любимую сестренку в объятьях недавно прибившегося беглого катаржанина Адама. Что было дальше трудно описать. Ганка оказалась взаперти до самых родов, след Адама так и оборвался в той конюшне, где Ганка последний раз виделась со своим возлюбленным. Семья прикрыла стыд тем, что ребенок рожденный весенним солнечным днем исчез также как и его отец прошедшей зимой. Ганка билась в конвульсиях уговаривая мать, чтоб оставила сына ей, но та была непреклонна, завернув новорожденного в тряпицу мать быстро вышла из горницы. Через месяц чуть оправившуюся после родов дочку стали выпускать на свет божий. В станице все говорили, что Ганка тяжело больна, потому ее и не видно, все этому верили, так как и в самом деле девушка всегда выглядела хилой. И когда Ганка стала появляться на улице все решили, что вроде как пошла на поправку хозяйская дочь. А кто догадывался в чем было дело старались помалкивать. Несколько раз Ганка пыталась заговорить с матерью о своем ребенке, валялась в ногах, билась в истериках, но так ничего и не узнала. Злая женщина в лучшем случае просто выставляла непутевую дочку за дверь, а в худшем снимала вожжи с гвоздя и била некогда любимую дочурку чуть не до смерти. После таких визитов к матери Ганка неделями отлеживалась в своей комнатке в полуживом состоянии. Время текло как вода в реке и через 10 лет не стало того хозяйства и той жизни. Революция, прокатившаяся по России зацепила и Украину. Семью Ганки никто не раскулачивал, просто стали создаваться колхозы и все хозяйство, которое на тот момент было в семье стало вдруг колхозным достоянием. Во дворе осталась одна корова и лошадь, которую из-за старости в колхоз не взяли, а оставили для работы по двору. И на том советской власти спасибо. Отец был зол на введенные новшества, мать пыталась с помощью черной магии извести советскую власть, но та не поддалась колдовству. От непутевой дочки в семье пользы никакой не было, ходила как старуха по двору, копалась в огороде, за ворота ни ногой, как помешанная. Лишний рот родителям не был нужен. Сыновья давно жили своей жизнью, разъехавшись по соседним хуторам, уже и детей своих имели и вроде уж никто не приглядывал за полоумной сестрицей, а она из дому ни ногой. На 26-году приехал в станицу из соседнего хутора пожилой казак, который уже 2 года как овдовел, детей у него не было, хозяйство тоже не велико, вот и решил он посвататься к Ганке. Прознал он о полоумной дочке бывшего багатея давно, но все как-то не решался посвататься, но из местных никто не шел за него замуж так как знали что мужик был жадный и жестокий. Да и на хуторе поговаривали, что жинка его не своей смертью умерла, извел муж. Родители Ганки даже обрадовались такому повороту событий и быстро собрав дочке приданное выставили за ворота. На удивление всей станице Ганка даже не перечила, быстро похватав свои пожитки она сама бегом рванула со двора. Так Ганка оказалась в Малиновке в доме у Филиппа. Не прошло и года как хозяйство Филиппа и Ганки стало увеличиваться: во дворе не только коза блеяла, а замычала коровка, загоготали гуси , закрякали утки и закукарекал петух. Ганка оказалась образцовой хозяйкой, любящей свой дом и подворье. В доме пахло наваристым борщем, пампушками и пирогами. Сама молодая жена расцвела, похорошела, поправилась. Вобщем из бесцветной полоумной девицы превратилась в красивую женщину с вполне разумным взглядом. Стала не боясь выходить на улицу, общаться с местными казачками и даже выходила вечерами полузгать семечки на завалинке с соседкой. Филипп поначалу боялся даже тронуть дурочку, чтоб беды не нажить, ну делает по хозяйству работу и ладно, все не самому, но потом увидел перемены в жене и стал одаривать ласками да добрым словом. Хотел схитрить да и не заметил как и в самом деле полюбил бестолковую жену. Ганка в свою очередь тоже стала приглядываться к ласковому мужу и в конце концов оба оказались в одной постели. А дальше все пошло как в любой «молодой» семье: супруги все делали вместе, уступали друг другу в чем-то, спорили, но все заканчивалось опять же в постели. У Ганки открылся удивительный талант сглаживать углы, Филиппу это нравилось. Бывшую жинку он часто поколачивал за ее поперечность и скандальный характер, а на Ганку не за что было руку поднимать, разве что по голове погладить. Не успели супруги обжиться и насладиться семейным счастьем как у них родилась дочка Катеринка. И Филипп и Ганка были на седьмом небе от счастья, девочка росла здоровая, красивая, смышленая.
Когда девочке исполнилось пять лет на хутор приехал на лошади дед, отец Ганки, чтоб позвать дочку к умирающей матери, та якобы хочет покаяться в своем грехе. Ганка, зная про тот грех, быстро собралась вместе с дочкой в дорогу. У Филиппа в душе что-то шевельнулось, какой-то липкий страх прошел по позвоночнику сверху вниз, не хотелось отпускать дочку к умирающей бабке, но Ганка настояла на этой поездке. Вся беда заключалась в том, что мать Ганки славилась в тех местах ведьмой. Одни ее откровенно побаивались и обходили стороной, другие наоборот ехали в соседнюю станицу чтоб навести порчу на соперницу, извести постылого мужа, а так же вывести скотину со двора у зажиточных соседей. Иногда просили полечить маленьких детей, что старуха делала очень редко и без особой охоты. В итоге ведьма оставила в своем арсенале только недобрые дела, которые у нее получались лучше всего. По дороге в станицу отец рассказал дочери, что мать мается уже неделю, кого только в дом к себе не зовет, никто не заходит, все боятся ее.
- И ты, дочка, не подходи близко... Ремесло свое хочет передать кому-нибудь, колдовское, грязное и грешное. Не подходи как бы не подзывала, шептать будет, чтоб только поближе подошла... Руки не подавай... Ох и долго ж помирать будет.
- Тятька, она ж хочет в грехе покаяться, может про Адамку что расскажет, да про сына моего, где-то же они есть, куда-то ж делись? Вы ж столько лет все молчите, а моя душа только сейчас оживать начала, когда дочка у меня родилась...
-Не скажет она тебе про Адамку ничего, хоть и знает. Сам тебе расскажу когда помрет, пока не могу, уж не серчай, бедолага ты моя, я с собой этот грех в могилу не потащу, а сейчас не могу сию тайну открыть, не поймешь, не простишь... К матке только не подойди, издалека ее слухай. Гадкая мать твоя, всю жизнь ей прислуживал, боялся чар ее, извести могла в два счета. Много чего она понатворила, оттого и мается теперь, помереть не может. Ганка вспомнила как люди шли к ее матери якобы на лечение, в основном бабы, долго шушукались в избе, убегали пряча в подолах наговоренные травы, воду, еду. Темными ночами мать куда-то ходила сама, потом лежала больная на постели днями на пролет, восстанавливала силы. Ганку она в свои дела не посвящала, девочка никогда не интересовалась делами матери, да и данных для обучения колдовскому ремеслу у девочки не было. Вскоре показалась родная станица. У Ганки защемило сердце: она как вышла замуж, ни разу не была в родном доме. Некогда большой дом показался Ганке каким-то убогим, неухоженным. Трава во дворе стояла в рост человека, никому до нее не было дела. Хозяйство давно уж не велось, родителям стало тяжко держать скотину и птицу, да и огород стал намного меньше. Еще издали Ганка заметила, что в доме нет трубы, но ничего не стала спрашивать у отца, решив, что в доме решили переложить печь. Но зайдя домой Ганка обомлела увидев, что в материной комнате нет и потолка.
-Тять, что тут у вас произошло, где потолок, небо светится?
-А как ты, дочка, думаешь ведьма умирать будет? Дом бы разбирать не пришлось! По старым поверьям разбирают печь, крышу и потолок, да и то еще не известно поможет ли ей это... Мать лежала на кровати как тряпичная кукла разбросав руки и ноги в разные стороны. В вымученном восковом лице не было ни кровинки, черные глаза сверкали страшным огнем и, как и когда-то давно, Ганка увидела в них красный кровавый отлив... Покрепче прижав к себе ребенка Ганка встала напротив кровати и молча смотрела на мать. Старуха открыла беззубый рот и что-то прошамкала. Помня наказ отца Ганка поостереглась подходить к матери, а та в свою очередь тянула к ней руки, плакала, взялась сначала умолять подойти к ней, потом начала проклинать непутевую дочку за непослушание. Сколько не просила Ганка рассказать про Адамку, старуха так и не обмолвилась ни словом. В такой маяте прошло 3 дня. Старуха не умирала, стонала, кричала, билась в конвульсиях. Соседки шушукались и с любопытством заглядывали через забор. На четвертый день бабка притихла. Лежала с закрытыми глазами и почти не дышала. В какой-то момент она открыла глаза и попросила у Ганки холодной колодезной воды. Пока дочка спала Ганка ухватила ведра и коромысло и побежала к колодцу. Набрав воды так же бегом пустилась обратно. Подбегая к дому Ганка услышала утробный вой в доме, звук был такой, что у молодой женщины поднялись дыбом волосы на голове, побросав ведра она вбежала в комнату и обомлела: мать лежала на кровати крепко прижав к себе маленькую Катерину..... Ганка еле вырвала дочку из рук уже мертвой матери, развернув к себе девочку она отшатнулась: в черных глазах малышки плескалась кровь...
Сразу после похорон Ганка отправилась домой. Отец долго пытал ее, не подходила ли она к матери, слишком уж странно вела себя дочка, все больше молчала и плакала. Ганка побоялась признаться, что прокараулила свою дочь... Филиппу она тоже словом не обмолвилась о том что приключилось, все надеялась, что может быть не успела мать передать Катюшке свой «дар». Но печалиться и думать долго не пришлось, рано утром 22 июня все проснулись от страшного грохота. Подумав что надвигается гроза Ганка выскочила на улицу снять белье, развешанное с вечера и увидев совершенно ясное небо опешила. Гул и раскаты доносились со стороны Киева. Через некоторое время все стихло и народ успокоился, однако не надолго, днем из соседней станицы приехали к соседям гости, вернее родственники по делам и сообщили, что началась война.
После обеда опять все загремело, но теперь вдалеке видно было, что летят самолеты. Весь хутор высыпал на улицу, люди галдели кто во что горазд, никто толком ничего не знал, а чтобы узнать что-то, нужно было ехать в станицу Вишневую. Филипп запряг коня и с двумя соседскими мужиками поехал «за информацией». Вернулись поздно, все понурые, и кони, и люди... Большой информацией разжиться не удалось, но одно все ж было понятно: немец не так уж и далеко, и, возможно, скоро придется встречать «освободителя». Кто-то откровенно радовался приходу немцев, а кто-то боялся неизвестности. Некоторые бабы начали подбеливать свои мазанки, чтоб освободителям понравился порядок в их доме, бегали от дома к дому, хвалились новыми вышитыми рушниками, на которых будут выносить хлеб-соль победителям. Русских на хуторе было всего три семьи, с ними сразу же перестали общаться, а те в свою очередь не выходили из своих домов, почувствовав себя вдруг лишними. Ганка, по своему характеру добрый и отзывчивый человек, не понимала, почему три семьи на хуторе вдруг стали изгоями? Вроде все жили дружно, ходили друг к другу в гости и вдруг на тебе, нельзя с ними даже разговаривать! Филипп тоже замолчал, он и раньше не отличался разговорчивостью, а тут совсем замолк. В тягучем ожидании потянулись дни...
О том, что немцы уже заняли Киев, в Малиновке узнали не скоро, хутор находился далеко от дороги, так же как и станица Вишневая и тяжелая техника прогрохотала вдалеке, никого не побеспокоив. Зато из Киева в один из солнечных дней приехали на машине двое военных начальников и несколько солдат, с ними в странной черной форме с серыми отворотами мужик, который переводил чужеземную речь и называл себя полицаем. Суть их приезда заключалась в том, что армии нужен провиант и люди среди местного населения, готовые служить Великому Рейху. Было обещано вознаграждение, если кто сдаст коммунистов и евреев. Как назло в Малиновке таких не было. Все были простыми крестьянами, даже русские. Но сотрудничать с немцами вызвались многие, как молодые парни, так и мужики в годах. За обещанный паек и денежное вознаграждение даже Филипп покидал в котомку кой какие вещички и отправился на службу в Киев. Три месяца Ганка не слышала ничего о муже.
Однажды ночью кто-то тихо поскребся в окошко. Ганка подскочила и кинулась к двери, на пороге появился Филипп весь исхудавший и какой-то смурной. На вопросы жены что случилось, почему он молчит, Филипп опять же отмалчивался. Единственно о чем попросил, это чтоб ни словом не обмолвилась на хуторе, что он дома. Покорная жена замолчала. Двое суток Филипп глушил горилку и плакал, потом его как прорвало. Оказывается в Киеве начались массовые расстрелы евреев. Филипп удивлялся тому, что люди сдавали немцам своих соседей, снох, зятьев, друзей и близких. Люди стали бояться друг друга. Тех кто как-то покрывал евреев, также арестовывали и вывозили за город. Филипп в силу своего возраста старался отлынить от таких дел, но другие стали намекать, что он тоже сочувствует евреям и грозились сдать как пособника. Филиппа отправили в свой хутор наводить порядки, вроде как старостой он тут должен быть. На днях должны прислать еще двоих или троих полицаев, так как скоро нужно будет собирать провиант для немецкой армии. Вобщем придется заниматься грабежом своих же сельчан. Через несколько дней на хуторе появились полицаи, в серой форме, с белыми повязками на рукавах они шли по пыльной дороге ведя за собой лошадей и подводы. Было их пять человек и все сразу направились к дому Ганки и Филиппа. Когда полицаи вошли во двор, Ганку как холодной водой окатили: среди них были два ее старших брата Натан и Гурий...
- Что, сеструха, глаза пучишь? Встречай родственников, стол накрывай! Порядок у вас будем наводить, а то живете здесь как отшельники, ни русских, ни немцев, вроде как и войны у вас нет! Ганка молча пошла накрывать стол. Братьев она своих боялась еще с юности, когда забрюхатила от Адама. Как ей помнилось, именно Гурий с Натаном поймали ее на конюшне с возлюбленным и разлучили. Только они и могли сказать куда подевался Адам, но они никогда не говорили ей об этом. Напившись горилки и наевшись от пуза братья начали гоготать и строить планы на завтрашний день. Для армии нужно мясо, овощи, хлеб, и, так как дело идет к осени, то надо делать в каждом хозяйстве ревизию: у кого что осталось из прошлогодних запасов все забрать и учесть сколько и чего собрать к зиме. Хуторяне, уже поняв что к чему метались от избы к избе, обговаривая что и куда можно спрятать, чтоб самим с голоду не помереть за зиму. На другой день собрали весь народ возле хуторской школы и Филипп объяснил народу цель их визита. Люди возмутились, но узнав что у них ничего не просят, а ставят перед фактом, все примолкли. Для начала вроде как их не грабили, просто с каждого двора требовалось собрать определенное количество яиц, муки, крупы, какая есть, мясо, овощи... Народ перечить побаивался и косясь на винтовки к подводам потянулись хуторяне с корзинками, ведрами и мешками. Полицаи записывали дань в тетрадку. К вечеру нагрузив подводы все, кроме Филиппа, уехали в Киев. Филипп вновь закрылся в доме и начал пить горькую.... Филипп, сказать к слову, будучи старостой на хуторе, не зверствовал, как старосты на других хуторах, и вовсе не потому, что боялся, просто с возрастом у него проснулась совесть. С тех пор, как он взял в жены молодую Ганку, он стал мягче, может действительно полюбил полоумную девицу и стал жалеть ее, может что-то изменилось в нем после смерти первой жены, над которой он нещадно издевался.
Осенью понаехало солдат и полицаев целый хутор, снова начались поборы. Особо зверствовали Ганкины братья Натан с Гурием, они почему-то считали себя хозяевами в Малиновском хуторе, возможно потому, что здесь жила сестра замужем за старостой.
Однажды вечером после очередного грабежа братья засиделись за бутылем горилки в доме Филиппа и Ганки. Ганка как всегда молча подносила снедь пьяным, расслабившимся братьям, Филипп уже свалился на кровать. Гурию вдруг приспичило «до ветру» и он, покачиваясь, двинулся на двор. Прошло прилично времени, уже и Натан клевал носом в чашку с капустой, Ганка решила пойти глянуть что там с Гурием случилось. На заднем дворе послышался плачь и возня, Ганка тихонько прокралась к овину и увидела как брат завалил в сено молодую соседку Ванду, девица была на выданье и хороша собой. Ванда как могла сопротивлялась, а Гурий зажимал ей рот и требовал быть покорной, так как помочь девушке некому. Что в этот момент двигало Ганкой она и сама не поняла, но, схватив вилы она перепрыгнула через заплот и что было сил ударила брата... Гурий обмяк, а Ванда вывернулась и бегом метнулась в свою хату. Ганка обмерла от страха того что она совершила и стояла столбом возле тела брата. Сколько б она так стояла неизвестно, только брат вдруг застонал и начал подниматься, тут где прыть взялась и у Ганки, тем же курсом через заплот она прибежала к себе домой. Натан уже совсем уснул в чашке, будить его не было смысла, а через несколько минут явился Гурий. Вилы попали в плечо, кровь пропитала рубаху и пиджак, но к счастью Ганки, Гурий не видел кто его так ударил. С матами и воплями брат разделся и велел Ганке обработать рану, рана оказалась неглубокой, всего два зуба вскользь прошлись по крепкому плечу Гурия. Брат всю ночь кричал, что найдет гада утром и пристрелит, но к утру вымотался и уснул, а когда проснулся то уже некогда было искать ночного хулигана и братья уехали из хутора.
Филипп с каждым днем становился все задумчивей, сидел на крыльце и смалил самосад часами. После очередной «командировки» в оккупированный Киев Филипп приехал и вовсе сам не свой. Ганка пыталась расспросить мужа что там и как, тот сначала отмалчивался, потом и вовсе вышел вечером во двор и пропал. Утром Ганка пошла доить корову и наткнулась на Филиппа... Муж висел под навесом. Ганка так и не узнналаа истинной причины самоубийства мужа. После похорон Филиппа Ганка отказалась принимать братьев в своем доме, стала закрываться от людей, жила с дочкой Катериной обособленно.
Зимним вечером кто-то громко стукнул в в окно, Ганка как раз укладывала Катюшу спать, что-то холодное пробежало по спине от страха. Ганка отворила дверь, на пороге стоял худой, изможденный отец.
-Тятя, что с вами, вы как тут, как пришли? Пешком что ли?
-Пешком пришел я к тебе, Ганна... Последняя лошаденка издохла... Одному тяжело дочка, болею я... Вот подумал, может простишь ты меня, Ганна, грех на мне большой, да и правду тебе рассказать время пришло, братья, сволочи, не скажут тебе ничего, мать скрыла правду, а я не могу... Ест она меня изнутри.
Ганка впервые услышала свое имя в другом виде, в более солидном так сказать. Никогда ее никто в семье так не называл, разве что давно Адам так звал: Ганна... Ганнушка...
...Тогда, давно, когда обнаружился грех Ганки, все семейство взбунтовалось: кто ж такой смелый нашелся да хозяйскую дочку обрюхатил. Грешник нашелся быстро, Ганка сама и привела к нему в конюшню двух старших братьев. Побег не удался. Но что было потом знала вся мужская часть семьи, Ганка же была в полном неведении... Младшие братья Пров и Андрей отказались наотрез принимать участи в казни Адама, а вот старшие потрудились на славу. Утром, когда отец вошел в конюшню, то увидел нечто издалека похожее на человеческое тело, в углу валялась куча окровавленного тряпья вперемежку с костями и мясом. Пьяные Натан и Гурий спали на соломе. Отец и сам не был человеком мягкосердным, но чтобы сыны перещеголяли родного отца такого даже он не ожидал. Растолкав сыновей отец велел быстро, до прихода работников все на конюшне убрать, а то, что осталось от конюха срочно зарыть с другой стороны конюшни. Но на этом ужас не закончился, рассказав что натворили сыны своей жене, матери Ганки, отец подавился слюнями услышав что натворила она. Приняв роды у дочки женщина унесла ребенка из комнаты и крепко заперла за собой дверь. Отец не задумался над действиями жены-ведьмы, так как где-то в глубине души побаивался ее, а та, сняв с плиты ведро с кипятком, вытряхнула туда маленькое тельце своего новорожденного внука... Отца и сына зарыли в одной яме. Пожилого мужчину всю жизнь мучила совесть за содеянное, он уже и Ганку жалел, ведь красавица и умница дочка превратилась в полоумную рохлю, которой что скажешь, то она и делает, но открыть столь страшную тайну отец боялся: вдруг дочка совсем свихнется и сынам наказал молчать. Ганка слушала рассказ отца и горькие слезы горохом катились по лицу, падали на грудь и на пол.
-Тятя, я жила надеждой, что сын мой где-то воспитывается, может крестьянам отдали его... может цыганам хоть... я так надеялась, что сынок мой жив, что я увижу когда-нибудь его, про Адама я догадывалась, что живым вы его не оставите, а вот сын... За что младенцу такая смерть, что он вам сделал? Я, я во всем виновата была, а не сын мой! Звери вы, звери... Еще сюда лезут, столы им накрывай, холуи немецкие! Филиппа извели... На девок деревенских прыгают, ненасытные, мало что над своими женами измываются, так еще и чужих им подавай! Где хоть закопали моих мужчин скажешь, аль тоже не ведаешь?
- Ведаю... За конюшней и зарыли братья. Я сливу там посадил, помнишь, еще тебя с собой брал, садить ее ты мне помогала. Хотел чтоб ты, хоть и не знала, но все ж побыла на могилке той... Плоды крупные родятся, да в рот не взять — горькие... Вместе их схоронили, оба там...
-А где Пров с Андреем сейчас?
- Партизанят Пров с Андреем... не пошли они в услужники к немцам, ко мне никто давно из них не приезжает, чужд я им, ненавидят... Может после казни Адамки и ненавидят... Только я указа убивать его и младенца не давал, мать распоряжалась... Сама ж знаешь какая она была, так и не призналась ведьма ведь тебе сама, мне оставила свой долг. Как еще умерла-то с таким грехом, не должна была сама умереть, я уж и кол осиновый заточил, только как это исполнить не знал, никогда я людей не убивал, Бог знает это... Не пойму как она померла сама-то... Ты точно не подходила к ней? Ганка зашлась слезами навзрыд и рассказала отцу правду.
-Тятя, Катюшка подошла... Я за водой на колодец ходила, мама отправила, а Катюшка еще спала, я и побёгла до колодца-то. А когда вернулась Катюшка рядом с ней лежала, а мама уже мертвая была.
- Долго дочка молчала-то?
- Да пока маму не схоронили ни слова не сказала, на четвертый день только заговорила, наверное испужалась...
- Да нет, не испужалась, у ведьм так талант передается, три дня приживается в другом теле. Вот беда-то тебе, Ганна... Я не увижу ничего этого, а тебе с этим теперь жить. Люди проклинать будут тебя за дочку.
Недолго прожил отец у Ганки, до весны не дотянул, перестал совсем есть, потихоньку раздавал продукты побирушкам из города, за так отдавал, хотя за пять картошек можно было выменять обручальное кольцо, а за пять яиц — серьги с бриллиантиком... Умер тихо, не проснулся и все тут. Приехали Натан с Гурием, позверствовали на хуторе, забрали отца и уехали. Где схоронили тятьку Ганке не сказали.
Так и дальше жизнь пошла своим чередом: весной засадили огороды тем что осталось от грабежей полицайских. Немчура оказалась прожорливей саранчи, да и перебежчики под эту лавочку будь здоров как косили, как приезжали за данью гуляли до рыготни и поноса, немцы вели себя куда скромнее. Деревенские девки прятались по погребам и овинам от разгулявшихся молодчиков. Не единожды Ганка прятала у себя соседскую девушку Ванду и ее подруг. У Ганки никто не искал их. Но как бы там ни было, а немцы начали отступать. Русские войска перешли в наступление, а грабежи участились с удвоенной силой: предатели и полицаи забирали все ценное у людей и возами вывозили в соседнюю станицу, по хутору пошли слухи, что все перебежчики собрались в Германию с немцами, боятся здесь оставаться, свои же перестреляют. Хутор притих в ожидании. Но и на этот раз армия прошла мимо, не стала заворачивать в хутор, видимо немцы сочли ненужным тратить время на маленькое поселение и просто прошли мимо. Доходили слухи, что расстреливали людей целыми деревнями, для чего это делали немцы никто не понимал, только благодарили Бога, что их эта участь миновала. Так и дожили до конца войны.
Только Ганка вздохнула свободно: братья без вести пропали, может в Германию отправились, может свои и поубивали их, пропали даже те, которые партизанили, но тут началась другая беда...
Окотилась кошка. Ганка кипятила во дворе на печи белье, Катюша крутилась рядом, в какой момент девочка убежала в дом Ганка и не заметила. Занимаясь своими делами она очнулась в тот момент, когда кошка с истошным криком стала прыгать на горячую печь и лезть в бак с бельем, Катерина стояла рядом и заливалась смехом. Ничего не понимающая Ганка схватила кошку и дочку и унесла обеих в дом и заперла там. Только доставая белье Ганка поняла в чем дело: среди простыней лежали котята... Ганке стало плохо, Ванда, увидевшая такую картину, взялась отливать соседку-спасительтницу холодной водой. Едва оправившись от шока Ганка начала проводить разъяснительную работу с дочерью, но та только улыбалась дьявольской улыбкой и сверкала черными глазами. Через несколько дней Ганка нашла кошку повешенной на заборе и опять Ванде пришлось отливать соседку. Дальше так и пошло: соседи стали жаловаться, что пропадают животные, то кот придет с гулянья без глаза, то кошка с отрубленным хвостом, то поросенок без уха... Дети стали сторониться Катюши, своих питомцев прятали как могли. Потом у Катерины проснулись другие таланты, она стала ночами ходить в лес и таскать в дом какие-то травы, от которых у Ганки появлялась одышка и болела голова. Когда Катерина уходила в лес Ганка не понимала, ни с того, ни с сего она просто падала и засыпала, а малолетняя дочь в это время занималась своими делами.
Время шло, Катерина подрастала, превращалась в девушку и развлечения у нее стали уже другими. Если кто не нравился Катерине, она изводила всю семью, молодые ругались, расходились, мужики спивались и колотили жен, скотина у неугодивших Катерине дохла на ходу или же не возвращалась вечером с пастбища. Катерину прям тянуло в гости в семьи, где мир и покой. Юная ведьмачка могла просто прийти в дом и посидеть в углу ни с кем не разговаривая, но после ее ухода ветер начинал гулять по дому, животные ревели, дети не спали, посуда сама по себе падала и билась. Одного взгляда хватало чтобы в огороде посох весь урожай или ни с того ни с сего полыхнула чья-то хата. Ведьмачку стали откровенно бояться. Но если кто нравился Катюше, то там было все тихо и гладко. Вот соседи не жаловались, Сашко всегда играл с Катей, Ванда, помня доброту Ганки, тоже старалась угодить ее дочери, родители правда избегали встреч с девочкой, да заодно и с Ганкой. Так и выросла Катерина. Вот и Сашко отслужил и вернулся, а через месяц прям и заявил, что жениться на красавице-соседке. Не смотря на то, что семьи не конфликтовали, родители начали уговаривать сына выбросить эту идею из головы, пытались отправить его в Киев на работу, вроде как нечего сидеть на хуторе, в городе больше возможностей. Но сын как иголок наелся, ничего слышать даже не хотел. И, что самое интересное, он не один хотел жениться на красавице Катерине, в нее влюблялись все поголовно, стоило глянуть в бездонные глаза красавице, мужчина пропадал, будь он холост или женат, без разницы. Ганна уже ездила к другой колдунье узнать как все это прекратить, но та только руками развела:
- Замуж пусть идет, может тишина и наступит когда сама матерью станет, но соперниц изводить будет, лучше пусть никто в ее семью не суется! Мать твоя сильная колдовка была и лечила за раз, и изводила так же! Помню как все ее боялись и платили за покой кто чем мог. Кровожадная была баба, вот и Катерина такой будет. Как же ты не доглядела-то дитятко свое? Растяпа ты, Ганка, как есть ррастяпа!
С тем Ганка и вернулась назад.
Ванда тихо выдохнула:
-Вот и ты теперь все знаешь... Сашко слушать ничего не хочет, злится когда начинаем ему глаза открывать. Пропадет он с ней, да и ты пропадешь. Даже и не скажу что теперь делать-то будем? С одной стороны вроде как и хорошо, что ты с ней любишься, а с другой стороны... колдовка. Одному Богу известно что она с парнями делает, что они так по ней сохнут. Ну, красивая она, а больше то что? Слава вперед нее бежит, как телега вперед кобылы, все соседние станицы знают про беду малиновскую, окольную дорогу мимо нашего хутора проложили, чтоб нечаянно не встретиться с этим исчадием. Ох, Митрий, жаль тебя. Может все ж беги ты отсюда, а? Сашко не помочь уже, а ты еще может вывернешься из змеинных объятий?
Дмитрий слушал Ванду молча, не знал что и сказать. Молодой сибиряк мало верил в такие вещи, поэтому многое списывал на стечение обстоятельств, хотя бы тот же падеж скота, беспричинные пожары, одноглазые коты... И в то же время хотелось бежать куда очи смотрят? Но как теперь прожить без нее, без Катюши? Нет без нее жизни! Как наступить на горло этой лебединой песне?
Вечером Дмитрий как и обычно направился на сеновал, заранее зная, что ночью явится Катерина. Но в эту ночь Катерины не было и в следующую, и последующую тоже. Дмитрий даже успокаиваться начал, вроде как на душе стало легче и светлее, ведь свадьба уж не за горами, считанные дни остались. Но рано обрадовался парень, в ночь перед свадьбой Катерина явилась на сеновал под самое утро и нырнула под покрывало к Дмитрию. Молодой человек как мог так и сопротивлялся жарким поцелуям и ласкам красавицы, да кто ж устоит перед таким жаром и пылом, сдался парень на волю чужой невесты. И снова все поплыло куда-то далеко, в ушах появился тихий свист, глаза покрыла пелена, от запаха каких-то трав останавливалось дыхание, желание владеть этой женщиной было настолько сильным, что Дмитрий как-будто куда-то проваливался, потом всплывал, что-то сладкое и липкое покрывало его голову, воздух тянулся как пахучий кисель, потом теплый ветерок все обдувал, голова прояснялась и он видел перед собой белое, крепкое тело Катерины, пышную грудь, розовые соски и бездонные черные глаза. Потом снова свист в ушах, пелена перед глазами, запах трав....
Из полукоматозного состояния Дмитрий вышел в одну секунду: в сарае раздался выстрел... Дмитрий вскочил с сена, огляделся: Катерины рядом не было, зато в пяти метрах от него стоял Сашко с ружьем в руках. Даже в полутемном сарае было видно насколько у Сашка было бледное лицо, в одну минуту в сарай вбежали Ванда и мать Сашка. Все что-то кричали, махали руками, показывали пальцем на Дмитрия, а Дмитрий никак не мог стряхнуть с головы дурман и противный свист. Когда он потихоньку стал приходить в себя, то обнаружил, что совершенно голый стоит посреди сеновала. Что это было он не мог понять: то ли сон, то ли явь, но Сашко уже сидел на чурке, обхватив голову руками, а Ванда пыталась одеть Дмитрия. Мать тихо плакала в углу.
Положение становилось безвыходным, надо было что-то решать. Голова соображала плохо, зато руки и ноги бодрствовали: вернувшись в дом и побросав нехитрые пожитки в рюкзак Дмитрий выскользнул ужом в открытое окно и огородами, скрываясь от всех побежал к дороге. Пешком, бегом, практически наугад он так и добрался до Киева. На вокзале купив билет на поезд Дмитрий обежал несколько неподалеку стоявших магазинов, купил одинаковые платки матери и Анютке, и стал дожидаться поезда. Голова вроде снова заработала, куда-то пропали запахи, которые окружали Дмитрия в последние дни и мир расцвел другими красками, вроде как светлее стал, да и дышалось гораздо легче. Мысль о том, что сегодня свадьба Катерины и Сашко стала отдаляться, таять, как утренний туман. Сев в поезд Дмитрий успокоился окончательно. Все, что с ним случилось теперь казалось страшным сном и было ощущение, что это все было вовсе не с ним, а как в каком-то кино.
… В Малиновке с утра началась суета. С вечера расставленные во дворе столы заполнялись едой и закусками, белые накрахмаленные скатерти шевелил теплый ветерок, то и дело края поднимались и падали на стол... Родители жениха были темнее тучи, сестра с красным глазами что-то крошила на кухне. То, что лучший друг жениха не кажется на глаза ни кого не удивило: после такого не грех и вообще смыться. К обеду ко двору начали подтягиваться гости, встречала всех все та же Ванда, мать слегла... болела и кружилась голова, отец молча курил трубку, Сашко пил горилку. Все вроде при деле. Про сибирского гостя все молчали. Однако подошло время всем выйти к гостям и родители нацепив на лица улыбки пошли за стол, не пошел только сам жених. Пьяный Сашко что-то мычал, ругался матом и требовал Дмитрия на разговор. Ванда обежала все закоулки в доме и во дворе и пришла к выводу, что гость все ж сбежал, о чем и рассказала брату. Гости долго ждали когда жених пойдет за невестой, добрая мужская половина уж и под стол готова была свалиться, а ни жениха, ни невесты так за столом и не было. Подвыпившие гости уже и горько начали кричать не существующим молодоженам и просто звать как на новый год деда Мороза и Снегурочку, все пусто... Нет новобрачных... Калитка открылась далеко после обеда, Ганна ввела разряженную Катерину во двор к жениху. Все захлопали в ладоши, разумеется кроме родителей жениха. Теперь все начали звать жениха, шум поднялся на весь хутор. Веселые гости потащили невесту с матерью к столу, кто-то кинулся в избу за женихом, чтоб комплект сложился, но Сашко сам, покачиваясь вышел на крыльцо. В руках он держал ружье... Во дворе воцарилась тишина, такая длинная и звенящая, казалось даже мухи жужжать перестали.
- Что, сама явилась, сука? Не пришли за тобой, так ты сама приползла, змеища? А ну пошла вон со двора, пристрелю тварь такую, змею гремучую! - Сашко на полном серьезе вскинул ружье. Катерина ухмыльнулась, сверкнув глазами, но с места не сдвинулась, она шарила по двору глазами выискивая Дмитрия, но чутье подсказывало, что нет сибиряка здесь больше и не получится у нее опозорить жениха, сбежав с его же другом...
- Ой, да кто б боялся твоей пукалки? Ты стрелять то умеешь только в небо! Ты ж даже порося застрелить не можешь, ой насмешил!
Сашко поднял ружье и выстрелил вверх...
- Вот-вот, я ж и говорю, только небо можешь дырявить, невесту свою углядеть не смог, друг к рукам прибрал, вот и бесишься теперь! Да я и не пошла б за тебя, людей посмешить хотела! Кому нужна ваша пресная семейка: ни рыбой от вас не пахнет, ни мясом!
Второй ствол был направлен в грудь Катерины, но никто не успел и охнуть как раздался выстрел...
Катерина осталась стоять столбом, а тело матери кулем рухнуло к ее ногам. Откуда взялась прыть у этой слабой женщины никто не понял, но в одно мгновение она успела закрыть своим телом непутевую дочь, алое пятно быстро растеклось по груди, пропитав кипенно белую, расшитую кофту Ганны. Увидев что он натворил Сашко молча зашел в дом и закрылся, а через несколько минут оттуда раздался выстрел...
Под стук колес спится сладко, как на волнах качаешься.... Свадьба... Столы ломятся вкусной едой, гости все нарядные, веселые... Гармошка играет... Катерина за столом сидит в черном наряде, веселая, всем улыбается. Дмитрий подошел, сел рядом. Гости закричали: горько! Горько! Дмитрий повернулся к Катерине, та хохочет, не дает поцеловать, а гости требуют поцелуя... Ганна ходит вдоль стола и разливает в стопки... кровь... Густую, как кисель, тянущуюся, темную и смеется. Гости поднимают стопки и снова кричат: горько!.. Дмитрий схватил Катерину за плечи и развернул к себе, хотел поцеловать, но та захохотала звонко и ткнула пальцем в стол, мол смотри, суженный... На столе стоял гроб. Ганна подошла и стала лить кровь из бутылки в гроб на покойника, все гости заливались смехом и только Дмитрию стало не по себе: в гробу лежал маленький мальчик, совсем кроха, весь в волдырях как от ожогов. Ганна гладит по личику мальчика и что-то говорит ласково... Катерина дергает за рукав и показывает в сторону: там еще один гроб, в нем молодой мужчина без лица... Ганна и туда налила крови и стала сама укладываться рядом с мужчиной... Дмитрий стал искать глазами Сашко, но его нигде не было, он пытался спросить Катерину где жених, а она все смеялась и сверкала глазами. Ванда, где Ванда, она знает где Сашко! Но ни Ванды, ни родителей за столом не было, спросить не у кого, гости ничего не говорили, только смеялись и пили. Дмитрий изо всех сил старался кричать, но крик был сдавленным, слабым, никто его не слышал и видимо даже не видел....
Катерина хлопала Дмитрия по плечу, что-то говорила, но слов он не мог разобрать, пытался куда-то бежать, но она его держала крепко, как клешнями и не было того запаха, который всегда исходил от Катерины, не было свиста в ушах, был лишь страх, отчаянье и безысходность.
Проснулся Дмитрий от грубого толчка в плечо. Сосед по купе толкал его в плечо что есть мочи:
-Ты чё разорался на весь вагон? И ведь хоть убей не просыпаешься, уж водой хотел поливать!
Дмитрий уселся на сиденье, утер холодный пот с лица, хлебнул холодного чая из стакана...
-Приснится же такое... Господи... Почему невеста-то в черном была?
-Ты о чем, братка, лапочешь? Какая невеста? Женился что ль во сне-то? Страшно наверное в первый раз женится? Ничего, привыкнешь! Девкам в первый раз с парнем в кровать ложиться тоже страшно, а потом ничего, еще и к соседу бегают, да не к одному!
Сосед по купе громко загоготал. Однако Дмитрий не оценил его юмора. Закрыл лицо руками и погрузился в свои мысли. Сосед долго пытал Дмитрия на предмет свадьбы и тот сдался, рассказал попутчику все как на самом деле было.
- Да, друг, хреновы твои дела... Знавал я такую колдовку, не приведи, Господи, еще раз встретиться в жизни с подобной. Это страшные люди! Не повезло тебе, паря, в жизни, ох как не повезло! Смотри: как бы следом не прилетела эта тварь за тобой, всю жизнь промаешься, счастья не видать. Ненавидеть будешь и жить... Такие насмерть любовь делают.
-Замуж она выходит сегодня... вряд ли за мной помчится, я даже адреса ей не оставил.
-Ха, нужон ей твой адрес! Да она по нюху найдет! Такой сучке достаточно нос по ветру поставить да метлу меж ног сунуть! Все! Тута будет вперед тебя! Дмитрий совсем приуныл: как бы он не любился с Катериной на сеновале, а чтоб она к нему приехала он не хотел совсем. Уж лучше пусть будет Анютка...
Время быстротечно… где бы ты ни был, как бы не далеко, а дорога домой всегда быстрее, чем из дому. Вот и побежали вдоль поезда сибирские березки да елочки, сердце сладко защемило от предчувствия приближения дома, даже пирогами мамиными пахнуло… или уж показалось? Последнее время много чего кажется. Недавно вот проснулся Дмитрий от далекого хохота Катерины… Выскочил из купе – никого… показалось… Может теперь в родной глуши этот смех затеряется между лесов и полей? А вдруг попутчик прав и, приехав в родную деревню, Дмитрий столкнется у заплота с далекой украинской дивчиной? Нет, быть того никак не может. Катюша вышла замуж. Сашко ее любит, простит ей грех… А вот ему, Дмитрию, он простит его слабость или нет? Как узнать? Написать письмо и попросить у дружка прощения? Стыдно… Очень стыдно…
Дмитрий закрыл глаза и почувствовал как по лицу прошла теплая волна, наверное кровь к лицу подошла. Но тепло пошло по всему телу, окутало как пуховым тонким одеялом, уши заложило и откуда-то издалека стал доноситься тот самый то ли звон, то ли свист, такой назойливый и противный, затем резкий сладковатый запах заполнил все легкие. Дышать стало нечем и Дмитрий начал махать руками и пытаться закричать, но крик получался сдавленным, слабым, грудь не наполнялась воздухом, рот не открывался… Совершенно неожиданно что-то холодное и скользкое плюхнулось парню на лицо и сознание словно через ткань стало проступать холодным потом. Опять попутчик выручил.
– Я что так и буду всю дорогу тебя в чувство приводить? Угораздило ж тебя, паря, в этакое говно вляпаться! Уж и сам в окно поглядываю: вдруг твоя краса на метле поезд обгоняет? Умеют же такие свистульки мужиков с ума свести! Ведь видом не видывал твою красу, а вот представляю как живую. Ох, тяжко тебе будет, Митька, ох тяжко!
Дмитрий и сам понимал, что не скоро забудет он Катюхины прелести. Занозой в сердце вошла. Как вот вынуть ее оттуда, кто подскажет? Может мать какой совет даст, на это большая надежда. Так, в полукоме, полудреме Дмитрий добрался до родного дома. Мать, глянув на сына, сразу поняла: беда! Растерянный, помятый, глаза бегают, на мать лишний раз глядеть боится…
-Что, сынок, рыбалка на тебя была? Может прямо поведаешь что там с тобой приключилось? Ох, как мое сердце чувствовало, не надо было ехать тебе на свадьбу эту, ох, как знала я, надо ж было костьми на пороге лечь, а не пускать! Дмитрий опустился на табурет и, сложив руки на колени начал свою исповедь перед матерью, все как на духу рассказал, без утайки.
-Что делать, мама, спать не могу, в глазах как песок насыпан, только закрою, а она вот: стоит и смеется… еще запах тот, трав каких-то в носу так и щекочет и голову дурманит, пеленает меня по рукам-ногам, шевелиться не могу, свист в ушах и пропадаю. Попутчик в поезде мне на лицо мокрую тряпку бросал, чтоб очнулся…
Вот и началась у тетки Аграфены забота. Бабка из соседнего села взялась полечить Дмитрия. Каждый день ходили они за три километра чтоб старуха чего-то пошептала, чашку с водой над головой покрутила и повыливала в нее растопленный воск. Каждый раз, вытаскивая остывший воск из холодной воды, старуха выкладывала его на полотенце и старалась показать Дмитрию то, от чего у него в голове неполадки начались. Дмитрий смотрел на кучу серого парафина и ничего не видел, кроме черных глаз Катерины. Потом бабка поила его водой, в которой полоскала чистые ложки, этой же водой его умывала и лила ее в сапоги Дмитрию. Матери накз давала сыпать в обувь соль или мак… Аграфена честно все исполняла и на какое-то время казалось, что отпустило сына колдовство, но через некоторое время он снова начинал кричать ночью, задыхаться и плакать. Сын исхудал, вымотался и мать вместе с ним маялась. Решилась Аграфена уговорить Анютку, чтоб каждый день приходила и уговаривала сына на прогулки по свежему воздуху, да чтоб он прям смог увидеть в ней женщину, авось и вылечит сына любовь Анютки. Анюта и сама была рада побыть с Дмитрием рядом, на все была согласна, чтоб только дело к свадьбе сдвинулось. Дмитрий на выгул шел неохотно, но все ж как-то так получилось, что оказались они с Анюткой на заднем дворе, в стожке со свежим сеном. Жаркие поцелую девушки разбудили все живое в молодом парне и Дмитрий не задумываясь накинулся на молодое тело девушки. Но расстегнув множество пуговок на кофточке Анютки он вдруг наткнулся не на пышные груди , а маленькие, едва пробившиеся козлинные рожки… Рука машинально скользнула вдоль тела девушки и наткнулась на что-то острое… Это была коленка… Тошнота подкатила к горлу, в голове все поплыло куда-то в бок, зашумело, почернело… Очнулся Дмитрий от Анюткиного визга, девушка хлестала его по щекам и визжала так, что соседские собаки подняли такой лай и вой, захлопали двери, калитки, голоса приближались к стожку, а Дмитрий не мог уловить нить: кто он, где он, что вообще происходит? Почему Анютка вся растрепанная и в слезах так кричит? Подбежавшая мать накрыла платком Анютку и кинулась к сыну, собравшиеся вокруг соседи в недоумении толпились рядом. Анюта заикаясь и размазывая по щекам слезы пыталась рассказать что произошло, но из скромности многое утаила, сказала только что Дмитрию стало неожиданно плохо и она от страха стала кричать. Так провалилась Аграфенина затея.
В Малиновке дела обстояли не лучше. После похорон Сашко, не пережив такого горя, по очереди ушли из жизни родители Ванды. Во дворе и в доме гуляла мертвая тишина. Дети Ванды притихли, жались друг к другу, разговаривали шепотом. Все хлопоты по хозяйству легли на плечи двух мальчишек и их матери, которая ходила как тень по двору с платком в руках и постоянно утирала слезы. Со дня свадьбы прошло три месяца, в хутор ворвалась осень и разноцветные листья с садов кружили по улицам. Врывались во дворы и раскрытые окна хат. Со дня свадьбы Ванда ни разу не видела Катерину, та как пропала, ни во дворе, ни на улице Катерина не показывалась. Хуторяне осмелели, старались делать Кате гадости: как-то ночью послышался звон битого стекла… кто-то запустил булыжник в окно девушки… дерьмом измазали все ворота… Если ворота вдруг отмывались их снова мазали. Катерина ночами отмывала дерьмо, но люди злые, поняли, что ведьма обессилела и пошли делать пакости, а почему она обессилела никто и не знал. Ванда долго наблюдала за издевательствами над Катериной и однажды, не выдержав, постучала в дверь не состоявшейся невестке.
Дверь открыла худая, почерневшая и обессиленная женщина. Лишь глаза оставались молодыми, только стали очень большими и совсем черными. В доме было не убрано, пахло кислятиной и помоями.
-Чего так опустилась-то? Делаешь видимость, что тебе тоже плохо? Ни кто не поверит тебе, Катерина! Сколь гадостей ты всем сделала? Не щадят тебя селяне… - Ванда стряхнула со скамьи какие-то грязные тряпки и уселась, закинув ногу на ногу. –Зима идет, а у тебя окна одеялами завешаны, да подушками заткнуты. Как зимовать-то будешь? Катерина молча смотрела в единственное уцелевшее окно в доме, по щекам катились горячие слёзы, оставляя темный след. – Что молчишь? Совесть-то поди не ест тебя изнутри? Нету у тебя ее потому что… Давай, вставай супротив хутора всего, с соседями ты эвона как расправилась быстро, почитай в один день вон сколь народу положила! Будешь одна властвовать… Даже собаки с тобой в одном дворе не живут. Силы что ль набираешься для новых гадостей?
-Ванда… Прошу тебя, не кляни ты меня! Наказана я! Без сил я теперь… Сама не знаю как мне теперь жить в миру, я же не умею жить как люди живут… - Катерина повернула к Ванде заплаканное лицо и Ванда поняла, что красоты у Катерины не стало. Перед ней сидела обычная селянка со спутанными волосами, вся изможденная как будто она денно и нощно батрачила на недоброго хозяина. – У меня никого нет, кто бы меня теперь защитил…
-Кто виноват? Ты хоть вообще помнишь чего натворила? Чего теперь сидишь в доме? Выйди на улицу, спали весь хутор, ты ж ведьма! Ты же всемогущая! – Ванда многозначительно развела руками, - давай, чего слезы льешь? Не жаль мне тебя, вот не поверишь, не жаль! Ну ни капли не жаль!
-Я ж тебе говорю: без сил я теперь… -Катерина поднялась, подошла к Ванде и распахнула толстую вязаную кофту. На обозрение Ванды предстал слегка выпирающий живот девушки. – У него теперь сила вся… Колдунья из полесья маме говорила, что замужество и материнство могут на время меня остановить. А на какое время я не знаю. Знаю, если сын первым будет, то могу стать нормальным человеком, а если дочь родится, все по старому будет…
- У твоей бабки вон четыре сына было, мать твоя пятая, ан тоже чудила всю жизнь! Что-то никуда ее дар не подевался, хоть и научилась она людей лечить. Не все гадости делала же!
- Бабушка от своей мамы дар приняла, когда у нее уже были сыны… Только мужчина может остановить это, вот и надеюсь я на то. Хотя и боюсь, не привычно мне так жить, людей боюсь…
- Ну, думаю, отец ребенку не Сашко?
- Нет… Дмитрий.
- Чего ж тогда сидишь выжидаешь? Дуй в Сибирь! Примет небось, вон как на сеновале тебя лапал, тьфу! Не выживешь ты тут, забьют тебя хуторяне. Народ злой, не пощадят и ребенка. Дуй давай в Сибирь!
- Да я б и рада поехать, да как?
- А что как? Вон, - Ванда взглядом указал в угол, где стояла метла, - села и поехала! Твой вроде транспорт! Или что, тебе можа еще и ступу надо?
- Деньги нужны… на поезд. Этот транспорт двоих не подымет… Катерина так же как и Ванда посмотрела на метлу. – Устарел аппарат… не летают на них сейчас. Девушка горестно улыбнулась, подобрала широкую юбку и снова уселась к единственному окну. - Да и адреса у меня нет куда ехать.
Ванда во все глаза смотрела на Катерину и не могла понять: почему вот сейчас, когда Катя улыбнулась так вымученно и горько, у нее под сердцем шевельнулась жалость? Мокрым, полумертвым котенком она вдруг заскреблась внутри, вонзая острые коготочки глубоко в душу. Тугой комок подкатил к горлу, но Ванда всё ж удержалась, чтоб не заплакать вместе с Катериной, глубоко вздохнула и сглотнула этот комок.
- Корову заморила совсем, сена не наготовила на зиму… Отдай мне ее, жалко скотинку, сдохнет ведь…
- Твоя правда, сдохнет… Бери.
Утром следующего дня Ванда снова пришла к Катерине, та по-прежнему сидела у окна, на соседку не среагировала.
- Кать, на, возьми адрес Дмитрия… У нас в комоде письма его лежали, там на конверте адрес есть. Вот тебе деньги за корову, тут красная цена, без обмана, откормлю твою Пеструху, все доброе дело будет. Уезжай от греха подальше, себя спасешь и, может Дмитрия осчатливишь. Ну, а если и не получится там чего, может где устроишься еще, мир не без людей же.
Катерина не вставая со стула грохнулась на пол и обхватила ноги Ванды руками:
- Ванда, прости меня за все мои грехи! Каюсь во всем перед тобой! Виновата… За что ж ты так добра со мной? Весь хутор отверг меня, а ты спасаешь… Ты первая должна была меня затоптать ногами, а ты помогаешь! Не говори ни кому, а то не поймут тебя и перекинутся на тебя и твоих мальчишек!
- Не бойся за меня! Вряд ли кто меня осудит, думаю еще спасибо скажут что хутор от тебя избавила! Сама ж понимаешь: лишняя ты теперь тут. Уезжай. Не обессудь меня, чем смогла, тем тебе и помогла. Дмитрию привет передавай, да возьмись уже за ум, стань ты человеком, Кать!
Дмитрия лихорадило. Глаза и щеки ввалились, жар не проходил уже вторую неделю. На улице густым ковром лег снег, повеяло холодом и зимой. Мать снова подалась к местной целительнице, та посмотрела на Дмитрия и развела руками.
- Катерину он зовет… Значит надо дать ему ее!
- Да где нам взять сие чудо-то, бабка Липа? Это ж в Украине той, будь она неладна, Катерина та вскружила Митьке голову! Что она с ним сделала не знаю, всего он мне не говорил, да замуж она вышла за дружка Митькиного… Вот же беда-то… Что делать теперь, помрет же парень…
- Не поможет ему никто, приворот сильный сделан ему. Надо его к Катерине отправлять, пусть в обратную сторону колдует! Возьми вот святую воду, да умывай его с молитвой, от жара отвар подавай, да самогоном протирай почаще… Не могу я ему помочь. Не сильна я!
Так в горячке прошла еще неделя. Анютка каждый день кружилась возле Дмитрия. Наконец он сказал:
- Уйди, Нюта, с глаз моих… не маячь … И так тошно, а тут еще ты кружишься, чашками гремишь. Оставь меня в покое, не мельтеши… Умру скоро, так хоть дай тишину послушать перед смертью… Правда, ну надоела уже. Анютка вся в слезах выскочила из дому, мать, утирая слезы, скрылась за печью.
Так прошла еще неделя, Дмитрий уже не открывал глаз, мать была готова к худшему. Но однажды, ближе к вечеру, в калитку кто-то настойчиво постучал. Аграфена вышла во двор, открыла калитку и вздрогнула: перед ней стояла измотанная путница, худая, в старом плюшевом пальтишке, в котором легко замерзнуть на сибирском морозе. По изможденному лицу трудно было определить возраст женщины, вроде глаза молодые и морщин практически нет, а выглядит лет на сорок, а то и больше. Глаза огромные, черные, смотреть в них страшно: дна нет…
- Вечер добрый, матушка! К Дмитрию я… можно?
- Болен Митька… Никого не узнает… Богу скоро душу отдаст… Свечки вона зажгла уже, зеркала завешала. Жду. Нюта сейчас придет, невеста его, вместе и проводим душу в рай. – Аграфена затряслась в беззвучном рыдании.
- Умирает? Я –Катерина! Я могу помочь, пустите меня к нему! В глазах Катерины заплескался огонь и сразу как-то стало понятно Аграфене, что перед ней совершенно юная особа стоит, а не женщина, которая прожила большую часть своей жизни. Сама того не понимая Аграфена пропустила Катерину в дом, при этом отметила, что поступь у девушки очень легкая, мягкая, такая бывает только у молодых женщин, еще не познавших тяжесть семейного быта.
Катерина метнулась к кровати, на которой лежал Дмитрий, откинула одеяло, осмотрела тело, подняла веки, заглянула в глаза… Дмитрий застонал.
- Уходите, мамо, из дома! Быстро уходите! Поживите 40 дней у кого-нибудь, но чтоб вас здесь не было ровно 40 дней!
-Да куда ж я пойду, милая, от своего хозяйства-то? У меня ж коровка в хлеву стоит, ее ж доить надо… свинка в стаечке… Дева милая, куда ж я от них пойду? – Аграфена захлопала выцветшими от слез глазами.
Катерина склонила голову набок, по-собачьи и улыбнулась одними уголками губ:
- Да ужо справлюсь я с вашим хозяйством… Могу. Минуты остались у нас для разговоров, могу не успеть… Уходите, мамо, прошу вас, ему помощь срочная нужна, я виновата в том, что случилось, мне и исправлять… только вот успеть бы… Уходите!
- А Нютка как же? Она может приходить? Невеста же!
- Нютке даже к заплоту подходить нельзя, смерть она ему несет, так ей и скажите. А еще скажите, что к Мите жена приехала! С Украины! Все!
Катерина развернула мать и вытолкала в дверь не смотря на ворчание и сопротивление.
-Через 40 дней приходите, ни днем раньше!
После ухода родительницы Катерина растрясла свои котомки, затушила свечи, сдернула с зеркала простынь и взялась за свои дела: растопила печь, нагрела воды, в разных посудинах, какие нашла в хозяйстве, заварила свои травы. Ровно 9 дней мыла Дмитрия каким-то вонючим отваром и вливала ему в рот другие, только ей ведомые взвары… Три дня глотательный рефлекс отсутствовал, на четвертый день процесс пошел и болезный сделал несколько глотков . Катерина праздновала победу. До этого она и сама не верила что справится. С хозяйством Катерина тоже ловко управлялась, корова поначалу косила глазом на новую хозяйку, дергала хвостом и ногой, но когда Катерина не долго раздумывая привязала хвост к ноге и сунула в рот корове горбушку с солью, та присмирела Катерина стала баловать коровку хлебом, который сама ж и пекла, благо у Аграфены были хорошие запасы муки, круп и овощей. На 21 день Дмитрий попытался открыть глаза, это получилось плохо, с помощью все той же Катерины. Узнал ли он свою ненаглядную Катя так и непоняла…
Тепло… Оно разливалось по голове и где-то внутри, наверное в желудке, потому что остального Дмитрий не чувствовал. Рук не было, ног не было, была голова и та без глаз… Один рот, который с трудом открывался, в него и лили горькую теплую жижу, которая утекала куда-то внутрь и там разливалась теплом… Кто-то ходит по дому, гремит чугунками, падают дрова к печке… Значит есть еще и уши, ведь звуки ж слышно. Но кто в доме ходит? Почему молчит? Мать? Вот шаги стали удаляться… Надо крикнуть, позвать мать, страшно так лежать и не понимать где же тело, куда оно делось? Дмитрий попробовал позвать маму, но получился слабый стон, однако шаги быстро стали приближаться, вот уже рядом затихли… Надо глаза открыть и посмотреть кто так быстро и мягко ходит…
Катерина услышав стон бегом подбежала к постели Дмитрия, уж не показалось ли ей? Веки больного задергались, значит не показалось. Катерина подложила ладошку под голову Мити и приподняла немного, губы зашевелились.
-Мить… Митя… Это я, Катя… Попробуй открыть глаза…
На лицо опустилась теплая и мягкая ткань с кисловатым запахом, воздуха стало больше, Дмитрий глубоко вздохнул, веки опять дернулись, глаза слегка приоткрылись. Светло… Собрав все силы, которые нашлись на тот момент, Дмитрий пустил на то, чтоб разглядеть кто перед ним. Катя… Откуда? Что она здесь делает? А может я что-то делаю там, в Малиновке? И вообще где мое тело? Глаза снова стали закрываться и Дмитрий не смог справиться с ними, снова все поплыло куда-то, засвистело…
Дмитрий не ведал что делала с ним Катерина, а та старалась не покладая рук: Каждый день по нескольку раз она натирала тело больного самодельной мазью и мяла его как тесто, сгибала и разгибала суставы, переворачивала на живот, укладывала на бок, спину растирала чем-то мыльным с тяжким запахом самогона. И, если учесть то, что Катерину мучил тяжелейший токсикоз, то можно сказать, что молодая женщина просто не щадила себя. Все эти отвары и мази вызывали тяжелую рвоту. Но, как сказала Катерина, «Сама напакостила – самой и порядок наводить». Порядок она навела: На 30-й день Дмитрий сидел на кровати, как младенец обложенный подушками и мог держать кружку двумя руками. Катерину он уже узнавал, говорил плохо, сил еще было мало, но Катя сама все ему рассказала, что приключилось в Малиновке после его отъезда. Дмитрий горько плакал.
- Десять дней у нас с тобой, Мить, осталось. За это время ты должен начать ходить, хотя бы с палочкой, иначе будешь всю жизнь сидеть в подушках и какать в пеленки… Мне тяжко тебя поднимать, сам видишь: тяжелая я и измотанная, а мать позвать не могу… Нельзя пока ей сюда. Давай пробовать вставать, в руках сила уже есть, теперь надо ногам помочь.
Катерина помогла Мите подвинуться на край койки, подставила два табурета и заставила упереться в них руками и встать. У Дмитрия ничего не получилось, со стоном он завалился поперек кровати. Катерине пришлось лезть на кровать и сзади толкать Дмитрия, чтоб он снова принял сидячее положение. Дело шло медленно, со слезами и руганью со стороны Кати, но к сороковому дню Дмитрий уже при помощи стула со спинкой мог пройти от кровати до обеденного стола, где всегда была еда и питьё. Катя умышленно перестала носить еду в постель, а аппетит с каждым днем крепчал и Дмитрию приходилось проделывать этот путь по нескольку раз в день. У Катерины развязались руки, она спокойно управлялась с хозяйством, уже не нужно было сидеть у кровати и поминутно бояться за жизнь любимого.
Анютка не находила себе места после случае в стожке. С одной стороны было стыдно, что добрая половина села видела ее полуголой и теперь уже все село только об этом и говорило, а с другой стороны Митька-то при смерти! Что могло такого случиться, что он враз потерял сознание? Никогда не слышала, что он чем-то болел…. Сегодня тетка Груня пришла с узелком к своей подруге давней, попросилась пожить на месяц, вроде кто-то лечить взялся Митьку, надо бы узнать. Вечером Нютка пошла к дому несостоявшегося жениха: вороты заперты, не подобраться, окна наглухо завешаны, ни уголка нет, чтоб хоть глазом одним проникнуть внутрь. Такая тишина, что, если б из трубы не шел дым, можно было бы подумать, что и в доме никого нет. Но печь топилась и довольно бодро. Нютка метнулась к дому Аграфениной подруги, там все открыто, женщины тихо сидели за столом и ужинали картошкой, сваренной в «штанах»и квашенной капустой с огурцами.
- Теть Грунь, я к Митьке бегала, попасть не могу в хату! Скажите хоть что случилось-то?
- Вот и здрасти вам! Я ей должна сказать что случилось! Можа уже ты нам расскажешь что там у вас случилось? Вся деревня обсуждает твои прелести, говорят, что Митька чуть не помер от Нюткиных красот, до сих пор в себя прийти не может. Не ровен час ты славой недоброй обрастешь, парни тебя бояться станут, обходить за три километра будут, так девкой и останешься!
- Вы ж, теть Грунь, сами хотели чтоб я его завлекла, чтоб он в меня влюбился…
- Нютка! Прежде ж чем визжать, как свинья резанная на все село, надо ж было хоть сиськи прикрыть! Ты себя сос тороны не видела! Садись вечерять с нами, надо тебя откармливать, кому кости в нынешнее время нужны? А в мой дом пока ни ногой, Нюта! Сорок дней и мне там места нет, девица с Украины притопала, наверное та, из-за которой Митька и съехал с разума… Сказала, что торопиться надо, лечить его взялась. Меня вот из собственного дома выставила, да я и не в обиде вроде, лишь бы сын жив был, может и поможет… Надеюсь очень.
- Красивая девица, теть Грунь?
- Черт бы не взял ту девицу, я и разглядеть не успела толком, черная какая-то, клаза вострые, пронзительные такие, прям мороз по коже так и пошел мурашками… Одета легко, в плюшевую жакеточку, шалкой обмотана, замерзла вся, холодно нынче у нас, зима пришла… Женой вроде назвалась… Разобраться надо еще, что за самозванка такая, но если вылечит Митьку, в ноги упаду, благодарить буду. А ты, Нюта, не серчай на меня: сын мне дороже, он один у меня.
Ужинать с женщинами Анюта не стала, убежала вся в слезах домомй, а там мать с мокрым полотенцем накинулась и давай хлестать куда попадет.
- Опозорила, доченька, на все село! Куда тебя черти понесли скажи, какого рожна по стогам ноги раздвигать поскакала? Что за хошь на тебя напал, безобразница? В подоле принести собралась? И давно вы с Митькой по стожкам-то любитесь? Полезет брюхо на нос – прибью! Не надо мне байстрюка в доме!
- Мама, не полезет брюхо! Не было ничего совсем, с чего взяла такое?
- Уже донесли соседи! Все село обсуждает твои кости! Стыдобища! Как жить? Людям в глаза смотреть стыдно! Вот наказание еще нам с отцом! Кто ж поверит тебе? Ни один приличный парень не глянет ведь теперь! Будут таскать как кошку гулящую по подворотням! – Мать грохнулась на стул и горько заплакала. Отец молча курил возле печи, стряхая пепел от самокрутки в поддувало и тяжело вздыхал.
- Да, доча, насмешила ты народ! Из дому выйти стыдно. К мужику грязь не пристает, а вот к девке ой как липнет! Думать теперь надо что делать… Наверное к тетке в город отправим тебя, туда слава твоя не дойдет…
Нюта сидела на кровати и горько плакала.
Сорок дней для Аграфены показались вечностью. Узнать что творится в ее собственном доме не представлялось возможным. Зима давно вошла в силу, снег валил и валил, но, как ни странно, вокруг ее дома всегда было чисто, дом топился исправно, корова не мычала, чушка не кричала, значит все сыты. Когда Катерина управлялась с хозяйством никто не видел. Провиант в доме был в достаточном количестве, накануне случившегося Аграфена привезла из сельпо целый мешок муки и всяких круп на месяц закупила, овощи все были свои на зиму наготовлены… Поди разобралась хохлушка что к чему… Коровка опять же доится, не в запуске, курехи яички несут, значит должны быть все сыты. На сорок первый день Аграфена пулей прям с утра полетела домой. Ворота оказались открыты, дома было тихо, страшно было открывать дверь. Но, войдя в дом, Аграфена увидела сына, сидящего за столом и возившего ложкой по тарелке овсянный кисель. Худой, с ввалившимися глазами, но живой!
- Ой, сыночка мой, единокровный, да чем же потчует тебя эта хохлуша-то?, Бульвончику надоть, да мясца, чтоб оправлялся-то! Сейчас я куру заколю… сейчас, свет мой… Все сделаю сама! – Аграфена взялась переодеваться, метаться по дому и что-то искать, недовольно ворча, что прихожанка навела свой порядок и ее не спросила.
- Есть бульвончик! Вона в чугунке на печи стоит, мамо! – Катерина вошла тихо в хату, мать даже щороха не услышала и лишь вздрогнула встретившись с черными глазами. – Утро сейчас, овсянка самый подходящий продукт для Мити. И не нужно вам метаться и клясть меня, я вам сына спасла! А что худой, так подождите же, кости обрастут мясом, смертушка перед вашим приходом в эту вот дверь вышла! Катерина прошла к столу с подойником и влила в большую кружку парное молоко и поставила перед Дмитрием.- Все выпей, чтоб донышко было видно!- Дмитрий нежно смотрел на Катерину и пил молоко. Мать прикусила губу, поняла, что луше теперь молчать.
- Ну вот, мамо, не знаю что сказать вам и как… Чужая я тут у вас и мне здесь все чуждо… Но связаны мы с Митей такими веревками, что сама не знаю как их распутать. Насмерть связаны. Если не хотите меня, будем искать приюта в чужой стороне, но вместе. Тяжелая я… Дитя ношу Митькиного, - Катерина распахнула фуфайку, в которой ходила в хлев и Аграфене представился уже выпирающий живот хохлушки, - Так что думайте гнать меня из дома своего или уж принять. Хорошей женой буду ему и вас не обижу. Я трудолюбивая, беды с этим не будет, Митю люблю… Вас буду уважать… В колхоз работать пойду…
- Когда рожать-то тебе, дева моя?
- Весной, в апреле…
Времечко потекло дальше…
Катерина действительно была хорошей женой для Дмитрия, но вот со свекровью не очень ладилось. Аграфена не могла смириться с мыслью, что у нее кто-то владеет ее черепками, кто-то управляется с хозяйством, какая-то молодуха бестолковая лучше нее печет хлеб и пироги. Мать старалась во всем задвинуть невестку, а Дмитрий в свою очередь заглядывал молодой жене буквально в рот. Как верная псина везде хвостом таскался, а та заставляла работать на дворе: то у коровы почистить, то у свинюшки прибраться, то снег отгрести со двора. Аграфена же наоборот считала, что сын еще слаб и ему нужно больше лежать и отдыхать. Все кидалась делать сама, за что получала выговоры от снохи. Хорошо было молодым днем, мать уходила с утра на ферму и приходила только к вечеру, тут же бросалась углядеть да расспросить сына чем его молодайка сегодня занималась. Катерина стралась смолчать, но однажды не выдержала:
- Мамо, не нужно Мите лежать лежмя, мышцы ослабели у него, надо их к жизни возвращать, а вы сами все хотите делать! Мужчина в доме есть, хоть и не совсем здоровый, а вы его в клячу обращаете! Три чурки расколоть он способен, сегодня три, завтра четыре… А вы с утра пораньше с топором бегаете и на меня фыркаете. Я тоже могу и снеги чистить и дрова колоть, но зачем? Хозяин есть в доме! –Катерина сверкала глазами, свекровь дула губы. Так и дожили до весны. В марте Дмитрий, набравшись сил, пошел на работу в колхоз, на свой трактор. Предстояла большая работа, пахота.
Однажды, с утра собравшись на работу, Дмитрий заметил, что Катерина ведет себя необычно: прийдя от коровы она не процедив молоко легла на кровать и застонала обняв огромный живот руками.
- Что, Катюх, началось?
- Да вроде чуть рано еще, к концу месяца вроде должно быть… Так может… ложные схватки. Ты ступай себе, все нормально будет. Я знаю как рожать.
- Может маме сказать, она фельдшера приведет?
- Никому ничего не надо говорить. Уже легчает. – Катерина уселась на кровати, поправила косу и улыбнулась одними губами. – Ступай себе. Все хорошо.
Дмитрий, погладив жену по голове и заглянув в глаза, понял, что действительно все не так плохо, как ему показалось, оделся и вышел. Весь день его так и тянуло съездить на ферму и сказать матери, что переживает за Катю, но вспомнив слова жены успокаивался. Едва рабочий день закончился, Дмитрий бегом кинулся домой, но войдя во двор успокоился: Катерина в хлеву разговаривала с коровой и гремела подойником. В доме тоже пахло борщем и пампушками, было как-то уютно и празднично. Катерина вошла с улицы с ведром молока, улыбнулась необычной улыбкой, глаза светились и Дмитрий увидел, что огромного живота нет.
- Катюха… как так-то… а где? – пальцем ткнув в живот растеряно проговорил Дмитрий.
- В горнице. В люльке лежит с обеда приплод. Не удался у нас сынок, Митя… Дивчина у нас… Янинкой звать будем.
В люльке лежала щекастая девочка туго спеленатая молодой мамочкой и хлопала огромными глазами. Даже в новорожденном виде Янина была вылитой копией своей матери. Вскоре в дверь с легкого мартовского морозца вошла Аграфена.
- Чей-то у нас борщем да хохляцкими пампушками на весь дом пахнет? Праздник что ль какой возник в календаре? Чё т не припомню, какой праздник в конце марта?
- Мам, ты на Катюху глянь хоть!
- А чё мне на её глядеть? Хохляцких праздников я не знаю. Лучше б простой картохи наварила, с простокишей бы и поужинали. Муку только переводит на колобки свои! Сказочница ты наша!
За те полгода, что Катерина жила в доме Аграфены, свекровь ни разу не сказала снохе ласкового слова, хотя и клялась когда-то упасть в ноги, коль сына с того света вытащит. Аграфена изменила своему слову. Не понравилась ей хозяйственность снохи, уж больно она быстро вошла в роль хозяйки дома. Одеяло на себя перетянула. А сынок, будь он неладен со своими невестами, в рот ей смотрит и делает все так как та укажет. Мать замечать перестал… А ведь он у нее единственная радость, надежда и опора. И вот приехала какая-то хитромудрая хохлушка с брюхом и указывает теперь как им жить. Как хорошо было без нее… Еще б Митька не заболел неведомой болезнью, так женила б его Аграфена на Анютке, колхоз избу бы им поставил летом и жили бы душа в душу. А тут вона как все закрутилось. Ну не нравилась Аграфене сноха, хоть убей, особенно когда та в горячке переходила с русской речи на украинскую мову. Аграфену начинало коробить.
- Мам, ну что ты такая вот, что ворчишь постоянно? Катя тебе внучку родила! Янину! Посмотри в люльку: вылитая Катя! – Дмитрий так радовался, что Аграфена прониклась его чувством и кинулась к люльке. Действительно в люльке лежал ребенок.
- Господи, да как же ты одна тут рожала-то? Что мне-то ничего не сказала, я б фельдшерицу позвала, всяко ж могло быть! Ох, Катя… Надо ж младенца выкупать…
- Я все сделала сама! Не надо мне ваших фельдшериц! И в вашей помощи мне нет никакой нужды! – Катерина развернулась и пошла накрывать стол к ужину. Дмитрий молчал, а Аграфена поняла, что едва разродившись сноха полностью завладела ее сыном и домом и ей теперь нет места в этом доме как хозяйке.
Идти вобщем-то было некуда и Аграфена это понимала. Но как уживаться со снохой не знала: и дом вроде ее, да как-то само вышло неладно, что перестала хозяйкой быть с тех пор, как хохлушка во двор вошла. З те сорок дней, что сноха выхажива Митьку она и успела власть в доме захватить.Да и с себя Аграфена не снимала вины, надо было по возвращению самой хозяйство дальше вести, а она расслабилась, что руки освободились и пошла по селу со знакомками чаи гонять да про сноху говорить какая та рукастая. И ведь говорили же товарки, что не хорошо все это, как бы из дому взашей сноха потом не вытолкала да Аграфена не верила как такое может случиться, что прихожанка хозяйку из собственного дома выставит? А вот к тому и идет все. Аграфена решила изобразитьиз себя страдающую жертву и поселилась в собственной бане. Перетащила туда матрац с подушкой и одеялом, кой- какие черепки и зажила, так сказать, своим домом. Дмитрий уговаривал вернуться, а Катерина молчала и ухмылялась. Внучку Аграфена не видела, Катерина выносила девочку на улицу когда та была на работе, а если прогулка возникала вечером, то закрывала девочку покрывалом и ходила с ней по двору, не обращая внимания на свекровь. В хлев Аграфена тоже не ходила, молоко брала у соседки и постоянно жаловалась на свою судьбину. Товарки стали давать советы как приструнить новоиспеченную хозяйку, но, если б они знали что кипело в Катерине после родов, они б заткнулись и сидели не выглядывая в окна!
Девять месяцев без пакостей Катерина как-то пережила, новая жизнь, любимый мужчина, беременность… вроде как у всех все и было, она даже стала забывать про свою гнилую натуру, хотелось делать добро. Но едва избавившись от бремени в Катерине все закипело, черные мысли накрыли с головой и она поняла, что черные дела творить это ее призвание. Ладно бы хоть люди к ней нормально относились, чтоб не озлобиться, но с подачи свекрови к Катерине стали относиться настороженно, нет-нет да кто-то и скажет колкое слово вслед хохлушке. Ни в сельпо сходить, ни стадо встретить, косые взгляды были кругом. Катерина перестала разговаривать с соседями. Беда началась с того дня, как соседка не выдержав отчитала Катю за свекровь, якобы та сказала, что у соседской коровы молоко лучше, что Катька испортила Аграфенину корову. Вечером того же дня Катерина буквально ворвалась в хлев к соседке и просто посмотрела на корову, потом на вымя, обошла несколько раз вокруг коровы и хозяйки, молча сидевшей возле коровы с подойником и вышла вон. Все! На другой день корова как взбесилась: хозяйку к себе на метр не подпустила, орала дурниной, вымя раздулось, из сарая не выходила, как иголок скотина нажралась. Через 2 дня скотина просто околела. Задуматься бы той соседке вместе с Аграфеной, ан нет! Пошли по всему селу хаять хохлушку! Катерина только сверкала глазами и молчала.
Тут Аграфена додумалась подбить молодую вдовицу Галину:
- ПостроЙ глазки Митьке, вместе работаете на посевной, ты там поваришь, вот и поподкармливай Митьку, может уведешь его от хохлушки, ты баба видная! Он до Катьки ох какой ходок был, до армии тут крутил девок вона как! Пусть убирается в свою Украину с приплодом, можа еще и не Митькина девка та!
Галина поддалась на уговоры с удовольствием и начала окучивать молодого тракториста, не смотря на то, что самой уже далеко за тридцатник перевалило. И не безрезультатно: Дмитрий стал засматриваться на повариху и нет-нет да и скрывался с ней то в лесочке, то в вагончике. Как про то прознала Катерина никто не знал, но , однажды пойдя к реке за водой для обеда, Галина не удержалась и ухнула с мостка в реку. Через неделю тело прибило к берегу за пять километров ниже по течению. Повариху на стан было найти сложно, у всех в селе было хозяйство и дети, женщины вечером торопились домой, а на стане надо было жить. Катерина, перешагнув через себя сходила к свекрови в баньку:
- Мамо! Хватит дурить, вертайтесь в дом! Я с Митрием на стан поеду, там буду жить с Янинкой, кашеварить. Хозяйство на вас остается. Управляйтесь!
Аграфена от счастья чуть не лопнула, вот она удача-то! Теперь снова власть перейдет к хозяйке дома и уж теперь-то она так просто не отдаст ее. До самых морозов идет уборочная и Катерины дома не будет, а там уж Аграфена никуда из дому больше не уйдет. На другой день, собрав в бане свой не хитрый скарб Аграфена вернулась в дом.
Дмитрий не особо радовался прибывшей на стан жене. Одному как-то проще было, а тут глаза жинки да орущая от укусов комаров и мошки дочь. Правда Катерина сама со всем управлялась, его дело было работать, кушать да к ночи в вагончик являться. О бывшей кухарке все молчали. Однажды только Дмитрий спросил жену:
- Кать, Галина – твоих творений жертва?
- Галина? Да нееее! Галина жертва твоих творений, Мить! И запомни: не угомонишься – сделаю так, как с Нюткой получилось! Только вот смогу тебя еще раз оттуда вынуть или нет я тебе не скажу. Не знаю потому что! – Сверкнув чёрным глазами Катерина взяла ведра и коромысло и отправилась к реке за водой. – За Янинкой присмотри, комар совсем сдурел, жрет нещадно дитя!
Дмитрий поджав зад потрусил в вагончик. Вот так попал! А ведь какой ходок был до армии по девкам да бабам, а теперь вот любуйся одной. Уж вроде и другого чего-то хочется, а эвона как… нельзя… Пресной будет житуха! Нютка вон не долго горевала, ушла в соседнее село замуж… Да так неожиданно, что никто и не понял как это она ухитрилась с нынешним недостатком мужского пола. Говорят парень хороший сосватал… Ну что ж: сам себе судьбу выбрал!
После посевной вся семья вернулась в село, нужно было в своих огородах порядок наводить, а то ж пока колхозное не сделаешь свое стоит. Быстро все перепахали, отсадили огород. Аграфена из дому не шагу, а Катерина и не лезет в хозяйство, ребенком занимается, да мужем. Так на подхвате живет у свекрови, молчит. Однажды свекровь с соседкой у заплота хвастались друг друг другу курями:
- Ой, Грунь, - говорит соседка Степанида,- у меня куры как сумасшедшие несутся, тридцать кур и столько ж яиц каждый день! Кажную неделю на рынок вожу в район!
- А мои что-то ленятся… Кур пятнадцать, яичек десять… Кормлю вроде так же…
Катерина ухмыльнулась в уголок платка и прошла в хату. Через неделю соседка заплакала Аграфене через заплот:
- Сглазила я кур своих, Груня! Жрать как кони стали, а яиц не дают! Одна за другой как есть квохчут! Трое уже на яйцах сидят. Рубаю на мясо через день! Ну да ладно, боровки зато у меня красавцы, осенью мясом продам, выгодаю. Катерина опять ухмыльнулась. Еще через неделю соседка колола боровков и спешно продавала мясо, на улице стояла жара, мясо хранить негде, а боровки отказывались от еды, садились на задние ноги и чахли. Дмитрий всё понимал, но молчал и курил самосад одну самокрутку за другой. Как вот скажешь, что жена тебе такая досталась, все село ж восстанет, еще и потребуют, чтоб увозил куда подальше и сам убирался. А Катерина прям гоголем ходила, сделает пакость и песни распевает.
- Кать, ты что совсем без пакостей жить не можешь? Прознают селяне про твоё хобби, куда деваться будем-то, поедом же съедят!
- А пущай попробуют съесть! Вот и посмотрим что будет тогда! – Катерина засмеялась дьявольским смехов, глаза засверкали кровавыми брызгами. Дмитрия бросило в дрожь. – Я не шибко увлекаюсь пока, так, кто меня злит, тому и делаю гадости, чтоб навыки не терять. Да и потребность удовлетворять надо. Не могу я без жтого жить, болею! Плохо мне когда кому-то хорошо!
И неизвестно, что было бы дальше, только к кончу сенокоса Аграфена стала замечать, что сноха по утрам нещадно мучается тошнотой.
- Ну что, сношка дорогая, опять понесла? Однако плодовитая ты у нас! Почиститься не хочешь? Вон, соседка наша, Степанида мастер по ентим делам, зараз вычистит! Аль к Степаниде боишься? Думаешь я не догадалась кто ее хозяйство выморил? Эээээ, милая красава, я давно догадалась на что ты способная! Но твои способности мне только на руку, мне и самой бы хотелось так людьми руководить, да таланту нет. Давай с тобой уговор заключим: мы с тобой мирно живем, а уж я тебе буду указывать кому и чего сделать.
- Ох, мамо, как вы крутанули-то! Да поздновато вы уговор решили заключить. Недостаток в моем таланте есть, прореха вот такая образовалась… Что-то бабка не успела передать наверное, только я когда беременнею становлюсь бессильной… Лечить еще могу как-то, а вот гадить – нет! Травить дитя тоже не буду, вдруг сын будет? А бабка из полесья говорила, что ежли парень родится, я могу стать как все, нормальной. Так что, мамо, я согласна жить в мире, но, если парень родится, то и уговор наш будет бесполезным.
Мир в доме действительно установился, Аграфена возилась с внучкой с удовольствием. Девочка была пухлая, красивая и бабушка, которой и самой то едва исплнилось сорок пять лет, не могла наиграться. День и ночь строчила швейная машинка, Аграфена рядила Янину как куклу. Едва Янине исполнился год , на майских праздниках, прям ко дню победы Катерина разродилась. Мечта молодой мамаши не сбылась, на свет появилась девочка. Глубоко вздохнув и наплакавшись вволю Катерина окрестила дочку Майей. Дмитрий тоже всплакнул, но хлебнув самогона и закусив самокруткой из самосада он успокоился: неважно кто родился, но на стане он нынче был безнадзорным! А тут Нютка по старой памяти стала к Дмитрию потихоньку льнуть, от мужа бегать на поле по ночам. И ведь поправилась бабенка как замуж вышла, кости не торчат, детей не заводит, говорит что не получаются. Стал Дмитрий по тихому с Нюткой в стожках встречаться, даже мужики в бригаде не знали и уууупс! В сентябре Нютка лопала квашеные огурцы бочонками! Как всеведущая Катерина этот момент проглядела непонятно, может потому, что пришла осень и Анюта осела под крылом венчаного мужа. А Катерина снова блевала за сараем…
Теперь в мае разродилась Анютка, а месяцем позже Катерина. Обреванная Катерина снова пеленала девчонку, которую свекровь назвала Антонидой, так как Катерина даже имени не придумала для девочки, так была уверена что будет сын. Анюта же как по заказу родила сына, которого муж назвал Антоном будучи уверен, что это его единокровное дитя. Вобщем в этом никто не сомневался, так как никто и не знал правды. Так дело и понеслось, как в круговороте: еще через год Катерина родила… дочку Валентину и через очередной год – Ольгу. Анюта была менее расторопной, но все же родила от Дмитрия еще одного сына , Николая через 2 года после Антона. Вобщем получилось так, что Николай и Ольга были одногодками. Катерина забеременела после Ольги еще раз и на позднем сроке у нее случился выкидыш, снова была девочка. Имени ей не успели дать, умерла малышка едва появившись на свет. Видимо организм Катерины уже не мог выдержать такой нагрузки. Больше Катерина не беременела. Как отрубило.
У изможденной тяжелыми беременностями и родами Катерины не было сил на пакости. Да и желания не было. Едва что-то начинало закипать внутри нее и требовать выхода, Катерина как по заказу вспоминала слова бывшей соседки по Малиновке Ванды : «Стань ты уже человеком, Катерина!». И Катерина старалась стать «человеком». Но не хотела быть человеком свекровь Аграфена. Уж та при каждом удобном случае старалась напомнить снохе про уговор, который когда-то между ними состоялся. На крупные гадости она сноху не сговаривала, а вот по-мелочи развлекалась. То петух у соседки шибко звонко поет, спать не дает –бегом к Катерине с жалобой на петуха… На следующее утро петух никого из округи не беспокоил и ладно бы охрип, или вовсе голос потерял, так нет, Петьке просто открутили голову! Кто? Когда? Как? Объяснения были глупыми и бестолковыми: сонный петух упал с насеста и свернул шею. Такие доводы забывались быстро и со смехом. Однажды свекровь примчалась к снохе вся возбужденная и взъерошенная, едва ворвавшись в дом запричитала:
- Ой, Катя, что делается-то! Ты слыхала новость? Сегодня все сельпо с утра гудит: Светланка Петрова из городу с женихом приехала! Свадьба у них через неделю!
- И что с того, мамо? Эка невидаль свадьба! Что ли свадьбы ваше «сельпо» никогда не видело? Светка молодая, кому как ни ей замуж идти-то? Не хочешь чтоб Светка замуж шла – иди сама, не старая еще, все меньше будешь сплетни в сельпо собирать! - Катерина вытерев руки о фартук взяла полотенце и вытянула из русской печи свои любимые пампушки, - Садись, мамо, борща хлебни… Успокойся чуть.
- Какой тут успокойся? Ты чё мелешь? Ты Светку ту хоть видела? Чёрная как головешка, худющая, что вон ухват твой, а парня привезла высокого, красивого, с усами!
- Я тоже чернявая, вы ж смирились как-то… А худая что, так кости есть, значица и мясо будет. Родит и поправится. Нютка ваша вон какая стала, кто б мог подумать, что замужество так на пользу ей пойдет, меня фигурой своей затмила! А ведь тоже костями на все село гремела!
- Нееее, Катюха, ейная мамка, Светки той, прям порхает от радости, что дочку замуж берут! Ко мне в сельпо подошла, просит целого порося к свадьбе на мясо заколоть, даже на свадьбу позвать обещалась!
- Ну и продайте ей порося, у вас же их там штук шесть хрюкают, денежка будет в доме!
- Да не в поросе дело… Прямо тебе скажу: покажи мне свой талант – расстрой свадьбу!
- Ох, мамо, мамо… Думаете это так просто? Мне надо и жениха видеть, и невесту, да не по одному, а вместе! Сразу скажу: неохотно возьмусь за дело. Может и не получиться! И вам советую уже угомониться, пусть живут люди спокойно как им вздумается. Что вот вам так неймется чужое счастье расстроить?!
Как Катерина не противилась, а свекровь уговорила ее на пакостное дело. За три дня до свадьбы закололи борова, а за мясом пришли молодые, Аграфена сама пригласила., усадила за стол свежины отведать, да самогоночки с кедровыми орешками выпить по поводу кануна свадьбы. Вскоре пришла и Катерина, да прям с порога к молодым:
- Ох какие вы красивые, да счастливые! Прям с вами посидеть хочется! – и прыг на лавку между молодыми и уселась. – Давайте за ваше счастье по стопочке выпьем! – никто не отказался, а Катерина, покрутив в руках бутылку туда-суда, с правой руки налила жениху, а с левой – невесте, после них сама выпила и стопку свою перевернула на стол. Все!
На другой день все село гудело: молодые придя домой на пустом месте разругались в пух и прах. На утро жених собрал свои вещи и, прихватив свадебный пиджак, уехал из села. Светка ревмя ревет, мать не знает что делать с продуктами закупленными к свадьбе. Аграфена от радости дышать не может.
Очередную пакость Катерине пришлось делать следующей весной, но это выглядело потешно, самой Катерине даже понравилась ее игра: ну как можно быть людям такими бестолковыми? Опять же прибежала к ней свекровь с горящими глазами:
- Катя! Товар завезли в сельпо! Представляешь, на все село один плащ болоневый дали! Красный! Все его хотят, а Нинка продавщица сказала, что себе заберет!
- Ну и хай берет! На что вам, мамо, красный плащ? Петухов местных дразнить что ли?
- Как это на что? Плащ длинный, я высокая, мне он как раз в пору, Нинка мерить давала! А Нинка маленькая, ей он до полу почти, смотреть смешно! А вот не уступает стерва никак! Делай, Кать, чё-нить!
- Идите, мамо, домой… Сделаю… - чертята запрыгали в глазах Катерины, - идите ужо!
На другой день, зайдя в магазин, Катерина застала такую картину: на прилавке лежал красный плащ, вернее то, что от него осталось, а рядом вторая часть от плаща, а точнее отрезанный сантиметров на пятьдесят подол. Продавщица с одутловатым от слез лицом что-то объясняла притихшим покупательницам. Из всего сказанного ею Катерина поняла, что Нина, придя вечером домой решила плащ укоротить и на следующий день щегольнуть по селу. Поговорка про семь раз отмерь, видимо, не была знакома деревенской бабе, и, натянув обновку и прихватив в руку мел Нина наклонилась, отмерила чуть ниже колен полосу для отреза, быстро сняла плащик и хоп ножницами! Выровняв подол она быстро прострочила на машинке край и удовлетворенно вздохнув надела обновку. Глянув в зеркало Нина не сразу поняла что натворила: плащ был выше колен да сильно. Нина в недоумении крутила отрезанный подол в руках и понемногу до нее стало доходить чего она сделала не так, но, увы и ах, назад торочить не представлялось разумным и Нина горько заплакала над испорченной вещью.
Увидев Катерину продавщица бросилась к ней чуть ли ни на шею:
- Катюша, у тебя ж пять девок! Возьми плащ хоть за полцены, своим малым два сошьешь, модные твои девчата будут! Ты ж девка рукастая! Ну что вот мне с ним теперь делать-то? Всю ночь не спала, ревела…
-А вот надо было мне продать! – встряла Аграфена, - И спала б спокойно! Жила ж пятьдесят лет без плаща и еще б пожила, все одно он тебе длинющий был! Не дал Бог росту, так и думать надо какая вещь на тебя пойдет!
- Давай, теть Нина свой товар за полцены! Пошью девкам своим чего-нибудь, правда твоя! – Катерина со смешинками в глазах достала деньги и положила перед продавщицей. А та в свою очередо с радостью свернула плащ и вручила покупательнице.
- Ой спасибо тебе, милая, выручила ты меня! А то хоть выкидай тряпку-то!
Выйдя из магазина Аграфена стала пилить сноху:
- Катя, я тебя разве просила плащ портить? Я тебя просила, чтоб Нинка плащ мне продала!
- Мамо! Вы яко дитя малое! Что ли я его портила-то? Сама не думала, что такое можно сотворить с товаром! А, если честно, я и не делала ничего, только подумала: вот бы у моих девок такие красивые плащики были… Вот таперича и будут!
Через несколько дней Янинка и Майя щеголяли в красных плащах. Остальная болонь пошла на красивые банты всем пятерым.
Домишко Аграфены трещал по швам от такого количества народа. Дмитрий уж и сам понял, что надо жить своим домом, поэтому когда поставили сруб под новый клуб, а старый предложили под жительство Дмитрию с семьей, никто и не подумал отказаться. В один день всей полевой бригадой разобрали сцену, прорезали еще два окна, и наделали в доме перегородок. Детям сделали большую спальню, родителям поменьше, гостиная, кухня и прихожая тоже получились просторными. Перестелили полы, перекрыли крышу, срубили новые сени, поставили русскую печь. Катерина и не мечтала о таком счастье, но оно наступило. Дмитрий своих женщин в дом не приводил пока не подошло время штукатурить, белить и красить. Тут и началась каторга: дети путались под ногами, мешали приводить жилье в порядок. На счастье Катерины в селе открыли детский сад. Всех срочным порядком отправили туда и работа закипела. К зиме семья въехала в дом. Девчонки от счастья носились по всему дому с той скоростью, которую дала им природа к данному возрасту. Игры в догонялки и прятки теперь были каждый день. В такой суматохе родители не успели оглянуться как Янина пошла в школу, а за ней следом и остальные сели за парты сельской школы. И все было бы ладно, если бы в соседнем селе тоже была школа. Но там школы не было и детей возили на учебу в Бакланьки . Так и оказались в одном классе Антон с Антонидой и Ольга с Николаем. Все дочери Дмитрия и Катерины были чернявыми и кареглазыми как мать, кроме Ольги. Вот уж кто уродился не понятно в кого: то ли в тятьку Митю, то ли в бабку Ганну. Светловолосая и голубоглазая Ольга была как из чужого гнезда, зато когда ее посадили за парту рядом с Николаем, учительница едва не вскрикнула: похожи словно брат с сестрой! По селу пошел шепоток: как так могло статься? Сначала шептались тихо, потом все громче и громче, в итоге однажды в сельпо, когда Аграфена покупала куль муки для хлеба, вошла Анна с мальчишками. Вся очередь сразу смолкла, но, как это обычно случается кто-то сглупил и выкрикнул: Ой, Грунь, Нюткины пацаны прям на Митяя твоего так похожи! Нюта, забыв за чем шла в магазин, схватила пацанов и выбежала вон, а вот Аграфене пришлось глотать сюрприз и давиться. А ведь и правда похожи, прям Митька в детстве что один, то и другой! Муж-то у Анны чернявый… Но Нютка светленькая… Вроде и на мать могут же быть похожи дети… Нешто Митька напакостил? Катька ж узнает – изведет его паршивца!
Сначала в деревне шушукались тихо, но вскоре все знали, что Митька-таки до Нютки добрался! Самое неприятное было в том, что обо всем узнал и муж Анюты. В доме начались скандалы, а вскоре серьезно побитая Анна с мальчишками пришла в отчий дом. Жизни в мужнином доме не стало совсем: каждый день был гестаповской пыткой. Муж стал крепко пить и бить жену смертным боем, сыновей называл «сурозятами» и выкидывал на улицу.
Дошли разговоры и до Катерины, но та сплетню проглотила не показав виду. Несколько месяцев ничего не говорила мужу, все приглядывалась к мальчишкам и пришла к выводу: Митька напакостил! Колька с Ольгой – вылитые близнецы! Антон, светлый, но тоже очень похож с Антонидой, когда боком повернется - вылитый Митька! Можно и не спрашивать был грех или наветы всё. Но и все же Катерина решила молчать и просто включила бдительность: муж не мог сделать и шагу безнадзорно. Анюта и сама сторонилась и Катерины, и Митяя, хватило бабе тумаков и разговоров, жила в родительском доме, занималась пацанами, вела себя тихо, из дому до работы и обратно. Один раз Митяй припозднился, так Катерина встретила мужа у калитки и оглядев с головы до ног внимательным взглядом тихо, чтоб соседи не слышали бросила:
-Забылся что ли стожок, в котором с Анной кувыркался? Можа напомнить? Только учти, милок, спасать больше не буду, не прощу. Не была б сама в то время беременной – не проглядела бы блуда, а теперь пусть будет все как есть, не буду исправлять, но ты… изведу гада! – поправив платок на голове Катерина развернулась и ушла в дом. Дмитрий только открыл рот, чтоб хоть как-то оправдаться перед женой, но в ушах засвистело и в нос ударило тем самым, уже подзабытым запахом украинской травы… Не вымолвив и слова Дмитрий закрыл рот.
Очередная осень подошла незаметно: подкралась шурша желтыми листьями и промозглыми дождями. Давно убрали огороды, запаслись грибами да ягодами, кто мог бегали в лес за кедровой шишкой. Клюква уродилась как никогда, бабы ведрами да корзинами таскали ее с болот. Катерина не любила эту ягоду, считала ее кислой и невкусной, но дети зимой любили пощелкать рубиновыми замерзшими ягодами, варенья им не надо, а вот эту ягодку любили все. Вот и собирались бабы кучками и шли на болото за пять километров от села. По одной не ходили: болото пугало, много случаев было с ягодницами когда и пропадали бабы в болотах. И в тот день пошли бабы на болото компанией в которой неожиданно оказались Анна с Катериной. Не глядя в сторону друг друга так и дошли до болота, а там и вовсе разошлись в разные стороны. Катерина любила уединение, потому и в тот раз ушла в сторону не оглядываясь. Ягод было много, все кочки были покрыты красными крупными каплями с белыми носиками и Катерина в который раз удивлялась как растет эта самая клюква: листьев и кустов нет, зато на одном тонком волоске висит по ягоде, а волосков таких видимо-невидимо. Корзина быстро наполнялась и Катерина развернулась в обратную сторону с мыслью что этой осенью больше не пойдет на болото, слишком промозглый день выдался, мелкий нудный дождь иногда переходил в редкий снежок, руки мерзли, да и ноги в резиновых сапогах тоже не желали согреваться. Оглядевшись по сторонам Катя поняла, что закружилась прыгая с кочки на кочку, а баб нет поблизости. Стало как-то неуютно, Катерина покричала товарок, но никто не откликнулся, ветер усиливался и относил крик в другую сторону. Катерина умела ориентироваться в лесу, но тут как-то запаниковала, ветер начал завывать в чахлом осиннике, а мелкий дождь все усиливался. Катерина увидела чей-то силуэт через сетку дождя, поняла, что это кто-то из ягодниц и поторопилась в ту сторону, чтоб хоть не одной выходить из болота, но силуэт вдруг как сквозь землю провалился. Катерина услышала через шум ветра крик и уже бегом насколько это можно на болоте побежала в ту сторону откуда он доносился. Каково было удивление Катерины когда она увидела Анну, провалившуюся в трясину и пытавшуюся дотянуться до хилой осинки… Даже ветер вдруг стих и дождь вроде как стал меньше… Катерина стояла и смотрела как соперница хватает ртом вонючую болотную жижу, но помощи не просит, а как бы ей сейчас хотелось чтоб Анна билась в истерике и просила помощи. Первый раз за столько лет они встретились глазами: нежно-голубые, полные страха и боли глаза Анны и карие, цвета крепкого чая, полные превосходства и победы глаза Катерины.
Бабы, пришедшие с болота подняли шум. Долго они ждали Катерину с Анной, кричали, звали, но так и не дождавшись ушли в село. Все жители собрались у магазина, думали да гадали что делать, да осенние дни коротки и смеркалось быстро. Куда уж идти в ночь да еще и на болото, это тебе не сосновый бор в тихую погоду, где можно с фонарями гулять… Болото – это опасное место даже в тихую безветренную погоду, а тут дождь, ветер, низкие тучи то и дело грозились мокрым снегом разродиться. Нюткина мать, прижав к себе пацанов голосила, Дмитрий молча жевал соломину… Действовала Аграфена. Когда уже совсем смеркалось она вынесла постановление: утром, в пять часов мужики выдвигаются на поиски заблудших… Идут одни мужики, так как дело страшное и опасное, не бабье совсем. Бабы и не возражали, большая часть и так продрогла и промокла до костей пока ждали пропавших. Утром и выдвинулись, пока дошли до болота начало уже светать. На месте рассредоточились и пошли цепью, насколько это было возможно, каждый вырубил себе слегу подлиннее, чтобы щупать дно, да в трясину не угодить. К обеду собрались все на островке, чтоб перекусить, да немного согреться самогоном, костра не разводили, все было мокрым и не разгорелось бы наверное, но пока гадали как быть с костром молодой паренек из бригады Митрия повел носом и ткнув пальцем в право закричал:
-Оттуда дымом тянет! Кто-то костер жгет! – Все забыли про перекус и выдвинулись в указанном направлении. Идти долго не пришлось, вскоре запах дыма стал чувствоваться более отчетливо и можно было расслышать голоса, точнее один голос, который то ли пытался кричать, то ли что-то не очень громко говорил. Подойдя ближе мужики рассмотрели говорящего, то была Катерина… Грязная, без верхней одежды и платка с залепленной грязью косой, Катерина, подбрасывая в тлеющий огонь сырые ветки, что-то говорила лежащему на земле человеку, который оказался ни кем иначе как Анной. Мужики было замерли от увиденного, но один товарищ, который на селе слыл заводилой и балагуром и тут не сдержался:
- Батюшки! Вот так кинофильма без перевода! Девоньки, можа по сто грамм за перемирие? А? – поняв, что разговор никто не поддерживает, балагур замолк.
Анна лежала свернувшись колачиком на расстеленными Катериной кофте и платке совершенно голая, сверху Катерина укрыла соперницу своей телогрейкой и прикрыла еловыми лапками, обломанными с одной единственной ёлочки, которая была на островке. Грязное сырое тряпьё Анны лежало в стороне жалкой бесформенной кучкой. Вид Катерины, отстукивающей дробь зубами и с посиневшими губами, вызывал жалость не меньше, чем Анютка, которая уже и зубами не стучала, а просто открывала и закрывала время от времени глаза. Ей очень хотелось спать, но едва она начинала проваливаться в сон как подскакивала Катерина и начинала хлестать по щекам, скидывала телогрейку и мяла ее бедное тело, которое хотело покоя. И так всю ночь.
Дмитрий скинул фуфайку и накрыл ею жену, кто-то одел Анну в свою фуфайку… вобщем собрались в обратный путь. Катерина шла сама, Анна передвигаться не могла, поэтому ее пришлось нести на закорках по очереди. Балагур и тут отличился, когда усадил Анну себе на горбушку:
- Ох, хорошо, что тебя, Нюра, тащить пришлось, а не Катюху! То б и с места не двинулись, в болото б провалились! Хороша баба, только тяжеловата для такого передвижения, тут коня надо да розвальни! – сзади кто-то дал балагуру легкого пинка под зад, кто-то потихоньку засмеялся, а в целом не отреагировали на шутку, так как не ко времени она была.
К вечеру все были дома. Дмитрий истопил для жены баню, та весь день молчала, голос совсем пропал, пила молоко с маслом и медом да отмачивала косу в тазу с теплой мыльной водой. Что произошло на болоте она так и не рассказала ни мужу, ни свекрови, хотя те приставали с расспросами, особенно свекровь лопалась от любопытсва. Анна в свою очередь тоже молчала как рыба. В деревне стали придумывать всякое, в основном говорили о том, что Катюха укатала Анну в болотной жиже, отомстила за мужа, а потом опомнилась и исправила положение да наказала сопернице никому не рассказывать. Всю зиму судачили на эту тему, да весенние работы как-то заглушили эти разговоры. Народ махнул рукой и успокоился. Иногда переговаривались на эту тему, так как Катерина с Анной хоть подружками и не стали, но чураться друг дружку перестали. В магазине иногда даже в очереди вместе стояли, правда личных бесед не вели, но в общих участие принимали. В школу на собрания тоже стали ходить не боясь встретиться друг с другом.
Прошло почти сорок лет после того случая на болоте. Давно не стало любопытной Аграфены, выросли дети Дмитрия, Катерины и Анны. Взрослые сыновья Анны осели в родном селе, выучившись на механизаторов, обзавелись семьями и детьми. Вторая дочь Катерины Майя тоже осталась в селе, выйдя замуж сразу после окончания школы. Янина в шестнадцать лет родила сына Кирюшку, от кого родила не призналась, но был слух, что на уборочную присылали солдат в помощь колхозу и, видимо, там Янинка и согрешила. Девка она была видная, скороспелая, грудастая, вся в мать. Вот и совратилась в юном возрасте. Правда материнством молодая мама не стала наслаждаться, оставила маленького сына на попечение своих родителей и сбежала с прикомандированным белорусом неведомо куда. Через пять лет написала родителям письмо из Белоруссии, что живет хорошо, родила еще сына и дочь. Антонинида уехала учиться на швею в Новосибирск, оттуда каким-то образом ее занесло под Иркутск на станцию с красивым названием Зима, там она и осталась, вышла замуж, родила дочку. Самая сварливая по характеру и злая как осенняя муха Валентина умчалась в Казахстан с подругой вроде как в гости к ее родственникам, да там познакомилась с пареньком и осела в теплой стране переманив к себе младшую Ольгу. Ольга тоже нашла мужа из местных жителей. Никто не хотел возвращаться в Сибирь, холодную и неласковую…
Катерина занемогла… Еще вчера ловко управлялась по хозяйству, чистила снег возле дома, а сегодня с утра не смогла оторвать головы от подушки. Дмитрий хотел помочь жене подняться, но та едва сев на кровати, упала… Фельдшера звать не велела, сказала, что само пройдет. Однако к следующему утру Катерина не смогла даже пошевелиться, вращала красными глазами и охала. Дмитрий пошел за местной докторицей, которая, едва увидев седого старика в окно, сразу поняла в чем дело и не ожидая пока тот доковыляет пошла навстречу. У Катерины, как ни странно показалось докторице, ничего не болело, давление было чуть выше нормы, температура нормальная, но при всем при этом пожилая женщина не могла даже ноги спустить с кровати. На совет съездить в районную поликлиннику Катерина ответила отказом и отправила докторицу вон из хаты. Через неделю мучительного лежания позвала к себе мужа и пересохшими губами попросила:
- Митя… Анну позови…
- На что тебе Анна? Не подруги чай какие, чтоб она возле тебя сидела…
- Не ёрничай, старый пень… Знаю еще пока что говорю! Анну мне зови говорю! Помирать скоро буду, долг хочу забрать у нее!
- И чего ж она тебе задолжала-то, а? – Дмитрий прищурился и уставился на жену, - денег вроде она у тя не займала, да и вообще я не видел, чтоб она с тобой якшалась как-то!
- Прошу тебя, позови… Мы с ней только знаем про долг… Она обещала вернуть когда мне надо будет.
- Лежи, старая, не выдумывай! Поправишься еще, можа завтра и поскачешь как козушка по двору. Такие как ты сами себя лечат и до ста лет живут, не убьешь еще!
-Какие такие? ТАКИЕ может и живут… А я отказалась быть ТАКОЙ. Обещала Ванде стать человеком и всю жизнь старалась не нарушать слова. Иногда, когда совсем перло из меня – займалась мелкими гадостями, но то так, ради забавы, да чтоб пар выпустить… Могла дел наворотить конечно и жила б еще лет двадцать, а так сама себе век укоротила… Из-за тебя все случилось. Не приедь ты на свадьбу к нам и все иначе было бы… Маму жалко пуще всех. Зови Анну…
И еще неделю Дмитрий не шел к Анне, все отговаривался, но вскоре понял, что дело совсем плохо: Катерина совсем не спала, кричала страшным голосом какие-то проклятья на украинском языке в адрес мужа почти не замолкая. Измотанная Майя сама уж собралась за Анной, но мать не велела ей идти.
- Он пусть Анну приведет! Он должен тоже!
Ни кто не понимал о каких долгах идет речь и Дмитрий пошел все ж за Анной.
Анна так и жила в родительском доме, родителей давно схоронила, сыны своей жизнью живут, а личная жизнь так и не сложилась. С годами ноги плохо стали двигаться, ревматизм так крутил, что приходилось криком кричать и ночами не спать. Даже в жару Анна ходила по дому в валенках и с замотанной шалью пояницей. Когда заскрипела сенная дверь Анна усаживалась ужинать, а когда увидела на пороге бывшего любимого, осунувшегося худого и старого, в сердце как-будто спицу воткнули. Тонкую, острую, длинную…
- Ну, доброй ночи, Нюта… Вот пришел… по нужде правда… Не свататься уж… -Дмитрий попытался улыбнуться, да получилось это неудачно, косорото и с затянувшимся кашлем.
- Да уж и не ждет никто тебя со сватами однако. Невеста тоже уж не та, что полвека назад была… В стожок кинешь – там и останусь безмолвная лежать. Никто и не узнает где я, пока не завоняю… Там можа собаки расчухают… Чё хотел-то? – Анна зачерпнула ложкой борщ из тарелки, - есть будешь? Стопку могу налить, самогон хороший нынче получился. Давай, усаживайся, по стопочке примем, а то ноги крутит сил нет, спать опять не буду. Разговор долгий поди будет, ай нет?
- Не знаю долгий аль нет, но стопку лей и борщ тоже давай!
Анна тяжело поднялась, налила большую чашку борща, грибочков соленых на тарелку кинула да маслом растительным приправила, бутыль с самогоном поставила на стол.
- А морсика клюквенного нету что ль, запить самогоночку чтоб?
- Нету у меня морсика… сорок лет почти как нету. С того самого случая на болото не хожу, страшно мне становится как подумаю про ту трясину…
- Может все ж расскажешь как в болото увалилась, аль кто помог сигануть в трясину, а?
- Никто меня туда не пихал, сама заблукала, испугалась и заторопилась искать дорогу… Ветер сильный был, никто не слыхал как кричала, - По лицу Анны пробежала тень и сморщилась она как от зубной боли, - больше ничего не скажу… Пей, ешь и иди домой!
- Катерина помирать собралась… Тебя зовет. Про долг вторую неделю мне твердит, якобы ты ей чего-то задолжала, а чего не говорит. Зови, говорит, Анну, пущай долг отдаст… Вот и хотел узнать чего там у вас произошло тогда, что ты моей жинке задолжала…
У Анны выпала из рук ложка и нижняя челюсть упала на грудь, глаза широко раскрылись и не мигая уставились на Дмитрия.
- Умирать собралась? Крепкая же баба она у тебя вроде? Не брешешь, старый?
- Не брешу… Не пошел бы я к тебе на ночь-то глядя за просто так, годы не те, чтоб по ночам к девкам бегать. Расскажы, Нют, что там на болоте было, прошу тебя Христом Богом, расскажи!
Клюквы в том году было много как никогда, да крупная такая, что грех было не бегать на болото хоть каждый день. Бабы таскали ее ведрами да корзинами, зима длинная, дети ягоду любят да и кисель из нее самый полезный да вкусный. Анна и не заметила как от баб отбилась, как-будто кто манил ее вглубь болота. Опомнилась лишь тогда, когда поняла что одна ходит, а ветер ветки с тощих деревцев ломает, последние листочки срывает. Стала аукать, никто не откликнулся. Тут ветер тучу со снегом пригнал, посыпались частые лохматые хлопья в перемежку с дождем. Анна от страха совсем обезумела и стала метаться с одной кочки на другую, ягоду уже и брать не стала, лишь бы дорогу найти… Показалось что справа силуэт чей-то показался, Анна кинулась туда, да нога соскользнула с кочки, корзина упала в другую сторону, а сама Анна ухнула прямиком в трясину. Сначала по пояс и показалось, что твердь под ногами, а потом эта твердь стала держать за сапоги, не давая женщине двинуться с места. Анна не на шутку запаниковала… Кричать не было сил, кто-то неумолимо тянул ее вниз. Женщина пыталась дотянуться до хилой осинки на соседней кочке, да та оказалась слишком далеко, осталось только прочитать молитву и закрыть глаза. Уже уйдя по самую шею в болотную жижу Анна вдруг увидела как кто-то ходит по кочкам и собирает ягоду, из последних сил Анна крикнула. Крик получился не громкий, сдавленные, но ее услышали. Женщина быстро шла к Анне, а та в свою очередь пыталась хоть немного да удержаться на виду. Когда Анна увидела Катерину, остатки надежды растаяли как снежные хлопья, которые падали ей на лицо и стекали чистой водой в болото. Катерина стояла и смотрела на Анну с видом победителя: в карих глазах не было жалости… Анна закрыла глаза и, хлебнув ржавую болотную жижу, простилась с жизнью.
Когда ее дернули за руку Анна даже и не почувствовала, просто вновь голова оказалась на поверхности и она увидела Катерину, которая лежа на соседней кочке тянет ее за руку. Рука была холодная и скользкая и Катерина несколько раз отпускала Анну. Пыталась она и деревце наклонить к Анне, но у той настолько замезли руки, что она не могла даже ухватиться за то деревце. Уже и Катерина было отчаялась вытащить Анну из болота, но тут ее осенила мысль: коса! Вытащив длинющую косу из под телогрейки Катерина быстро обмотала ею руку Анны и стала тянуть, как не было тяжко, но скоро Анна босая и без чулок сидела на кочке рядом с Катериной и стучала зубами. От Катерины наоборот валил пар. Неожиданно стих ветер, солнце проглянуло через тучи и осветило двух женщин своими скудными лучами.
Катерина оглядела Анну с ног до головы, потом себя и выдавила из себя:
- Хороши девки… Хоть сейчас в клуб на танцы… Отбою от женихов поди не было бы.
Анна молчала, она так промокла и замерзла, что даже поблагодаприть свою спасительницу не могла.
- Ну ладно, некогда мне любоваться твоими голыми ногами, надо вон туда нам перейти, на островок, там посуше, у меня спички есть, костерок разведем, на дым может кто выйдет и нас найдут. Вставай, пошлепали! – Анна не могла даже подняться. -Ты чего придумала? Я прям так и мечтала, ночей не спала когда тебя на себе таскать буду… Эй, а ну встать! – У Анны текли слезы по щекам, но встать она не смогла.
Взвалив соперницу себе на спину Катерина двинулась к островку не переставая разговаривать:
- Ох и разъелась же ты, Нютка, тяжеленная стала, а ведь помню тебя тощей как курицу-несушку, синенькой… Обед с собой брала? – Анна кивнула в ответ. –Поди сожрала еще? – Анна снова кивнула. – Вот потому и ухнула в трясину! Жрать не надо было! А у меня сало с хлебом в корзине есть, сейчас пожарю на огне, может кто и запах учует от сала… Ну вот и островок, сползай давай, нето шею мне свернешь от благодарности!
Анна сползла с Катерининой спины, а та отправилась назад за своей корзиной. Анна смотрела вслед спасительнице и боялась: вдруг Катерина попадет в ту трясину, кто ее спасет тогда? Но Катерина вскоре пришла со своей корзиной да и с Анютиной тоже.
- Во, видала, еще и корзину твою притаранила! Чё ж добру пропадать-то? – и осмотрев Анну с головы до ног, добавила: - Раздевайся-ка, девка донога, нето до утра не доживешь, ежли нас не найдут сегодня. До села я тя не допру… Да и смеркается нынче рано, скоро темень беспросветная наступит… Разоблачайся говорю. Я сейчас ёлочку вон ту обламаю, настил сделаю, на него ляжешь. - Катерина пошла ломать ветки, а Нютка не стала спорить и начала потихоньку раздеваться. Сделав настил из лапника Катерина расстелила на нем свою тонкую кофтейку да шальку в клеточку, из чистой шерсти, с кистями и велела голой Анне ложиться, сверху укрыла, свернувшуюся калачом женщину, своей телогрейкой. Сама осталась в теплой шерстяной кофте. Из корзинки достала сверток с салом и хлебом, завернутый в белый льняной платок. Платок повязала на голову, сало порезала на газетке, развела костер, нанизала его на прутики и стала жарить По болоту пошел вкусный запах, да только все селянки уже ушли домой и запаха никто не чувствовал.
- Держи ужин пока горячий, - Катерина протянула Анне кусок хлеба с тонким пластом ароматного сала, -да не кочевряжься, ешь давай… Горилки нема, я б тебя быстро на ноги поставила, изнутри грела бы ого как! Ну, что есть ужо… Хоть салом горячим погреемся, кто знает сколь нам тут с тобой куковать. Ночь почти наступила… Кто щас за нами пойдет? А что не спрашиваешь зачем я тебя из болота вытянула?
Анна еле шевеля челюстями жевала свой ужин. Голоса почти не было и она только вопросительно глядела на Катерину и хлопала своими синими глазами.
- Не знаешь… Откель тебе, девка знать все? Скромница ты, стыдливица… Много причин моему действу. Во-первых: сыны у тебя еще не самостоятельные, мамка нужна, коль папка не удался. Ты помрешь куда они пойдут? Матка твоя старая уже, что она им даст? Митька мне их приведет… он хоть и некудышний отец, а всеж знает, где напакостил. У меня свой выводок вон из пятерых состоит, все женского полу, неровен час скоро бабкой стану, Янинке шестнадцатый год пошел… Куда мне столько народу в доме? Еду вон ведрами варю… Да мать есть мать… Во-вторых: как я должна жить, коль ты вот так на моих глазах утопла бы? Совесть и у меня ведь есть, хоть и говорят на селе, что я злая… Может и злая. А я в чем виновата? Ну, какая уж есть, иногда сама жизни не рада. Ну и третье, самое неприятное и может страшное: Помирать буду долго… Некому меня отпустить будет от людей. Тебя попрошу вот… Вспомни, что я тебя выручила и ты мне помоги, это будет твоим долгом мне! Слышишь? Согласна? – Анна быстро закивала головой утвердительно, не знала она чем грозит ей ее долг, знала бы так наверное обратно в болото сиганула. А тогда ей это мелочью показалось: ну когда еще Катерина помирать соберется, может уже и ее, Анны к тому времени не станет. В очередь за смертью ведь не встанешь, не магазин все ж. Главное, что сейчас она жива, хоть и лежит голая и грязная на чужой шаленке и под чужой одежкой, но все ж есть шанс огромный встретиться с матерью и сыновьями. Анна прикрыла глаза, после ужина стало клонить в сон.
Проснулась Анна от выстрелов, видимо селяне все ж пришли на болото за ними. Катерина суетилась возле чахлова костра, делала побольше дыма, чтоб его учуяли те, кто их ищет и вскоре впрямь из тумана появились силуэты местных мужиков. Катерина кричала, махала руками и… плакала. Анне стало даже стыдно, что она вот всю ночь пролежала под теплой телогрейкой, а Катерина в одной теплой кофте всю ночь просидела у костерка. Да еще стыдно было казаться на глаза людям в том виде в каком она сейчас была. Однако никто никого не осудил.
Дальше рассказывать не было смысла. Дмитрий все и сам помнил, как-будто все вчера произошло.
- Ну-ну… Вона значит какой долг она с тебя требует теперь… Эх, Нюта, Нюта… Ну да что теперь делать я буду думать, а ты в понедельник с утра приходи. Поняла?
- Сегодня суббота только… А вдруг Катерина не доживет до понедельника?
- Чего? Уж поверь мне – доживет! И не только до следущего, она еще сорок понедельников переживет! Пока долг не отдашь, дуреха! Имей ввиду: до понедельника в дом не пущу! Дмитрий ушел, плотно прикрыв за собой дверь. В воскресенье Дмитрий почти весь день просидел на крылечке. Солнце слепило глаза, но не грело, а казалось наоборот – морозило. Дмитрий курил одну папиросу за другой и все не мог решить как ему поступить правильно. Вот говорила ж мать: Не ехай, Митька, на эту свадьбу, лучше вон сам женись! Наверное мать была права. Трудно сейчас понять: жизнь прожита. И, как ни крути, не плохо, девки выросли, у всех семьи… Что Янинка оставила своего байстрюка им, тоже вроде как-то пережилось. Живет байстрюк в городе, работает, свою семью уже имеет. В село и глаз не кажет.
- Что, тятя, мамка совсем из дому выживает? К тете Ане ходил? Что сказала? Мамка вон ором орет ее к себе уже не зовет – требует!
- Ходил, Майка, ходил… Завтра с утра договорились. Сегодня воскресенье, праздник. Ты, зайди, убери там за мамкой, обмой ее. Я вечером к вам приду ночевать, совсем спать не дает старая, в глазьях уже песок скрипит. Совсем я умотался с ней, терпенья нету уже совсем.
К дочери Дмитрий пришел очень поздно, когда все уже уляглись и сразу лёг на топчан в прихожей, сказал, что очень уж спать хочет. А ночью все небо озарило пламя… Майя диким голосом закричала:
- Тятька, ваш дом горит! Мамка же там, тятька!
Дмитрий вяло поднялся со своей лежанки, так же вяло сунул ноги в валенки и влез в фуфайку. Закурил очередную папиросу и пошел туда, куда бежали все, проснувшиеся к тому времени селяне. Кто-то таскал из колодца воду, кто-то пытался кидать в пламя снег лопатой, но было сразу понятно, что с огнем своими силами не справиться, а пожарная машина из района приехала когда от дома осталась одна труба, да куча головешек. Утром из под этой кучи вытащили обгоревшее тело Катерины. Больше всех на пепелище, к удивлению народа, убивалась Анна: она ковыляла вокруг сгоревшего дома опершись на палку, причитала и все время говорила про какой-то долг. И только Дмитрий знал, что это за долг.
А в это время в районном центре у жены внука Дмитрия и Катерины, Светланки, вдруг начались схватки. Ходить еще полагалось больше месяца, а тут вдруг среди ночи так скрутило, что пришлось вызывать скорую и отправлять женщину в больницу. К утру Светлана разродилась девочкой. Ребенок был на удивление крепким, хотя и недоношенным.
Майя догадалась, что отец помог матери умереть и послле похорон завела разговор на эту тему.
- Тять, почему мама мне свой дар не передала, ведь я же к ней подходила, мыла ее?
- Она никогда не хотела, чтоб вы, ее дочери, занимались тем, чем пришлось ей заниматься в свое время. Черное дело – оно тяжкое… Такое бремя по жизни нести очень тяжело, а ей пришлось вот. Она знала, что так умирать будет, поэтому и просила Анну помочь ей уйти, чтоб она забрала из нее жизнь и грех ее. В старые времена всех колдовок сжигали на кострах, иначе всех измучают, смертушки на них нет иной что ли… Вот я и помог матери вашей как мог. А тетя Аня пусть свой век доживает как положено человеку. Не виновата она ни в чем.
Внук Кирилл не смог быть на похоронах бабушки, также как и все дочери . Зато на сороковины приехали все, даже Янина с мужем из Белоруссии заявилась, сказала что хочет на внучку взглянуть. На поминках было все село, так уж принято в русских деревнях: провожать покойника всем селом и поминать так же. Когда селяне разошлись и остались только свои, крепко подвыпивший Дмитрий вышел из-за стола и качаясь направился к своей лежанке. В это время за перегородкой у печки раздлся плачь ребенка, то плакала маленькая дочь внука Кирилла. Молодая мама вскочила с места и бегом пробежала за перегородку, а через несколько минут вынесла оттуда малышку.
- Рано ты ее в люди выносишь, - проворчала новоиспеченная бабушка Янина,- спать будет плохо, сглазит еще кто…
- Я прадеду хочу показать правнучку, когда еще приедем, а он старенький… Пусть подержит. – И Светлана ловко положила ребенка рядом с дедом на подушку. Дед взял в руку маленькую ладошку и прослезился: вот он, молодой побег от него – старого пня пошел. Малышка, поначалу кричавшая, вдруг успокоилась, заагукала и, найдя маленькими глазенками заплаканные глаза деда вдруг широко заулыбнулась.
- Катя? Катюша, это ты?
- Дед, Оксанкой мы ее назвали вообще-то! Можно Ксюшкой звать, но не Катей! – пробурчал Кирилл. Не гоже в часть покойной называть, так люди сказали.
За столом бурно начались обсуждения по поводу имени девочки, которая родилась в тот самый час, когда умерла прабабка, подвыпившие мужчины уже начали говорить тосты в честь появления на свет Оксанки, поминки плавно переходили в обычную гулянку. Один прадед смотрел на малышку и безутешно плакал, и никто кроме него не видел как у девочки в глазах плескалась кровь…