- Ай - да к нам, - позвала девочка с восточным именем Зухра, как только Иришка появилась на их улице.
- Куда, к вам?
- Что, не видишь?
- Вижу и что?
- А то, что тут здорово, - продолжила она.
Подойдя к крутому обрыву под горой, Иришка увидела, как в глубокой яме под обрывом купалась ватага детей. Они бултыхались в мутной воде, весело и дружно издавая вопль от грязных брызг, застоявшейся, еще с весеннего паводка в этой яме воды, по очереди выскакивали на бережок и, сверкая голыми задами, не задумываясь о возможных ощущениях стыда, вновь прыгали по очереди в эту жижу. Здесь купались все вместе и девчушки, и мальчишки, сверкая своими нежными попками. Всем им было по семь - восемь лет.
- Да давай уже, не стесняйся, снимай с себя всё, чтобы не испачкаться, чтобы мама твоя тебя не заругала и, давай, ныряй, - еще раз крикнула Зухра.
- Давай, прыгай к нам, - позвали ее и остальные детки.
Иришка с трудом преодолевая неловкость и стесняясь своей наготы, но в то же время, не устояв от соблазна побултыхаться вместе со всеми, тоже прыгнула в эту глубокую яму, наполненную мутной водой, действительно очень напоминавшую, скорее всего жидкую жижу. Но вода на удивление была не вонючей, как обычно это бывает со стоячей водой. Их веселый детский смех и восторженный визг, писк наполняли всю округу. Радости их не было предела, и никто им не мог помешать. Да особо никто и не пытался.
Других забав и игр для них, послевоенных детей и не было, тем более в таких далеких таежных деревнях.
- Ирка, а тебе от мамы не влетит? – вдруг спросила Зухра, когда их веселье закончилось, и они все дружно стали одеваться, натягивая на свои мокрые, измазанные жидкой грязью тела, свои стиранные, перестиранные, доставшиеся по «наследству» одежду.
- А мама на работе, она поздно приходит, не заметит.
- А вдруг?
- Не-а. Я уже к тому времени буду спать.
- А что ты будешь делать, если она тебя накажет?
-Не–а, не накажет.
- А почему?
- А потому, что моя мама меня никогда не била и не бьет, - уверенно заверила Иришка. - Я вот однажды в своем бушлате упала прямо в стоячую жидкую грязь и вся вымазалась, даже вода текла из него, пока шла домой и то мама не заметила.
- А как не заметила?
- Да просто её не было дома, была на работе. А я зашла в теплую баню, сняла, подсушила свой бушлат, а когда он подсох, деревянной щеткой соскоблила сухую грязь, а затем хорошенько похлопала своими ладошками, чтобы сбить оставшуюся сухую грязь.
- Ох, и хитренькая ты!
- Ничего не хитренькая, - обиделась Ирка, - просто нужно было сделать так, чтобы мама не ругала, вот и постаралась.
- А я бы так не сумела. Как бы не старалась скрыть, моя мама всегда всё замечает и всегда наказывает меня. Для этих целей у неё припасена гибкая ветка - лозина, которую она вешает на гвоздь высоко над дверью и, как только провинюсь, она берет ее и хлещет меня по попе, по спине, по ногам. А лозина-то больно бьет, - закончила свое рассуждение Зухра.
И, словно, вспомнив боль от удара лозиной, она часто, часто захлопала своими длинными ресничками.
- Да ладно, не дрейф, на этот раз твоя мама не заметит, вот увидишь.
- А почему ты так думаешь?
- Не знаю. Но мне почему-то кажется, что не заметит. А ты возьми и спрячься от неё, когда она начнет тебя хлестать.
- А куда?
- Да хоть под подушку.
- Как под подушку?
- Вот берешь большие подушки, кладешь их домиком и прячешься под них. Если даже твоя мама начнет тебя бить, то сначала будет хлестать лозиной по подушке, ведь ты под ними. А пока она разберет все подушки, у неё вся злость и пройдет.
- Ох, и здорово ты придумала. Точно, так и сделаю, - воспрянула Зухра духом. – Только вот папу своего больше всех боюсь, - затем добавила она.
- А я - нет. Я совсем не боюсь своего папу, – похвалилась Иришка. – Хотя немало подвохи ему делала.
- А что ты такое сделала ему?
- Ну вот, например,папа пришел домой на обед. А я в это время подметала пол. Он очень торопился, стал носить на стол себе еду. Вот он одну тарелку принес, поставил, потом принес вторую. А я всё подметала и подметала, дошла до стола, рядом со столом уже стоял стул, он мне мешал, я взяла его и отставила. А папа почему-то не обратил внимания на то, что его стул не на месте, поставив на стол тарелку с горячим супом, не оглядываясь, он тут же присел. Вот и плюхнулся со всей силой на пол. Падая, он схватился за скатерть и невольно потянул её к себе со всем обедом и, с грохотом уже приземлившись на свою попу, почему-то громко, со злостью вспомнил мою мать. Продолжая лежать с задранными вверх ногами, не переставая продолжал вспоминать и Бога душу, и еще кого-то. А я и не ждала больше ничего хорошего от него, тут же выскочила на улицу и, чтобы не попасть под горячую руку, пока он не ушел вновь на работу, домой не возвращалась.
- А что, твой папа и вечером тебя не наказывал?
- Нет, не наказывал.
- Везет же тебе.
- Да, везет. Я уже его и в погреб роняла.
- Это как это?
- Да точно так же. Пришел папа на обед. Точно также из кухни носил тарелки с супом на стол. А у нас на кухне, между печкой и столом был погреб. Пока папа собирал на стол, мне что-то понадобилось достать из погреба, я и открыла лагу. Но сама еще не успела спуститься в погреб. А папа, в свою очередь, почему-то не посмотрел себе под ноги. Шаг от печки и папина голова скрылась под полом в погребе, - твою мать..., - вновь донеслось из погреба, а меня уже и след простыл.
- И что, и в этот раз он тебя не наказал?
- Не-а. Я уже была на улице, пока он из погреба вылезал. Догнать бы, он всё равно бы меня не догнал. Да он и не стал бы этого делать.
- А почему?
- Да потому, что у него уже заканчивался обеденный перерыв.
- Хитрая ты, - вновь повторилась Зухра.
- А ты бы не сбежала?
- Не знаю. Но ремня не хотелось бы получать по своему мягкому месту.
(фото из просторов интернета)