Над заснеженным берегом реки стояла тишина, нарушаемая только шорохом аккуратной поступи лиса. Суровая зима не оставляла пропитания, и он скользил от одного ствола к другому в поисках мышей-пеструшек. Внизу, на открытом месте, редкие следы животных пересекали русло замерзшей реки. Она оставалась безлюдной уже много лет, когда вдруг сегодня, этим ничем не примечательным утром, за длинным мысом показались две темные точки. Острая лисья мордочка замерла над кочкой, рассматривая нежданных гостей. Вдруг резкий свист разорвал тишину и лис сорвался с места, прячась в своем лесном царстве, которое осмелился потревожить человек.
Две тяжело груженные нарты скользили по льду, каждую тянула дюжина собак. Погонщики сидели среди плотно увязанного груза и командовали собаками, налегая на одну сторону саней при повороте и соскакивая на землю, чтобы оттолкнуть нарту от ледяного тороса. У каждого за спиной сидел пассажир: в одной упряжке маленький и верткий, в другой — высокий, закутанный в толстые меха. И хотя вторая нарта казалась тяжелее, она неизменно шла впереди, ловко объезжая препятствия.
Когда лихой погонщик в очередной раз слишком круто повернул, высокий человек на нарте схватился за ремень у себя под боком и крикнул:
— Карланта! Осторожнее!
— Прости! — Еле слышно донеслось в ответ сквозь порыв ветра. — Только здесь мы можем немного ускориться, дальше будет сложнее!
— Что? — Кэларьян нагнулся к ней, не отпуская ремней. — Не надо ускоряться! Торп стоял тысячу лет и никуда не денется!
Девушка махнула рукой — она думала только о том, чтобы поскорее оказаться в городе своей мечты.
Когда они вернулись в селение после схватки с наемником, Кэларьян собрался с духом и заявил, что покидает Север. Изоляция, служившая защитой все эти десять лет, стала опаснее городской толчеи. Его обнаружили, обвели вокруг пальца, и прятаться в снегах больше не было смысла. Карланта слушала, не в силах вымолвить ни слова, а он бегал по комнате, дрожащими руками перебирая свои рукописи и дневники. От мысли о том, чтобы оставить их, щипало в глазах, но стоило признать очевидное: он никогда бы не вывез все это обратно.
Когда лошади не пережили зиму и ставшая ненужной повозка пошла на растопку, Кэларьян понадеялся на глопов. Когда-нибудь, думал он, они отвезут меня и мои книги на юг. Но в это всегда было трудно поверить — груз несъедобного пергамента не обрадовал бы ни одного погонщика. Теперь же дело приняло совсем другой оборот — молва об опасном чужаке лишит его последней поддержки. Уезжать нужно немедленно, и пара собак — это все, на что можно рассчитывать. Они повезут его и провизию, какие уж тут книги. Но Кэларьян упорно метался по комнате, хватаясь то за одну книгу, то за другую, и мысленно уменьшая на их вес свою пайку.
Никогда еще Карланта не видела ученого в таком смятении. Он начинал что-то объяснять, но прерывался на полуслове, разбрасывал свои драгоценные манускрипты и забывал, о чем говорил. Горький комок вставал в горле, мешая дышать. Напряжение, державшее ее крепкой хваткой, спадало, уступая место слезам. Не успела она пережить одну беду, как на горизонте появилась другая. Она не хотела, она просто не могла остаться одна после всех этих лет, после того, как ей дали прикоснуться к чему-то большему, нежели то, что было вокруг. Как сохранить эту связь с неведомым, с давно забытой историей, когда рядом не будет дедушки? Глядя исподлобья, как Кэларьян собирает вещи, она сидела, уткнувшись головой в сложенные на столе руки и глотала сердитые слезы. Что теперь будет? Она отвезет его в Торп и вернется домой одна? Одна?! Нет, никакие южные города ей уже были не милы. Торп, о котором она мечтала всю жизнь, казался врагом, отбирающим дедушку, и она что угодно отдала бы, лишь бы никогда не уезжать из селения.
— Девочка! — воскликнул Кэларьян, увидев ее лицо. Он балансировал на табурете перед шкафом с кипой свитков в руках. — Карланта! — свитки полетели на пол, а старик неуклюже пробежал к очагу, налил из котелка густой жидкости и, расплескав на ходу половину, поставил перед ней дымящуюся чашку. — Пожалуйста, выпей, это поможет успокоиться. Не плачь, я все исправлю. Твое племя будет в безопасности, а меня уже не застанут врасплох. Мне просто нужно двигаться очень-очень быстро. Тогда те, кто следят за мной, увидят, что я далеко от вас. А в Торпе будет безопасно! Пожалуйста, не бойся…
— Я не боюсь, — угрюмо и с вызовом проговорила Карланта, утирая нос и подтягивая к себе чашку с отваром земляной белянки — ее запах было сложно с чем-то перепутать. Вдохнув сладкий пар и сделав несколько глотков, она ощутила, как по телу разливается тепло, а голова становится пустой и легкой. Она не стала допивать до конца, чтобы не уснуть, и отставила чашку. Брови Кэларьяна сошлись у переносицы, глаза сверлили ее тревожным взглядом. По всему было видно, что он едва не рвет на себе волосы и совсем потерял голову — иначе сразу понял бы, чего она боится! Хлюпая носом, но все же тоном, не терпящим возражений, Карланта проговорила:
— Когда я отвезу тебя в Торп, я тоже останусь там. До лета, — прибавила она, когда лицо Кэларьяна вытянулось от удивления.
— Ты? Отвезешь меня? — переспросил он.
— Конечно, — живо представив себе дедушку, вынужденного в одиночку добираться до Торпа, Карланта на мгновение забыла свои горести, а потом еще и насмешливо улыбнулась. — Кто здесь не умеет охотиться и как следует править собаками? А кто — самый быстрый погонщик? Я поеду с тобой, иначе и быть не может.
Кэларьян окинул ее молчаливым взглядом и снова заходил из угла в угол, дергая себя за бороду. Между тем, Карланта скинула меховую куртку, отпила еще глоток пахучего отвара и потянулась — слезы всегда отбирали столько сил. Ей нужно было что-то делать, думать о чем-нибудь, чтобы прийти в себя. Мысли о поездке в Торп снова закрутились в голове, но уже под другим углом. Это решение — такое простое, хоть и не без препятствий со стороны родни — казалось лучшим выходом из положения.
— Я не уверен, Карланта, — сложив руки на груди, проговорил Кэларьян.
— Никто не даст тебе собак без возврата, — пожала она плечами. Этот аргумент казался последним, но на деле был самым веским.
Кэларьяну нечего было ответить. Кто-то должен был поехать с ним, чтобы вернуть упряжку обратно, и им мог стать любой юноша из тех, кто слушал его истории. Но он видел опасность в том, чтобы разделить судьбу с человеком, не имевшим к нему никакой привязанности. Если глорп оставит его хотя бы и недалеко от Торпа, без транспорта он тут же пропадет. Кэларьян посмотрел на девушку. В последние годы он все чаще мечтал о юге, думал о том, как вернется домой, встретится с коллегами и представит им свой труд о Севере. И в этих мечтах рядом с ним всегда была она. Она рассказывала в Университете о своей жизни, читала книги в его библиотеке, знакомилась с людьми и ездила по городам. Разве не к этому он ее готовил? К тому, чтобы увидеть мир? Кэларьян всегда рассчитывал на то, что они уедут вместе, но нападение перечеркнуло все планы.
Он все еще терзал свою бороду, когда вдруг застыл, пораженный одной мыслью. Надо было признать очевидное — Карланта уже вступила в игру, когда сразилась с наемником и победила. Она изменила ход событий, а это не проходит даром ни для человека, ни для всего мира. Что если ее заметили? Что если они пошлют сюда людей, когда его не будет рядом? Она должна быть под присмотром. Решено!
Он еще не произнес ни слова, но Карланта уже все поняла. Глаза ее загорелись, а губы растянулись в несмелой улыбке.
— Мы едем? — спросила она тихо.
Он кивнул в ответ:
— Едем.
И вот теперь они мчались сквозь ледяную долину на юго-восток, к границе Торпийского герцогства, не нарушаемой северянами уже несколько столетий. Для Карланты это была мечта, ставшая реальностью, а для него — возвращение в мир тревог и забот. Он предпочел бы отсрочить встречу с прошлым, а она спешила, как могла. С того дня прошел почти месяц, переход в этот день выдался тяжелым, но девушка хотела преодолеть еще десять миль перед тем, как разбить на ночь лагерь.
Когда стало смеркаться, нарты замедлили ход, и глорпка легкой рысью побежала по льду, чтобы разгрузить собак. В другое время Кэларьян с удовольствием наблюдал бы за своей быстроногой спутницей, но сейчас все его внимание было занято тем, чтобы не пропустить под капюшон холодный ветер, а мысли — мольбами о снисхождении ко всем высшим силам. Старик чувствовал себя уставшим, замерзшим, неспособным разделить с Карлантой ее тяжелую работу. Он мог совершить развлекательную прогулку на собаках вокруг селения, но не решился бы на настоящий перегон по ледяной реке.
— Карланта!
Она молча обернулась, сберегая дыхание.
— Не пора ли устроить привал?
Девушка улыбнулась, указывая на что-то впереди. Кэларьян напряг зрение и смог разглядеть какую-то темную массу — невысокий холм. Хорошее укрытие от западного ветра. Он согласно кивнул, молясь, чтобы глорпка наконец остановилась. Девушка подала знак Ирбегу на второй нарте, и он стал заворачивать к берегу. Упряжка мальчика состояла из бойких, непоседливых собак, но он весьма ловко правил и старался ни в чем не уступать сестре. Обе нарты шли с перегрузом, еда для людей и животных занимала много места, но еще больше — книги и манускрипты Кэларьяна, которые он ни за что не хотел оставлять.
В таком положении они оказались не случайно — было решено не ждать мужчин с охоты, чтобы не собрался совет племени — он мог задержать их или запретить брать чужие упряжки. С женщинами и подростками Карланта договорилась легко, раздавая в обмен на собак свои инструменты и сокровища из Руин, а также обещая привезти им из Торпа лучшие ножи, крючки, котлы и наконечники для стрел. Старейшие собрались в общинном доме, разгневанные ее выходками, и, думая, что они никогда ее не отпустят, Карланта торопила сборы. Они бежали так скоро, что еще не каждый в деревне успел прознать об отъезде. Не зная, как тяжело дается ей этот побег, Кэларьян изводил себя домыслами, пока не понял, что без прямого запрета Карланта не будет считать себя виноватой. И пуще всего она была уверена в том, что новое снаряжение умаслит Старейших, и никто не скажет слово поперек, когда все племя получит ножи и стрелы. Кэларьян подумал даже, не поэтому ли так долго не выходят Старейшие?
Так что они спешили, как могли, и выехали, попрощавшись только с Гнарой и младшими братьями Карланты. Мать молчала, пряча слезы — с тех пор, как умер отец, голос Карланты в семье был главным, и она не могла остановить дочь ни уговорами, ни проклятьями. Братья Харана и Карда дали клятву помощи, да и в самих друзьях Карланта ничуть не сомневалась — они не оставят ее семью в нужде. С собой она взяла только Саграна и Ирбега.
Мальчики должны были провести в Торпе день-два и вернутся домой с покупками, а сама Карланта намеревалась тронуться в путь весной, перед паводками. Долгое путешествие пешком ее не пугало, и она не видела врага в негостеприимной природе, но с радостью пообещала Кэларьяну обучиться верховой езде и взять лошадь. Она заявила, что сохранит лошади жизнь, будет хорошо кормить ее и держать в теплом доме, чтобы через год снова отправиться на юг, свободной от уступок и унизительных просьб. Кэларьян не сказал ей, что возвращаться опасно, и не знал, как скажет по прибытию. Сейчас даже встреча с Посвященными пугала его меньше, чем разговор с Карлантой о том, что она еще долго не вернется домой.
Занятый тяжелыми раздумьями, он не сразу заметил, как они въехали в жидкую рощицу и очнулся, только когда собаки остановились. Карланта быстро развела костер и весь ужин тараторила о том, что они уже близко и, если не завтра, то на следующий день, увидят среди гор таинственные шпили колоколен, о которых она столько слышала. Устраиваясь на ночь в мешке из шкур, Кэларьяну казалось, что он слышит, как колесо судьбы, вращавшееся до того медленно-медленно, со скрипом набирает обороты.
Торп показался на горизонте через два дня, пронзив облака тонкой черточкой шпиля над неровным хребтом. Город был заключен в горах, как в сомкнутых ладонях, защищавших его с севера и открытых только на юг. С этого момента Карланту было не удержать, и после короткой ночевки они тронулись в путь ни свет, ни заря, преодолев за день больше сорока миль. В последнюю ночь она совсем не спала, силясь разглядеть в темноте край горного кряжа, за которым откроется картина чудесного, неведомого города, куда стремились все ее мечты.
Но первым, что она увидела, обогнув гору, оказалась длинная высокая стена: однообразная, голая, лишь в нескольких местах укрепленная башнями. Зажатая с двух сторон отвесными скалами, она полностью скрывала город, однако торчащие тут и там коньки крыш, пузатые купола и стройные колокольни обещали должную награду за терпение. Кэларьян указал путь через занесенные снегом выпасы, и Карланта ринулась вперед, оставив братьев далеко позади. Мимо пролетали небольшие домики, сараи и межевые отметки, а ворота, за створками которых виднелись серые дома, наоборот, приближались.
В двадцати локтях от них Кэларьян попросил ее остановиться и спешиться. Стена нависала тяжелой массой. Волнуясь, Карланта откинула капюшон, расчесала пальцами волосы и поправила одежку братьев. Поставив их слева от Кэларьяна, сама она встала справа, и все вместе они медленно пошли к воротам. Вожак каждой упряжки потрусил след в след за погонщиком, и эта странная процессия вызвала изрядное замешательство у караульных. Во все глаза смотрели они на Карланту, как на диковинку, и она отвечала им тем же. Кэларьян назвал начальнику караула свое имя и статус в Гильдии, тот удивленно кивнул и дал знак пошире открыть створки.
Торп раскрыл перед ними свое нутро, и с замиранием сердца Карланта ступила под арку ворот. Ее взору открылась узкая прямая улица, ведущая куда-то в центр города, и плотные ряды домов из камня. Кэларьян прошел дальше и обернулся:
— Добро пожаловать в Торп!
В этот миг Сагран не выдержал и подбежал к ней, протащив за собой Ирбега. Карланта сжала его ладошку, а в другой руке почувствовала мокрый нос Одноухого — пес волновался и искал защиты. Прижав его крутолобую морду к своему бедру, она двинулась вперед. Все собаки теперь сбились в кучу, пугаясь толпы и незнакомых запахов, так что нарты столкнулись бортами и скрипели на ходу.
Кэларьян шел чуть поодаль, с улыбкой наблюдая за юными первооткрывателями. Кипящая жизнь города останавливалась там, где они проходили, люди шептались и провожали северян взглядом. Нищие и мастеровые толпились бок о бок с богатыми горожанами и те забывали брезгливо сторониться, — все как будто стали равными перед кем-то, еще более чуждым, чем последний торпийский бездомный. Карланта ничего этого не замечала — она радостно глазела по сторонам, вела носом вслед запаху хлеба, трогала стены и беззаботно раскачивала каждую железную вывеску, под которой проходила. Кэларьян чувствовал настоящее облегчение — он боялся, что девушку разочарует нелюбезный прием.
Город прижимался к отвесным склонам гор и три кольца стен полукружьями расходились от центра, где в скале, взбираясь наверх башнями и лестницами, была вырублена крепость — последний оплот защиты Торпа. Древняя и неприступная, она была отрезана от всего мира, соединяясь с городом одним узким мостом. В мирное время проход к ней был закрыт, но Карланта инстинктивно стремилась туда, к сердцу города. Внешнее кольцо стен она преодолела быстро, там не было ничего интересного: ни рынков, ни лавок, только жилые дома. За второй стеной раскинулись гильдейские районы: тут были мастерские, лавки и дома купцов. Ворота никогда не закрывались — на земле не было следов от створок, а петли крепко сковал лед. Пройдя подальше, Карланта огляделась: в этом квартале дома еще плотнее прилегали друг к другу, и лишь иногда между ними виднелся проход, где не смогли бы разойтись и два человека, а верхние этажи нависали над нижними, закрывая небо. От ворот шла грунтовая дорога, а вдоль домов были проложены деревянные настилы, и хорошо одетые горожане старались пройти по ним всю улицу, не спускаясь в грязь. Мастеровые и мальчишки бегали прямо по бурому снегу, ни о чем не заботясь. Они сновали от одного кольца стен к другому вместе со всадникам и телегами, и Карланта влилась в этот шумный поток.
Когда они проходили мимо лавки, на вывеске которой был изображен какой-то пухлый завиток, из дверей пахнуло таким сладким ароматом, что она не выдержала и схватила Кэларьяна за руку:
— Дедушка! Можно мы туда зайдем? Прямо сейчас?
Кэларьян замялся, но тут же махнул рукой — он не мог отказать, хотя они и договаривались, что первым делом доберутся до дома, оденутся по-местному, и только после этого пустятся во все тяжкие, гуляя по городу и швыряя деньгами налево и направо. Но какой ребенок сможет устоять перед булочками?
В лавке помимо двух десятков крендельков и булок Кэларьяну пришлось купить вместительную корзину, потому что молодой хозяин никак не соглашался ее одолжить. Предположить, что у такого дикаря есть дом со слугами, которые вернут корзинку, было трудно. Пускай это был лишь юнец, едва ли помнивший его лицо и имя, на миг Кэларьяну показалось, что он попал в совсем иной мир, где ему больше не было места.
Когда они вышли из лавки, то сразу оказались в густой толпе горожан, обступивших упряжки. Карланта впервые смутилась и встала столбом на пороге, Иарбег шагнул вперед, угрожающе наклонив вперед голову и заслоняя сестру. Тогда Кэларьян решился откинуть капюшон, стараясь не замечать мороза, вонзившего ледяные иглы в кончики ушей. Ему почудилось, что в глазах некоторых людей отразилось узнавание, которому они, впрочем, не хотели поверить. Народу собиралось все больше, и вдруг из толпы раздался звонкий старческий голос:
— Кэларьян?! Скажите, что это вы, или я решу, что вижу призрак!
Маленькая фигурка показалась в толпе и вперед вышел сгорбленный, опирающийся на трость старичок.
— Магистр! Какое счастье! — Кэларьян бросился к нему, протягивая руку. Он не хотел признаваться, но в глубине души боялся не застать своих знакомых в живых.
— Кого это вы привезли с собой? И где вас носило все эти годы? Только не говорите мне, что жили на севере, в шатре посреди сугробов, — проговорил человечек, указывая клюкой на глорпов и собак.
— На севере, мой дорогой, именно! То, во что вы не верили, вполне осуществилось, и вот я здесь, и готов рассказать вам, как провел это время! Я сделаю полный доклад. Нет, я созову всю Гильдию. И приведу туда моих новых друзей! Я готов отвечать на любые вопросы! — Кэларьян почти кричал от избытка чувств. Сейчас вся его жизнь, замершая десять лет назад, словно бы закрутилась вновь. — А, впрочем, приходите ко мне завтра, мы обо всем поговорим, приходите после обеда! — он вновь потряс руку ошалевшему магистру и сделал знак Карланте двигаться дальше. Зеваки уже наступали на лапы ездовым и собаки метались, путая постромки. Излишнее внимание было ни к чему и могло привести к каким-нибудь грубым выходкам. Толпа всегда пугала Кэларьяна своей бездумной силой, а после долгого пребывания в полупустом селении — особенно. Глорпам потребовалось некоторое время, чтобы распутать упряжь, и, протолкавшись через любопытных торпийцев, они заспешили вверх по улице.
Следующие ворота — исправные и со стражей — вели в самый центр города, где находилась резиденция герцога и жили знатные горожане; дальше была только горная крепость. Улицы здесь выглядели чище, здания не жались друг к дружке, и каждое из них окружал небольшой сад. Чистый воздух и свет отличали это место от бедных кварталов, но высокие ограды и тишина заставляли гостей чувствовать себя нежеланными.
Длинный двухэтажный дом Кэларьяна стоял под ветвями огромного дуба, сад окружал глухой забор. Сад внутри выглядел заброшенным, а вместо цветочных грядок везде были густые кусты и деревья, скрывавшие друг от друга занесенные снегом скамейки. В дверях дома их ожидал старик с тонкими чертами лица и острым проницательным взглядом.
— Кэларьян! — воскликнул он, как только странная парочка вошла во двор. — Едва ты появился в городе, как об этом уже поползли слухи. Я жду тебя больше десяти минут! — тут он рассмеялся и ступил за порог прямо в домашних туфлях.
Кэларьян пробежал оставшееся расстояние и заключил старика в объятия.
— Гансвард!
— Эхе, — воздух вышел у того из легких, и он замахал руками, — что ты делал на этом севере? Боролся с медведями? В таком возрасте больше пристало ворчать, чем мять бока. Отпусти меня и входи в дом!
Кэларьян разжал руки и медленно, словно не веря тому, что происходит, вошел за другом в просторный холл. Собаки между тем заполонили весь двор и расселись перед входом, а Карланта копалась у калитки, стесняясь того момента, когда ей придется войти следом.
— Магистр! Добро пожаловать! — раздался нестройный хор голосов. В холле оказалось еще несколько стариков в длинных балахонах — членов Гильдии философов.
Кэларьян поочередно тряс им руки, называл имена и похлопывал по сухим плечам и спинам, с его губ не сходила счастливая улыбка. Тихая жизнь дома была нарушена приездом хозяина, и философы гудели, как пчелиный рой. Моложе и громче всех был долговязый мужчина тридцати лет с небольшой проседью в висках.
— Трувор? — подозрительно спросил Кэларьян, отвечая на его рукопожатие, — а где тот желторотый юноша, которого я привел сюда набираться уму-разуму? Ты ли это?
— Я, мастер, — улыбнулся мужчина, щеки его тронул румянец, как будто он прямо сейчас должен быть выдержать экзамен на оправдание надежд учителя. — Я многого достиг с тех пор, как вы видели меня в последний раз, и уже вступил в Гильдию.
— Молодец, сынок, молодец! — Кэларьян почувствовал, как в глазах у него защипало и поспешил отойти обратно к дверям. — Мы поговорим обо всем после. А сейчас познакомьтесь с моими подопечными, маленькими путешественниками из народа глорпов. Карланта, мальчики!
Карланта смущенно переступила порог и подошла к обитателям дома, держа братьев за руки. Ученые прожигали их любопытными взглядами.
— Добрый день, — сказала она на всеобщем, делая некое подобие реверанса, не слишком изящное из-за мехового одеяния. — Или ойден дан, — быстро добавила она, вспомнив приветствие по-торпийски, которому учил ее Кэларьян. Старики заулыбались в ответ.
— Ойден дан, — ответил тот, которого ученый назвал магистром Гарбеном. — Я вижу, юная леди чувствует себя уверенно в наших краях.
— Нет, — возразила Карланта, — никогда не чувствовала себя так неуверенно. Но ваш город мне нравится.
Мальчики переводили сосредоточенные взгляды с сестры на ученых, не в силах понять их беседу.
— Тиссе аун, — серьезно и с некоторым вызовом проговорил Иарбег.
— Аун! — быстро подхватил Сагран.
— Доброго мира, — перевел Кэларьян, неопределенно взмахнув рукой и с улыбкой наблюдая за коллегами, в глаза которых горел интерес к неслыханному языку. Казалось, они могли прямо на пороге наброситься на глорпов с вопросами.
— Друзья, — ласково проговорил Кэларьян, — я прошу вас о снисхождении к моим невеликим силам, душевным и физическим. Нам требуется небольшая передышка, ужин, и мы будем в вашем распоряжении. Пожалуйста, пошлите кого-нибудь к леди Арсовиг, если она еще держит свою лавку — Карланте нужно платье. И к старой Орудли — пусть найдут что-нибудь для мальчиков, это всего на несколько дней. Гансвард, — он положил руку на плечо друга, — мы столько всего должны обсудить…
— Дедушка, — позвала Карланта, тихонько дергая его за рукав, — еще рыба для собак.
Их расчеты по корму оказались неверны, и в последнюю неделю и люди, и собаки получали одни крохи.
— Ах, — хлопнул себя по лбу ученый. — Рыба! — закричал он вслед уходящему слуге. — Две дюжины, и покрупнее!
Трувор, так растрогавший учителя, быстро отсчитал в дверях еще несколько серебряных монет и отпустил слугу. Наблюдавшая за ним Карланта смутилась:
— Тебе приходится за все платить? Мы лучше сами наловим.
— Негде, — развел руками Кэларьян. — Даже если пробить лед во всех лужах, которые мы тут зовем озерами, ты вряд ли останешься довольна уловом. Не волнуйся, жизнь здесь устроена иначе, но мы не жалуемся, — он подмигнул девушке. — Нам не приходится добывать пропитание тяжелым трудом. Может быть, теперь вы устроите наших хвостатых спутников, а я прослежу, чтобы накрыли стол?
Глорпов не пришлось долго упрашивать, и они вернулись на улицу, чтобы распрячь собак и разгрузить нарты, а Кэларьян отправился на кухню выбирать к обеду самые экзотические блюда. Вскоре холл, где произошла эта теплая встреча, опустел.
Зимнее солнце рано спряталось за горизонт, и во всем доме зажгли свечи. Ужин подходил к концу, глорпы уплетали ароматные хлебцы, купленные в пекарне, а Кэларьян, Трувор и Гансвард со смехом наблюдали за прожорливыми детьми. Остальные философы ужинали со своими семьями, только эти двое жили в доме Кэларьяна — при отъезде он поручил свой дом Гильдии с тем, чтобы каждый, кто имеет способности к науке, но не имеет средств, нашел здесь пристанище.
— Я больше не могу, — откинулся на спинку стула Сагран, держась за живот. Ученые поняли его без перевода и в очередной раз засмеялись.
— Слабак, — проговорила Карланта с набитым ртом, хотя чувствовала, что и сама больше не съест ни кусочка. Она уже перепробовала все яства за столом, и пошла по второму кругу. Фрукты, пироги, ржаной хлеб, засоленные овощи, — ей не хотелось останавливаться, даже когда полчаса назад она почувствовала себя нехорошо. Возможно, некоторые блюда были лишними, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Может, облегчение принесет еще одна кружечка прохладного молока?
— Девочка, остановись, — прошептал Кэларьян, когда она вытерла молочные усы и тяжело оперлась о стол локтями, — оставь немного места для завтрака. Сейчас самое время посидеть у огня и немного отдохнуть. Ты к нам присоединишься?
Она кивнула.
— Тогда уложим мальчиков.
Карланта оглядела братьев: Сагран дремал с полуоткрытым ртом, а Иарбег смотрел бессмысленным взором, поддерживая голову обеими руками. Он впечатлений они устали больше, чем от езды. Не без труда поднявшись, девушка поблагодарила за угощение, ласково потрепала Саграна по голове, чтобы тот проснулся, и, приобняв мальчишек за плечи, пошла вслед за Кэларьяном на второй этаж, где располагались спальни. В первой комнате стояло две узких кровати, стол, два стула и шкаф с замком, — сюда определили братьев. На одной из кроватей лежал сверток с одеждой от Виннии Орудли. Когда его открыли, из обертки выпала записка, от прочтения которой щеки Кэларьяна слегка порозовели, но ни на один вопрос о ее содержании он так и не ответил.
В комнате, которую выбрала себе Карланта, было просторнее, кровать всего одна, а над столом полки с книгами. На подоконнике стоял кувшин, тазик для умывания и пустая цветочная ваза, а на стене красовалась небольшая масляная картина — лев, протягивающий лапу человеку в длинном балахоне. Отсюда за забором была хорошо видна улица, чему она очень радовалась.
— Я сейчас приду, — сказала Карланта, открывая свою дверь. — Только выпью воды.
Кэларьян кивнул и зашагал вниз по лестнице, а она прошла к окну, попила из кувшина и тяжело плюхнулась на кровать. В этих южных домах топили, не жалея дров, и ноги в сапогах вспотели, несмотря на то, что это были мягкие домашние ормши — войлочные сапожки, поверх которых надевали грубую уличную обувь. Карланта ходила в своих легких шерстяных штанах и рубашке, так как платья обещали принести только завтра, но никакой замены сапогам у нее не было, а все мужские туфли в доме были слишком велики и неудобны. Скинув сапоги на пол, она растянулась на мягком матрасе, чтобы успокоить стонущий желудок, а через минуту уже крепко спала, раскинув в стороны руки и ноги.
Огонь в камине выпускал длинные языки пламени, и Кэларьян следил за ними, не отводя взгляд. Он так привык к открытому очагу, что громада камина казалась теперь чем-то неуместным. А может, все дело было в вине, которого он не пил много лет, голова немного кружилась, и отчаянно хотелось говорить — долго, хоть до самого утра.
Гансвард сидел напротив, слушая друга и вытянув ноги поближе к решетке; он устал рассказывать о том, что происходило в научных кругах за последние годы. Теперь была очередь Кэларьяна.
— Хорн совсем маленький замок: жилая башня да стена, нынче он лежит в руинах. Так строили с шестого по восьмой век, прекрасный образчик! Если забраться на самый верх, все вокруг видно, как на ладони. Лес просматривается на много миль, за ним видно большую голую равнину, уходящую куда-то далеко за горизонт. Я бывал на башне десятки раз, но каждый — как первый. Это прекрасно, Ганс! Тебе бы понравилось.
— Мне бы не понравилось уже на этапе «забраться», — возразил магистр.
Кэларьян лишь отмахнулся и долил себе еще горячего вина из котелка.
— Я бы сам тебя туда втащил. Ну, или ты мог бы копаться в подземелье, я нашел там древнейшие манускрипты. Середина первого века, внутренние хроники глорпов. Но это требует отдельной истории и пока подождет.
— А что же они сами? Почему не нашли?
— Глорпы мало интересуются цивилизацией, Ганс. И она же их сгубила. Если ты помнишь хронику Хирта, они веками кочевали за оленями, пока торпийцы не развязали эту гиблую войну за земли у озера. Глорпы оказались им не по зубам, они взяли Хорн измором. Полагаю, для них это было пустяковой задачей, они истинные дети северной земли, а мы там чужаки. Но и им нельзя жить по-нашему. Пока там еще жили колонисты, все худо-бедно держалось на заведенном порядке. Теперь я уверен, что изгнание коренных торпийцев из округи Хорна случилось гораздо позже, чем об этом пишут в хрониках. И еще продолжался обмен с другими племенами, живущими на побережье моря, о котором мы с тобой даже не слышали. Но эти племена уходили все дальше по берегу, и контакты иссякли. За прошедшие годы я всего три или четыре раза видел этих береговых глорпов, которых, признаюсь, поначалу считал существами мифическими. Они совсем не похожи на Карланту! Южные глорпы светловолосые и светлокожие, а те, наоборот, черные, смуглые. Бьют морского зверя и носят одежду из шкур с коротким жестким волосом. Наша кровь сделала большое дело, и я готов поспорить, что, прежде, чем их выгнали, торпийцы прожили бок о бок с глорпами целое поколение. Когда же это случилось... Очевидно, все пришло в упадок. У Хорна осталась одна деревня и сейчас там проживает всего три сотни глорпов. Всего! — Кэларьян махнул кубком в беспомощном жесте и пролил его содержимое. Похоже, Гансвард заметил, что глаза его увлажнились, и торопливо вступил в разговор, зачерпывая ковшиком новую порцию вина:
— Оставь историю мертвым, расскажи о живых.
— Да-да, ты прав. Ганс, я полюбил этих людей всем сердцем, но так и не стал для них кем-то лучше хромой собаки. И я не жалуюсь! — он поспешно замахал рукой, останавливая вопросы. — Ничуть. Знаешь, они такие энергичные, сильные, всегда на ногах, всегда чем-то заняты. Я долго ощущал себя слепым котенком, пока не привык заботиться о тысяче вещей, чтобы выжить. Ооо, я бы отправил туда кое-кого из наших знакомых! Это выбивает дурь из головы!
— Брось, Кэл, что за дурь могла быть в твоей светлой голове? — усмехнулся Гансвард, осторожно прихлебывая горячее вино.
— Не хочу вдаваться в подробности, — засмеялся в ответ Кэларьян. — Этого не объяснить — можно только испытать на собственной шкуре. Я был обижен невниманием, уязвлен провалом просветительской деятельности... В общем, подавлен такой ерундой, о которой сейчас вряд ли задумаюсь.
— Старческая философия, — махнул рукой Гансвард.
— Старость? Что это такое, не пойму…
Они снова рассмеялись, не заметив, как в коридоре мелькнула тень — это спустилась сверху Карланта, выпив после сна всю воду в кувшине и разыскивая на кухне добавку. На обратном пути она остановилась у щелки в дверях и с улыбкой прислушалась.
— Нет, Ганс, это тело стало сильнее, чем было, и я не ощущаю груза лет. Я закален, провялен и засушен. Я проделал большой путь, но чувствую себя прекрасно. Особенно после нашей трапезы! Я так устал от мяса. Хлеб, фрукты, вино, — божественно! — словно в доказательство своих слов Кэларьян разом осушил кубок и протянул его для добавки. Рука его покачивалась из стороны в сторону.
— Так вот на чем ты так помолодел, Кэл, на жареном мясе? — подначил его друг, наливая.
— О, если бы, — сокрушенно проговорил тот. — Если бы! На моем столе бывали такие блюда, о которых ты даже боишься подумать. Глорпы иногда готовят мясо, но чаще хранят его сырым, а потом едят замороженным. Из добытой туши они не дают пропасть ни одной жилке, и этим я их вполне понимаю, — он постучал себя пальцем по лбу, — а этим, — палец указал на живот, — нет. Я пробовал сырой олений мозг и медвежий глаз, пил суп из жира и крови — кстати, несколько глотков последней они делают для избавления «от всех болезней», а также научился отличать свежий рулет из оленьих потрохов от прокисшего. Хотя, уверяю тебя, они оба ужасны! Да я легко сойду за своего в компании самого искушенного зверолюда!
Кэларьян в сердцах хлопнул себя по колену, его друг обалдело смотрел на него, застыв с поднесенным ко рту кубком, и Карланта прыснула со смеху, уткнувшись в рукав, чтобы ее не услышали.
Бедный дедушка, думала она, всегда был так вежлив за столом, но его лицо частенько выражало ужас.
Посмеиваясь, она отошла от двери и тихонько поднялась по ступенькам. Еще некоторое время, глядя в окно на густые тени домов, она слышала внизу приглушенные возгласы и короткий смех, но вскоре снова заснула.
Огонек в гостиной горел еще несколько часов, прежде чем два старых человека вышли наружу, держась под руки, и нетвердым шагом преодолели лестничный пролет, отмахиваясь от слуги, уже занятого делами по хозяйству. Когда каждый из них опустил разгоряченную вином голову на прохладные простыни, за окнами занимался рассвет.