Первый день весны Хаубер встретил чистым и умытым. Давно начавшаяся оттепель затопила все дворы водой, и дети целыми днями скакали по лужам, соревнуясь в качестве брызг. Войско по пути на север подбирало новые отряды, и те, кто раньше сравнивал его со снежным комом, стали говорить об огромной волне, перед которой не устоит Берения. Весна правила умами.
Ручьи поделили средний двор на несколько островков, и Симель перебиралась с одного на другой, прыгая по ненадежной, раскисшей земле. Сегодня архивариус выпроводил ее из библиотеки задолго до обеда, чтобы вместе с другими монахами подготовиться к весеннему Представлению. Торжество должно было состояться вечером, с наступлением темноты, но ощущение праздника захватило обитателей замка с самого утра. Каждый отлынивал от работы, как мог, а когда с утра перед храмом стали сооружать помост для сцены, на него сбежались все пажи и служанки — они дурачились и пели, но даже плотники ругались в этот день на удивление добродушно.
Вместе с оживающей природой словно очнулся от долгого сна Вилиам, что для Симели было важней всего прочего. Совсем как осенью, когда они вели свои первые беседы, он иногда прогуливался по комнате или сидел в кресле у открытого окна. На конюшне заверяли, что его боевой конь все еще полон сил, и на одно мгновение Симель поверила, что он снова сядет в седло.
Рабочие ушли и на улице стало тише. Симель почти миновала храм, как вдруг из длинного здания церковной школы высыпала толпа детей и послушников, в честь праздника избавленных от последних уроков. За ними вышли четверо священников, и Симель с удивлением узнала одного из них. Когда она впервые подошла к Хауберу на рассвете одного из холодных осенних дней, оказалось, что ворота замка еще не открыли. В Плагарде уже начали работать рынки, но у внешних стен крепости было пусто. Впрочем, очень скоро перед воротами появился еще один человек — юный послушник, мечтавший о посвящении в храме Святой Анаиды и пришедший в замок из далекой восточной деревни. Они вместе ожидали смену стражи, и приятная беседа скрасила часы промозглого утра. С тех пор Симели редко выдавался шанс его увидеть, так как священники жили и принимали пищу отдельно, но черная накидка без рукавов, надетая поверх белой рясы, ясно указывала на то, что он уже принял сан.
— Доброе утро, Исидор! — Воскликнула Симель, подходя ближе. — О, простите… отец Исидор, — лукаво поправилась она.
— Доброе! — Юноша смущенно улыбнулся, благославляя ее знаком Единого, сходящего на землю. — Давно не виделись!
Заметив, как хмурятся трое пожилых священников, недовольные такой фамильярностью, Симель взяла Исидора под руку и потянула к небольшой аллее.
— Пройдемся?
— С удовольствием.
Они двинулись вдоль школы и складских построек к черным голым деревьям.
— Значит, ты уже полноправный служитель церкви… А ловко с этим справляешься! — Симель начертала в воздухе святой знак.
— О чем ты говоришь, — скромно отмахнулся Исидор, — я неопытен. Все еще пугаюсь, когда люди обращаются ко мне «святой отец».
— Когда было твое посвящение?
— Всего три недели назад, — юноша сложил ладони в обычном для церковников жесте смирения, но улыбка до ушей делала его вид несерьезным. — Я теперь самый молодой священник Хаубера!
— Я не сомневалась, что ты многого добьешься, — сказала Симель, так как многие из гуляющих вокруг послушников были старше ее собеседника. — Поздравляю.
— Спасибо! — Отец Исидор слегка покраснел. — Но расскажи о себе! Я слышал, ты устроилась при короле? С другими лекарями?
— Да, и работаю с ними день и ночь, хотя наше жалование вряд ли сравнимо, — она едко улыбнулась, но затем вздохнула, — но как бы ни старался каждый из нас, надеюсь, ты понимаешь, что Вилиам Светлый очень стар и жизнь его угасает.
— Я понимаю. Но принято считать, что его величество выздоравливает и скоро встанет с постели.
— Поэтому я и говорю тебе, как есть на самом деле.
Священнник не ответил, а Симель не могла понять, что на нее нашло. Наверное, проводя дни рядом с королем и впитывая его душевную боль, она совсем отвыкла от простых разговоров.
Она тряхнула головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей и сменить тему, но тут сзади раздался дикий шум — вся ватага школяров сорвалась с места и, радостно вопя, понеслась в сторону казарм, откуда только что вышел сир Ольмерт. Рыцарь бросился бежать, но дети облепили его со всех сторон, прося поиграть в жмурки.
— Знать правду лучше, чем верить лжи, пусть даже такой красивой. Может быть, земной путь короля Вилиама и близок к концу, но помни, что в Покой его поведет сам Единый. А он не забирает жизни просто так, — молодой человек накрыл ее ладонь своей и мягко улыбнулся. — Ты должна радоваться, что пока выигрываешь у Единого борьбу за эту душу.
— О, Исидор, спасибо, — Симель благодарно сжала его руку, — но правда, я недостойна того, чтобы ты ради меня шутил Его именем.
— Я не святой, — в глазах священника затанцевали хитрые искорки.
«Но станешь святым еще при жизни», — подумала Симель, исподтишка наблюдая за тем, как дети завязывают Ольмерту глаза и крутят на месте, чтобы запутать. На сердце стало легко, будто в словах юноши была какая-то простая истина, дающая уверенность в завтрашнем дне.
— Теперь я вижу, что помогать людям — твое призвание, — она подняла голову, чтобы взглянуть на чистое, ясное небо, и обернулась на шпиль храма. — Значит, ты получил то, что хотел?
— Нет.
Поймав на себе пораженный взгляд, Исидор рассмеялся и взмахнул рукой, пытаясь объяснить:
— Знаешь, когда мы тем утром говорили о будущем, я и не думал, что все исполнится так скоро. Передо мной открылось столько возможностей, — он замолчал, как будто решая, стоит ли продолжать. — Не знаю, как отнесутся к этому другие служители церкви, но… Я надеюсь кое-что изменить в школьной системе.
Святой отец на мгновение снова покраснел, но тут же отбросил смущение и нетерпеливо затараторил. Он рассуждал об отмене телесных наказаний и открытии школ для неграмотных взрослых, а Симель с грустью думала, что не о таком будущем мечтала, стоя у ворот Хаубера. Когда-то она бежала от горя и боли, а теперь, сама того не желая, обрела их снова.
— … школа должна учить детей в соответствии с их возможностями. Губить талант только потому, что ребенок пришел к нам из крестьянской семьи, нельзя. Ты вот как считаешь?
— Я не знала об этом, Исидор, — сказала она, трудом выплывая из своих мыслей.
— Ты не училась в церковной школе? — священник удивленно поднял бровь. — Но ты слишком хорошо образована для простого травника.
— Мне повезло с мастером, — кратко ответила Симель, а Исидор замолчал, понимая, что и на другие вопросы в ответ услышит ложь. В воздухе повисло неловкое молчание, но тут детям удалось наконец заманить Ольмерта к дереву, и, врезавшись в толстый ствол, он повалился на землю. Ни Симель, ни юный священник не удержались от смеха, и напряжение между ними сразу исчезло.
— Ты просто обязан воплотить свои идеи в жизнь, — проговорила Симель, утирая выступившие слезы. — А я замолвлю за тебя словечко перед королем. Чем ты сейчас занимаешься? Преподаешь?
— Да. Арифметику и грамматику, — святой отец гордо выпятил грудь. — Ты действительно хочешь рассказать обо мне его величеству? — вдруг смешался он. — Ведь я пока ничего не сделал.
— Я и расскажу затем, чтобы ты мог что-то сделать! — Хлопнула его по плечу Симель. — У тебя на пути будет много преград, и может так случиться, что слово короля окажется единственной поддержкой...
— Но…
— Что?
— Ты забываешь об отце Бреттани. Он не останется в стороне, если мои начинания постигнет неудача.
— Ха! Старые ворчливые церковники хватаются за привычки и традиции, как утопающий — за соломинку.
— Зря ты так, — нахмурился Исидор, — отец Бреттани — хороший человек. Он лично следил за тем, как я прохожу испытания.
— Да? — приподняла бровь Симель. — Я думала, что у него никто не выдержит проверки на чистоту.
Священник посмотрел на нее с укором:
— Я уже слышал, что ты хамишь ему при каждой встрече, и теперь вижу, что это правда.
— Я? Хамлю? — удивилась Симель. Она хотела сказать что-то вроде «он начал первым», но в этот момент ученики Исидора подвели к нему сира Ольмерта — из носа у рыцаря шла кровь, в глазах застыла мольба о пощаде.
— Как дитя малое, — вздохнул святой отец, доставая из складок одеяния большой платок. Один его угол уже был запачкан красным.
— Исидор! — Воскликнула Симель, тут же прощая ему принятые на свой счет слова про дитя. — У тебя чахотка?
— Господи упаси, нет, — священник приложил платок к лицу Ольмерта. Он явно был тронут ее испугом и даже забыл о разгоравшемся споре. — Этот вот сорванец, — он кивнул в толпу детей, и хулиганистый на вид мальчик спрятался за спины других, — снова перелез через западную стену. И снова упал.
Ребенок засмеялся и показал Симели разбитую коленку. Исидор погрозил ему пальцем.
— Не могу уследить.
Мальчик был явно горд собой, а сир Ольмерт даже отвесил ему поклон — весьма неуклюжий из-за крепкой хватки святого отца — как вдруг сзади прогрохотал чей-то голос:
— И вновь ты позоришь свое святое призвание, рыцарь!
Отец Бреттани собственной персоной вышел на ступени храма, губы его кривились от отвращения. На мгновение во дворе стало тихо, как в гробу.
— Если призвание святое, то «отмеченный Единым да не будет судим», — Ольмерт сделал реверанс, а Исидор отскочил от него, как от прокаженного.
— Как смеешь, грешник, цитировать Писание! — Первосвященник спустился и быстрым шагом направился к ним, задев по пути двоих маленьких школяров. Остальные дети испуганно отступили назад.
— Простите меня, святой отец. Я исповедуюсь во всех своих грехах, — совершенно серьезно проговорил сир Ольмерт.
— Я не буду слушать тебя! Падший!
— Но, ваше преосвященство, сир рыцарь просто играл с детьми. Разве это не добродетель? — выступила вперед Симель, прекрасно понимая, как был прав Исидор.
— А ты, что ты знаешь о добродетели? Сегодня он играет, а завтра опять поведет за собой пьяниц и гуляк! — Обернулся к ней отец Бреттани. Ольмерт, пользуясь тем, что его не видят, на цыпочках двинулся к школе, уводя за собой детей. «Спасибо», — одними губами проговорил он, и Симель незаметно кивнула в ответ.
— «Добродетель есть в душе каждого», — невозмутимо процитировала она Первую проповедь. Отец Бреттани закрыл глаза и, покачиваясь, шумно втянул носом воздух.
— Каждый должен обратить свое сердце к свету, — пробормотал он, а потом вдруг развернулся и зашагал дальше, будто ничего не случилось.
Симель, нахмурившись, провожала священника тяжелым взглядом. Излишне благочестивые порывы Бреттани всегда приводили ее в замешательство.
— И все же ты ошибаешься, когда думаешь о нем плохо, — покачал головой Исидор.
— Он видит мир только в черных и белых красках.
— Я не знаю, как он видит мир, но я знаю, что он старается изменить его. Поэтому я уважаю его и почитаю наравне со святыми.
Симель вздохнула, сдаваясь:
— Хотела бы я согласиться, но не могу. Прости, — добавила она расстроенно, — но мне пора идти.
— Это не тот повод, чтобы испытывать дружбу, — улыбнулся Исидор, протягивая ей руку. Симель с облегчением пожала его ладонь — ей нечасто было жаль того, с кем она была не согласна.
— Всего доброго, святой отец, — Она коротко поклонилась под одобрительными взглядами стариков в белых рясах и направилась к замку.
— Ваше величество? — Симель вступила под своды королевской опочивальни. Тейд, которого она заменяла на время отлучки в город, едва кивнул ей, выходя, а на столе у кровати мальчики-пажи устраивали тяжелый поднос. Король медленно открыл глаза. — Вам доставили праздничный обед.
— Ты действительно считаешь, что весна — это праздник? — Вилиам знаком попросил поднять ему подушки, и Симель стала взбивать их одну за другой.
— Нет. Но каждый год убеждаюсь в обратном.
— Как и я, — король взглянул на небо за окном. — Весеннее Представление, пир, музыка… Люди счастливы.
— Вы тоже могли бы немного…
— Сейчас даже такой повод для меня слишком мал, — покачал головой Вилиам. — Но я вижу, что ты выглядишь довольной. Я рад.
Симель отпустила слуг и сама подала ему миску с рагу.
— Я встретилась с одним хорошим человеком, — она подошла к западному окну и распахнула его навстречу теплому ветерку и уличному шуму. Из-за стены, окружавшей верхний двор, слышалось мерное звяканье, и она решила, что это Кормак подковывает лошадь, у кухни скрежетал круг точильщика, а из храма доносились звуки праздничного гимна. — Он заставил меня как-то иначе взглянуть на вещи.
Король вопросительно приподнял бровь.
— Он священник и поэтому говорит будто на чужом языке, — Симель хмыкнула и села на скамью под окном, — но обращается прямо к сердцу. Он пытался сказать, что, хоть многое в жизни и предопределено, нужно быть благодарным за возможность бороться.
— Боюсь, ты иначе взглянула на кое-что другое, — вздохнул Вилиам, спокойно принимаясь за еду. — Ты поняла наконец, как близка моя смерть.
— Нет! — Воскликнула Симель, но он, похоже, был прав. — Не говорите так.
— Хорошо, — легко согласился король, — но все мы смертны. Еще ни разу я не ловил себя на мысли, что хочу оттянуть свой срок или прожить две жизни, — он тихо рассмеялся. — И, как ты, должно быть, помнишь, не собираюсь умирать в постели. Сегодня я буду присутствовать на пиру, а завтра… Завтра приглашаю тебя покататься верхом.
Вилиам говорил так уверенно, что Симель, обезоруженная, могла только улыбнуться в ответ. Она не ожидала, что когда-нибудь так легко простит королю очередные слова о смерти, но сегодня это оказалось просто.
— Спасибо, ваше величество. Вы, конечно же, правы.
— Вот и славно. Расскажи мне еще об этом человеке.
— Мы познакомились осенью, когда Исидор был еще послушником. Он вырос в деревне и ни разу не покидал родные места до тех пор, как решил пройти посвящение в столице. Сейчас он преподает в школе при нашем храме — и это в восемнадцать лет! Он лучший священник из тех, кого я знаю. Ваше величество, если это возможно, помогите ему. Исидор хочет преобразовать школьную систему, и я уверена, вам понравились бы его идеи. Давайте я расскажу вам…
Вилиам поднял руку, останавливая ее:
— Не надо, я понял, о ком ты говоришь. Им уже занимается отец Бреттани.
Видя, как скривились губы Симели, он добавил:
— Тебя что-то смущает?
Глаза его смеялись.
— Вы тоже слышали, что я хамлю его преосвященству, — вздохнула Симель. — Но все не так просто, как кажется.
Король улыбнулся:
— Порой с ним трудно иметь дело. Но я знаю Бреттани уже сорок лет и могу тебя заверить — он сделает для твоего друга все, что в его силах. А это немало.
— Ну, — Симель пожала плечами, оставаясь при своем, — тогда я спокойна.
Она отошла к лекарскому столу, считая тему закрытой. На праздник Дэмил приготовил ей соленого угря и белый порей с каплуном — весьма неплохое меню, учитывая, что прошлый повар не утруждал себя заботой о прислуге.
— Это не значит, что отец Исидор мне не интересен. Дай знать, если отец Бреттани не оправдает твоих надежд, — глаза короля все еще смеялись.
— Хорошо, ваше величество, — кивнула Симель и даже присела в легком реверансе, одновременно смущенная и обрадованная. Она взяла свою простенькую оловянную тарелку и вновь устроилась у окна, вдыхая теплый воздух. Король закончил с любимым рагу, попробовал еще несколько блюд, но ничем не заинтересовался. Устремив взгляд на север, он погрузился в свои мысли, и очень скоро лицо его помрачнело, а брови напряженно сошлись у переносицы. Не стоило и рассчитывать, что короткая беседа о жизни и смерти развеселит его величество — с самого утра у него было неважное настроение, так как донесения из армии не приходили уже больше двух недель. Вздохнув, Симель решилась наконец прервать молчание:
— Я опять заставила вас смеяться через силу?
— Я бы сказал — подарила несколько приятных мгновений, — отстраненнно проговорил король.
— Вам не нужно беспокоиться, мир. Разве у Годрика есть хоть один шанс?
— Конечно. Глупо было бы отрицать это.
— Подобные мысли ведут к падению духа, — сказал Симель, пытаясь во что бы то ни стало его успокоить.
— А их отсутствие — к поражению! — Отрезал Вилиам в своей обычной манере.
Немного помолчав, он добавил:
— Нет, об этом, конечно, не идет и речи. Я всецело полагаюсь на Лотпранда, он не допустит ни одной ошибки.
Симель кивнула:
— Верно. Не мучайте себя, ваше величество. Что вас сегодня так тревожит?
— Просто плохое предчувствие. Но не будем обращать внимание на такие глупости, — в голосе короля чувствовалось раздражение.
Мир вокруг был так беззаботен, что Симель легко согласилась. Разве принц может вернуться с чем-то, кроме победы? Разумеется, нет. Волноваться не имело смысла.
— Хорошо. Пусть будет по-вашему, — она приняла у короля пустую миску и взяла с подноса одно из неоткрытых блюд. — Тут, по словам Дэмила, вас ждет нечто особенное. Но это десерт, — спохватилась она, отдергивая руку от крышки.
— Честно говоря, я не знаю, на что рассчитывает повар, посылая столько блюд, — Вилиам взглянул на поднос. — Он не разбирается в аппетитах стариков. Открывай.
— Вафли, — объявила Симель, делая паузу, словно фокусник, вытаскивающий из носа яйцо.
— Давай же, — улыбнулся король.
— Та-да!
На серебряном блюде возвышалась стопка вафель нежнейшего персикового цвета, но посреди нее зиял провал — выпечка осела и приобрела зеленоватый оттенок.
— Весьма неосмотрительно для первого месяца работы. Ты думаешь о том же, о чем и я?
Симель не отрывала взгляд от вафель, как будто держала в руке змею.
— Если вы имеете в виду некий ингредиент, добавленный не по рецепту, то да.
В наступившей тишине стук капели напоминал гром. Яд. Все те глупые разговоры, что она вела утром — о борьбе, о мудром Едином — все они обратились в прах; осталось лишь чувство падения, словно кто-то вырвал у нее из-под ног опору. Симель опустила голову. Яд. С таким трудом они вели эту борьбу — за каждый новый день, за каждый час, но у них не было никакого шанса против яда, ни одного!
— Проклятье! Кто посмел! — Вилиам швырнул на пол кубок, и звон металла о камень привел Симель в чувство. Она вскочила и бросилась к выходу, задержавшись лишь на мгновение:
— Дэмил?
— Вряд ли. Слишком просто, — король гневно дернул за спрятанный в складках балдахина шнурок, вызывая Эно. — Ни слова! — Крикнул он вдогонку Симели, но та уже скрылась за дверью.
Главный повар действительно был на месте — он носился по кухне, кричал на поварят и размахивал руками, давая подзатыльники направо и налево. Симель подумала, что за большие деньги этот человек мог бы сделать все, даже отравить короля, но только не испортить одно из своих великолепных блюд. Она прислонилась лбом к холодной стене. Нет. Это было бы слишком просто, а потому невозможно. На самом деле, все было гораздо хуже. Симель прошла обратно к лестнице и торопливо взбежала по ступенькам наверх. В коридоре она налетела на щуплого старичка и принялась извиняться, но Эно даже не обратил на нее внимания — шпион проскользнул мимо и исчез за поворотом. Пробившись через взволнованную стражу, Симель вернулась к королю и тихонько села на край его постели.
Вилиам сидел неподвижно, его руки как всегда были сложены на коленях, глаза закрыты.
Яд. Так незаметно. Так легко. Симель обхватила голову руками, оглядывая комнату — ей казалось, что развалы мисок и кубков источали запах тлена. Как она могла не заметить? Неужели понадобилась ошибка, просчет с новым, неизвестным блюдом, чтобы эта тайна наконец открылась?
Симель взглянула на короля.
— Вы понимаете, что кто-то мог травить вас с самой осени? — прошептала она, пугаясь собственных слов. — И оттого вы оказались в постели? — голос еще звучал жалко, но в душе место страха уже занял гнев.
— Я понимаю, — отчеканил король. — Но жизнь — это война, в которой нельзя сдаться, поэтому меньше разговоров и больше дела. Дай мне перо. Я должен написать Адемару, — Вилиам сердито поджал губы, а потом вдруг с силой ударил по подносу. — Проклятье!
Тяжелые серебряные блюда с грохотом обрушились на пол, разбился хрупкий стеклянный кувшин, а все изысканные кушанья смешались с пылью. Аккуратно ступая в луже зловеще красного вина, Симель прошла к столу. Отыскав в груде колб, горелок и прочей лекарской утвари чернильницу с длинным пером, она достала из сундука пергамент и вместе с доской для письма отдала все это королю.
— Вы не отправите гонца к принцу Лотпранду и остальным?
— Пока нет. Слишком ненадежно, а Эно нельзя мешать, — обмакнув перо в чернила, Вилиам застрочил мелким почерком что-то в самом уголке листа — письмо предназначалось для голубя. В ярости он все время прокалывал пергамент, а от оглушительного скрипа у Симели свело челюсти.
— Но они тоже должны знать.
— Должны… — согласно пробормотал король, напряжено перечитывая короткую записку. — Я мог бы вести их сам! — вдруг рявкнул он, с хрустом сжав перо в кулаке.
— Ваше величество…
— Нет! — Вилиам бросил мятое перо на пол, и, намокая в вине, оно стало похоже на кусок изодранной плоти. — Я не отрицаю, что болен — болен старостью — но, если бы не это, я ушел бы с войсками в поход. Совсем, как раньше, пусть даже в последний раз. Возьми, — он протянул ей пергамент, — отнесешь в город. И не забудь проверить, сколько там еще осталось монастырских голубей.
Симель нерешительно взяла свиток и отрезала от него исписанный кусок. Сходить к человеку, осуществлявшему тайную переписку короля с сыном, было делом недолгим, но ей не хотелось оставлять Вилиама одного.
— Сир, я сожалею, что смерть настигнет вас не в бою, — проговорила она, склоняя голову. — Но рада, что вы не сдаетесь.
— Никогда, Симель, никогда. Иди, время не терпит, — ужасающе спокойно проговорил король. — А мне нужно немного подумать.
Симель послушно встала, отвесила Вилиаму низкий поклон и вышла за дверь. Проходя по лестницам и коридорам, она везде встречала радостную прислугу, довольных монахов и бегающих друг за другом детей. По верхнему двору развесили цветные фонарики, на сцене появились яркие занавеси и декорации. Люди вокруг готовились к пиру, к весеннему Представлению, но все это теперь выглядело бессмысленным кривляньем. Симель вздохнула и попыталась взять себя в руки — они не заслужили гнева. Они ничего не знали и никогда не узнают о том, что случилось. Она вышла за стены замка и направилась к голубятне по извилистым улочкам Плагарда. Берения, со всеми ее бунтами и жалобами, была далеко, но Хаубер, дом короля, названного Светлым, всегда являлся оплотом верности.
Это казалось незыблемым, и это было не так.