Когда я перешла в третий класс, мама записала меня в драмкружок при школьном театре юного зрителя. Это был настоящий театр, с широкими кулисами и вместимостью зала в триста человек. Уже в новогоднем спектакле я играла котёнка, от которого требовалось только одно – сидеть на корточках и перекатывать вязаный клубок от одной лапы к другой. А руки у меня на самом деле были лапами – больше затрат требовала не сама роль, а её обмундирование. Мама сшила замечательные черные варежки-лапки и чёрную шапочку из вельвета в форме кошачьей головы с правдоподобными донельзя ушами. По краям этой шапки-маски она разместила широкие пайетки, пришив их аккуратной линией, а из старой меховой шапки ловко соорудила густой и пышный хвост. Тогда я и не подозревала, как для театра важна костюмерная. Как оказалось, самым ярким моментом в спектакле многие зрители посчитали именно появление чёрного кота, таинственно поблескивающего бирюзовой чешуёй.
На первое занятие мы пришли вместе с мамой и более того – с моей двухгодовалой сестрёнкой и большой видеокамерой. Эту японскую камеру папа взял у родственников на время, чтобы запечатлеть хронику нашей повседневной жизни.
Театральным искусством, судя по всему, в тот момент интересовались только девочки. Руководитель драмкружка - Римма Анатольевна в качестве разминки дала нам, семи девчонкам, несколько заданий. Одно из них было следующим – крикнуть слово «мама» с разной интонацией.
- Кричите так, будто ваша мама далеко-далеко, но вы всё равно её зовёте, - сказала Римма Анатольевна и отошла подальше от сцены, наверное, для того, чтобы понаблюдать за нами со стороны.
Мы выстроились в линию и по очереди стали подходить к краю сцены, выкрикивая одно слово в молчащую пустоту зала. Ма-а-ма-а! «Так, следующей буду я».
Я сделала несколько шагов вперёд и попыталась заставить себя повторить это упражнение вслед за другими. Что-то мешало. Как будто внутри меня сработал какой-то клапан, отвечающий за защитную реакцию, но сработал не вовремя и решил не признавать свой сбой. Я посмотрела на маму – она стояла рядом с Риммой Анатольевной и снимала меня на камеру.
- Ма-а-ма-а-а! – крикнула я и почувствовала, как клапан куда-то исчез, растворился, как если бы я сама его выдумала, - ма-а-ма-аа! – вырвалось ещё и ещё.
- Ма-ма! – ответилось рядом. Младшая сестра радостно бегала по сцене, смешно подпрыгивая в пухлом комбинезоне.
Полумрак зрительного зала с прибитыми в нём друг к другу сиденьями, обитыми коричневой кожей, принимал наши детские голоса, прыскающие смехом, и молчал в ответ. Но уже тогда мы что-то замечали в этом полумраке. Это была неизвестность, подготовку к которой замечаешь, когда стоишь на краю сцены. Когда смотришь ей в лицо. И ничего не знаешь. Ничего. Только одно слово.
И не нужно просматривать видео, чтобы ощутить это состояние – ты его чувствуешь один раз и запоминаешь на всю жизнь. Моя мама всегда рядом, когда мне это необходимо. Даже если она далеко-далеко. Я могу прикрыть глаза и представить её себе в полумраке и с камерой в руках, то, как она смотрит на меня, зная, что у меня всё получится. Могу представить её работающей в огороде и её слова: «Проснулась, моя ласточка?». Могу представить себя, четырёхлетнего ребенка, открывшего глаза после сна и самую первую мысль – «где мама?». Представить самые надёжные объятия, самый нежный голос, самую красивую улыбку и самый ласковый смех – моей мамы. Представить её любовь – в словах и бесконечных делах, в каждодневном самопожертвовании. Забота матери ни с чем несравнима. Тревога матери ни с чем несравнима, а материнское терпение и того больше. Я всегда могу представить её трудолюбие и тягу к действию, её позитивный настрой - от духов, которыми она пользовалась, уходя на работу, до невероятно вкусной выпечки, которой она всегда баловала нас, и всего остального, будь то дачная работа или ремонт, вязание, чтение книг, - всё, к чему прикасались её руки.
Мне всегда нравилось говорить с мамой наедине, после этих разговоров на душе свободно, легко и чувствуешь себя обновлённым. Кажется, что всё вокруг изменилось, что я сама изменилась. Благодаря открытости матери, начинаешь видеть глубину, которую она вкладывала в тебя с рождения, наполняла, как сосуд и раскрываешься ей навстречу. Летишь. Эта близость необходима каждому и эту близость ощущаешь только рядом с самым родным человеком. Где-то я слышала, что предать могут все, даже дети, но только мать всегда будет любить своей безусловной любовью – любовью без условий и границ. Настоящей любовью. Такой любовью, которая не требует слов. И даже одного слова. Где-нибудь на краю сцены.