Лонг-лист тематического конкурса Пою мое Отечество

1 Аляска-Сибирь - трасса мужества
Феликс Цыганенко
Покрышкин в небе  -  значит будет крышка!
С фашистских  гадов  в небе спрос вдвойне.

                                         Евгений Шнайдер

На снимках: 1943 год. Аляска-Фербенкс. Русские и американские лётчики. 
Слева (верхний снимок) - воздушный стрелок-радист АлСиба Иван Манилов.
Справа (верхний снимок): начальник перегоночной трассы АлСиб, полярный лётчик,  полковник Илья Мазурук.
Справа (нижний снимок): трижды Герой Советского Союза, лётчик Александр Покрышкин. 
Фото историка и журналиста А. Кота


По окончании Великой Отечественной войны к домашнему очагу не вернулся каждый второй советский солдат. Увы, не все матери, отцы, жёны и невесты дождались своих мужчин.  Где покоятся останки родных людей, в каком  краю и чьей земле их последний приют? Укрытые степной травой и полевыми цветами, а может...  под ледниками горных перевалов Верхоянского хребта в Якутии? Отстояв жизнь и свободу тем, кто сегодня под Солнцем, они наказали беречь и защищать Родину. Их светлый образ сохранился на старых, но дорогих нам фотографиях, как память будущим поколениям и напоминание о цене Победы.

Бывший штурман дальней авиации АлСиба (Аляска-Сибирь) Михасев Дмитрий Васильевич вспоминал коллег-американцев, которые говорили, что летать по этой трассе могли только сумасшедие или русские лётчики! Огромное спасибо историкам-исследователям за то, что приоткрыли одну из мало изведанных страниц Великой Отечественной  войны. Это была самоотверженная работа советских лётчиков на арктической трассе Аляска-Сибирь в 1942-1945 годах...

Много лет искала, пропавшего на войне дядю Ивана его племянница Елена Борисовна, супруга моряка арктического пароходства. Юрист по образованию, она обращалась во все инстанции, связанные с историей ВОВ 1941-1945 годов. Увы, ответ был один: «Пропал без вести!» Однажды, в поисках дяди Вани она рискнула обратиться на сайты Интернета. И вот удача! Историк Александр Кот разместил в Интернете  список сформированного 4-го перегоночного авиаполка АлСиба, ст. Тайга, от 30 сентября 1942 года. В этом списке Елена Борисовна и обнаружила фамилию дяди, воздушного стрелка-радиста, сержанта Ивана Павловича Манилова, которому на то время было 23 года. Свои поиски, находки и воспоминания ветеранов АлСиба Елена Борисовновна доверила супругу, автору этих записок.

Американцы доставляли самолёты с заводской маркой на канадские аэродромы и Аляску. А затем, за штурвалы истребителей и бомбардировщиков садились наши лётчики. По воздушному мосту через Берингов пролив они перегоняли самолёты через Чукотку, Якутию и Восточную Сибирь. Это было соглашение с союзникамаи, по так называемому, ленд-лизу. С 1943 года начальником перегоночной трассы АлСиб был полярный лётчик, Герой Советского Союза, полковник Илья Павлович Мазурук. Известный на Севере, в 1941 году он был командиром авиационной группы ВВС Северного флота.

В процессе подготовки АлСиба были созданы пять перегоночных полков,  соответственно  -  пять этапов движения самолётов. Каждый, порядка тысячу или более километров, от Фербенкса (Аляска) до Красноярска.  И лишь затем они попадали на Западный фронт. Работать нашим лётчикам довелось в тяжелейших условиях полярной ночи, жестоких морозов, туманов, без навигационного обеспечения и отсутствия промежуточных посадочных полос. Особенно опасен перелёт через Верхоянский хребет в Якутии, с продолжительным, в семь месяцев, зимним периодом. Здесь были зафиксированы самые низкие температуры воздуха за пределами Антарктиды. В общем, это отдельная, большая и суровая история. 

За время работы на маршруте Аляска-Сибирь произошли 44 катастрофы, погибли 115  наших авиаторов.  Тем не менее, по трассе АлСиб  с 1942 по 1945 годы перегнали около 8 тысяч крылатых машин! Это были истребители, средние бомбардировщики, транспортные самолёты. Многие наши именитые лётчики воевали на самолётах типа «Аэрокобра», считавшимися одними из лучших истребителей того времени.  Среди них трижды Герой Советского Союза, сибиряк Александр Иванович Покрышкин. Он летал на «Аэрокобре" и сбил 59 фашистских самолётов! Покрышкин был второй по результативности лётчик-истребитель, после Ивана Никитовича Кожедуба, трижды Героя Советского Союза, одержавшего в небе 64 победы на истребителях Лавочкина.

Вместе с Люфтваффе, германскими военно-воздушными силами, под командованием генерал-фельдмаршала Германа Геринга, войну против СССР начали ВВС Румынии, в течение года к ним присоединились лётчики Финляндии, Венгрии, Италии из состава экспедиционного корпуса в России (83 боевых самолёта) и лётчики Хорватии — в ноябре месяце. В начале войны ВВС РККА, по разным причинам, несли тяжёлые потери. Концом господства воздушных стервятников стала битва в небе Кубани в начале 1943 года. С этого момента наша авиация имела превосходство в воздухе вплоть до конца войны.  О подвигах советских лётчиков рассказывали военные сводки, газеты, журналы, книги, документальные и художественные фильмы. За исключением... лётчиков арктической трассы Аляска-Сибирь. 

Племяннице стрелка-радиста АлСиба Елене Борисовне, постоянно утверждали, что Иван Манилов из четвёртого перегоночного полка...  пропал без вести.  Оказалось, что тема "Аляска-Сибирь" была засекречена по политическим соображениям до 1994 года!  Тяжелейшие работы по созданию на трассе в кратчайшие сроки  промежуточных посадочных полос,  ангаров, мастерских и прочего аэродромного хозяйства,  выполнялись силами ГУЛАГА.  Кроме того, возникли проблемы с расчётом по ленд-лизу. По этим причинам и предали забвению наших лётчиков. Величайшая несправедливость!

Из материала историков и журналистов следует, что американская часть перегоночной трассы была не менее сложной и опасной. Зима 1942/43 годов была на Аляске на редкость суровой - температура опускалась до минус 60 градусов. Из Грант Фола (штат Монтана) молодые американские летчики приземлялись сначала на бетонные полосы канадских аэродромов. А затем, по утрамбованным земляным полосам, куда бензин доставлялся на собачьих упряжках, достигали экзотического аляскинского Фэрбенкса.

Три тысячи киломметров маршрута были неимоверно трудными. Летать приходилось при плохой видимости, они не знали, что ждет по курсу. Сейчас на Аляске работает сто пятьдесят метеостанций, а тогда их было лишь десять. В один из самых морозных дней на трассе погибло от холода одиннадцать человек. Случались драмы в духе Джека Лондона. У озера Ватсон один из самолетов попал в буран и разбился. Два пилота погибли, а два других, привязав у коленей лыжи и надев на руки боты, ползли на четвереньках. Их нашли через четыре дня - были живы и продолжали ползти. От места аварии их отделяло шесть километров. Мороз был ниже 50 градусов!

Ампутация обмороженных пальцев была на трассе обычным делом, при вдохе из зубов выпадали пломбы, было немало случаев обмораживания легких, а одному страдальцу ампутировали обмороженную губу. “Летали даже при минус 68 градусах!”  -  отмечал военный корреспондент, побывавший на самой холодной трассе. 133 машины и почти столько же пилотов потеряли ВВС США на своем участке трассы перегонки, прозванном ими Алканом (Аляска-Канада).

Советские ветераны АлСиба тепло вспоминали о своих американских коллегах. Среди них особым уважением пользовались полковники Киллор, Кичегмен, Барделон, а также капитан Николай де Толли – праправнук известного русского полководца Отечественной войны 1812 года, мужественный лётчик и обаятельный человек. 70 лет назад мы были союзниками в борьбе против общего врага! Возможно, что мой скепсис неправомерен, но знает ли об истории АЛСИБА, сотрудничестве советских и американских лётчиков  в годы войны, современная молодёжь?

За 20-ти летнюю историю поискового движения на перегоночной трассе “Аляска - Сибирь” профессиональными исследователями, журналистами и очевидцами тех событий опубликовано достаточно исторического материала, воспоминаний и свидетельств. Но работы еще много: по всему маршруту лежат обломки искалеченных самолетов, до сих пор не преданы земле останки многих пилотов.

Написанная потом и кровью история перегона обязательно должна быть предана огласке, официально опубликована полностью. Никто из героев не должен забыт, - а время, в котором они жили и выполняли свой долг, воистину героическое. Закончить этот рассказ позвольте словами из стихотворения уважаемого поэта, Роберта Рождественского:

 «Вспомним всех поименно,
 Горем
 Вспомним
 своим…
 Это нужно  -  не мёртвым!
 Это надо—живым!»

В 2015 году страна отметила 70 лет нашей Победе в Великой Отечественной войне. Это была самая кровопролитная война в истории человечества. Дай Бог, чтобы она была последней…
2 Огненные рейсы
Феликс Цыганенко
На снимке справа: капитан теплохода «Старый большевик» Иван Иванович  Афанасьев.

Первый помощник капитана, писатель и редактор газеты "Арктическая Звезда", Игорь Николаевич Чесноков - автор интересной и популярной на Севере книги «От Арктики до Антарктики». При работе над книгой он уделял много времени архивным материалам, воспоминаниям ветеранов арктического пароходства и участников полярных конвоев. С Игорем мы работали на рудовозе «Ургенч», где в рейсе на Дудинку он читал мне отрывки из рукописи. А когда книга в 1979 году вышла в свет, автор подарил  электромеханику судна экземпляр с дарственной надписью. На страницах издания описано участие советских судов в полярных конвоях во время войны. Известна трагическая судьба конвоя PQ-17, брошенного английским эскортом  по приказу британского адмиралтейства. Под ударами врага из 34 торговых судов, оставшихся без охраны и рассеявшихся по всему морю, погибло 24 транспорта. Как ветерана арктического пароходства меня особенно взволновали страницы книги, посвящённые морякам мурманского теплохода «Старый большевик» в 1942 году...

Размышляя о Великой Отечественной войне,  невольно задумываешься о корнях нашей Победы. Как удалось одолеть мощнейшую армию, на которую работала почти вся Европа?! Да, заплатить за Победу пришлось страшной ценой...  миллионами жертв! Но кто же давал право и возможность этой сволочи с фашистскими крестами на стягах отбирать у нас жизни, разрушать города, сёла и всё, что там создано? На борьбу с гитлеровскими полчищами, именумыми себя великой расой, поднялись не только воины армии и флота, но и гражданское население страны, не державшее ранее в руках оружие! Причём, разных возрастов, мужчины и женщины!  Их звало чувство лютой ненависти и огромное желание уничтожить захватчиков! Нацисты хотели жизненного пространства, так им предоставили, правда, ограниченные участки нашей земли...  для могил с деревянными крестами...   
 
Одним из примеров минувшей борьбы с фашистской нечистью явился наш торговый флот. Огненные рейсы выполнянли моряки союзных конвоев, которые не жалея своих жизней, боролись с врагом в холодных водах Атлантики и морях Ледовитого океана! О подвиге экипажа теплохода "Старый большевик" в конвое PQ-16 я и хочу напомнить читателям в год 70-летия исторической Победы!..

После нападения Германии на нашу страну правительством Великобритании было принято решение о предоставлении Советскому Союзу помощи вооружением стратегическим материалами взамен на некоторые виды сырья. Поставки по ленд-лизу начались в августе 1941 года. А в октябре было подписано соглашение представителями СССР и США.

Транспорты, что шли  из США и Англии, встречались в портах Исландии. Они формировались в караваны и дальше шли под охраной военных кораблей  в составе конвоев. Первые караваны до конца 1941 достигали берегов СССР почти беспрепятственно. Однако с 1942 года подлодки, бомбардировщики и торпедоносцы противника большими силами стали нападать на конвои. Под ударами врага погибло много транспортов с ценными грузами для фронта. Инструкции британского адмиралтейства давали странные предписания командованию эскорта: сняв экипаж, добивать повреждённые суда.

Союзный конвой PQ-16 был сформирован из судов, пришедших в Исландию из портов Англии и США.  В их трюмах были танки, самолёты, автомашины, боеприпасы, продовольствие.

Самолёты противника появились у Ян-Майена на пятый день пути. Первым был самолёт-разведчик, за ним  -  4 бомбардировщика. Вскоре прилетели ещё несколько бомбардировщика и несколько торпедоносцев. Вскоре появились и подводные лодки. Эскорт и транспорты начали отбиваться от врага. «Старому большевику» пришлось тяжелее других:  он шёл в конце каравана и потому оказался в центре атаки самолётов. Вокруг теплохода рвались бомбы, Оба судовых орудия и пулемёты открыли огонь.

Капитан И. И . Афанасьев спокойно и чётко отдавал команды рулевому и стоявшему у машинного телеграфа  штурману. Он зорко наблюдал за каждым заходившим в атаку самолётом и в мгновение, известное, наверное, ему одному, твёрдо командовал: «Лево на борт! Полный назад!» Ревущий бомбардировщик не успевал свернуть с боевого курса, бомбы со свистом неслись к цели, но послушный рулю теплоход уже отвернул. Взрывы, взметнувшие столб воды и сотрясающие всё судно…  Осколки, разящие людей и повреждающие надстройки, палубные механизмы…

Вслед за одними самолётами появлялись другие. Бомб гитлеровцы не жалели, но ни одна пока не достигла цели, благодаря умелым маневрам и плотному заградительному огню.  При этом теплоход не отстал от каравана и не отклонился от генерального курса. Умело действовали артиллерийские расчёты: Н. А. Никифоренко – у носового и И. М. Шлыкова – у кормового орудий. Непрерывную стрельбу по самолётам вели с верхнего мостика пулемётчики З. М. Штейнгард  и Н. В. Лобов. В бою не оставались без дела даже женщины. Буфетчица Мария Фуфаева  и уборщицы Дуся Петрова и Валя Ярыгина помогали подносить снаряды, перевязывали раненых.

27 мая 1942 года в течение дня конвой атаковало 108 самолётов. Задымило несколько подбитых транспортов. Корабли охранения, сняв команды, добивали суда, если они сами не шли ко дну.  Рёв самолётов, грохот орудий и взрывов сливались в одно что-то адское. «Старый  большевик», вздрагивая и раскачиваясь от рвавшихся рядом бомб, продолжал уклоняться и отстреливаться. Девять пикирующих бомбардировщиков кинулись одновременно на теплоход. Одна из бомб, сорок шестая по счёту, ударила в носовое орудие. На боевом посту погиб весь расчёт  -  командир Николай Никифоренко, наводчик Павел Карамшанов, подносчики снарядов Гергард Кухаржевский, Трофим Пискус и Николай Гаврилов. Взрывной волной был контужен и капитан Афанасьев. Густые клубы дыма окутали носовую часть судна. Под полубаком загорелись краски и ящики со снарядами. Рядом, в первом трюме, был груз боеприпасов. Теплоход мог взорваться в любой момент. Первыми к огню бросились помполит К.М. Петровский и матрос Б.И. Аказёнок. Они стали выносить в безопасное место ящики со снарядами, Подоспели и другие члены команды. Началась борьба с пожаром.  Объятое дымом судно беспомощно покачивалось на волнах.

Командир подоспевшего английского эсминца предложил экипажу покинуть судно, чтобы можно было добить горящий теплоход.

Спустили шлюпки.

Но капитан предложил остаться на судне добровольцам. Остались все! Люди продолжали выносить из огня боеприпасы и бороться с пожаром. Капитан Иван Иванович Афанасьев велел от имени экипажа поднять флажный сигнал:
"МЫ НЕ СОБИРАЕМСЯ ХОРОНИТЬ СУДНО".
Командир эсминца дал кораблю ход. Вскоре он скрылся за горизонтом вслед за караваном.

Горящий теплоход остался один.

Начали рваться детонаторы глубинных бомб в первом трюме. Среди нестерпимого жара и едкого дыма, прилагая нечеловеческие усилия, люди упорно боролись с огнём. Матросы, мотористы, штурманы действовали шлангами, огнетушителями, вёдрами с водой, сбивали пламя своей одеждой.

Через восемь часов пожар был потушен. Механики исправили и запустили двигатель. Судно легло на прежний курс. Не успели сгуститься полярные сумерки, как теплоход вновь атаковали два самолёта. Из уцелевшего на корме судна орудия моряки сбили один из самолётов, который упал в море. Второй скрылся за горизонтом, дымя и теряя высоту. На другой день «Старый большевик» нагнал караван и занял место в строю.

Налёты на конвой продолжались до самого входа в Кольский залив.  Более 80 бомб и три торпеды было выпущено гитлеровцами по «Старому большевику» за шесть суток атак. Теплоход вошёл в Кольский залив с обгорелым корпусом, без трубы, с огромной пробоиной в полубаке. Ему салютовали все находившиеся там военные и торговые корабли.  Командир конвоя PQ-16 заявил советскому военно-морскому командованию: «Разрешите передать вам моё личное восхищение, восхищение всего нашего офицерского состава и всех английских моряков героическими действиями экипажа вашего теплохода «Старый большевик». Английское правительство наградило капитана И. И. Афанасьева и старшего механика Н. И. Пугачёва орденами Британской империи  IV степени.

Подвиг моряков высоко оценила Родина. Президиум Верховного совета СССР наградил теплоход орденом Ленина и присвоил звание Героя Советского Союза капитану Афанасьеву, матросу Аказёнку и первому помощнику капитана Петровскому.  Орденами и медалями Советского Союза были награждены 43 члена экипажа судна «Старый большевик».

После огненного майского рейса на "Старом большевике" были разрушены полубак и брашпиль, с перебоями работал главный двигатель. На пробоину в скуле площадью 20 квадратных метров изготовили каркас, приварили его, а сверху обшили... деревянными досками толщиной в 2,5 дюйма. Судоремонтникам пришлось прибегнуть к такой странной технологии из-за отсутствия необходимой листовой стали и времени.Все работы были завершены к моменту выхода конвоя в обратный путь. Наперекор судьбе, судно с деревянной обшивкой благополучно пересекло Атлантику. В США корпус был заново отремонтирован и "Старый большевик" продолжил плавание...

После войны Иван Иванович Афанасьев вернулся в Ленинград и был назначен капитаном теплохода "Маршал Говоров", на котором в 1949 году совершил кругосветное плавание. В 1951 году капитан Афанасьев выполнил ещё одно ответственное задание - буксировку плавдока из Риги на Камчатку. Похоронен моряк, капитан и человек удивительной судьбы в 1952 году в Ленинграде.
3 Нас водила молодость...
Вячеслав Вишенин
                                        Как-то накануне Дня Защитника Отчества ко мне в кабинет заглянула моя коллега Валентина  - наш общественный лидер:
- Вячеслав  Николаевич, а вы в каких войсках служили?
- А что такое, Валь? Почему спрашиваешь?
- Да мы с девчонками готовим для мужчин поздравление на 23 февраля. А оказалось, что в нашем коллективе тех, кто служил, не так уж и много. Вот мы и хотим о каждом немного подробнее  рассказать.
- Что, серьезно,   мало отслуживших?
- Да, вот, сами смотрите. Я все личные дела в отделе кадров проверила.

                             Я глянул список. Действительно, картина выглядела удручающе. Из более,  чем 30-ти мужчин, работающих в нашей организации, отслужило только пять человек. Пять. Из тридцати.  Причем, это были те люди, которые проходили службу еще в Советской Армии. Большую же часть  сильной  половины  нашей компании на данный момент  составляли парни от 25 до 35 лет.Те, кто должен был бы служить в  нынешней, Российской Армии. Таковых не оказалось ни одного человека.  Я горько усмехнулся: « Вот так молодежь!Вот это орлы!» Нет, понятно, что у некоторых, наверняка,  были свои причины, чтобы не служить. Но чтобы у всех сразу?  Все вдруг в одночасье стали нездоровы, являлись опекунами или многодетными отцами?

                     Невольно налетели воспоминания почти тридцатилетней давности. Совсем другая эпоха, совсем другие приоритеты. Совсем другое воспитание.  «Если тебе комсомолец имя — имя крепи делами своими!», «Если партия скажет надо, комсомольцы ответят есть!»  Мы – мальчишки 70-80-х – были воспитаны в духе того времени: на героическом прошлом нашей великой страны, на бессмертных подвигах Алексея Стаханова и Валерия Чкалова, Зои Космодемьянской и Олега Кошевого,  Юрия Гагарина  и Германа Титова. Поэтому,  когда заходила речь о службе, ни у кого даже мысли не возникало о том, что можно  не пойти в армию. Как сейчас говорят - откосить. Ведь нам со школы внушалось,  что служба в армии – наш гражданский долг и священная обязанность. Мы с удовольствием ходили в старших классах на уроки Начальной Военной Подготовки,  разбирали автомат Калашникова, сдавали нормативы по одеванию противогаза, кидали учебные гранаты, маршировали в строю по коридорам школы и принимали  участие в военизированных эстафетах. Мы с гордостью носили рубашки защитного цвета и с нетерпением ждали  того момента, когда придется выполнить свой гражданский долг.  Мы были патриотами своей страны.  Мы хотели служить в армии, мы были готовы защищать нашу Родину.
 
                    Поэтому,  когда мне пришла повестка из военкомата, я ощутил легкий трепет в груди и желание поскорее надеть солдатские кирзовые сапоги. Медицинскую комиссию я прошел без проблем. «Годен!» - был вердикт докторов. Еще бы я не был годен! К 18-ти годам  я был кандидатом в мастера спорта  по боксу, имел разряды по легкой атлетике и спортивным играм, и учился  на 2-ом курсе факультета физического воспитания.
- Вот что, парень, - сказали мне в военкомате, - раз ты – студент – иди доучивайся. Даем тебе отсрочку. А когда закончишь институт -  мы тебя призовем. С такой постановкой дела я был категорически не согласен. Что значит "иди - доучивайся"? Я что, зря комиссию проходил? Зря наголо обрили? Да и с какой стати  я должен идти в армию после института, когда мне исполнится уже 22 года? Чтобы какой-нибудь 18-летний сопляк надо мной командовал? К  тому же, на дворе стояла осень 1985 года. В Афганистане полным ходом шли военные действия. Ограниченный контингент Советских войск воевал с моджахедами.

                                     «  Не надо мне никакой отсрочки. Я хочу служить в армии. Прошу направить меня в Афганистан», - так написал я в заявлении на имя военкома. Седой полковник накричал на меня:
- Что, пацан, на подвиги потянуло? Ты хоть понимаешь, что такое война? Там людей убивают. Наши ребята гибнут десятками, сотнями… Ты, что,  хочешь вернуться домой к матери «грузом 200»? Не дури, парень, не надо...
Затем, уже, немного смягчившись, добавил:
-  Это все, что я могу для тебя сделать.
 Мое заявление порванными клочками полетело в ведро.
- Но раз ты такой боевой – найдем мы тебе подходящую службу. Поедешь на Северный Кавказ. Будешь служить во внутренних войсках.
-  А что такое – внутренние войска?- название этого подразделения мне ничего не говорило.
Полковник серьезно посмотрел на меня:
-  Есть пограничные войска. Они  защищают страну от внешних врагов, а внутренние войска – оберегают от внутренних: бандитов, воров, террористов, мятежников. Так что, давай, служи хорошо. И помни, что ты охраняешь мир и покой своих родных и близких.
 
                                    Через несколько дней я поехал служить на Северный Кавказ. Я честно прослужил два года во взводе специального назначения. Как спортсмена,имеющего подготовку в силовых единоборствах,  меня взяли именно туда.   Я многое увидел, много узнал. Служил хорошо. Имел ряд поощрений  от начальства за высокие показатели по боевой подготовке. 7 -го ноября 1986 года в Ростове участвовал в военном параде войск Северо-Кавказского военного округа.  Моим родителям пришло благодарственное письмо от командования части за хорошее воспитание сына, а сам я побывал в краткосрочном отпуске  за высокие спортивные достижения.
 
                                   Армия многое мне дала и многому научила. Научила мужской дружбе, чувству локтя, ощущению ответственности за себя и за своих боевых товарищей. Закалила меня как человека,  привила умение справляться с любыми  жизненными ситуациями, преодолевать испытания и выходить из них победителем. 

                                     Армия, конечно же,  изменила меня. Не внешне, нет. Внутренне.  Я ушел в армию зеленым салагой, домашним мальчиком, а вернулся домой возмужавшим, понюхавшим пороху, парнем. Армия не была мне в тягость. Она стала для меня хорошей школой жизни и солдатского братства. Такой хорошей, что до сих пор, порой, мне снится. Снится  наш военный городок, КПП,  казарма, плац, и, конечно, мои друзья – мое солдатское содружество. Украинцы и  молдаване, латыши и  казахи, армяне и грузины, литовцы и  эстонцы, азербайджанцы и  туркмены, кабардинцы и чеченцы. Мы все служили в одной роте – люди из разных республик одного большого государства.   Мы радовались друг другу, улыбались и обнимались при встрече,делились историями из жизни, ели из одного котелка, спали рядом и вместе выполняли боевые задачи по охране и защите государственных объектов нашей Родины. Никто из нас  никогда не считал себя выше и важнее других национальностей, потому что мы были воспитаны и выращены в одной большой семье, имя которой - Советский Союз. Со многими из своих армейский братьев я поддерживал связь после окончания службы. К кому-то приезжал в гости.

                                Потом великое государство распалось. Республики отделились, и  в дальнейшем во многих из них проходили национальные междоусобицы,  войны, мятежи, восстания. Как сложились судьбы моих солдатских друзей после всех этих передряг,  я не знаю. Уверен лишь в одном. Что если кому-то пришлось вновь взяться за оружие, вновь встать на защиту мира и покоя своей страны, то они это сделали спокойно и уверенно. И защищали свою страну так же надежно, как тогда, когда мы были одной большой семьей. 
4 Не перевелись еще богатыри на земле русской
Лидия Березка
Столь скоротечен неумолимый бег времени… Уходит в быль иль небыль поколение не только фронтовиков Отечественной, но и тех, кто из 80-90-х составили целый пласт эпохи. И это - не просто люди, это цвет и лучшие гены нации.

Нам досталось время потерянного поколения. Время, когда Человечество искусственно нацелено на обогащение, деградируя и притупляя чувства, идет к невозможности реализовать себя в заданных рамках. Но есть еще богатыри на Руси. И один из них появился на свет совсем в непростой день и час - 4 сентября 1941 года, на земле сибирской в славном граде Красноярске. Ну, да - времена нас сами выбирают.
 
Радость рождения сына не довелось тогда испытать его отцу – Александру Николаевичу Киселеву. Он не дожил до появления наследника чуть меньше двух месяцев. Летчик, офицер 30-го авиационного полка скоростных тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, был одним из тех, кто первыми приняли на себя удары войны. Аэродром в начале Великой отечественной войны базировался в районе поселка  Шайковка. Именно там на Смоленщине (ныне Калужская область) 15 июля 1941 года, исполняя свой священный долг перед Отечеством, сражаясь за чистое российское небо, погиб Александр Николаевич.

Галина Анатольевна Киселева с девятилетней дочкой Азой и новорожденным сыном Сашей, названного так в честь мужа, вынуждена была перебраться в Иркутск, к своим родственникам. Той же осенью друзья из Шайковского гарнизона навестили семью однополчанина, куда прибыли за пополнением военных машин. В то время сборка бомбардировщиков ТБ-3 (воздушный суперлинкор Сталина) велась именно там. Решением командования авиаполка новорожденный малыш Киселевых был объявлен «Сыном полка». И это было историческим событием, потому как, пожалуй, единственный случай, когда реальный документ, отраженный в формуляре  войсковой части с подписями и печатью – именное Свидетельство, было официально заверено нотариусом.

И, конечно же, какие дети и внуки могли вырасти у таких родителей, если не продолжатели патриотической династии? Они свято чтут память подвига отца и родных в тылу, отстоявших свободу и независимость нашей Родины. И пусть историю переписывают не раз, правда о героизме советских воинов живет в памяти каждой семьи. На месте гибели советских летчиков Киселева А.Н. и Семченко С.А. был установлен  памятник, как  символ мужества и героизма, погибших на фронтах войны в 1941-1945 годах.

К сожалению, уходит в небытие целая плеяда высокообразованных, ценителей отечественной культуры, людей с внутренним состоянием души, способных понимать намного больше, чем может быть для себя полезным и выгодным. Интеллигентность в России - нечто русское, уникальное, противоположное зарубежному рационализму. И такого человека видно сразу, ведь это проявляется во всем. К сожалению, это не заразно.

"Сын полка" вырос в глубоко интеллигентного, хорошо образованного горного  инженера. Александр Александрович Киселев начинал свою трудовую деятельность с рабочего в РСУ Иркутского управления бытового обслуживания и дошел до начальника Управления снабжения и сбыта Иркутского облисполкома системы Госснаба и Минторга РСФСР. В середине 80-х его пригласили на работу в Москву, куда он переехал с семьей и проработал на руководящих должностях Госснаба и организаций-правопреемников СССР до начала 90-х.

В период реорганизации государственной системы материально-технического обеспечения, отмены централизованного распределения ресурсов, Киселев А.А. сумел объединить территориальные снабженческо-сбытовые организации системы бывшего Госснаба РСФСР в Ассоциацию «Социальная сфера России». Таким образом, с 1993 года и по настоящее время, постоянно взаимодействуя с Правительством и Государственной Думой Российской Федерации, Александр Александрович  осуществляет координацию взаимовыгодного сотрудничества членов Ассоциации с промышленными предприятиями и региональными исполнительными органами власти.

А.А. Киселев – человек государственный. За годы службы награжден Орденом «Знак почета» (1976 г.), юбилейной медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина» (1970 г.), медаль ордена «За заслуги перед Отечеством II степени» (2000 г.), «Заслуженный работник социальной защиты населения Российской Федерации» (2000 г.).

Бывая в Калужской области по долгу службы, А. Киселев обязательно навещает могилу своего отца. Но не только это событие связано с его частым посещением этих мест. С детства его кумиром был великий полководец Георгий Константинович Жуков. «Сын полка», выросший на примере истинного патриотизма четырежды героя маршала Советского Союза Г. Жукова, посвятившего всю свою сознательную жизнь  служению Отечества, однажды посетил Государственный музей полководца, основанный еще в 1960 году. Уникальную часть фонда составили печатные работы, коллекция фотографий, личная библиотека и вещи Г.К. Жукова. 

К сожалению, годы перестройки и веяния Нового времени 90-х годов не прошли даром, и здание музея с внутренними помещениями хранилищ пришли в негодность. А. А. Киселев, не раздумывая, подготовил пакет необходимых документов на капитальный ремонт и реконструкцию музея. Не дожидаясь решения очередных заседаний, прямо в коридоре Верховного Совета Российской Федерации сумел получить резолюцию у Р. И. Хасбулатова на открытие финансирования необходимых средств. В честь 50-летия Победы музей Г.К. Жукова был торжественно открыт, получив свое второе рождение. Экспозиции Государственного музея в г. Жукове Калужской области, а это - не мало, не много, свыше семи тысяч экспонатов, теперь хранятся бережно и в надлежащем порядке. Посетители музея могут наблюдать шаг за шагом, учась на примере всей жизни Г.К. Жукова от момента его рождения в 1896 году, в деревне Стрелковка, до самой смерти в Москве в 1974 году.

Будем чтить отца и мать своих, будет место подвигам и в наши дни.
5 Загадка родного дома
Нина Гаврикова
Загадка родного дома

Автобус из города пришел по расписанию. Невысокая худощавая женщина первой соскочила на землю и заторопилась: предстояло идти еще шесть километров. Бодрым шагом Нелли Максимовна двинулась вперед. Рядом сын Максим с Жанной, своей женой. Солнышко, отодвинув лучами белесый полог, медленно поползло вверх. По обе стороны дороги простирались поля, слева - извилистое русло реки с невысокими кустами по берегам. А дальше - плотная стена леса, подпирающего край неба.
- Нелли Максимовна, Вы давно здесь не были? Расскажите, как жили? – прервала молчание Жанна.
- Жили в деревне Умовское, куда сейчас идем, - ответила свекровь Жанны. - Я была единственным ребенком. Родители работали в колхозе, жили скромно. Через два дома от нас жил брат отца, дядя Миша, у него семеро сорванцов было, с младшим я особенно сдружилась, - глубоко вздохнула женщина.
- Если Вам тяжело вспоминать, давайте помолчим.
- Ой, что ты? Если молча  шагать, дорога длинней на семь верст покажется, а с разговорами не заметим, как до места доберемся, - она осторожно, будто боясь что-то разбить, переложила сумку в другую руку. - В нашей деревне было больше пятидесяти дворов. Когда война началась, мужиков на фронт забрали. Вернулись немногие, да и те, как вот мой отец, вернувшись, уехали в город.
- Почему?
- Жить в деревне стало невыносимо. Отец попал в плен, после войны часто повторял, что концлагерь – мерзкое место, там каждый день расстреливали пленных. Когда дошла очередь до отца, он, мысленно простившись со всеми и с жизнью, вышел из барака. Конвоиры торопили. Ему же каждый шаг давался с трудом, ноги отяжелели и не хотели слушаться, перед глазами Серёжа - этого подростка отец поддерживал как мог, делился последними крохами. Но вот уберечь не смог: мальчик умер, не выдержав голода и холода. Конвоиры уже подводили отца к месту казни, как вдруг сзади раздался оглушительный взрыв. Испуганные солдаты развернули отца обратно. Вскоре за стенами барака раздалась беспорядочная стрельба, заглушающая крики. "Когда всё прекратилось, тишина, казалось, оглушила нас", на пороге появился русский солдат: "Товарищи, выходите!"
Нелли Максимовна остановилась, поправив платок, и продолжила рассказ:
- Во время войны и мне казалось, что мир уже никогда не будет прежним. Отец вернулся в июле сорок пятого. В колхозе работать не смог, все силы оставил в концлагере. Дом продали, уехали в город... Мне до сих пор жалко родного угла, всю жизнь хотела выкупить, но как-то не получалось.
- А теперь? – подала голос невестка.
- Теперь я иду домой. Мама скончалась рано, отец женился во второй раз, виделись мы не часто. А перед смертью позвал к себе, вытащил из-под подушки сберкнижку, подал: «Возьми, выкупи наш дом». Он знал, что я об этом мечтаю. Сберкнижку отец оформил на моё имя, проблем с наследством не было. Осенью разыскала хозяев дома, уговорила продать. Сейчас документы в порядке, можно ремонтом заниматься. Сыночек, поможешь?
- Так и я чем могу – помогу, - улыбнулась Жанна.
Путешественники свернули влево, спустились к реке, прошли по висячему мосту.
- Хорошо-то как! – вздохнул полной грудью Максим.
- Да уж не зря сказано: родная земля силу придает, чужая отбирает, - вспомнила пословицу Нелли Максимовна. - Зря отец нас в город увез, маму потеряли. Прокормились бы - здесь и огород, и грибы-ягоды... Помню, весной, как только сходил снег,  жителям разрешали  выходить в поле и собирать оставшуюся в земле картошку. В нашей деревне и стар, и мал - все шли в поле. Из мороженой  картошки пекли лепешки... В жизни ничего вкуснее не ела.
Дорога делила селение пополам: три дома слева и четыре справа - всё, что осталось от пятидесяти дворов. Прошли по узенькой тропе.
- Это мой родной дом, - чуть слышно проговорила Нелли Максимовна.
Дом выглядел неухоженным: бревна от времени почернели, краска на оконных рамах потрескалась,  труба наполовину раскрошилась. На крыше сарая, вплотную примыкавшего к дому, рубероид сорвало ветром. Забор упал. Понятно, что здесь давно никто не жил. Но Нелли Максимовну волновало не это. Она наконец-то входила хозяйкой в тот дом, где родилась, где счастливо жила её семья...
Хозяйка перекрестилась, поклонилась в пояс: 
- Здравствуй, дом! Всю жизнь ждала эту минуточку.
Сыну стало как-то неловко, он заторопил мать:
- Давай зайдем, что тут стоять...
- Возьми ключ, отворяй дверь, - мать достала из кармана плаща ключ.
Поднявшись по крыльцу, Максим отпер замок. Открыл дверь, другую. За ним вошли женщины. На крохотной кухне у переборки стоял старинный кухонный стол, рядом стул. Слева - русская печь. Жанна заглянула в комнату:
- Дом небольшой, а работы предстоит много.
- Ничего, вместе все осилим.
- Максим, - родительницу словно силы внезапно покинули, она опустилась на стул.
- Да, мама? – сын мгновенно оказался рядом.
Нелли Максимовна бережно поставила на колени сумку, расстегнула молнию, достала сверток, развернула бумагу, и Максим с Жанной увидели изящную стеклянную вазу - сахарницу на тонкой ножке.
- Что это? – в один голос спросили молодые.
- Сейчас, - уже спокойно ответила мать, поставила вазу на стол. - Максим, выйди на сарай. У дверей лестница, поднимись на чердак, там у печной трубы справа есть проломленная доска, достань оттуда чугунок.
- Мам, а что там – золото? - улыбнулся сын.
- Чистейшее!
- И ты думаешь, оно до сих пор там? – указал пальцем на потолок сын.
- Хочу надеяться. Иди же!
Максим с Жанной ушли. "Интересно, подумала Нелли Максимовна, - что там происходит?" Сверху были слышны шаги по скрипучим половицам - значит, сын на чердаке. Потом донеслось какое-то шуршание: видно, ищет проломленную доску. Какое-то время сверху не доносилось ни звука. «Наверно, не нашел, - сердце Нелли Максимовны сжалось. - Ничего не поделаешь, здесь сорок лет жили чужие люди…» Половицы снова заскрипели и через мгновение распахнулась дверь. В руках Максим держал чугунок. Тот самый!
- Давай сюда, - мать вытащила из чугунка холщовую тряпицу, развернула. На её коленях оказались крупные осколки вазы, точно такой, какая стояла на столе.
Сын и невестка ахнули:
- Сахарница?
- В войну настоящего чая не было, покупали в магазине сушеную грушу, запрессованную в брикеты, и заваривали. Нам с Гришей, я рассказывала, это сын папиного брата, безумно нравилось жевать эту вкусную заварку. Она обычно лежала вот здесь на узких полатях, - мать подняла руку и показала, где раньше были полати. - Рядом сахарница стояла, её отец еще до войны матери из города привёз, в подарок на именины. Гриша вставал на четвереньки, я забиралась ему на спину, дотянувшись до полатей, доставала заварку. Отрезали небольшой кусочек ножом, потом я снова вставала на спину и возвращала брикет на место. В тот злополучный день Гриша пришел, как обычно, днем. Мы попробовали достать наше лакомство, но не удачно: мама, как нарочно, положила брикет ближе к стене, чем обычно, рук не хватало до него дотянуться. Грише пришлось выгнуть дугой спину, чтобы поднять меня как можно выше. Только я нащупала брикетик, как дверь распахнулась, и влетела взволнованная мама:
- Победа!
От неожиданности я дернула рукой, зацепила сахарницу, та с грохотом упала на пол и разбилась. Мама оторопела, потом схватила меня в охапку, потащила в комнату:
- Ах, сорванцы! Ишь чего надумали!
 Гриша убежал. В тот день я досыта наелась «березовой каши». Получая очередную порцию, пыталась оправдаться: «Я не виновата! Вот вырасту, научусь писать, всем объясню, что без вины наказываешь…» Столько лет прошло, а чувство, что мама со мной поступила несправедливо, никак не отпускает. Да, сахарницу разбила, но не нарочно, нам-то нужен был не сахар. Только вот маме в этом признаться так и не смогла.
- Мам, ты  бабушке так ничего и не рассказала? – удивился сын.
- Не получилось, сынок. Я всё мечтала: вырасту, куплю новую сахарницу, принесу маме и всё расскажу... Купить-то я её купила, на первую же зарплату - но мамы уже в живых не было. У отца - новая жена, не до меня ему. Кому душу распахивать? Да и зачем, столько лет прошло.
- Нам все-таки рассказали, - вступила в разговор невестка.
- Не знаю зачем? Может, чтобы освободиться от чувства вины?
- Мамуль, тебе сколько лет? А как маленькая девчонка.
- Всё. С сегодняшнего дня начинаю взрослеть, - отшутилась она.
- У нас новость… - покраснела Жанна.
- Какая?
- Ты скоро станешь бабушкой! – уточнил Максим.
- Милые мои, родные!.. - встала со стула будущая бабушка. - Теперь некогда рассиживаться, надо успеть до появления наследника здесь все в порядок привести…
6 Эссе Магия и фокусы
Инна Димитрова
                            Эссе «Магия и фокусы»

Сейчас уже принято смешивать не равнозначные слова – хРАм и церковь, еда и кушанье, Слышать и слушать, Любовь и секс… Но если кто-то догадывается на счёт последней группы, то  мага, волшебника, чародея  и фокусника, иллюзиониста принято равнять, хотя это совершенно разные понятия и люди. Фокусники и иллюзионисты используют хитрость, обман зрения, отвлечение внимания, запасные аксессуары, дополнительные стенки в ящиках и прочее, что не имеет никакого отношения к магии и волшебству.
Что же такое волшебство?  Сейчас многих бы удивило, что религия сейчас использует частично ту обрядность, что прежде применялась волшебниками – волхвами, только она теперь не эффективна и не даёт той силы и благости, что давала наша исконная земная волшебная культура. Даже понятие «алтарь» пошло от камня «алатырь», на котором проводили обряды волхвы. Но пришлые жрецы использовали  всё действенное для своих целей, объявляя предшественников чернокнижниками и проводящими кровавые человеческие жертвоприношении, чего никогда не было на Святой Руси! И даже животных (что применяли иудеи) никогда не закалывали до внедрения на Руси христианства! А также не были язычниками, поскольку общение было без языка – телепатически, а язык был орудием волшебства, колдовства (воин – воет, оральное земледелие –  звуковое воздействие на землю, кузнец ковал судьбу голосом, а не металл), но пришедшие всё переворачивали с ног на голову – так они назвали язычниками не себя, хотя именно они использовали язык для общения, а не для магии и гимна богам, «урод» - обзывательство, хотя он «у Рода», а Рода вытравляли из сознания русских, «ведьма» - ведающая мать, а стало отрицательным и так далее.
Сейчас намеренно связывают понятия фокусничества, иллюзионизма и магии, волшебства или придают волшебству смысл чернокнижия, чёрного колдовства. Зачем – подумайте сами.
А для размышлений – почитайте что прежде означали слова «магия», «волшебство», «колдовство» в книге Владимира Шемшука «Бабы Яги – кто они?» (с. 302, 215, 214, 342):
 «Вы когда-нибудь слышали, что человек, достигший способности вызывать у себя сильные эмоции, становится волшебником?»
«Предметом Велес-яги было волшебство, то есть способность работать со своей волей, сделав её настолько сильной, что любая мысль, любое желание человека обретали материальные формы. Велес-яга была также ответственна за отрасль образования человека, называемую чаромантией. К ней относилось искусство оживлять и одухотворять предметы с помощью своей воли.»
«Предметом Хорс-яги было колдовство («дающее коло»), связанное с правильным употреблением человеком пищи. Слово «пища» достаточно общее, правильнее сказать, с едой, т.е. с физическими продуктами, которые человек съедал. Вообще еда человеку не нужна, если он знает, как заста-вить свой организм усваивать энергию из пространства. Еда была нужна только для того, чтобы быстро достигать божественных возможностей данного бога, чьи священные растения употребляются человеком в пищу во время покрови¬тельства  данного бога. Поскольку Хорс отвечал за пepвый период становления и роста человека, поэтому, он был ответственен за целую отрасль, в которую входило и «колдавство», называемую мантикой. Блаватская пишет о мантике как о состоянии, в котором человек приобретает способность пророчествовать. В действительности - это формирование и выращивание своего двойника, контакт с которым приводит к дару предвидения и ведания.»
«МАГОЩЬ-ЯГА, умение о движениях и МАХАХ - МАГИЯ
Наука предполагает объяснение непонятных явлений, через ещё более неизвестные понятия, в то время как магия предполагает творение этих явлений с помощью воли чело¬века и с помощью (по + мощь) богов.
Магия связана не столько с материализацией своих мыс¬лей, сколько с превращениями одних предметов в другие. К сожалению, это самая закрытая тема и нужно самим дохо¬дить до всего.
Вращение тела, рук и ног, приводит к организации по¬тока, если вращение идёт по часовой стрелки, поток устрем¬ляется от Земли - через вас - к верху. Если вы вращаетесь против часовой стрелке, поток устремляется: из космоса - че¬рез вас - в Землю. Поток можно материализовывать, для чего нужно создать второй поток с помощью вращающейся руки и этот поток использовать, как боевой или для материализа¬ции ваших мыслей. Получившийся поток от вашего враще¬ния можно использовать для многих целей, но он не должен быть постоянным, поскольку может негативно повлиять на ваше здоровье, поэтому его следует останавливать противо-положным вращением ровно столько оборотов, сколько вы сделали для его вызывания.
Мах происходит от слова «маг», откуда происходит и слово «могущество», потому что если он правильный, т.е. полный или подчинён углу бога, то обладает силой бога. В условиях резонанса происходит разрушение предме¬та, в котором этот резонанс вызван, но может произойти пре¬образование предмета, если параллельно воздействовать на предмет другой частотой, т.е. преобразовывать его, или для этого есть другое русское слово «превращение» или более правильно «перевращение», современным языком - «пере¬программирование». Неслучайно «вращение» и «превраще¬ние» однокоренные слова. Поскольку вращение - это коле-бательный процесс, осуществляющийся сразу в двух направ¬лениях, в отличие от линейного колебательного процесса. Изменение скорости вращения - это и будет означать пере¬программирование (превращение) предмета или более пра¬вильно сказать: задание предмету новых свойств.
Движение руки, совпадающее с размерами предмета, резонирует с предметом и это начало его превращения (пре¬вращения).
Вращая рукой со скоростью кратной, внутренней частоте предмета, вы можете вступить в резонанс с этим предметом, а вращение с другой частотой второй рукой задаст новые свой¬ства предмету, хотя можно всё сделать одной рукой, плавно меняя частоту вращения. О том, насколько вы близки к резо¬нансу, вы можете чувствовать второй рукой, поскольку энер-гетика тела будет нарастать, и от предмета поток будет усили¬ваться.
Рука и слова: нарекать, изрекать, река, ручка - это однокоренные слова, поскольку именно руками создавался поток живой, преобразующей силы, который сейчас называют ни¬чего не означающим словом - «энергией».
Род - рот - указывает на способность рождать с помо¬щью рта предметы. Точно так же, как это делает Род. Гор¬тань, состоит из имён двух богов: Гора и Тани, т.е. этот орган, подобно Гору был огненным и подобно Тане, притягивал и вызывал любые силы, и обладатель её, способен был, как и Гор, вершить героические события.
Более сложные структуры создаются с помощью нало¬жения волн двух осцилляторов (см. «Ритмодинамика» А. Ива¬нова). Правильно располагая рычаги (осцилляторы), напри¬мер руки или ноги, при создании круговых волн, которые налагаясь, можно создавать те или иные астрально-менталь¬ные конструкции, работающие по заданной вами программе. Не только движение могло организовать потоки. Этим же качеством обладали рисунки.
Скатерть-самобранка - это звучащая скатерть, сделанная из пеньки звучащих трав, к сегодняшнему дню истреблённых захватчиками. Кстати, само слово «самобранка» (от слова бра¬ниться) указывает на звучание. Звуки могли не только ваять, но и материализовать. Скатерть-самобранка работала благодаря потоку от Земли. На скатерти рисовалась спираль, закручен¬ная против часовой стрелки, которая закручивала и организо¬вывала поток от Земли, что бы вы потом ни представили на скатерти, происходит материализация мыслей. Имеющий душу, услышит. Правда, полученные продукты отличаются по каче¬ству от продуктов естественного происхождения.
Потоки могут вызывать: вращения, колебания (рук, ног, туловища), или взаимное расположение предметов (напри¬мер, магнитов), звук (особенно звучащие наши меры: позво¬ночник, локоть, плечо, длань, палец, дюйм, вершок, бедро, голень, стопа), мысли, махи.
Наиболее сильно на человека воздействуют синхронные движения рук, особенно если они производятся в плоскости эклиптики,   тогда воздействие оказывается моментальным, но при этом угол должен быть выдержан до секунды. Поэто¬му нужно знать точное место своего расположения. Этими действиями можно увеличивать свою силу, например, энер¬гию чи. Для чего перед вольфрамовым прямым зеркалом, в которое кроме вас или вашего мастера никто не может смот-реться, вы делаете синхронные одновременные махи обеи¬ми руками в плоскости эклиптики, синхронизировав их с казами (промежутками времени между мигами - морганиями). При этом с каждым морганием (мигом) вы представляете свою силу или кем вы должны стать.
Движение двух рук вызывает наложение волн, которые последующим запуском потока могут быть материализова¬ны. Интересно движение рук, кратное целым числам. В «Ритмодинамике» А. Иванова получение практически всех ныне живущих форм беспозвоночных, оказывается, можно получить из двух осцилляторов (источников волн).
Силу рук можно усилить громовой стрелой - это кусок спёкшейся почвы, куда ударила молния. Другой способ уси¬ления рук - использование гери, равной сарату. Подбрасы¬вая его в резонанс с сердцем, можно добиться значительно¬го потенциала.»

Что же это за фокус такой, что в этом мире понятия переворачиваются с ног на голову, а истинный смысл слов и понятий скрывается подобно уходящему за поворот поезду?
И как можно отрицать волшебство в жизни, которая каждым мгновением творит его, преподнося подарки, почему-то людьми обращаемые в проблемы? И если пожилые и пессимисты со многим не согласятся, то чудо жизни так и остаётся для всех материалистов и нигилистов непостижимым явлением, не укладывающимся в их гипертрофированно умную теорию. А волшебство настоящей Любви идёт по миру и вдохновляет на радость, творение, жизнь и счастье…
Волшебства нет? ; Улыбка моя будет вам ответом. А в целостности и полноте жизни найдёт приют и свой дом всё самое невероятное и прекрасное! Удачи вам и радости! Находите свой путь к волшебству, магии и колдовству!
7 Косвенные потери
Шарай Денис
      Я уверен, что на всей территории бывшего СССР не найти семьи, которая бы так или иначе не пострадала от войны. Вот и наша семья понесла горькие потери.
Во время ВОВ у моей прабабушки погибли три брата:
два из них – в казачьих войсках при обороне Кавказа, а младшего брата убили в Москве за то, что отказался участвовать в махинациях Елисейского гастронома на «черном» рынке; кроме того в боях под Сталинградом погиб её деверь, майор-танкист…
     А вот мне, можно сказать, повезло: оба моих деда прошли всю войну и вернулись живыми.
     Но, тем не менее, война круто изменила их судьбы.
     Один дед попал на фронт  из беспризорников,   (родителей своих потерял еще в Гражданскую), а  на войне пристрастился писать заметки во фронтовую газету. Да и воевал отлично. В результате - за время войны прошел путь от солдата до майора. А после войны его направили учиться в ВПШ, по окончании которой заслали на 20 лет в Магадан, где он возглавлял Радиокомитет Дальстроя.
      Демобилизовался в чине полковника. А умер рано, в 63 года,- и раны военные сказались, и суровый магаданский климат здоровья не прибавил…
      А с другим дедом война вообще сыграла злую шутку.
      В довоенные годы жил дед Антон в огромной усадьбе под Слонимом, в большой богатой семье…Тут Советская Армия стала присоединять Западную Белоруссию. Ну и все побежали, куда глаза глядят. У старших-то глаза на Запад глядели: кто в Польше потом оказался, а кто – в Пруссии…
      А семнадцатилетний Антошка побежал в Москву, к старшей, горячо любимой сестре Соне, которая жила там замужем за адвокатом…
       Время было тревожное. И то ли не смог адвокат Антону прописку в Москве сделать, то ли не захотел – не знаю. Только решили так выйти из ситуации: срочно женить Антона на москвичке. И вот промыкавшись около года, под постоянной угрозой депортации, в 18 лет дед женился.Все считали, что ему крупно повезло: невеста-ровесница проживала вдвоём с матерью в 25-метровой комнате в коммуналке, всего-то с двумя соседями. Это по московским меркам было настоящей роскошью.
       Но ведь и жених был парень хоть куда: стройный блондин с большими глазами цвета небесной лазури, на аккордеоне виртуозно играл. И пел на незнакомом языке смешную песню про Филумену ( типа нашей «У попа была собака…»).Да к тому мастером был  «от Бога» на все руки…
       Стали жить-поживать. В сороковом году моего отца родили…
      А как немцы на Москву начали наступать, тут про деда и вспомнили: «Кто такой? Как тут оказался? Уж не засланный ли казачок?» И опять повезло деду: не расстреляли как шпиона, не в лагеря отправили, а в штрафбат. И что вы думаете?
      Так и прошел он  всю войну в том штрафбате аж до самого Берлина. И живым остался. Вот как бывает.
       А после войны на радостях-то жена ему деток нарожала «до кучи».
       И вкалывал он всю жизнь как проклятый: без выходных, проходных и отпусков. Что поделаешь,- большую семью кормить надо.
        А как подвыпьет, бывало, то байку рассказывать любил: мол, его предок, Флориан ШАрай, еще в 14 веке в летописях упоминается как фаворит польского короля Владислава. И все смеялись: «Во, заливает!» Ну сами подумайте, разве не смешно, когда простой автослесарь на польский престол претендует?
        Умер дедушка Антон тоже рано. Убили его. В последние годы он в автосервисе «Жигули» работал, так к нему очередь на год вперед  расписана была,- золотые ведь руки.
Вот и напали грабители, думали  поживиться по-крупному. А у дедушки в тот вечер, как назло, карманы были пусты…
8. Парторг и голодный бунт
Владимир Репин
А еще был случАй…
Рассказал мне об этом отец, столяр Вагоностроительного завода им. Егорова («Вагонмаш»):

«После войны нас, заводских, часто гоняли летом в обезлюдевшие колхозы на помощь в сельхозработах. Жили и так небогато, а в колхозе порой и просто голодно. А тут еще бригадир попался нерасторопный да прижимистый. Который день на обед пустой свекольник, да еще и хлеба нет…
Народ и уперся – не пойдем на работу, пока нас кормить нормально не станут!

Скандал, парторг из соседнего цеха приехал уговаривать, а народ обозленный, голодный. Шумят, кто-то в него миской пустой запустил…
Посмотрел парторг на такое безобразие, развернулся и уехал.
Хлеб назавтра был, а бригадира этого не было. И кормить стали получше. Нормальным мужиком оказался парторг. Я его потом получше узнал – воевал он, ранен был на Невском пятачке, прихрамывал, но от работы не бегал. Да и сына вроде хорошо воспитал.

Как звали? Да Путин Владимир, как и сына…»
9. Байки разные. Послевоенная демография
Владимир Репин
Сразу после войны во многих деревнях чуть ли не единственный вернувшийся целым мужик не председателем колхоза избирался, как того хотел райком, а пастухом.
И вот почему: пастух, по русской традиции, столовался по очереди в каждом доме, от которого гонял скотину на пастбище.
Даже мужняя жена могла без осуждения соседей прикоснуться к пастуху или даже обнять его на улице - считалось, что это дает здоровье и удои скотине. Что уж говорить о вдове...
И вот через несколько лет после войны по улице такой деревни уже стайками бегали ребятишки :о)
10 Сибирский Теркин. Георгий Доронин
Екатерина Тюшина
        По судьбе поэта, журналиста и фронтовика Георгия Антоновича Доронина можно делать исторический срез нашей страны.

        Родился Доронин 28 апреля 1904 года в селе Новое Загвоздинской волости Тобольского уезда (ныне Тюменская область) в крестьянской семье защитника Порт-Артура. В 1919 году Георгий окончил школу-пятилетку. В 16 лет односельчане избирают его секретарем волостного отдела народного образования. Уездный комитет РКСМ присваивает ему звание сельского корреспондента. Кем только не работал Доронин в те годы, даже был заведующим избой-читальней в деревне, где жили его родители.  Но большая часть его жизни была связана с журналистикой, к которой Доронин чувствовал настоящее призвание. В  1924 году его направили по путевке комсомола в газету “Северянин” (г. Тобольск), где он работал сначала простым экспедитором, а затем журналистом.

        В это же время в печати появляются первые стихи Георгия Антоновича. Как подающего большие надежды, Тобольский окружком направляет Доронина в Москву, в институт журналистики. Но его не приняли - не хватило партийного стажа. Тогда по рекомендации отдела печати ЦК партии Георгий Доронин едет в Новониколаевск (г. Новосибирск), где работает в краевой газете "Сельская правда" заведующим отделом, а потом заместителем редактора. Несмотря на большую загруженность, много времени посвящает литературному труду.

        В 1927 году стихи Георгия Доронина попадают в сборник «Подпаскова дулейка», изданный в Москве Всероссийским обществом крестьянских писателей. В том же году его принимают в члены этого Союза и приглашают на первый Всероссийский съезд крестьянских писателей, где он встречается с Максимом Горьким. Доронин избирается уполномоченным Союза крестьянских писателей по Сибири. Ездит в командировки, выявляет литературные таланты, собирает материалы для своих литературных произведений.     В 1928 году в журнале «Сибирские огни» была напечатана его первая поэма  «Земля подшефная» и его приняли в Сибирский союз писателей. С 1927 по 1940 годы у Доронина выходят одна за другой книги, куда входят поэмы,  исторические очерки и очерки об экономическом и культурном преобразовании сибирской деревни.    

        В 1937 году против журналистов из крупных газет было заведено политическое дело. Из партии был исключен почти весь состав коммунистов, работавших в областных газетах, среди них и Доронин с формулировкой: "как не заслуживший политического доверия". Георгий Антонович обратился в ЦК с просьбой разобраться, и уже в мае 1938 года дело было прекращено, а он был восстановлен в партии со строгим выговором: "За политические ошибки в газете".

        25 февраля 1940 года Георгия Антоновича Доронина утвердили ответственным редактором городской газеты "Большевистская сталь" («Кузнецкий рабочий») города Сталинск  (г. Новокузнецк). 
“Это был внешне угрюмый, недоступный человек, который на деле оказался очень добрым, - вспоминал о Доронине журналист В. И. Целищев. - Когда началась война, мы поражались его исключительной работоспособности, творческому горению, умению правильно и оперативно решать стоящие перед газетой задачи”.

        С первых дней войны работа городской газеты была перестроена на «военный лад». В выпусках газеты этого времени все делалось для того, чтобы поднять патриотические настроения горожан, подвигнуть их на боевые и трудовые подвиги. Газета призывала трудящихся сделать все необходимое для Победы. Страницы издания пестрели заголовками: "Тысячами тонн металла, штыком и гранатой бьют врага кузнецкие металлурги", "Слово металлургов - крепкое слово. С честью выполним свои обязательства!", "Слава героям Великой Отечественной войны!", "Отомстим фашистским людоедам!", "Дадим фронту все необходимое для Победы!" и так далее. Иногда в газете под псевдонимом С. Н. публиковались стихи Доронина агитационной направленности.

             ***
        Будем плавить больше стали,
        Чтоб снаряд фашистов рвал,
        - Чтоб сказал товарищ Сталин
        Нам спасибо за металл.   

        Кроме основных выпусков газеты, выходили номера на одном небольшом листе бумаги. Посвящались такие листовки одной теме: сводки с фронта, итоги социалистического соревнования и распространялись бесплатно. В мартеновских цехах КМК Доронин выпускал также острый сатирический листок в стихах "Похождения боевого сталевара Вани Плавкина", в котором резкой критике подвергались недостатки и промахи отдельных работников и руководства завода. Многие стихи Вани Плавкина, благодаря ясности и краткости мыслей приближались к лозунгам. Они и использовались как лозунги, печатались в "Большевистской стали" или просто расклеивались по городу, прямо на фасадах домов, в цехах металлургического комбината. У мартеновцев, например, висел такой лозунг:

            ***
        Скоростные плавки двинем,
        Сталь кузнецкая крепка.
        Получай, фашист, "гостинец"
        Нашей марки КМК!

        Сами сталевары КМК стали корреспондентами "подручного сталевара Плавкина", подыскивали темы, записывали для него факты. Благодаря такому интересному решению редакции о сатирическом листке, на КМК резко повысилась производительность труда, и улучшилось качество выпускаемой продукции. Через некоторое время слава о Ване Плавкине разнеслась по стране, о нем писали столичные газеты: "Известия" и "Правда". 17 мая 1942 года корреспондент «Известий» писал: «Во втором мартеновском цехе... появился новый подручный сталевара. С удивительной быстротой завоевал он популярность. Подручный, назвавшийся Ваней Плавкиным, дал знать о себе стихотворными фельетонами, которые стали вывешивать в цехе».

        В 1942 году началось формирование Сибирской добровольческой Сталинской стрелковой дивизии № 150. Почти все партийные работники Сталинска подали заявления о добровольном зачислении в дивизию. В их числе был и Георгий Антонович Доронин. Он получил звание капитана, и был назначен на должность заместителя редактора фронтовой газеты "Боевая красноармейская".  Вместе с Дорониным в дивизию пришел и герой новой поэмы-легенды, смелый и неунывающий красноармеец Саша Сибиряков. Это собирательный образ, сибирский Василий Теркин, соединяющий в себе основные черты русского солдата.  От имени Саши Сибирякова Георгий Доронин каждый день вёл поэтическую летопись дивизии, рассказывая о подвигах сибиряков-добровольцев. Стихи капитана Доронина печатались как листовки и передавались по цепи из рук в руки. От имени Саши Сибирякова Доронин рассказывал о событиях на фронте, происходившие с ним самим. Поэтому мало кто знал самого капитана Доронина, зато все знали и любили солдата Сашу Сибирякова. Так и стихи назывались: «Саша у огонька», «Саша идет в атаку», «Саша Сибиряков в бою за высоту» и т.д. Стихи о Саше Сибирякове нередко перепечатывали всесоюзные газеты: “Красная звезда” и “Известия”.

              ***
        Он ведет в пути разведку,
        Он с бойцами говорит,
        Он усталых словом метким,
        Шуткой, смехом подбодрит!

          ***                                                               
        Саша час затратил целый,                                             
        Наблюдая мин полет,                                                               
        Метко бьет в руках умелых                                          
        Наш советский миномет.
        Говорят бойцы, разведав
        Место, мина где легла:
        - Нам оружие Победы
        В руки Родина дала.
                              

        В походной типографии своей газеты в 1943 году Георгий Антонович Доронин напечатал книжечку стихов о боевых подвигах бойцов и командиров соединения «Сыны великого народа». В ней всего полтора десятка страниц, но каждая из них пахнет порохом.

               ***
       "За честь страны и за свободу,
       За вольный труд и край родной
       Сыны великого народа
       Ведут с врагами смертный бой".

              ***
       Чтобы минами без счета
       Поражать в бою врагов,
       Бить учись из миномета,
       Как товарищ Костяков.
       Миномет — оружье смелых,
       Миномет — орел в бою.
       Миномет в руках умелых
       - Смерть фашистскому зверью.

       За большую работу в газете и личное участие в наступательных операциях Георгий Антонович Доронин был удостоен правительственной награды - медали “За боевые заслуги”.
       Свои стихи и статьи во фронтовую газету капитан Доронин предпочитал писать не в своем "кабинете" (в фургоне на грузовике), а под открытым небом, часто на переднем крае, постоянно испытывая судьбу. 11 августа 1943 года под городом Ельней, когда он, сидя, как всегда, на краю траншеи, что-то писал для газеты, неожиданно начался огневой налет. Буквально первый же снаряд разорвался рядом с ним... Умер Георгий Доронин по дороге в медсанбат.

       Жизненный и творческий путь Георгия Антоновича Доронина оборвала вражеская мина, но остался «венок героям» (так он иногда называл собранные в его книжке стихотворения), сплетенный из взволнованно-патетических строк.

             ***
       Снижался тихо белый снег.
       Над голубой поляной рея,
       На одинокой батарее
       Их было двадцать человек.
       Они пришли и на закате
       Здесь стали - воины в строю,
       Чтоб защищать на этом скате
       Свой край и родину свою.
       Снег разгребли на кромке ската,
       Установили пушки тут.
       И замполит сказал: - Ребята,
       Здесь - мы. Здесь немцы не пройдут!

       Уже после окончания войны стихотворения Георгия Доронина неоднократно издавались   в сборниках «Помнит мир спасенный» Западно-Сибирского книжного издательство (1970 г.), «Гремели бои» Кемеровского книжного издательства (1975г.) и др.

       Материалы Георгия Антоновича Доронина хранятся в фондах Государственного архива Кемеровской области и Новокузнецкого краеведческого музея.
11 Сердце не грубеет на войне. Владимир Чугунов
Екатерина Тюшина
       Все дальше в прошлое уходят события, связанные с Великой Отечественной войной. Но и сегодня мы обращаем слова благодарности и чтим память тех, кому обязаны счастьем жить на Земле, тех, кто отстоял наши жизни на полях войны.  У поэта-фронтовика Владимира Михайловича Чугунова жизнь оборвалась на войне.

       Родился он 5 мая 1911 года в семье врача на станции Иланская Омской железной дороги. Ещё подростком начал трудовую деятельность. Работал на шахте Анжеро-Судженска сначала коногоном, затем забойщиком. Окончив Анжерское горное промышленное училище, получил диплом машиниста врубовой машины.

       Писать стихи начал ещё в детстве. Впервые они были опубликованы в омской газете «Рабочий путь». Печатался также в газетах: «Борьба за уголь», «Большевистская смена», «Советская Сибирь», «Красное знамя». Редакция газеты города Анжеро-Судженск «Борьба за уголь» пригласила Чугунова на постоянную работу. Учился в Томском геологоразведочном институте. В 1936-1937 годах жил и работал в Новосибирске.

       В эти годы его стихи печатают в журналах: «Сибирские огни», «Будущая Сибирь», в различных сибирских газетах. Помимо стихов писал рассказы, очерки, повести.  В Новосибирске вышел первый сборник  стихов Владимира Чугунова «Горючий камень». Стихи, вошедшие в сборник, посвящены  героике освоения и преобразования Сибири.

            ***

        Меж крутыми берегами
        Третья плещется река.
        О горючий черный камень
        Трет упругие бока.
        В речке теплая водица
        Гальку гонит волоком.
        Если в речку заглядится,
        Тучей станет облако.
        И над черной речкой тотчас
        Заворочается гром,
        Вспыхнет огненная роспись
        Под невидимым пером.
        Там шахтеры в час заката
        Ждут возлюбленных своих.
        У гремучих перекатов
        В тальниках береговых.
        Парней метит черный уголь –
        Ночи темной он черней –
        Чтоб их помнили подруги
        И любили горячей.

        В 1938 году переехал жить в Казахстан. Здесь его стихи печатались в «Казахстанской правде» и в журнале «Литературный Казахстан».
В  1942 году ушел добровольцем на фронт. В звании лейтенанта, Чугунов командовал стрелковым взводом, потом взводом автоматчиков. В редкие минуты затишья писал стихи о крепкой фронтовой дружбе, о подвигах товарищей, о красоте природы.
      
           ***

       Все распри сводятся на нет
       Артиллерийской перестрелкой.
       Сияет ярче дружбы свет,
       И места нет корысти мелкой.
       Мы в дни войны сошлись втроем —
       Равно бедны, равно богаты,—
       Грустим, смеемся и поем
       Под потолком крестьянской хаты.
       А завтра в бой!
       Быть может, смерть
       Свершит над кем-нибудь расправу.
       Он упадет на землю в травы.
       Но жаворонок будет петь,
       Цвести ромашки, незабудки
       И многодумный лес шуметь…
       С судьбой теперь плохие шутки:
       Здесь очень просто умереть.
       И если первым буду я,
       Судьбой отвергнут от событий,
       То вы, товарищи-друзья,
       Меня в час встречи вспомяните.
       А коль возьму над жизнью власть,
       Ток животворных сил почуя,
       Всю поэтическую страсть;
       В четыре строчки заключу я.


           "Перед атакой"

       Если я на поле ратном,
       Испустив предсмертный стон
       Упаду в огне закатном
       Вражьей пулею сражён.
       Если ворон, словно в песне,
       Надо мною круг замкнёт,
       Я хочу, чтоб мой ровесник
       Через труп шагнул вперед.
       Пусть ускорит он походку
       Среди выжженной травы
       Пропотевшую пилотку,
       Не снимая с головы.
       И, зажав винтовку твёрдо
       Отомстит за смерть мою
       За страдания народа
       И за Родину свою.

       Казалось, что война должна была убивать в человеке все человеческое. Но в поэзии Чугунова все иначе. В редкие  минуты затишья,  бойцы с теплотой вспоминали о доме, о родных, обостренно воспринимали красоту окружающей природы. Для тех, кто  каждый день ходит рядом со смертью,  каждое мгновение тишины имело глубокое значение. И даже, зная, что могут умереть завтра, они с особым трепетом вслушиваются в пророчества кукушки, желающей долгих лет жизни.

            «Кукушка»

       Над головою пуля просвистела;
       Шальная иль прицельная она?
       Но, как струна натянутая, пела
       Пронизанная ею тишина.
       Меня сегодня пуля миновала,
       Сердцебиенье, успокоив мне,
       И тот же час в лесу закуковала
       Веселая кукушка на сосне.
       Хорошая народная примета:
       Нам жить сто лет, напополам деля
       Всю ярость бурь и солнечного света,
       Чем так богата русская земля.

       9 мая 1943 года Владимир Михайлович, словно чувствовал, что больше не увидит родных, писал жене: «Живем мы боевой жизнью, колотим фрицев, часто вспоминаем о доме. Хотел бы я сейчас посмотреть на Светлану. Если есть карточка – пошли, а то, чего доброго, и не увижу больше». Своей дочери Светлане он посвятил стихотворение.

           «Светлана»

       Я друзей обманывать не стану,
       Сердце не грубеет на войне:
       Часто дочь трехлетняя Светлана
       Мысленно является ко мне.
       Теплая и нежная ручонка
       Норовит схватиться за рукав.
       Что скажу я в этот миг, ребенка
       На коленях нежно приласкав?
       Что не скоро я вернусь обратно,
       А возможно, вовсе не вернусь…
       Так закон диктует в деле ратном:
       «Умирая, все-таки не трусь!»
       Может быть, в журнале иль в газете,
       Что хранили быль наших времен,
       Дочь моя, читая строки эти,
       Гордо скажет: «Храбро умер он!»
       А еще приятней, с нею вместе
       Этот стих короткий прочитав,
       Говорить о долге, славе, чести,
       Чувствуя, что был тогда я прав.
       Я друзей обманывать не стану,
       Сердце не грубеет на войне:
       Часто дочь трехлетняя Светлана
       Мысленно является ко мне…

       В составе 585-го стрелкового полка 213-й стрелковой дивизии 7-й гвардейской армии Воронежского фронта Владимир Чугунов участвовал в Курской битве. Его убило 5 июля 1943 года взрывной волной, когда он вел в атаку своих бойцов. Похоронен В. М. Чугунов в братской могиле недалеко от станции Безлюдовская, Шабановского района Курской области. На деревянном обелиске друзья написали: "Здесь похоронен Владимир Чугунов - воин - поэт - гражданин, павший 5 июля 1943 года ".

               ***

       Хорошо, товарищ после боя,
       Выдыхая дым пороховой,
       Посмотреть на небо голубое –
       Облака плывут над головой.
       И в затихшем орудийном гуле,
       Что в ушах моих ещё звенит,
       Вся страна в почетном карауле
       Над убитым воином стоит.

       Жизнь Владимира Михайловича Чугунова была оборвана пулей, но остались его стихи, как память о поэте, выполнившем свой долг перед Родиной. Его произведения неоднократно издавались и в послевоенное время. Они вошли в сборники «Огненная роспись», «Избранное», «Клад на Алчедате» и др.

             «Сосна»

      На склоне дня в червонной позолоте
      Стоит сосна, стройна и высока.
      Над ней летят, сверкая, самолеты
      И белогрудые кочуют облака,
      Ее вершину молнией могучей
      Гроза разбила. И у той сосны
      В бессильном гневе бронзовые сучья
      Над голою землей занесены.
      Хранит сосна на смуглом теле знаки
      Далеких встреч и чьи-то имена.
      По вечерам в сыром и плотном мраке
      Ей грезились былые времена.
12 Сослуживцы
Александр Колупаев
   В воскресный полдень Генка пришел ко мне.  По его загадочному лицу и по белому, узкому конверту,  который он держал в руке, я понял, что привело моего соседа ко мне важное дело.
   - Саня, отправь письмо по интернету, вот и адрес для этого есть, протянул он второй, более измятый,  конверт.
    Я  взял оба письма, обычная переписка двух сослуживцев.
   Минут десять постучать по клавиатуре придется. Пока  я включал компьютер, готовился к переброске текста на файл, Генка с благоговеньем взирал на мои манипуляции.  Был он механизатором и о компьютерах имел поверхностное представление. Положив его рукописный листок перед собой, я застучал по клавишам.
  - Подожди, ты что же, письмо не будешь пересылать? Ты его заклей,  и шли на этот адрес.  Генке очень хотелось увидеть, как его беленький листочек письма упорхнет по волнам загадочного интернета.  Пришлось  вкратце объяснить ему принцип работы электронной почты.
  - Знал бы, что все так сложно, завтра бы отнес письмо на почту, неловко стало моему соседу, оторвал тебя от дел.
 - Ничего, зато придет письмо твоему другу очень быстро, утешил я соседа, ты лучше расскажи, что это за сослуживец твой, адрес у него я вижу  рязанский.
   - Мы с моим корешем, его Серегой зовут, честно и правильно оттоптали гарнизонный плац. Под курортной Ялтой дислоцировался наш гарнизон.  В увольнении  был я всего два раза, так что город видел мало. А вот в Севастополе  в увольнении вместе с Серегой были.
    Наши войска назывались «горные егеря», готовили нас, как в десанте, гоняли по скалам и горам в полной выкладке и, представь, патронов на стрельбы не жалели. Серега, тот первое место по стрельбе, почти, все два года держал, а меня замечали на физподготовке. Я на перекладине спокойно восемьдесят раз подтягивался, мог и больше, да напрягать потом будут, сделаю больше всех и баста, чего зря пыхтеть.
     Набрали из наших бойцов команду и в Севастополь, к «морпехам»  на состязание. Начальство  все сравнивало, кто круче, егеря или морские пехотинцы.
   Серега  всех в стрельбе обошел, а я гири жиманул хорошо и на перекладине первое место взял. Генка посмотрел на свои ручищи, которыми он вот так запросто расправился с железом.
   Объявили нам результат – из пятнадцати позиций,  мы, егеря, в девяти -  первые.
   Ну, нет у нас плаванья, да ныряния  и бой под водой мы не ведем. Все равно, отцы – командиры  довольны, благодарность перед строем и шесть часов в увольнение по городу.
  А в Севастополе первое дело – набережную смотреть.
    Часа через два  захотелось пить, да и мороженым побаловаться можно.  Денег у нас не густо, поэтому выбрали кафе подешевле,  здание- стекляшка и терраса большая с лестницей к морю. Сидим, заказали что надо,  видим за стеклом штук двадцать мужиков в военной форме к компании девушек пристают. Нет, с девчонками было два парня, да куда там, эти быстро их от девчат оттерли.
    Серега  первым узнал вояк – американцы. В то время украинские политики перед штатами хвостиком помахивали, может те им денег подкинут. Вот какой-то их небольшой кораблик и причалил к пирсам Севастополя. Зачем-то они привезли своих морских пехотинцев, их еще «морскими котиками» зовут, самый отвязный народ в их армии.
    Серега,  парень рязанский,  готовился в десант, ему подраться – как компот выпить.
  Тотчас в дверях этой кафешки нарисовался: «Эй, америкосы, а не слабо со мной схлестнуться!»
   Те форму нашу не видели, думают местные войска.
   Кивнул головой сержант одному из своих бойцов, любому просто понять чего Серега хочет, тот так  уж красноречиво кулаками размахивал.
  Выходит на него здоровенный негр, сцепились они, Серега почти сразу этим  негром стол развалил, потом я не заметил, как они второй стол в щепки превратили.
   Серега  заводной парень, но сообразил, что разгром они учинят знатный. 
    Выдернул он этого негра на лестницу,  и скатились они с ним вниз, там вместо перил кустики были, а ступени лестницы широкие, да низкие.  Вот за этими кустиками они и скрылись. Слышу – два шлепка, Серега резко бьет, и, вот, он сам появился.
  «Стой!», я ему кричу, да куда там, он в раж вошел, ни боли,  ни меры не знает.
   «И это все на что вы способны,  я из вашего котика,  отдыхающего кота сделал!»
  У американцев  глаза аж квадратные стали, наших бьют!
    Кинулись все скопом, Серега прыг за кусты, там просторней для драки, и такая молотиловка пошла!  Я сразу же встрял, двух на кулаки принял, одного ногой встретил.  Еще пятеро кинулись,  трое отскочили, а двое легли отдыхать. Чувствую, я сам уже завожусь, бить стал не жалея, так и до беды недалеко. Тут выскочил вперед один, кулаками так смешно вертит, а потом крутанулся и ногой меня,  сбоку в челюсть зацепил!  Генка потер свою челюсть, которой были нипочем армейские сапоги.
   Лучше бы этого он не делал! Я  во второй раз его за ногу поймал и как дубиной, этим попрыгунчиком троих уложил.  А когда его в кусты закинул, кроме Сереги, никого уже не было.
    Рванули мы от этого заведения, надо до ребят добраться, пока шум не начался, и нас не прихватил патруль.  Да куда там, у Сереги, рубашка в крови, ему бровь рассекли и губу разбили, синячина под глазом. У первого же фонтана нас патруль таких красивых взял.  Привезли нас в гарнизон «морпехов», а там генерал с адмиралом, они за соревнованиями наблюдали. Дали нам разгон пополной: «Скандал, кричат, международный  устроили, войну хотите спровоцировать!» И помянув, какую-то матушку, влепили нам на первый случай пятнадцать суток «губы»1 . Поужинали мы баландой какой-то  и спать на голые доски легли.
     Наутро  Серегу  срочно  куда- то забрали. Вернулся, бровь зашита, на губе – скобка и   синяк чем-то замазан. Почти сразу  к начальнику гауптвахты нас обоих вызвали.
  Мать честная! Совсем пропали! Наш комдив с замполитом  оба на нас сверкают глазами. Вытянулись мы в струнку. «За то, что вы двое смогли уложить одиннадцать американских спецназовцев, благодарность от командования. А вот за то, что сделали им четыре перелома пять вывихов и три сотрясения мозга, за это выговор! 
     Американцы  сгреблись на свой кораблик и на два дня раньше срока отбыли. Не снесли такого позора!»
   Протягивает наш командир нам каждому часы: «Это лично от генерала. Сначала он хотел вас упрятать в штрафбат, но когда просмотрел до конца запись видеонаблюдения с того кафе, приказал наградить именными часами и чем - ни будь от меня  лично.  Пятнадцать суток ареста я с вас снять не могу, отсидите как миленькие!
   А по прибытию в часть, награждаю вас десятисуточным отпуском домой».    Повернулся и пошел к выходу. Замполит протягивает нам полиэтиленовый пакет: «Это вам от офицеров части, чтобы лучше сиделось и впредь так же получать будете».
    Там еда - фрукты, шоколад, колбаса, у меня на душе сразу легче стало.
   «Узнать не хотите, что заставило смягчить генеральский гнев?
  В конце видеозаписи из того кафе, затаскивается, нет,  почти заползает, один американец  и орет своему сержанту: «Сэр, вызывайте подмогу!  Это засада! Там их двое!!!» »
13 Деревня называется Наша родина! Про войну!
Виктор Калюка
        Войну отец закончил под Кенигсбергом ( Калининград ) сейчас называется. Воевал в разведке. Как и что делал, не рассказывал. На все расспросы, отводя глаза в сторону, отвечал скупо:
       - Воевать немец умеет!
       - И как же ты их победил?
Вздохнув, он молча уходил по своим делам. Прошло много лет, отец умер не дожив до 60 один год. Пенсию, о которой мечтал, не успел получить.Однажды приехав в Нашу родину погостить, я попал на «свеженину», ( так называли день, когда резали поросят на мясо да сало). После баньки, под свежее, сочное, жареное мясо и полстакана водки, в разговоре с братом вспоминали отца…Он в отличие от нас «мастерски» умел резать поросят, его для этого часто приглашали соседи и знакомые. Обычно « хряка» заводят в загородку, двое мужиков держат, другой режет горло поросенка. Кровь хлещет на землю... Отец же проделывал это один, только брал с собой для подстраховки, а больше для того, чтобы научить этому ремеслу моего брата Володю. Я был «отрезанный ломоть», городской житель и…в общем «неприспособленный». Отец не резал поросенка, он всегда говорил:
         - Не надо мучить «животину!». Она же все понимает. Легко и быстро нужно…- 
Заходил в загородку, почесывал боровка за ухом, хватал за переднюю ногу, резко переворачивал на спину и …удар ножом! Точно в сердце с проворотом! Все кончено, только струйка крови стекала с кончика ножа. 
         - Вот где он этому научился?- спросил меня брат.
         - Ну не знаю, он же деревенский…
         - Нет! Дело не в этом…- и брат мне рассказал, что отец один раз за все время вспомнил про войну.
          « Все очень просто сынок! Мы же разведка! Ползешь к немецким окопам « языка» в плен брать, а стрелять нельзя. Подкараулишь немца и одного ножом под сердце, другому портянку в рот и волокешь к своим. Тяжелые попадались « фрицы», откормленные! Ну и они с нами также делали. Вот и вся война моя…»
Я слушал брата и соображал, ножом в бок под сердце! Человеку! Это сколько же их было немцев, чтобы так «набить» руку. Как поросенка, точно в сердце с «проворотом» и струйка крови по лезвию ножа..
          - Слушай брат, а как же « за Родину…за Сталина..!?»
          - Нет, об этом отец ничего не говорил.
          - А еще что он рассказывал?
          - Да вроде бы все. Часто только повторял, что нам на фронте легче, а вот бабам в тылу хуже всего было, и добавлял. ты мамку да бабушку Дуню спроси…как они «воевали»
           - Как это?- удивленно спросил я.
            - А ты спроси, спроси, я уже слышал этот рассказ – ответил брат Володя.         
И я спросил:                                       
Детей у Евдокии ( моей бабушки ) было пятеро. В 41 году старшего Федю призвали на войну в августе. Через месяц пришла «казенная» бумага, в ней сообщалось , что пропал ее сыночек «..без вести..» и потому никаких выплат за погибшего на войне сына ,ей не полагалось. Мужа ее Семена, (моего дедушку) призвали в 42, после двух ранений полученных под Ленинградом  его списали из армии «вчистую» как негодного и к строевой и другой службе. Он дожил до победы, но сильно болел и в 46 году умер.
Бабушка работала в колхозе. на ферме дояркой. Оставит свою « ораву» ребятишек одних дома и коров доить да ухаживать за ними. Был скотник, да на войну тоже забрали, потому навоз самой приходилось выгребать. Утром, дети еще спят, на дойку сходит, к обеду прибежит, все орут кушать просят. Нальет « обрата» по стакану, картошки сварит « в мундире» и обратно на ферму. Что такое « обрат»? Это оставшаяся после пропускания на сепараторе белая водичка со вкусом молока. Детей покормила и на ферму за коровами ухаживать. Маме в 43 году исполнилось семнадцать, работала она на лесопилке на обрезке. Большая циркулярная пила с визгом распиливала бревна на доски, «обрезь» (остатки) мама оттаскивала в сторону. Вместе с ней работала подружка Люба им постоянно хотелось есть и они, чтобы как то заглушить голод, жевали смолу (благо ее было много). Однажды « циркулярка» прекратила визжать в ней, что то заклинило и она остановилась. Девченки обрадовались этой неожиданной передышке, ремонт оказался долгим и их отпустили домой. По дороге Люба и предложила:               
         -  Давай  « товарка» ( подружка) моя Лида сходим завтра с утра на колхозные поля может зерна пособираем?
          - А если обьездчик? - ответила моя мама.
          - Ничего урожай вроде собрали. Да и хлебца хочется, а то картошка…картошка
  На том и порешили.  Объездчик верхом на лошади охранял колхозные поля « чтобы не воровали государственное добро». Сейчас тоже есть «объездчики», только они охранниками называются. Стояла поздняя осень, по утрам заморозки затягивали края лужиц тонким льдом. Пройдя через Надин лог, подошли к полю и  сразу же наткнулись на остатки посевов. Желтые овсяные метелки лежавшие на земле узенькой полоской сгребали вместе с комьями земли. Объездчика заметили поздно. Кинулись бежать, но куда убежишь от лошади. « Воруете суки…Не позволю..» Евдоким взмахнул плеткой, бил умело, норовя попасть по животу. Свинец, вшитый на конце плетки, пробивал рваную одежонку, рубил тонкую кожу едва начавшихся формироваться девичьих тел. Люба и мама пронзительно крича от каждого удара, стараясь спрятать голову, побежали в сторону спасительного Надиного лога. А Евдоким все бил и бил свинцовой плетью. Один из ударов был настолько сильным, что Люба упала. Смех Евдокима был похож на карканье ворона: «Жрать захотела? Сейчас накормлю..» - он дважды ударил, стараясь попасть между ног. Люба из последних сил вскочила, догнала маму, они скатились по крутому откосу в Надин лог, и затихли. Холодные снежинки, мягко падали на землю, застилая овсяное поле и свернутые в комочки тела девушек, белым покрывалом… 
                                                
          …Выходила баба Дуня девченок. Травками да отварами поила, гусиным жиром смазывала посеченное тело. У соседки с довоенных времен в подполе сохранился берестяной туесок. Жаловаться на Евдокима не стали. Страшно. Как объяснить, что на поле делали? Хорошо, что живы остались…Люба на лесопилку через день пошла, а                                                                                мама только долго болела, простудилась вдобавок. Когда окончательно поправилась отправили ее через военкомат на ФЗО ( фабрично заводское обучение) в Анжерку. Она была грамотная семь классов окончила еще до войны. Выучилась  она на мотористку в шахту отправили.43 год, самый тяжелый год подчистую мужиков отправляли на фронт. А на их место женщины… Даже в шахтах…Мама рассказывала: « Заходишь в клеть а там вместе с нами немцы пленные (они тоже в шахте работали) и бабы которые накануне похоронки получили спускаются. Вот каково им было на них смотреть Немцы виновато глаза опускали. а женщины в двадцать тридцать лет вдовы…ну как это..? Фрося Фирсова (бедовая бабенка была) никогда не жаловалась, получила похоронку на Ваню своего мужа. Любили они друг друга с пятого класса школы. За месяц до войны поженились. Толком не успела полежать на мужской руке… ушел Ваня добровольно (бронь как шахтеру полагалась) на фронт в июле 41.Убили  Ваню в 43 году. Прочитала Фрося казенную бумагу и будто окаменела…: « Ты поплачь… поплачь легче станет!»-говорили бабы. Но она молчала. Утром как обычно шахтовая клеть спускалась вниз. Немцы стояли, отвернувшись от женщин, и тут произошло неожиданное… Фрося достала ножницы  сделала полшага к немцу, который был рядом и…отрезала ему мочку уха! Все это она проделала молча. Немец закричал и зажал ухо рукой, капельки крови сквозь пальцы падали на пол клети. Бабы замерли, а немцы как по команде опустились на колени…Судить хотели Фросю, но бабы такое устроили… да и немцы « гуркали» по своему .. найн найн  и объясняли что случайно вышло…Отступились власти, но Фросю вывели на поверхность и при спуске в шахту у женщин стали изымать все колющее режущее даже шпильки для волос.
Я спросил маму:
         - А если бы все делали как Фрося?
          - Ты же грамотный знаешь сколько похоронок  на солдат погибших было. Одного   обрезанного уха у всех  пленных немцев не хватило бы. Пришлось бы два обрезать.-
ответила мама. А я подумал и двух бы не хватило…

Деревня Наша родина и сейчас живет. За речкой Яей на правом берегу стоят домишки в один ряд. Некоторые еще с тех далеких времен. Сходите, почувствуйте прошлое и войну, которая  закончилась семьдесят лет назад. Мы победили! Цена вот только непомерная, жизнь человека называется. А сколько таких деревень по России было и сейчас есть….!!?    
14 Иван да Марья
Татьяна Карелина7
Аграфена Ивановна сидела на завалинке. Вокруг собрались и ребятишки, и взрослые. Все любили послушать сказки
бабушки Аграфены. Она раздала детям пряники и неспешно начала рассказывать:

- Эту сказку я слышала от своей прабабушки, а она от своей. Слушайтe, на ус намoтайте дa своим детям и внукам передайте...

С давних времён на необъятных просторах земли Русской было великое множество больших и маленьких деревень.
Среди них небольшая, но и немаленькая деревня Васильки. В деревне этой имелось всё необходимое для жизни людей - свежий воздух, чистая речка Истра, в которой водились караси, щуки, лещи, пескари и другая мелкая и крупная рыба.
Был в деревне и небольшой, но красивый пруд, в котором плавали утки и гуси.

Рядом с Васильками находился лес с берёзовой рощей. Ягод и грибов было видимо-невидимо, их собирали и дети,
и взрослые. Деревня утопала в садах. У каждой семьи был свой огород, в котором выращивали всевозможные овощи.
Рядом с деревней располагались поля. А ещё дальше - луга, на которых пасли коров. Во дворах неторопливо копошились куры, блеяли козы, хрюкали свиньи с поросятами.

В деревне жили большие и маленькие семьи - Степановы, Данилины, Денисовы, Евстигнеевы, Морозовы, Нефёдовы, Петровы, Сидоровы... Все много трудились, не забывали и отдохнуть, в речке искупаться, в баньке попариться.
Любили и умели повеселиться. В праздники накрывали обильные столы, играли на гуслях, жалейках, свирелях, рожках, ложках, трещотках, пели песни, водили хороводы. Гуляли всей деревней - и молодые, и старые.

Жила в Васильках небогатая, но и не бедная семья Ивановых - Иван да Марья. Один за другим родились у них два сына - Фёдор и Николай, а через несколько лет ещё один сын - Василий. Иван да Марья в своих детях души не чаяли, но не баловали. Мальчики росли крепкими и смышлёнными.

Жили Иван да Марья и их дети дружно, трудились, не покладая рук, в свободное время Иван на гуслях играл, Марья песни пела, а дети брали в руки свистульки и насвистывали весёлые мелодии. Отец сам изготовил эти три одинаковые свистульки из обожженной глины, придав им форму петушков. Мать покрыла их поверхность богатой росписью и отдала мальчикам:

- Дети, берегите эти свистульки и помните, что с песней жить веселей.

А отец добавил:

- И работать с песней веселей, и шагать легче.

А ещё учили Иван да Марья своих сыновей на чужое добро не зариться, своё не разбазаривать, других людей уважать,
себя в обиду не давать, Родину свою любить и врагу в пояс не кланяться. А охотников поживиться богатствами земли Русской всегда было много. 

И вот однажды наступил для деревни Васильки чёрный день. Налетели враги. Мужики деревенские погибли, защищая свои семьи, деревню враги сожгли, а женщин и детей в полон забрали.

В тот день Федя и Коля в лесу грибы собирали, вернулись, а деревни нет. Долго плакали братья, а потом пошли, куда глаза глядят. Шли они, шли, вокруг деревни сожжённые. Грустно было братьям, плакать хотелось. Тогда вспомнили они,
что батюшка с матушкой говорили: "С песней и жить веселей, и шагать легче." Достали братья свистульки, начали насвистывать песню, которую часто пела их матушка, и скоро поняли, что родители правы были - с песней и жить веселей,
и шагать легче.

Долго ли, коротко ли шли они, но пришли наконец к перекрёстку нескольких дорог, остановились возле огромного, замшелого валуна. Федя решил:

- На этом валуне должна быть надпись, куда дальше идти.

Осмотрели братья валун со всех сторон, но надпись не нашли. Огляделись вокруг, увидели могучий, одинокий дуб, расположились в тени под его зелёными ветвями и стали думу думать, что дальше делать, какой дорогой идти.

Неожианно они заметили в траве маленького птенца, который раскрывал клюв и жалобно пищал. Коля положил его за пазуху, полез на дерево и вернул птенца в гнездо. Он уже хотел спуститься на землю, но подумал:

- Поднимусь-ка я на вершину дуба, посмотрю вокруг.

Сказано-сделано. Взабравшись на вершину, Коля увидел далеко впереди золотые купола большого города.
Спустившись вниз, он рассказал об этом Феде и решили братья идти в тот далёкий город.

Скоро сказка сказывается, да нескоро до того города дойти. Устали братья, отдохнут и дальше шагают, песенки насвистывают. Так и дошли. Город стоял на возвышенности, ограниченной с двух сторон крутыми берегами двух речек.
Над широким рвом, окружавшим город, поднимался, насыпанный из земли вал, затем шли городские стены с башнями и заборами из деревянных брусьев, которые защищали горожан от вражеских стрел и камней. В заборах были устроены щели для стрельбы в нападающих. Мост, который вёл к городским воротам, был поднят. Братья начали кричать, чтобы их впустили в город.

- Кто вы такие и зачем пожаловали? - грозно спросил стражник.

- Я Фёдор Иванов, а это мой брат Николай, - смело ответил Федя.

- Враги сожгли нашу деревню Васильки, - добавил Коля.

- Ладно, проходите, - смягчился стражник.

Мост медленно, со скрежетом опустился, по нему Федя и Коля дошли до высоких ворот, которые отворились, пропуская братьев. Целый день ходили мальчики по городу. Они были удивлены кипящей вокруг жизнью, огромным количеством людей - ремесленников, торговцев, княжеских дружинников и слуг, множеством домов, мастерских, лавок. Среди городских строений резко выделялись княжеские жилища с высокими теремами. Центральным и наиболее оживлённым местом были торговые ряды. Братья восхищались красотой, дивились разнообразию товаров, изготовленных гончарами, кожевниками, плотниками, кузнецами...

Cильно проголодались мальчики, а денег нет. Долго  cтояли они перед одной лавкой и смотрели на хлеб, булки, пироги...

Их заметил пекарь:

- Заходите, ребятушки? Что вам больше нравится? Что купить желаете?

- Нам всё нравится! - воскликнул Коля.

- Нравится всё, да денег нет, - солидно добавил Федя.

- А вы кто такие и где ваши отец с матерью? - поинтересовался пекарь.

- Меня зовут Коля, а это мой брат Федя, мы из деревни Васильки, - сказал Коля.

- Пока мы с Колей в лесу грибы собирали, нашу деревню сожгли, - пожаловался Федя.

- А соседние деревни тоже сожгли, - добавил Коля.

Пекарь вздохнул:

- Заходите в лавку, ребятушки, накормлю вас, а там видно будет.

Когда мальчики поели, хозяин пекарни сказал:

- У меня есть брат Антип, он ищет помощников в свою гончарную мастерскую, сейчас мы пойдём к нему.

Гончар выслушал историю братьев, вздохнул, потом показал им свою мастерскую, разнообразные готовые  изделия
и спросил:

- Хотите учиться гончарному делу?

Мальчики подумали и остались жить у гончара. Они всегда помнили, чему учили их родители, трудились, не покладая рук, на чужое добро не зарились, людей уважали, себя в обиду не давали. В свободное время братья часто доставали свои свистульки, насвистывали весёлые и грустные мелодии.

У гончара, которого звали Антип, и его жены Агафьи своих детей не было, они не могли нарадоваться тому, что теперь у них есть трудолюбивые, уважительные, добрые Федя и Коля.

Прошло несколько лет, Фёдор и Николай выросли. Теперь это были умные, работящие, хорошо знающие своё гончарное дело, добрые, красивые, косая сажень в плечах парни. Все их уважали, девушки на них заглядывались. Антип и Агафья любили их, как родных сыновей и радовались, что есть кому своё гончарное дело передать.

Каждую осень в городе проходила ярмарка. Со всех окрестностей съезжались люди, чтобы себя показать, других посмотреть, выгодно продать свой товар, купить то, что необходимо в хозяйстве. Выставили свои изделия для продажи и Антип
с Агафьей, Фёдором и Николаем. Торговля у них шла хорошо, почти все изделия продали.

В это время в центре ярмарки собрался народ, скоморохи давали представление. Фёдор и Николай начали с интересом смотреть. Скоморохи играли на гуслях, жалейках, свирелях, рожках, ложках, трещотках, пели песни, плясали, вовлекая в своё представление народ. Люди смеялись, хлопали в ладоши.

Неожиданно появился маленький скоморох и засвистел знакомую мелодию, которую когда-то пела их матушка. Фёдор и Николай смотрели на мальчика, на свистульку в его руках. Она была точно такая же, как их свистульки, которые много лет назад сделали для них родители.

Федя и Коля переглянулись, достали свои свистульки, подошли к маленькому скомороху и засвистели вместе с ним. Люди смотрели на них с удивлениением - все трое были очень похожи друг на друга и держали в руках одинаковые свистульки в форме петушков...

Вечером Антип, Агафья, Фёдор и Николай сидели за столом и внимательно слушали рассказ Василия:

- Враги налетели на нашу деревню неожиданно. Мужики схватили вилы, косы, топoры. Наш батюшка тоже схватил вилы, но бой был неравный. Все погибли. Враги сожгли деревню, а всех женщин и детей забрали в полон. Однажды мы сидели под деревом, матушка пела грустную песню. Прилетела Жар-птица и села на ветку. Долго сидела она и слушала песни, а потом заговорила человеческим голосом:

- Хорошо и душевно ты поёшь, Марья! Очень мне понравились твои песни. Подумай и загадай любое желание.

- Милая птица, у меня только одно желание. Я хочу, чтобы все три моих сына встретились и жили счастливо, - ответила матушка.

- Марья! Ты хорошая мать, просишь не за себя, а за своих детей. Я исполню твоё желание, - пообещала Жар-птица. 

Вскоре в ту деревню, где держали нас в полоне враги, пришли русские воины, освободили женщин и детей. Все мы дружно пошли в родные места. Путь был долгий и трудный, многие не дошли. Наша матушка тоже заболела и умерла, а я прибился к скоморохам, выступал на ярмарках, так и попал в этот город. 

Вася закончил свой рассказ и вздохнул. Федя, Коля и Антип тоже вздыхали. Агафья плакала...

Шли годы. Три брата женились. Жили они, их жёны и дети дружно, в свободное время играли на гуслях, жалейках, свирелях, рожках, ложках, трещотках, пели песни, плясали и насвистывали разные мелодии на свистульках в форме петушков.

Фёдор, Николай и Василий учили своих сыновей, а потом и внуков:

- Трудитесь, не покладая рук, на чужое добро не зарьтесь, своё не разбазаривайте, людей уважайте, себя в обиду не давайте, Родину нашу любите и врагу в пояс не кланяйтесь. Эти слова на ус намoтайте, своим детям и внукам передайте.
15 Грибное болото
Валерий Рыбалкин
1. 
  Вы не представляете, как я люблю собирать грибы! Но не летом, когда над головой жужжит прожорливый комариный рой, а светлой, прозрачной на фоне голубого неба золотой осенью, когда ковёр из разноцветных листьев шуршит под ногами и ласковое осеннее солнышко играет своими золотыми лучами среди ярко-жёлтых белоствольных берёз, мрачных нахохлившихся елей и пронзающих небо рыжих корабельных сосен.

   В такой вот солнечный погожий денёк, ближе к вечеру, я взял ведро, нож, рюкзак, сел на велосипед и отправился за грибами. Приятно мчаться по осеннему лесу, и чуть заметная под обильной жёлтой листвой тропинка привела меня к большому круглому болоту, которое по всем приметам должно было быть грибным.

   Оставив велосипед за разлапистым кустом, я ринулся вперёд в поисках удачи. И она, эта капризная дама, не преминула одарить меня своим благорасположением. Мясистые подберёзовики, большие жёлтые сыроежки попадались на каждом шагу, и через каких-то полчаса ведро моё наполнилось отборными душистыми грибами. Я шёл по скруглённому краю болота, надеясь рано или поздно подойти к своему кусту, чтобы высыпать в оставленный на багажнике велосипеда рюкзак трофеи грибной охоты.

   Но не тут-то было! Весёлое вначале солнышко спряталось за лёгкими облаками, затянувшими небо, и стало невозможно определить стороны горизонта. Сделав круг, я так и не нашёл своё транспортное средство. День клонился к закату, и заблудиться в лесной чаще совсем не входило в мои планы. Пришлось идти на второй круг, но, увы и ах! Ни куста, ни спрятанного за ним велосипеда нигде не было видно.

   2.
   Вспомнилось, что где-то здесь начинаются заповедные марийские леса, принадлежащие народу, который, несмотря на длительные гонения, наряду с Православием исповедовал также свою древнейшую языческую религию, напрямую связанную с лесом. А лес у марийцев всегда был и по сей день остаётся исключительно чистым, поистине светлым местом проведения священных ритуалов.
 
   По праздникам, исполняя старинные обряды, собираются последние в христианской Европе язычники в заповедных рощах: поют, пляшут, возносят молитвы могущественным лесным богам, принося им ритуальные жертвы. А вместе с ними веселится вся лесная нечисть - ведьмы, кикиморы, лешие, водяные...

   Мне не раз приходилось слышать очень поэтичные марийские легенды от знакомого краеведа из соседнего города. Он ездил по деревням, собирая по крупицам оставшийся в народной памяти фольклор - сказки, древние предания, чудом сохранившиеся и бережно передаваемые из поколения в поколение. А изданная этим человеком книга сразу стала библиографической редкостью - настолько любят и ценят марийцы свою старую языческую религию, несмотря на то что многие из них ходят в церковь и соблюдают православные обряды.

   Не так давно вышел на экраны фильм "Овсянки", где главный герой везёт на машине труп своей умершей жены, чтобы сжечь его на берегу реки, вознеся на высокий настил из жердей тело самого дорогого, горячо любимого человека, потому что так делали на протяжении веков его далёкие предки. И, действительно, очень трудно прочувствовать до конца, понять, почему в душе современного марийца уживаются, не конфликтуя между собой, столь противоположные религии, как христианство и древнее косматое язычество. Вот пример для подражания!

   3.
   Шурша сапогами по опавшей разноцветной осенней листве, я невольно вспоминал известных мне очень давно весьма колоритных персонажей из старинных марийских легенд.
   Овда - это имя знают все без исключения марийцы и те, кто живёт рядом с ними. Дряхлой и безжалостной старухой с детства пугают маленьких детишек, прикалывая булавочку с внутренней стороны одежды, чтобы отвести от родного чада дурной взгляд. А дома - по секрету тихим шёпотом уговаривают непослушных ребятишек обходить стороной низеньких скрюченных старушек и ни в коем случае не смотреть им в глаза.

   Иногда Овда живёт в лесу, но чаще - на отшибе, на краю деревни. Любит она кататься на белой лошади ночью - абсолютно обнажённая с развевающимися по ветру седыми нечёсаными космами. Её длинные старушечьи груди мешают ведьме, и поэтому она их забрасывает назад через плечи - крест-накрест.

   Овда живёт долго, несколько сотен лет, так как водит дружбу с Кереметом, марийским дьяволом. Умирает трудно, и прежде чем умереть, должна взять за руку девушку, которая будет её преемницей и со временем станет новой Овдой. Люди иногда ходят к ведьме с просьбами о помощи - мало ли у кого какие проблемы возникают на жизненном пути. Но, сделав одно доброе дело, Овда должна, просто обязана сделать три недобрых. Поэтому считается, что человек, обратившийся к ней, продаёт душу дьяволу.

   Ещё говорят, что колдунья эта порой оборачивается прекрасной молодой девушкой, которая при ближайшем знакомстве высасывает из мужчины все жизненные соки, оставляя лишь беспомощную телесную оболочку. И потом, когда дело сделано, красавица вдруг снова превращается в хохочущую адским безумным смехом безобразную тощую старуху.

   Меня вдруг передёрнуло от одного воспоминания об этой древней, пришедшей из глубины веков легенде. Вспомнился гоголевский Вий, вспомнилась прекрасная Панночка - ведьма, соблазнившая и погубившая в конце концов несчастного доверчивого философа Хому. Стало не по себе. 
   

   4.
   Сумерки опустились на тёмный вечерний лес, и только над голым открытым болотом было ещё светло. Совсем неожиданно отчётливый булькающий звук послышался со стороны топи.
   «Водяной? - промелькнула шальная мысль. - Да нет, это просто болотный газ выходит на поверхность».

   Мурашки пробежали по коже. И тут впереди, метрах в двадцати, я увидел на фоне чернеющих в сгустившихся сумерках елей какое-то бледное пятно - человека, женщину в белой, прозрачной, развевающейся на ветру одежде, не скрывающей, а лишь только подчёркивающей необычайно прекрасные изысканные изгибы её фигуры. Несколько секунд Овда, будто живая, стояла перед моими расширенными от удивления и первобытного животного страха глазами. Холодный пот предательской струйкой потёк за шиворот рубахи, а ноги отказывались идти дальше.

   Но вот зрачки мои, наконец, начали привыкать к тёмному фону мрачно чернеющей хвои вечернего леса. И я увидел, как страшная в своей нечеловеческой наготе ведьма прямо на глазах постепенно превращается всего лишь в стайку кривых и уродливых, выросших на водянистой болотистой почве белоствольных берёзок.

   Чтобы окончательно убедить себя в реальности происходящего, а может быть для того, чтобы ещё раз увидеть дивное видение, я перевёл глаза сначала на светлое небо над топью, затем на темнеющий в отдалении лес… Но Овда в сияющем обличье прекрасной девушки с распущенными волосами так больше и не появилась передо мной, как я ни старался.

   5.
   Говорят, что на деревьях мох всегда растёт с северной стороны. Не верьте! Пройдя второй круг, я понял, что наиболее густо он покрывает стволы со стороны болота, отказываясь подчиняться общепризнанным теориям. Смеркалось, и меня потихонечку начал бить мелкий противный мандраж. Ведро с грибами оттягивало руку, но я с упорством маньяка продолжал кружить, то приближаясь к топи, то отдаляясь от неё. Чёртово болото, будто магнитом, притягивало к себе, заставляя идти всё быстрее и быстрее. А память моя, будто нарочно, извлекала на свет новые и новые легенды этого древнего края.

   Марий Эл – в переводе на русский означает марийский край. А ещё эту землю называют землёй Онара. В старинном предании говорится, что когда-то в далекие незапамятные времена возле Волги жил могучий великан. Звали его Онар. Был он так велик, что встанет, бывало, на крутом волжском берегу и только чуть-чуть не достаёт головой до поднявшейся над лесами цветастой радуги. Потому-то и называют радугу в старинных легендах воротами Онара.

    Дорога богатырю была не нужна, он ходил прямо через леса - могучие дубы и сосны перешагивал, словно мелкий кустарник. Однажды шел великан по берегу Волги, и ему в лапти набился песок. Разулся, вытряхнул свою обувь. С той поры остались там курганы и песчаные холмы.
   Про многие возвышенности, озёра и болота марийцы говорят, что это следы Онара. Я улыбнулся, подумав, что кружу всего лишь вокруг одного из следов древнего великана.

   6.
    Много богов у марийского народа. Живут они в лесах, реках, озёрах, на лугах и в болотах привольного края. Но главным среди них является Куго-Юмо - Верховный бог, жилище которого находится на небе. Именно он возглавляет всех небесных и низших богов, расселившихся повсюду. По преданиям, ветер - его дыхание, радуга - лук. А помощником у него состоит верховный бог Кугурак - старейшина.
     В тайнике, под троном, Куго-Юмо хранит свои самые ценные вещи: пращу, с помощью которой он мечет на землю "грозовые камни", и золотой шлем. От шлема распространяется такое сияние, что надев его, Куго-Юмо может затмить свою сестру - богиню солнца Шэчэ-Аву и в один миг испепелить все, что есть на Земле.

   Вдруг какая-то большая птица величиной с курицу выпорхнула из-под ног и, неспешно хлопая крыльями, улетела в чащу, прервав мои размышления. В пронзительной вечерней тишине снова стало отчётливо слышно, как болотный газ с бульканьем выходит на поверхность, будто какое-то живое существо, вздыхая, просыпается от долгого дневного сна, готовясь во тьме заняться своими нечеловеческими игрищами и злобными забавами. Я вдруг с ужасом понял, что нахожусь в языческом царстве сказочных лесных жителей - леших, кикимор, водяных, русалок…

   Стало не по себе. Мурашки пробежали по коже, и жуткий безотчётный страх перед неизведанным ужасным ночным лесом, перед клокочущей загадочной топью, в которой скрывается один из марийских богов с труднопроизносимым именем, начал неспешно заползать в мою беззащитную душу. Противиться этому было почти невозможно.

   Темнота медленно, но неотвратимо, будто сама судьба, опускалась с небес на покрытое лёгким туманом болото. Найти велосипед было единственным шансом на спасение. Только тогда я смог бы определить стороны горизонта и выйти на злополучную тропинку, которая привела меня к этому заколдованному месту и вдруг предательски исчезла, растворившись в болотном тумане.

   Подул ветер. Запахло приближающейся грозой, а я всё шёл, почти бежал по заколдованному кругу, сопровождаемый зловещим скрипом раскачивающихся на ветру сосен, и вдруг упал, запнувшись за ветвистый тугой корень, будто змея охвативший мою ногу. Почему-то показалось, что это сказочный трёхглавый змий Туруни решил испепелить меня огнём из своей пасти или, наоборот, залить водой, согласно древней легенде.

   Распластавшись среди мокрой листвы, почти заплакав от безысходности, я был готов к тому, что сейчас выползут из темноты и разорвут меня на части ужасные лесные жители. Но тут вдруг понял, что шёл вокруг болота против часовой стрелки, а это в корне неверно с точки зрения эзотерики.

   7.
   Ухватившись за эту идею, как утопающий хватается за соломинку, почёсывая шишку на лбу, я поднялся с земли, развернулся и двинулся в обратном направлении. Не знаю, что изменилось, но тут, наконец, к величайшей моей радости и изумлению, через каких-то сто метров в свете блеснувшей молнии я вдруг с восторгом увидел руль своего пропавшего велосипеда, стоявшего как ни в чём не бывало на своём месте за большим кустом, который я так долго не мог найти.

   - Куго-Юмо! - мелькнула в моей истерзанной переживаниями голове шальная мысль, почти молитва. - Благодарю тебя за то, что ты сжалился надо мной, надел свой волшебный шлем, разящий Землю блеском грозных, испепеляющих всё живое молний, и указал твоему благодарному рабу путь в кромешном мраке его ничтожной жизни!
   
   Будто на крыльях летел я, сопровождаемый раскатами грома, оставив за спиной проклятое болото, а также все связанные с ним ужасы и страхи. Дождь хлестал по разгорячённым щекам, но мне было до жути легко и приятно от ощущения победы над неизведанным, победы над собой.

   И только выехав на трассу, я вдруг с недоумением понял, признался себе, осознал, что обстоятельства заставили меня ни больше ни меньше как молиться верховному марийскому богу Куго-Юмо. Странно, ведь я никогда не считал себя язычником.
16 Путевые заметки отрывок
Надежда Сергеева
Люблю я в отпуске путешествовать.
Кто-то скажет: «Ну, что за путешествие - отправиться со Среднего Урала на Южный.». Но ведь это так здорово! Своим ходом. На «копейке». Старенькая, но крепкая «итальянка» совершила уже немало таких пробегов.
Раз в год, а иногда и дважды, мы с мужем едем из Тагила в Магнитку. Конечно, не обходится без приключений. Но все кончается хорошо, слава Богу.
О некоторых наших приключениях и впечатлениях я и хочу вам рассказать.
 
«Козий загон»

Сегодня мы отправляемся в отпуск.
Все, что было нужно, уложено. На крышу установлен багажник – пригодится на обратном пути. Мы его называем «ограничитель скорости», потому что, как только наша ласточка разгоняется до девяноста километров – багажник начинает гудеть!
Поехали!
Ну, надо же! На ближайшем перекрестке – что-то со светофорами, горит во все стороны зеленый. Машин скопилось тьма. Придется объезжать. Через дворы выбираемся в метрах трехстах от аварийного перекрестка и благополучно следуем дальше, минуя пробку.
Чтобы вернуться на улицу, ведущую к выезду из города, нам придется проехать мимо Козьего загона.
Смешное название. Сейчас, поди, никто и не вспомнит, что в середине прошлого века этот парк был любимым местом для прогулок в нашем районе. Называли его - парк имени Горького, в центре стояла гипсовая статуя писателя. Была эстрада, где проводились концерты заводской и рудничной самодеятельности. Перед входом в парк – кинотеатр «Мир», единственный на всю округу. Именно с его «умиранием» и связано запустение парка. В центре города появились новые большие кинотеатры. Люди перестали приходить в «Мир», потому и парк был забыт, его посетителями стали козы... Ну, да, сюда выгоняли свою животину жители из близлежащих домишек, что стояли от рудника до механического завода. Тогда еще не было рядом пятиэтажек. Потом частный сектор «отодвинули». Дома снесли почти до самого завода, на их месте построили трех- и пятиэтажки. А парк совсем одичал. Мы с друзьями, помню, прибегали сюда весной за букетами черемухи, летом за сиренью, а осенью собирали барбарис, его здесь было очень много. Несколько лет назад городские власти передали бывший кинотеатр досуговому центру подростков. И старый парк преобразился. Его очистили от зарослей, убрали старые тополя, посадили березки, клены, оборудовали детские площадки. Пытаются привить жителям окрестных домов новое название - «Детский парк», но в народе его чаще продолжают называть Козьим загоном.
Вот и выбрались. Теперь на заправку.
 
«Ох, уж, это мороженое!»

Переночевав у брата в Миассе, мы на двух машинах выезжаем в Магнитку. Брат так же решил поехать с нами. Утро выдалось жаркое и душное, поэтому сев в машину, я попросила мужа в ближайшем киоске купить мороженое. Но у остановочного комплекса, где он находился, как на грех, уже стояли троллейбус и две маршрутки…. Муж поехал мимо, сказав, что купим мороженое в центре. Но в центр мы не попали, так как брат, ехавший впереди, свернул на другую, незнакомую нам дорогу вдоль промзоны автозавода. И по пути не попалось ни одного киоска с мороженым. Я так скорбно вздыхала, что муж не выдержал и сказал: «Остановимся на выезде из Миасса, там магазин есть». Остались позади и промзона, и плотина, и старый город. Приближался тот самый магазин на выезде. Показалась вывеска «Парус». Но… свободного места возле магазина, чтобы припарковаться, не было! Все - и справа, и слева - занято огромными фурами. Вздохнув, я сказала: «Да, бог с ним, с мороженым. Поехали». Эх, знать бы, что меня ждет…. Лучше бы остановились!
Проехали мы две трети пути, оставалось впереди километров сорок до Верхнеуральска и чуть меньше за ним до Магнитки. Дорога серой лентой бежит по степи, уходя в синеву на горизонте. Простор! Далеко-далеко расплывается волнами в жарком мареве Уральский хребет. Небо – высокое, синее-синее, с редкими парусами облаков. В степи такое разноцветье, что кажется - небрежный художник рассыпал свои краски на зеленый ковер. Настроение – аж, петь хочется! Вдруг с водительского сиденья доносится удивленный возглас и следом за ним вопрос – «А где барсетка?». У мужа закончились сигареты, он хотел достать новую пачку, а барсетки-то и нет! Остановились. Подъехал брат. Обсуждаем, что делать. В оставленной на миасской кухне сумочке - не только сигареты, но и все документы и деньги. Надо возвращаться. Гнать обе машины? Невыгодно. И мужчины решают ехать на "Ладе" брата, а меня с «копейкой» оставить тут, посреди степи! Когда решение было принято, и муж садился во вторую машину, я не удержалась, чтоб не сказать: «А вот остановился бы за мороженым, раньше бы обнаружил пропажу!».
Они уехали, а мы с «ласточкой» остались….
Вокруг такая ширь! Степь. Впереди - дорога уходит длинным пологим спуском, ближе к горизонту поднимаясь на холм. Сзади – небольшой подъем, обрывающий полотно дороги, и далеко-далеко на горизонте в синей дымке горы. Слева – насколько хватает глаз пшеничное поле с небольшой березовой рощей в центре. Справа – целинная степь с редкими проплешинами солончаков. Метрах в полуста заросли какого-то кустарника. С высокого неба жарит солнце. В минуты затишья, а движение там не очень активное, слышно, как в травах шумит ветер. И в такой вот степной красоте я провела четыре часа! Я и книжку читала, и спать пыталась, и обзвонила по мобильнику всех друзей, и по пшеничному полю прогулялась, и даже набрала стакан степной клубники….
Радости моей не было предела, когда мужчины вернулись, и мы благополучно добрались до Магнитки. С тех пор муж перед отъездом обязательно перепроверит, а на месте ли барсетка, чтоб за мороженым не останавливаться!


«Искупались!»

Гостим мы в Магнитке уже вторую неделю. Варенья разного  наварили. Спины, как у всех садоводов, намного темнее, чем все остальное тело. Мы ж не просто на отдых приехали, но и в саду-огороде бабушке помочь. Купаться ездили только на городской пруд, на пляж, что в парке «У Палатки». Хотелось отведать и озерной водицы. Решено. Едем на Соленое. Знаменитейшее озеро в окрестностях Магнитогорска. Вода там соленая, как на море, и грязь лечебная. В детстве, помню, летом туда почти каждый день ездили, да еще воду с собой в бидоне привозили. Рассказывали, что больные люди, привезенные на носилках, пожив лето на озере и полечившись его грязью, на своих ногах домой возвращались. Все это было, как теперь принято говорить, в «эпоху застоя». Какое же разочарование ждало нас, когда мы отправились на озеро нынче….
До Соленого ехать километров двадцать пять, тридцать, но вся заковыка в том, что на подступах к озеру заканчивается территория Челябинской области, и начинается Башкирия. У самого озера, где асфальтовая дорога сворачивает направо, а влево уходит грунтовка до благоустроенного пляжа, и раньше стояла будка ГАИ, а теперь – целый блок-пост! Грунтовка перекопана, подъезда к озеру нет. Мы не стали спорить и упрашивать, просто поехали по асфальтовой дороге дальше, решив попасть на озеро Щучье, на котором и я, и мой муж бывали в детстве и юности не раз. Но память сыграла с нами злую шутку! Мы пропустили поворот на Щучье! Проехали до самого Банного. Это, пожалуй, не менее Соленого, известное озеро. Называется Банным, как гласит легенда, из-за войска пугачевского, которое на его берегах устраивало банные «мероприятия». Вода в озере удивительно чистая! Но из-за большого количества ключей всегда довольно холодная. Высматривая место для стоянки, мы проехали вдоль озера почти до деревни Кусимово, но так и смогли найти, где остановиться. Много было отдыхающих. И мы вновь меняем конечную точку нашего путешествия. Кусимово расположено между двух озер – Банного и Чебачьего. Наше решение – противоположный пологий берег Чебачьего. Сказано - сделано. Съезжаем с трассы на разбитую грунтовку по берегу озера. Едем минут двадцать, пока дорогу не перегораживает лиман. По следам ранее проехавших машин видно, что за лиманом дорога продолжается. Ширина его метров пять, неглубоко. Муж решает переехать лиман, но делает это довольно резко и поднимает сильную волну. Волна отталкивается от противоположного берега и бьет в машину! Мотор глохнет. Мы в машине. Машина в самом центре лимана. Вылезаем, действительно неглубоко – до середины голени. Все вместе выталкиваем нашу «ласточку» обратно на сухое место и, оставив у машины нашего незадачливого водителя, идем купаться. Место отличное! Песчаное дно до глубины в метр сменяется ковром водорослей. И это не илистое дно с цепляющимися за ноги ветвями! Это похоже на ковер  с высоким и мягким ворсом. Провели мы на берегу тогда часа три, вдоволь накупались, успели даже на холме клубники набрать в бутылку из-под минералки. Пора домой. Сели, машина завелась, поехали, но…. Вскоре поняли, что бесследно удар волны для машины не прошел! Волна разбила вентилятор, а тот пробил радиатор, и вылился весь тосол из системы охлаждения…. Далеко вы уедите без тосола? Вот и мы не уехали. Кое-как  выбрались на трассу, там уговорили водителя грузовичка «Газели» на «галстуке» дотянуть нас до автобана. Он и рад бы был дотянуть нас до Магнитки, да только ехал в Белорецк. Постояли мы, постояли у заправки на автобане… ну, нет попутных машин! А те, кто попадался, не откликались на нашу беду. Решили мы ехать потихоньку сами. Дорога там немного под уклон идет,… так вот, муж разгоняет «ласточку», пока она не начинает греться, потом отключает двигатель, и машина идет холостым ходом. Километров двадцать мы проехали. А впереди ремонт дороги. Объезд. За ним – подъем. Получается, нам самим дальше никак не проехать. Минут двадцать мы голосовали, пока водитель  легковушки, чуть помоложе нашей «ласточки», не согласился отбуксировать нас до дома.
Вот так съездили покупаться в озере!
17 Любовь, опалённая войной
Галина Терешенок2
        22 июня.... Скорбная дата для нашей страны. День, когда началась Великая Отечественная война. Все меньше и меньше  остается участников тех грозных событий. .. Но очень хочется, чтобы мы все, а особенно молодое поколение, знали, что воевали не роботы, а обыкновенные люди, которые, преодолевая свой страх, шли в атаку и часто падали, захлебываясь собственной кровью. Они, также как и мы, хотели жить и любить.

                                                      

                    ЛЮБОВЬ, ОПАЛЕННАЯ ВОЙНОЙ.



                    Говорят, что у войны - не женское лицо. А у войны вообще нет никакого лица. Одно горе, кровь, страдание, смерть... Война - это прежде всего тяжелый труд, физический и моральный, выдержать который под силу далеко не каждому. И этот кровавый кошмар, когда горят небо, земля и вода, гибнут друзья, выдерживает только тот, кто вопреки всему стремится к победе. Главное в те годы было - отстоять Родину, одолеть врага. Это чувство испытывали с первого же дня войны все советские люди. Все стремились туда, где решалась судьба Отечества - на фронт. И не удивительно, что Мария Епифанова, две ее сестры и мать Анна Федоровна были на фронте и все имеют боевые награды.

                    Фронтовой путь для 18 - летней Маши начался в городе Вольске Саратовской области, куда ее, студентку Ленинградской лесотехнической академии, эвакуировали с младшей сестренкой Юлией. В первые же дни войны их мама, врач, была призвана в армию и работала в военном госпитале. Средняя сестра, Маргарита, всю блокаду провела в Ленинграде в качестве радистки артиллерийского полка.

                     По приезду в Вольск Мария начала работать на хлебопекарном заводе, на том участке, где для фронта выпускались сухари. Хрупкая девушка достигала 280 процентов (!!!) положенной выработки. Одновременно она училась на курсах радистов, а затем - на курсах санинструкторов. После окончания которых всех новоиспеченных медсестер отправили воинским эшелоном под Сталинград. Машу откомандировали в 209 -й гвардейский стрелковый полк 73 -й гвардейской дивизии. Как вспоминала она, командир полка Георгий Слатов встретил новое пополнение словами:" Дождались. Совсем детей присылают."

                    Направили юную медсестру в санитарную роту и началась фронтовая жизнь. " Я делала то, что и остальные санинструкторы, - говорила Мария Аркадьевна.- Выносила с поля боя раненых, оказывала им первую медицинскую помощь, перевязывала, делала противостолбнячные и противогангренные уколы. Было ли страшно? Да, было. Сначала. А потом привыкла".

                    Человек привыкает ко многому. Перестает замечать свист пуль, взрывы снарядов, бояться крови и мертвых. Только к одному так и не смогла привыкнуть Мария: к гибели друзей. Сколько молодых парней и девушек, умных, красивых, веселых погибали во время боев за Сталинград. Очень тяжело было оказывать помощь раненым. Плохо было с водой, с  едой. Негде было расположить госпиталь - везде одни обгоревшие руины. Рыли землянки и размещали в них раненых. Зима, холод, вши. И в это время в санитарную роту нового командира, капитана Степена Макеева, военного врача - хирурга. И произошло чудо - в огне войны расцвел дивный цветок, цветок любви, нежной и сильной, которая помогла не только пережить все ужасы войны, но и соединить судьбы влюбленных на всю жизнь.

                     После окружения группировки Паулюса и сдачи фашистов в плен гвардейский стрелковый полк был отправлен под Белгород,где разгоралась битва на Курско - Орловской дуге.

                    " Была большая потеря личного  состава, - вспоминала Мария Аркадьевна,,- очень много наших бойцов там погибло. Довелось мне выносить раненых и во время знаменитого танкового сражения под Прохоровкой. Это был ад: залпы "Катюш",артиллерия, море огня, громады танков и крики заживо горящих людей. Я до сих пор не могу об этом спокойно говорить".

                     По окончанию боев на Курско - Орловской дуге Макеева вместе с полком форсировала Днепр. К этому времени Степан и Мария уже были молодоженами. Их зарегистрировали прямо в штабе полка. В боях под Кировоградом, на Украине, во время операции в полевых условиях хирург Макеев был тяжело ранен осколками артиллерийского снаряда в обе ноги. Произошло заражение крови, началась газовая гангрена. Более полугода Степан Ефимович лечился в госпиталях. В конце 1944 года он был направлен в запасной распределительный батальон, где снова служил военным врачом. Сюда же была направлена и Мария. 29 января 1945 года Степан и Мармя официально зарегистрировали свой брак.

                     9 мая, День Победы, они встретили на Северском Донце. "Это был незабываемый день, - вспоминает Мария Аркадьевна.- Кто плакал, кто смеялся, было много объятий, стрельбы и слез".

                 в августе 1945 года гвардии старшину Макееву демобилизовали из армии и она поехала в Ленинград, где наконец- то встретилась с матерью и сестрами.

                    Затем Мария всюду сопровождала своего супруга, пока он не демобилизовался в 1973 году в звании подполковника, отдав армии 33 года жизни.

                Супруги Макеевы вырастили детей, вынянчили внуков. О фронтовом прошлом напоминают ноющая боль ран, память сердца да боевые награды. Особенно дороги Марии Аркадьевне орден " Красной звезды" и медали- "За отвагу" и "За оборону Сталинграда".
18 Я родом с Донбасса
Галина Терешенок2
                       Я родом с Донбасса.

     Его судьба – судьба человека, который лишь благодаря способностям и упорству сумел стать ЛИЧНОСТЬЮ. Он – почетный гражданин г.Лермонтова, лауреат Государственной премии СССР, заслуженный изобретатель РФ. В. И. Химченко награждён орденами Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, «Знак почета».

           Виктор Иванович родился в 1931 году в городе Верхнем на Украине. Его отец Иван Антонович работал инженером на заводе «Донсода», мать Людмила Лукинична в детском саду.

                  - Это было время, - вспоминает  Виктор Иванович, - невиданного трудового подъёма. Строились Магнитка и Днепрогэс, герои – лётчики устанавливали мировые рекорды, ученые делали важнейшие научные открытия.-

                 Беда пришла в дом Химченко, как и в дома миллионов их соотечественников, внезапно. Война! Это страшное слово разделило жизнь Виктора и его брата на две части – довоенную и военную. Первая осталась где - то там,  в счастливом прошлом, где мама пекла вкусные булочки и отец с сыновьями ходил на рыбалку.
               В настоящем - мёрзлая «теплушка», в которой  Виктор с матерью и братом зимой 1941 года ехали на Урал, где строились производственные корпуса для демонтированных заводов городов Верхнего и Славянска…. Тревога за отца, воевавшего на фронте. Холодные классы, неизбывное чувство голода. Вымотанная тяжелой работой мать, старавшаяся хоть немного времени уделить подрастающим сыновьям.
                Осенью 1943 глава семейства был отозван с фронта и назначен директором Донецкого содового завода, который представлял собой груды кирпича и металлоконструкций. Предстояла большая работа по его восстановлению, с которой коллектив предприятия с честью справился. 4 июня 1944 года пошла первая товарная кальцинированная сода.
              Восстановление завода стало своеобразной школой мужества  для подростка, вернувшегося в конце 1943 года в Донецк с семьей. В 1949 году Виктор поступил учиться в Харьковский политехнический институт на факультет «Машины и оборудование химического производства».

                 -Выбор специальности для меня был предопределен,- рассказывает Виктор Иванович. Отец часто брал меня на работу. Я очень любил наблюдать за тем, как одни вещества превращаются в другие и полюбил науку магов и алхимиков – химию. 

            В 1953 году учебную группу, которая специализировалась по новым химическим технологиям,  перевели на особый режим обучения. Через год студентов этой группы, среди которых был и Химченко, распределили на работу в Министерство среднего машиностроения. Молодым людям предложили остаться в Москве, но четверо выпускников предпочли работать на производстве. Они получили направление на строящееся в Пятигорске предприятие «Почтовый ящик № 1». Так Виктор попал на Кавказ.

           - Прибыв в едва зарождающийся ещё город, где возвели лишь несколько двухэтажных зданий, мы были сразу же направлены на завершение монтажных работ на гидрометаллургическом заводе (ГМЗ), -  вспоминает Химченко. Сначала он работал механиком участка, затем – механиком отделения. Принимал активное участие в пуске завода и во всех его последующих реконструкциях.

               В 1957 году он стал начальником дробильно – размолочного цеха и было ему тогда всего 25 лет. В 60 –м году молодого перспективного специалиста назначают главным механиком завода. В это время, помимо производства и переработки уранового сырья на заводе началась подготовка к реконструкции оборудования по производству химических удобрений. Оценив перспективы, Виктор Иванович решил пополнить своё чисто технологическое образование и поступает на заочное обучение в Киевский политихнический институт на факультет «Технология химических веществ и минеральных удобрений».
            В1963 г. Его избирают вторым секретарем Лермонтовского горкома КПСС. Но, несмотря на открывшуюся карьеру партийного работника, Химченко отчетливо понимает, что вся его судьба, жизненные интересы прочно связаны с заводом. С людьми, с которыми он вводил в строй заводские цеха.Через четыре года он возвращается на завод. К тому времени Виктор Иванович получил вторую, столь нужную предприятию специальность инженера – технолога. С этого момента вся трудовая жизнь героя этой публикации на протяжении 30 лет связана с Горно – химическим рудоуправлением (ГХРУ), впоследствии ЛГП «Алмаз»)

                  Мало кто лучше Виктора Ивановича знает историю г. Лермонтова. Ведь город был построен с единственной целью – обеспечить бесперебойность работы ГХРУ, чтобы как можно быстрее получить уран и создать, как тогда говорили ,надежный ядерный щит Родины. Вся городская инфраструктура, большая часть жилых домов находилось в ведении ГХРУ. Строительство этого градообразующего предприятия было начато в 1951 г., когда заработал рудник №1, вышедший на проектную мощность пять лет спустя. Он полностью обеспечил ГМЗ урановым сырьем. Позже пущен был и рудник № 2. Решением Министерства атомной промышленности, исходя из экологических соображений, рудник № 1, расположенный на горе Бештау, был закрыт. Было сделано всё для того, чтобы сохранить прославленные курорты Кавказских Минеральных Вод. Шахтовые отвалы рекультивированы, а по штольням № 16 и № 32 несколькими трубопроводами радоновая вода из рудника доставляется в здравницы Пятигорска.

             - Рудник № 2 , - рассказывает Виктор Иванович, проработал дольше и запасов урановой руды здесь хватило бы  надолго. Закрыли его по постановлению правительства в целях сохранения благополучной экологической обстановки в регионе КМВ. Это был уникальный рудник. Здесь добывалась забалансовая руда. Если бы её выдавали на «гора» и перерабатывали обычным способом, она стоила бы очень дорого и была бы экономически невыгодна. Но так как творческим коллективом ГМЗ совместно с ведущими НИИ СССР была разработана новая технология производства – подземное выщелачивание, то уран, получаемый на втором руднике, оказался самым дешевым в стране.

            В разработке этого метода активное участие принимал и Химченко. Всего же за время работы на ЛГП «Алмаз» он получил более 30 авторских свидетельств об изобретениях и сотни – за рацпредложения. Постоянно в производство внедрялись самые  новые и современные технологии. «Алмаз» сотрудничал с десятками НИИ. На этом предприятии впервые в СССР была пущена эксрационная схема, налажен выпуск эксрагента, освоена  переработка фосфосодержащего сырья с получением урана, скандия, минеральных удобрений. Опять же, впервые в стране, именно здесь получили скандиалюминиевую  лигатуру ( соединение алюминия и металлического скандия) , применяемую в авиационной и ракетной промышленности. Скандий придает алюминию твердость и термостойкость. Впервые в СССР здесь начали заниматься и производством пьезокерамики.

                   За эти и многие другие изобретения творческий коллектив ГМЗ, в том числе и Химченко, был удостоен Государственной премии СССР. В 1991 году Виктор Иванович удостоен  звания «Заслуженный изобретатель России» за целый ряд изобретений, направленных на совершенствование технологии в урановом производстве. В 1994 г. Он был избран членом – корреспондентом Международной академии наук экологии и безопасности жизнедеятельности по секции «Экологии».

               Опыт и знания Химченко оценили по достоинству не только в России. Он неоднократно выезжал за рубеж, был в Австрии, Японии, Италии, США, где читал лекции по экологическим и технологическим разработкам. Несмотря на свой уже преклонный возраст, Виктор Иванович и сейчас бодр и активен. Он ведет большую общественную работу.
                   И конечно же, пристально следит за развитием событий на Донбассе, где родился, вырос и имеет друзей.   - У меня донбасская закваска,- говорит Виктор Иванович.- Горняки и шахтеры - народ крепкий, их нельзя победить.
19 Конкурс
Кирилл Сомов
к 9-му Мая

Ведущий объявил следующего участника. Мальчик в строгом черном костюме, переливающимся блестками, вышел на сцену. В руках у него уже был микрофон, и мальчишка сжимал его так, словно боялся, что он упорхнет. Мальчик всеми силами старался казаться спокойным, и только румянец, заливший щеки, предательски выдавал его, хоть гримеры и постарались.

Члены жюри устали, шутка ли – шел второй час отборочного конкурса детской песни. Уже выслушали два десятка юных дарований, а впереди почти столько же.
Председатель украдкой зевнул, прикрывшись листком с оценками. Зазвучала музыка, мальчик на сцене начал петь, жюри заскучало – слуха у мальчишки, к сожалению, почти не было, голоса тоже. Как он попал сюда, было понятно лишь тем, кто знал всю кухню подобных мероприятий изнутри. Но мальчик не виноват, он искренне считает, что все идет, как должно.

Когда песня закончилась, жюри быстренько подняло оценки, зал быстренько поаплодировал, ведущий быстренько проводил исполнителя за кулисы.
Следующий… Вернее, следующая.
Девочка в шикарном розовом платье спела на порядок лучше, получила заслуженные баллы и с достоинством удалилась, сияя.
Ведущий взглянул в свою папку, собираясь вызвать очередного участника, но образовалась заминка – из зрительного зала к сцене подошел мальчик. В обычном джинсовом костюмчике, темноволосый, ничем не примечательный. Ведущий мельком взглянул на него, и снова забегал глазами по строчкам - фамилиям.
- Дядя, можно мне спеть? – услышал он вдруг.
Ведущий недоуменно поднял голову и посмотрел на мальчика.
- Можно мне спеть? – настойчиво повторил тот.
Зрители оживились, председатель жюри положил руки на стол и подался вперед – ну, хоть что-то новенькое.
- Мальчик, иди к маме, - прикрыв микрофон ладонью, сказал ведущий. – Или с кем ты там пришел.
- Ну, пожалуйста! – настойчиво просил мальчик, но отводя черных блестящих глаз.
- Что за шутки… Ты не понимаешь? Там дети ждут, они готовились, переживают.
- Я вас очень прошу… Я только один куплет… - в голосе мальчика появилась хрипотца, предвещающая о близких слезах.
Этого ведущий вынести не смог – он слыл любимцем зрительного зала, особенно детворы. Его любила вся страна, и подорвать имидж он просто не имел права.
- Ну, хорошо, иди сюда, только поскорее, - решил ведущий и, взглянув на председателя жюри, едва заметно пожал плечами.
Мальчик встрепенулся и пошел вдоль высокой сцены, придерживаясь за край рукой. Взгляд специалиста сразу бы определил, что с мальчиком что-то не в порядке (нет, не с головой, что вы!)

Ведущему понадобилось долгих полминуты, чтобы это понять. Лишь когда мальчик ногой нащупал ступеньки, ведущий кинулся к нему.
- Давай руку, - сказал он, сглатывая комок, подступивший к горлу.
- Я сам, - твердо сказал мальчишка и пошел к центру сцены, выверяя каждый шаг.
Ведущий шел рядом, справа, чтобы мальчик ненароком не шагнул в полутораметровый провал, отделяющий свет рампы от темноты зала.
Мальчик оказался незрячий, и это стало постепенно доходить до всех, а особенно, когда он прошел мимо микрофона на стойке и ведущий придержал его за плечо.
- Что же ты нам исполнишь? – спросил ведущий с ласковой приторностью в голосе. – Какую музыку тебе включить?
Над залом зашелестел ропоток, зрители принялись обсуждать мальчишку, а родители еще не выступивших – осуждать.
- Не надо музыки, - сказал мальчик. – Я… так…
Он кашлянул, прочищая горло.

Свет двух прожекторов скрестился на нем, взяв в яркий круг, но мальчик даже не моргнул. Он посмотрел на зрительный зал поверх голов, и запел…
Первая строчка стерла с лица председателя жюри снисходительную улыбку. Вторая – погасила в зрительном зале шелест конфетных оберток, шепот, смешки и кашель.
После припева в зале стояла мертвая тишина.
Лишь голос мальчишки звенел, заполняя собой все пространство, заставляя трепетать души. Прониклись все, даже те, кто в силу возраста никак не мог знать, о чем именно он поет.
Голос мальчика был звонок, словно колокольчик, но с легкой хрипотцой – будто колокольчик со щербинкой.
Не только у женщин – у взрослых мужчин влажно заблестели уголки глаз. Мальчик пел с таким вдохновением, что прервать его было бы преступлением, и, конечно, спел он не один куплет, а всю песню, до самого последнего слова. Ведущий стоял в кулисе, сжав в кулаке край занавеса, неотрывно смотрел на маленькую фигурку, а спину пробирала дрожь. Давно не было у него такого острого чувства, давно…
Песня закончилась, но не было аплодисментов – ничего не было.
Только под потолком, у громадной хрустальной люстры витали последние слова, завораживая, очищая душу, тревожа и вдохновляя:

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идет война народная,
Священная война!
20 Староста Костыль. Селезнёв Ф
Люба Рубик
                                    Газета "Уфимские нивы" июнь. 1994г

                       (сокращённый вариант - на конкурс)
                                           = из истории родного села = 
               
  Тихое летнее утро с. Селезнёвку громче грома потрясла весть:  немцы идут. Люди было попрятались по домам и землянкам, но вскоре набат церковного колокола собрал их у церкви.

   Принаряженный мужичок в косоворотке, подпоясанной кушаком,  любезно встречал оккупантов  караваем на рушнике.  Это был угрюмый Федор Селезнев, - обиженный Советами при раскулачивании, перед войной вернувшийся из ссылки. За сухость фигуры и суровость нрава, высокого, хромого дядьку Федора прозвали Костылем. Он не обращал внимания на злобные взгляды односельчан, а заискивающе улыбался врагам. Его-то немцы и поставили старостой.

   Костыль исполнял свои обязанности рьяно, был жесток даже к детям. Немцы  разделили село на десятидворки с избранием старших. В  их обязанности  входило собирать людей на работы, доносить распоряжения новой власти, следить за порядком и друг за другом. Строго соблюдать комендантский час. За все нарушения грозили расстрелом.

Семьи коммунистов и красноармейцев были выселены из домов, у них отобрали скот и лишили всех прав: ходить в лес за дровами, отлучаться из села без согласования со старостой и др.

Сутками, в дожди и холод, сельчане были заняты рытьем окопов и рвов, обслуживали оккупантов.

   Наша семья тоже лишилась кормилицы-коровы, мы жили в землянке, а в нашем доме - фашисты.

 Мама, бросив троих детей, со смертельным риском, тёмными вечерами куда-то уходила и возвращалась под утро то с мукою и картошкой, то с дровами. Иногда ночами  нам тайно привозили дрова и даже раненых мужчин. Мама прятала их за занавеской в нише землянки, лечила, и строго наказала нам, детям, об этом помалкивать. Ночами она пекла душистый хлеб, оставляла на семью пол каравая, остальной, так же тайно, куда-то уносила...

 ...В начале зимы со всей округи к церкви стали съезжаться телеги с зерном, с тулупами и валенками и др. скарбом. Была выставлена круглосуточная охрана из местных полицаев. Пронесся слух, что все это добро отправят то ли в Германию "для фрау", то ли немцам на фронт.

Староста самолично проверял бдительность охраны. Накануне отправки эшелона он принес полицаям самогону, "чтоб не мёрзли и не спали на посту".

- У бабки Федоры выклянчил, - сказал он полицаям. - Еле отпустила товар, жадюга... Всё для вас! Ну, глядите мне, чтоб ни одним глазом, а то, сами знаете, голову сниму!.. - пригрозил им и ушел в комендатуру. Там тоже проявил заботу другой смене охраны -  «для сугреву» поставил пару бутылочек горячительного, наказав пуще глаза стеречь добро!
   
  Со стороны двора дверь храма оказалась почему-то открытой, и из нее, озираясь, вышмыгивали мальчишки и бабы с оклунками зерна, в теплой одёжке...Вскоре и все жители потихоньку наведались в церковь. Когда в нее заглянули мой братишка с мамою, то увидели, что зерна почти не осталось, одежды тоже, а все полицаи в рядок уложены на клиросе...

Пробегая мимо комендатуры, они не услышали обычного веселья и музыки, а когда у своей землянки оглянулись, то увидели чёрный столб дыма там, где только что побывали...

  Под утро староста поднял шум, выгонял всех тушить  пожар; кричал, угрожал расстрелом, бил плетью неторопливых, позвонил в жандармерию. Но было уже поздно - всё сгорело.

Старосту посадили в кутузку, долго трясли за происшедшее, но в конце-концов отпустили: дядь Федя  оправдался списками свидетелей своей невиновности и указал виноватых.

   Через неделю на площади состоялась казнь виновников пожара. Всех расстреляли, а двоих увезли в жандармерию. Больше всех суетился староста: в его списке оказались только верные прислужники врагов...

   Морозным декабрьским днём к клубу вновь навезли всякого добра. Подойти к зданию было невозможно- пулеметы, собаки, колючая проволока, бдительные солдаты вермахта с автоматами: местным полицаям охрану уже не доверили. На погрузке зерна и скарба в вагоны, староста Костыль так же суетился, ругался и плеткой пошевеливал народ.

Но перед отправкой состава пришел приказ об аресте старосты. Поезд задержали. Состав вновь осмотрели и нашли магнитные мины... Для выяснения виновных жителей села держали на морозе несколько часов: мерзли и плакали дети, кричали бабы. Но к утру заложников отпустили - в кровь избитого старосту выдал предатель Иван Клеткин.

Операция взрыва поезда провалилась... Однако, через четверть часа после отправки поезда оглушительный взрыв всё-таки потряс село, из окон домов вылетели стёкла.

«Кто же это сделал?»- гадали обрадованные жители. Всех подозрительных и малопреданных вермахту селян и всех мужчин немцы арестовали и заперли в клубе.

И никому было невдомек, что взрыв состава организовал сын старосты - 14-летний пионер Ваня Селезнёв, люто ненавидевший отца за прислуживание немцам. Из собранного после боёв оружия, мальчишки под его руководством соорудили подобие бомбы, зарыли ее под рельсами, и в нужный момент взорвали.

Добыча всё же врагу не досталась! Ценою жизни Ваня,- пионер домой не вернулся. (Не пришел с войны и старший сын дяди Феди - Григорий).

Подоспевшие партизаны с боем освободили заложников и старосту. Уцелевшее при взрыве добро и продукты раздали селянам.

   ...Как-то после войны женщины Селезнёвки поехали на Украину за хлебом и семенами. В зав.  складом они узнали настоящего предателя Клеткина, который и выдал немцам старосту, и загубил многих  патриотов - односельчан. По его доносу была сорвана та операция партизан по взрыву поезда.

Если бы не вмешались власти, разъяренные женщины разорвали бы предателя на части...

Иуду предали суду, а старосту Костыля освободили из-под стражи, как подозреваемого в измене Родине. Это по инициативе смелого подпольщика были организованы помощь партизанам, поджог церкви, полицаям был подан отравленный самогон, а так же оказывалась помощь сиротам, семьям красноармейцев и вдовам.
21 Просто жизнь
Ирина Гирфанова
- Бабань! Бабаня!
Дробный стук и звонкий детский голос прогнали привычную дремоту.
- Бабаня! К тебе пришли!
Тихонько охая, бабушка Аня открыла глаза, упёрлась взглядом в пасущегося на потрёпанном коврике оленя. Перевернулась сначала на спину, затем на другой бок, опёрлась на локоть, спустила на пол одну ногу, потом другую. Поднялась. Восемьдесят два годика — это вам не фунт изюма. 
Всё это время за дверью слышался разговор девятилетней Иришки с кем-то незнакомым.
- Может, её дома нет? - нетерпеливый мужской голос.
- Не может! Бабаня никуда не ходит. Мы ей продукты носим, - уверенный Иришкин.
Наконец дверь открылась. Маленькая, сухонькая старушка оглядела невысокого человека лет тридцати с сумкой через плечо. В её голубых глазах засветилось детское любопытство.
- Кто таков?
Иришка не дала гостю вымолвить ни слова:
- Бабань! Это из газеты! А вдруг тебя наградят?
Удивление на лице бабушки Ани сменилось недоверчивостью.
- За что меня награждать-то?
И уже миролюбиво:
- Ну, заходи, мил человек, коль пришёл.
Старушка жестом пригласила незнакомого мужчину в свою комнату. Иришка прошмыгнула следом.
- Внучка? - спросил он, кивая на шуструю девчонку.
- Соседка, - улыбнулась бабушка Аня.
- А я думал, коммуналки давно в прошлом, - искренне удивился гость.
- И вовсе у нас не коммуналка, - возразила хозяйка. - Семьёй живём. Я Иришку с рожденья няньчила. И мамку ейную. И даже бабку. Оне за мной, как за родной ходють. Вон, самовар подарили! Ириша, поставь кось чайник.
Девочка включила электрочайник, стоящий на тумбочке, сделанной годах этак в 60-х. Гость огляделся: светлая комната с обстановкой времён хрущёвской оттепели — у окна круглый стол, накрытый скатертью, четыре стула. Комод деревянный, резной. Шкаф с зеркалом на дверце. Диван. Холодильник «ЗИЛ». Больше в восьмиметровую комнату ничего бы и не уместилось. Да — ещё цветы на подоконнике единственного окна. Цветущая герань: белая, розовая, алая.
- Анна Фёдоровна, меня зовут Олег, - представился гость, присаживаясь на один из стульев. - Олег Емельянов. Я корреспондент газеты «Человек и люди». Это относительно новое издание. Мы пытаемся освещать как проблемы общества, так и отдельно взятого человека. В честь Дня Победы наша редакция решила взять интервью у людей, переживших суровые годы войны и последующее восстановление народного хозяйства. Узнать, как бывшие советские люди пережили крушение Советского Союза. Вы сможете рассказать, что помните?
Не дожидаясь ответа на риторический вопрос, Олег задал конкретный:
- Сколько вам было лет, когда началась война?
Старушка подперев голову с минуту молча смотрела на бойкого молодого человека, сыпавшего мёртвыми словами. В одной руке — микрофон,  в другой — листок с вопросами.
- Ты, сынок, не так шибко тараторь, - прошелестела она, - у меня ужетко нет прыти не только в движеньях, но и в думах. То-бишь, воспоминаниях. Как, говоришь? Сколько лет, кады война? В сорок перьвом — десятый пошёл. Да, десятый. А в сорок пятом тринадцать стукнуло. Большая совсем. Да. Наравне со взрослыми робили в полях-то. Что помню? Голодно было, помню. И работу от темна до темна. Но не отчаивались. Верили, что победим супостата. Что ещё? Горе, кады похоронки шли. Ой, горе-горюшко горькое! На батьку, на старших братьёв. Одна я опосля у мамки-то осталась. Да... Я-то малая была, кады они уходили, плохо их помнила. А мамка страсть, как убивалась. Но ничего, пережили. Да... пережили. Страшно было. Таперича-то хорошо. В раю живём!
Старушка покивала головой. Из-под ситцевого платка выбилась тоненькая седая прядка. Иришка сидела рядом с бабушкой на диване, открыв рот и забыв про остывающий чайник. Олег внимательно слушал, что-то деловито черкая в блокноте.
- Анна Фёдоровна, а что было страшно? Детей работать насильно заставляли? За опоздания строго наказывали? Говорят, тюрьма маячила за всё. Шаг влево, так сказать, шаг вправо — расстрел. По оговору могли посадить.
Бабушка Аня возмущённо замахала руками:
- Что ты, что-ты, сынок! Страшно было вообще. Ты сам-то подумай — кажный день может кто-то близкий помереть: убить могли, кушать бывало совсем неча. Да чаво уж там — с голодухи в деревне мёрли, как в голодомор. Слабенькие детишки не выживали. А то, что порядок был, это да. Как же без порядку-то? Это опосля ужо стало — концов не найдёшь. А тады все понимали — так надо. Трудились за совесть! Чтоб Родина жила. Об себе не думали! Там, на войне-то, солдаты животов не жалеют, а мы что — шкурничать? Для нас Родина не пустой звук была! Скока героев вырастила, Родина-то! На фронте, в тылу! Скажешь тоже — силком гнали! А, да что с тобой говорить — вас Родину любить не учили!
Она обиженно поджала губы и отвернулась к окну.
Олег обескуражено замер. Вот так бабуля! Он предполагал для галочки отметиться по очередному адресу и настрочить что-нибудь от себя. А здесь такой экземпляр!
Иришка тоже удивлённо смотрела на раскипятившуюся «бабаню». Старушка взглянула на них и заулыбалась:
- Ну, чегой-то приуныли? Чай давайте пейте. Вот, печеньки. Иришка на свой вкус выбирала. 
- Ага! - подхватила девчушка. - Бабаня, как только пенсию получает, гостинцев на всех велит купить.
- А чавож. Пенсия у меня большая. А оне за мной, как за родной. И убирают, и стирают. И за продуктами. Я вот помру, комната им отойдёт.
- Ну, бабань! Не помирай, ладно? - Иришка испуганно посмотрела на Анну Фёдоровну. - Мама хочет в санаторий тебя отправить, чтобы полечилась.
- Ох, Иришенька! - вздохнула Анна Фёдоровна. - От старости не вылечивают. Не надо никуда меня отправлять. С вами побуду до конца, а дальше, куда Бог распорядится.
- Анна Фёдоровна, а после войны каково было? Многие тогда из деревни в город уезжали.
- Что ты, сынок! Какой город? А деревню кто подымать будет? Не пущали нас в город-то. Пахать да сеять надо было. Страну кормить. Шибко умные умудрялись, конечно, раздобыть докУменты. А так паспорта не давали, а куда без паспорта? Но ужо полегше было. А там заневестилась и вовсе тяготы замечать перестала. Учиться-то некогда было, а на любовь и время, и силы оставались.
Старушка хитро улыбнулась.
- Любовь, она своё завсегда возьмёт. Парней тады мало было. Большой у них выбор был, у парней-то. Много девок рожали даже без мужей. Позор позором, а жизнь такая, никуда не денесси. Мне вот мужа не хватило. Даже кады в город подалась, кады можно стало, значить. Маманю свою горемышную схоронила и подалась. В завод пошла, комнату вот энту дали. Три семьи тады было, по одной на кажную комнату. Прабабка Иришкина, подруга моя, взамуж здесь вышла, двух дочек народила. Вместе выхаживали. В разные смены работать пошли, чтоб было на кого деток оставлять. Да… Это таперича мамкам три года с детями сидеть дозволяют, а тады три месяца и на работу. А как её, кроху такую отдать в чужие руки? Лялька орёт, мамка слезьми умываетси. Ничего, вырастили. Одна опосля к мужу съехала, другая сюды привела. Освободимшуюся после смерти жильца комнату оне себе забрали. А я вот с ими осталась. Детей мне Бог нЕ дал. Да я и замуж не ходила. Была в деревне первая и последняя моя любовь. Он на другой женился. А я так и не встретила более никого, чтоб его заменить смог.
Анна Фёдоровна протяжно вздохнула.
- Жизнь пролетела, а и рассказать-то тебе, милок, неча. Жила себе и жила. Стыдиться неча, но и гордиться нечем. Все так жили. Старались, страну подымали. Ты вот, сынок, спрашивашь — как мы, бывшие советские, пережили погибель СССР. Вот что я скажу тебе — никакие мы не бывшие, а самые, что ни на есть, настоящие. Как смогли пережить разрушение того, что с таким трудом строили? Сам-то подумай своей головой – что спрашивашь! Скажи ка вот лучше мне, мил человек, что для тебя есть Родина?
Олег смущённо замялся. Ай да бабка! В атаку пошла!
- Ну, наверное, место, где родился, - проговорил неуверенно. – Может быть, город родной. Ну, и страна, конечно.
- Может быть! – передразнила бабушка Аня, - страна, конечно! А для меня Родина – это победа над немцами, ради которой папка мой и братья сгинули. Юра Гагарин, который своим подвигом один цельный мир завоевал. Целина – там моя названная дочка жить осталась. БАМ, который вот ейный дед строил.  И как я должна была отнестись к тому, что это рухнуло в одночасье?
Она горестно махнула рукой.
- Я в тридцать втором в Поволжье родилась. Знаешь, что тады в Поволжье было? Голодомор был! Ан выжила. Не знаю, какими силами маманя меня спасала. Но — спасла! И войну пережила, и разруху, и ещё один голод. Ничего, казалось, страшнее того, что было тады, уже быть не могло. А так обидно стало, кады оказалось, что то, что мы делали, никому не нать. Мы-то для детей старались. А детЯм оказалось, совсем другое подавай. Но мы-то Родину свою как любили, так и любим. И болеем за неё душой! И верю я, что всё ещё у ней, у Родины моей, хорошо впереди будет. И сейчас ужо хорошо. Рази сравнить с нашей-то жизнью? А будет ещё лучше. Вот вы энто лучше и построите. Для них вот, - бабушка Аня указала на Иришку. – А оне – для своих деток.
- Простите меня, Анна Фёдоровна, за глупые вопросы, - поднялся Олег. – А вы правда, геройская женщина. И жизнь прожили героическую.
- Да никакая я не геройская, - махнула рукой бабушка Аня. – И жизнь моя обнакновенная. Просто жизнь, как у всех. Ну, прощевай, сынок. Дай тебе Бог здоровья, и чтоб работа была. И будет тогда счастье. 
22 Встреча
Евгения Козачок
Звук последней горсти земли, брошенной на крышку гроба,  болью вошёл  в сердце. Павел Васильевич прикрыл рукой точку невыносимой боли, словно не хотел, чтобы её увидели рядом стоящие соседи. Сделал глубокий вдох и попытался распрямить спину. Боль не прошла. Он знал, что она поселилась в сердце навсегда, рядом с прежней. К не проходящей тоске о сыне, пропавшем без вести во время войны, добавилась смерть жены. Всепоглощающее отчаяние от потери самых дорогих людей – заполнило всё сердце… 

Положили на сырой холмик любимые Машины мелкие хризантемы, ею же и выращенные.
Постояли в скорбном молчании. Павел Васильевич нежно прикоснулся к  фотографии жены, будто по щеке погладил. Прошептал:
- Машенька, родная, вот мы и простились на время с тобой. Жди меня, дорогая. Недолго осталось. Да и не держит  никто и ничто теперь меня в этом мире. Буду пока по хозяйству управляться и за цветами твоими ухаживать  так, как ты мне велела. Да и дел не так уж и много. Справлюсь со всем потихоньку. Моя главная забота теперь к тебе приходить, хризантемы приносить, да рассказывать обо всём. Как только памятник поставлю с твоей фотографией, что больше всех тебе нравилась, так сразу же и цветы  вокруг посажу. Погодь немножко. Я всё сделаю так, как нужно. А ты жди меня…

Павел Васильевич ещё сильнее сгорбившись, чем обычно, тяжело опираясь на трость, пошёл вслед  за  впереди идущими: Петровной, Кирилловной, Егоровной, Анисимовной, Трофимовичем и Захаровичем. Можно сказать, что провели человека в последний путь всем селом. Ибо с пяти улиц только в  семи домах  живут семь одиноких  стариков. Остальные  пустуют, никому ненужные. Заборы покосились, огороды и сады заросли травой. Деревья «одичали» без заботливых рук. Старые ветки поникли и не плодоносят, молодые растут беспорядочно.

Много лет назад мимо первых двух опустевших домов не возможно было пройти, чтобы сердце не сжалось от  безысходности и возврата в прошлое. Когда-то  их село  славилось  фруктовыми садами, овощами и цветами на всю область. Особенно в тот период, когда бригадиром был сын учительницы начальной школы Тамары Григорьевны. Анатолий один из первых возвратился с войны.  Худой,  с множеством осколков в теле. Комиссовали. И прожил то всего семь лет. Тамара Григорьевна  в лице изменилась, поседела, улыбаться перестала. А как можно работать с детьми малыми без улыбки? Попросилась отпустить её. Через два года и она ушла вслед за сыном. После неё в школу присылали учителей и молодых, и в возрасте, но никто не хотел  жить в  самом дальнем от района маленьком селе. Школу закрыли, а  для  детей  в районе, при школе, организовали общежитие. Но  дети плакали за родителями. И  молодые семьи уезжали в район или город, забирая с собой стариков. Дом продать было невозможно. Так село, опустев, превратилось в хуторок  с семью «живыми домами».  В них и доживали свой век семь одиночеств. И только  Васильевич с  Машенькой жили вдвоём. 

Управятся со своим нехитрым хозяйством, соберутся в центральном доме сидят, беседуют. А беседы то всё о прошлом, да о тех, кто уехал и ни слуху ни духу о них. Живы, аль нет? Почти никто не приезжает к ним. Даже дети  в поминальные дни стали всё реже бывать на могилках родных. Можно было бы и не жить в удалении друг от друга, а поселиться в центре села. Но никто не захотел уходить от того, что дорого  сердцу.

Раньше собирали фрукты и единственной лошадкой, запряженной в воз, ездили в район, чтобы продать общий «товар». Вырученные деньги делили поровну. Кто знал о бесхозных садах, приезжали и собирали  для себя фрукты. Ещё и птицу, молоко покупали. В селе было две кормилицы на всех, кабанчики и свинки. Хлеб сами пекли. Так  что худо-бедно, грустно, но жили и помогали друг другу, как могли.

 Тосковали о детях, не вернувшихся с войны, и тех, кого Бог забрал в мир иной раньше их, стариков. Работало два радио – в домах  Егоровной и Трофимовича. Собирались у них, чтобы послушать песни и новости о том, что в мире происходит. Заодно и ужин совместный приготовить. Сидели за столом, словно одна семья.  Стоило разойтись по домам, воспоминания не давали покоя. Руки тянулись к альбомам с фотографиями.  Видели прожитую жизнь, разговаривали сами с собой, улыбались и плакали.

Один раз в месяц привозили  газеты «Правда» и «Сельскую жизнь». Писем не было. Да и откуда им взяться.  Родственников ни у кого нет. Знакомые не писали. Так, что связующей ниточкой с миром были газеты, а с районом -  Витя, который развозил почту по сёлам.  Его ждали как «красно солнышко», заранее собираясь в центральной избе Трофимовича. К его двору и направлял почтальон свою лошадку. Лошадке воду, сено, овёс. Виктору  – почёт. Усаживали во главе стола, кормили. Сами с ним трапезничали и слушали всё, не перебивая вопросами. Только вздыхали и новости копили, чтобы потом ещё неделю-две их обсуждать, потолковать о правильности решения многих вопросов руководителями  страны и района.

В  один из очередных приездов он привёз Павлу Васильевичу  письмо, на котором был неизвестный  адрес  и фамилия. Когда взял конверт, сердце словно остановилось и замерло. Почувствовал, что это письмо с весточкой об их сыночке, Сашеньке. Господи! Сколько лет прошло и только сейчас пришло известие о нём. В конверте были фотографии и письмо, написанное  красивым почерком.
У Павла Васильевича дрожали руки, за слезами ничего не видел. И он передал конверт Виктору:
- Читай, что пишут о Сашеньке.

Тот  тоже заволновался так, словно это он получил известие о своём сыне. Сглотнул  комок,  стоящий  в горле, посмотрел на притихших стариков  и начал читать:
«Уважаемый  Коваленко Павел, добрый день! Я, Тарасов Григорий Иванович, руководитель кружка следопытов села Наташино  Красноградского  района  Харьковской области, сообщаю Вам  о судьбе Вашего сына Коваленко Александра Павловича. Мы  со следопытами  собираем материал  о  солдатах своего села и об освободителях нашего края. Проводим раскопки в местах боевых действий. Однажды нам удалось найти несколько медальонов и два планшета. Планшеты истлели, а в пулях-медальонах сохранились имена, номера  части и место жительства солдат. Ваш сын, Коваленко Александр Павлович, был членом экипажа танка  Т-34-76, который стоит в центральном парке города Краснограда. Сёла Наташино,  Песчанка и город  Красноград  были освобождены 19 сентября 1943 года. Знаем, что танк был подбит, горел. Об остальных членах экипажа этого танка нам ничего не известно.
Мы все низко кланяемся Вам за сына, который отдал свою жизнь, чтобы спасти других.
Если Вы живы и читаете это письмо, то мы просим Вас приехать к нам.
Посмотрите медальон своего сына, танк, в котором он воевал, и Мемориал «Братская Могила» в городе Краснограде. Ответьте нам по адресу, указанному на конверте. Пришлём деньги на дорогу и встретим Вас. А пока высылаем Вам фотографию  медальона Вашего сына и танка Т-34-76.
С уважением. Тарасов Григорий Иванович».

Несколько минут стояла такая тишина, что слышно было, как комар пролетел. Потом женщины заплакали, запричитали, а мужчины достали кисеты с махоркой, пытались скрутить с газеты «козьи ножки», чтобы скрыть своё волнение и слёзы. Почтальон, никогда не куривший, тоже потянулся за махоркой. Долго сидели молча. Первым заговорил Виктор:
- Павел Васильевич, такая неожиданная новость требует Вашего решения. Надо же, сколько прошло времени и только сейчас получили весточку. Вы, трое, сразу после войны возвратились в село?

Захарович  вслух начал вспоминать, сколько из ушедших на войну односельчан остались в живых, и кто и когда возвратился домой:
- Мы с  Васильевичем сразу приехали, а вот Трофимович  гораздо позже. По госпиталям долго лечился…
Господи, надо же такому случиться, Васильевич и Маша не уехали никуда, ожидая  известия о сыне. Надежду не теряли. Всего несколько месяцев не дожила мать до этого сообщения, чтобы вдвоём поехать  туда, где покоится их сын. Да что же это за судьба такая злая, что даже перед смертью не дала человеку  покоя?!

Виктор, видя как тяжело Павлу Васильевичу, предложил, не откладывая в долгий ящик, сразу дать ответ на письмо:
-  Васильевич, так давать ответ, что вы приедете к ним или нет?

- Давать. Напиши, что денег на дорогу мне не надо высылать. Через месяц приеду. Телеграмму дам им со станции, когда куплю билет. Поблагодари за весточку о сыне. Их письмо мне давай.

Уехал Виктор с ответом. А Павел Васильевич нарезал большой  букет цветов, взял ведёрко с водой  и пошёл к своей Машеньке о сыне рассказывать. Пробыл там до сумерек. Начали уже беспокоиться, что долго не возвращается. Как бы худо ему там не стало. Возвратился. Ни о чём не мог говорить. Ушёл к себе. Утром  мужчины погрузили на воз кабанчика и поехали на базар. Хотели  купить памятник Маше. Памятников не было. Купили красивый бетонный крест с выемкой для фотографии. Её Васильевич под стеклом сделал, закрепил цементом. Посадил много цветов вокруг могилки. Сделал оградку, скамейку. Присел. Попрощался:

-  Вот, Машенька и дождались мы весточки о Сашеньке. Ты уж прости, дорогая, что я покину тебя
 на время. Съезжу к месту, где он покоится. Привезу для могилки земли оттуда, где нашли сыночка. Оградка большая. Хватит места для нас троих. Я всё для этого приготовил. Ты, дорогая моя, жди нас…

. .. Съездил Павел Васильевич в  Наташино.  Спасибо учителям, ученикам, жителям села за то, что приняли его, как самого дорого гостя. Возили в город. Сфотографировали  около танка, на месте, где нашли медальон. А вместе со всеми в  музее и около школы. Отдали ему Сашин медальон.

 Тяжёлой была встреча отца с сыном. Стал на колени перед танком. Прислонился к нему головой, словно к живому Сашеньке, но холод металла ледяным острым копьём пронзил истерзанное болью сердце…

… На хуторском кладбище есть три могилки. Матери, отца и сына. Могилка сына посредине. Маленьким Саша любил, когда папа и мама брали его за руки и поднимали немного над землёй. Ему казалось, что он летает. И сейчас он посредине и к нему тянутся цветы, словно руки отца и матери. На кресте Сашин портрет и фотография отца около его танка. Через многие годы  встретились – навечно!
23 Бином Ньютона
Евгения Козачок
                               "После окончания технического вуза с отличием вопрос
                               трудоустройства решался автоматически, сам собой.
                               Красный диплом давал право выбора на своё
                               усмотрение. Пётр не колеблясь, выбрал родной
                               город..."
                                            Василий Головань
                                        (ж-г "Публика" №8 2013 г.) 
                                 
 
                                                                                                                                                            
Прочитала. И сразу же  отдала газету мужу: «Почитай.  Словно о жизни твоего брата написано. Даже там, где речь идёт о высшей математике и Биноме Ньютона - полнейшее совпадение!» Очень были удивлены схожестью профессиональных судеб. И сколько же таких судеб было тогда? И понеслись разноцветными бабочками мысли в детство. Обрадовались, заулыбались  ему, как светлому лучику в пасмурный день.

Меня воспоминания почему-то унесли в  огород.  Улыбнулась вымазанным  паслёном детским мордашкам. Для нас с сестрёнками лучших ягод, как паслён (травянистое растение из семейства паслёновых,  росло  «диким» образом и вырубалось некоторыми хозяйками, как сорняк), не существовало. Это сейчас полно всяких, о которых раньше и  не слышали, не видели, а не то, что пробовали, дорогущих: киви, бананов, ананасов. Паслён  по витаминам  заменял все упомянутые экзотические фрукты-ягоды. Никаких тебе завтраков, обедов. Был бы хлеб. Схватим по такому куску, что рука «ломится», а сердце радуется - и в огород.  Наедались до отвала, так, что и бегать  не могли, а только спокойно, почти лёжа,  играли  в куклы. Жизнь – малина, вернее –  паслён. Потом прилетели с тихим ветерком  другие счастливые воспоминания детства. Но муж прервал этот полёт рассказом об их с братом самом ярком  впечатлении детства.

Они то - городские. А там развлечений для детей хоть отбавляй. Цирк, парки, игровые площадки, детский садик. Это тебе не огород с паслёном, заменявший всё, даже мороженое «Пломбир».

Но муж не о городе своём вспомнил, а о том, как они впервые увидели море. За хорошую работу  их отца премировали  двумя бесплатными путёвками в пионерский лагерь. Колька - то был уже пионером, а Санька  не дорос до такого звания.  Но в профкоме сказали: «Ничего. Пройдёт и не пионер. Не в «Артек» едут, хоть и в Крым». Это была их первая поездка без родителей. Боязно было. Но Колька, как старший  приказал: «Санька, не реви! Мы же мужики!» И так уж получилось, что этим мужикам  пионерский лагерь определил  цели в их будущей жизни.

Колька, увидев море, затаил дыхание. Боялся, что это мираж, который  исчезнет. Но когда на горизонте увидел плывущий корабль, заявил: «Буду капитаном дальнего плавания». С этой минуты единственной мечтой его стало – море.

Санька же к морю не воспылал большой любовь. Но после посещения Никитского ботанического сада сказал, что он сам у себя дома вырастит  такие же  красивые деревья и цветы. И стал агрономом, окончив  Крымский сельхозинститут. 

Мечта Николая пошла по более извилистому пути...
Среднюю школу  окончил с золотой медалью. Но стать моряком ему помог  флот, который и вывел его с заветному морю. Начальная подготовка в Севастополе, а потом служба под водой – водолазом. Рассказывал, как тяжела была толща воды над головой. Погружений было столько, что мозг, будто на части,  разрывало. А чего стоила боязнь кессонной болезни при подъёме?! По ночам не давал покоя один и тот же сон. Снова и снова у него на руках в барокамере умирал друг от кессонной болезни.  Просыпался, сжимал голову руками и выл, задыхаясь от боли  невосполнимой потери, от отчаяния и неизвестности.  «Неизвестность» не заставила себя долго ждать и помчала их к берегам  Бангладеш. Это был ещё тот ад!..

Отслужил. Возвратился домой, прихватив с собой на память о службе  шлейф проблем со здоровьем. Мечта о капитанском мостике отпала сама собой. На море и смотреть не хотелось, а не то что «бороздить океаны».

Новая проблема: «Какую профессию выбрать, если мечта топором ушла на дно». Выбрал технический вуз, что был в соседнем городе. Благо, недалеко ездить, да и профессия инженера как будто престижная и востребованная. Но не тут-то было!   Зигзаг жизненного пути так круто повернул, что и опомниться не успел, как после окончания вуза с красным дипломом, имея право выбора - куда хочу туда и мчу, Николай оказался в подмастерьях.

Свободу выбора оценил и вернулся домой, думая устроиться на Электромашзавод.
Завкадрами, держа красный диплом Николая, сказал, что умные инженеры им ох как нужны. Но вот незадача. Государство отдельно для умных не определило зарплату выше тарифа 120-130 рублей в месяц. "Это ты в институте получал повышенную стипендию, а у нас повышение зарплаты до 200 рублей будет лет так через семь.

Да, перспектива ещё та! А если семья, дети будут? Нет, этот вариант Николая не устраивал. Ответил, что подумает.

Думал он не день и не два. Как-то вечером он спросил у мамы:

-  Мам, а где ты хранишь все документы? Мне нужны табели успеваемости и свидетельство о восьмилетке.

-  А  зачем они тебе понадобились, сынок?

-  Да так, хочу потешить своё самолюбие отличными оценками, вспомнить школу, одноклассников.

Мама принесла все его достижения: грамоты, похвальные листы, благодарности за победы на олимпиадах, золотую медаль. Но Николая интересовало только свидетельство о восьмилетнем образовании.

С ним и пошёл на завод, положив в мамину шкатулку красный диплом до лучших времён. Заведующий  кадрами Николая не узнал.

Приятно порадовался пятёркам в свидетельстве. Не удивился его успехам в учёбе. Но зато удивился упущенному Николаем времени  - прошло тринадцать  лет.

-  И где же ты пропадал все эти годы?

Брякнул  первое, что пришло в голову:

- Так я с цирком ездил все эти годы. Думал  воздушным гимнастом стать. Не стал. Бесталанный я в воздушном перекидывании тел друг другу и хождении по канату. Ушёл.

- Вот это ты умно поступил. Рабочая профессия - самая что ни наесть надёжная. Всегда семью прокормит. Женат уже?

- Нет. Семью - то кормить  надо.  Вы же сами  сказали, что только рабочая профессия  её прокормит.

- Это правда. У нас не пропадёшь. А начнёшь с ученика токаря.
С ученика, так с ученика.

И вот тут-то Николай Чудотворец  здорово ему помог. Наметив его дальнейшую  судьбу,  послав  ангела в лице мастера Анатолия Васильевича. А  Анатолий Васильевич, пройдя  свой тернистый трудовой путь, словно только Николая и ожидал. Потянулся сердцем к ученику, почувствовав его внутреннюю жилку рабочего. И не ошибся.  Николай, сократив наполовину  срок обучения, за три месяца сдал на третий разряд.  Анатолия Васильевича, раньше не замеченного в говорливости, вдруг прорвало. Всем и вся, особенно начальству, нахваливал Николая. И очень гордился тем, что его любимый ученик в совершенстве знал металлообрабатывающие станки разного профиля.

Не прошло и года, как Николаю доверили изготовление сложнейших деталей. Технические чертежи он читал, как детские сказки. Удивлял всех. А дирекция  своё удивление и восхищение подтвердила тем, что присвоила ему шестой, самый высший, разряд токаря. 

И пошло-поехало. Самый большой портрет на почётной доске – Николая.  На машину  Николай – вне очереди. Предложили купить «Волгу». Не купил. Деньги копил для  детей и семьи. Как же он пожалел позже об этом!  1991 год «съел» все его сбережения, которых бы хватило и на машину, и на квартиру, да много ещё на что. Но после боя кулаками не машут, а работают руками и  думают головой.

 «Светлую голову»  Николая  Анатолий Васильевич вознамерился пополнить знаниями и - отправил  его учиться в девятый класс вечерней школы!

И  тот, чтобы  не огорчать  своего любимого мастера, пошёл учиться в вечернюю школу.

Отец с мамой обрадовались, что сын теперь по вечерам где-то бывает до полуночи.
- Слава богу, что Коля  наконец-то встречается с девушкой, а не читает свои заумные книги, - говорила мама отцу.

И отец месяца так через три  спросил:

- Ну, сынок,  когда порадуешь нас  с мамой знакомством со своей девушкой?

- С какой девушкой?

- С той, к которой ты по вечерам ходишь.

Николай так хохотал, что родители испугались за сына.

Пришлось объяснять родителям  создавшуюся жизненную ситуацию. Смеялись вместе до слёз. А потом  мама плакала уже от огорчения, когда поняла, что сын их напрасно отдал пять лет  изучению высшей математики и другим наукам. Света белого не видел, чтобы учиться хорошо и получать повышенную стипендию. И красный диплом теперь бери, посоли и в баночку с крышечкой  спрячь.  Кто его знает, понадобится теперь он когда-нибудь или нет. Успокоил родителей тем, что нисколько не жалеет, что работает  токарем. А в вечернюю школу ходит  из-за уважения к мастеру. Любил  спокойную обстановку. За станком - сам себе хозяин. Заслужил уважение и почёт, хотя последнее ему  не нравилось. Все эти собрания, праздники, на которых его обязательно награждали, утомляли. Нагрянут какие-то гости, журналисты, телевидение на завод -  и Николая на первый план. И не убежишь от станка, не скроешься от любопытных.
                                                                                                                                                                        Работал тогда так, что в три-четыре раза перевыполнял заводскую норму. И получалось, что завод не мог оплатить  ему всю выполненную им работу. Оставляли неоплаченные наряды как запасные, на потом. Мол, оплатим,  когда вдруг заболеешь  или случится какое-то недовыполнение плана. Как наговорили. Во время работы отлетела от станка тяжёлая деталь, пробила лоб. «Скорая» забрала Николая в больницу. Срочно сделали операцию. Удалили повреждённую кость, но на её место пластинку почему-то  не поставили. И теперь эта часть на лбу «дышит», потому что прикрыта одной кожей. Определили ему вторую группу инвалидности. Даже не стал её оформлять. Пенсии по инвалидности хватило бы только на лекарства, не более. Через полгода возвратился на завод к своему станку. О том, что ему была определена группа инвалидности,  никому не сказал. Через много лет, уже перед самой пенсией, снова  беда:  электрическим током обожгло руку. Пролежал в больнице больше месяца. Врачам не сказал, что травма была получена на работе. Дирекции завода досталось бы на орехи за подобное ЧП. Потерял в оплате по больничному листу. Так что за годы работы завод не доплатил Николаю ой как много. Но он по-прежнему перевыполнял все существующие нормы.  Дирекция  же не могла  полностью оплачивать работу  Николая по той простой причине, что заводу пришлось бы поднять выше общезаводскую норму, которую рабочие не могли выполнить. А значит, и зарплата была бы соответствующая. В общем, парадокс парадоксов получался. Но Николай не ушёл с завода.

Силён завод был своим дружным коллективом, профсоюзной и партийной организациями.  Николаю бесплатные путёвки в санаторий  давали  ежегодно. Только раз и поехал. Большей частью ездила семья.  Много было тогда хорошего, чего сейчас и в помине нет на том же заводе.

Николай и поныне работает там, хоть и на пенсии уже. Его привязанность к заводу  и дирекция не отпускают  на покой.  До сих пор только он выполняет сложнейшие заказы. Оборудовали специально для него комнату отдыха, где есть диван, телевизор, чайник, холодильник. Из-за срочности заказов приходится работать по ночам и в выходные дни. Домой мог и месяцами не приходить. Тяжело ему было дома. Да так тяжело, что порой на стенку залезть хочется да выть, словно волк-одиночка отбившийся от стаи. Только не он то отбился. Ушли все ради кого жил и работал всю свою жизнь. Была бы жива Наташа и дочки может быть остались жить в городе. А так разъехались в разные стороны и даже звонить не находят времени. Старшая, окончив институт, осталась жить в столице, вышла замуж. Меньшая и вовсе за границу уехала выйдя замуж за однокурсника-иностранца. Николай и мобильные, и телевизор купил, подключился к Интернету, чтобы с детьми да внуками по скайпу увидеться да поговорить. Не звонят. Только и приезжают семьями летом по пути к морю. Заедут на два-три дня продуктов закупить да деньги у отца взять. Все сбережения делит на две семьи. И спасибо не говорят. Схватят купюры, пересчитают (не дай Бог у кого-то больше окажется - перессорятся), да и укатят отдыхать. А на обратном пути, если знают, что нечего уже забирать, то и не заезжают к нему. Мимо проскакивают, как скорый поезд. Вот и у него жизнь промчалась и остался только завод. Оказалось, что он теперь роднее дома родного. Здесь и с людьми можно поговорить, и к станку любимому подойти, да рассказать ему о жизни его теперешней. А лучше день и ночь работать, чтобы чувствовать, что ты кому-то ещё нужен, что дорожат тобой и уважают как человека, а не только как хорошего работника. Не хочется идти домой. Отвыкает от квартиры. Дети уже несколько раз заводили разговор, что продать квартиру надо. Мол ему одному и в однокомнатной не тесно будет. К себе же позвать жить отца ни одна не удосужилась. И не спросили, сможет ли он по состоянию здоровья и старости обслуживать себя или нет. Так что кроме завода, дома у него, можно сказать, никого и нет...   

...Но это было гораздо позже. А  до этого надо было жениться и окончить вечернюю школу.

В школе Николай держался особняком.  На переменах большей частью читал книги, не вникая в жизнь класса и школы. Заинтересованность появилась только тогда, когда в десятый класс пришла к ним молодая учительница английского  языка. Понравилась с первого взгляда! Раньше  ходил в школу, а теперь после работы, наскоро поев, бежал в вечёрку, чтобы увидеть Наталью Фёдоровну. Сидел на её уроках с широко открытыми глазами и с такой охотой отвечал на вопросы, что учительнице оставалось только  восхищаться способным учеником. Ученик же прощал ей и неправильное произношение,  и грамматические неточности. И абсолютно не слушал, о чём она говорила. Он просто слушал её голос, который проникал в сердце и душу.

Огорчилась, когда узнала, что английский Николай знает лучше неё. Потом приняла всё как должное, но  просила не говорить никому об этом. В школу и из школы ходили вместе. К окончанию десятого класса они поженились. А через год родилась у них доченька – Натулька. Николай назвал её в честь мамы.  Смешливая такая, вся в маму и внешне и характером. Через  четыре года родилась Рита – копия папы, вернее бабушки, папиной мамы.

Без Наташи в школу не хотелось идти, но занятий не пропускал. На уроках математики развлекался решением задач высшей математики, не особо вникая в суть происходящего.  Однажды его вызвали к доске: «Раскрыть скобки и упростить выражение по формуле Бинома Ньютона». Подумал, какие сложности? Но задание не смог довести до конца. Удивился. Стёр всё и начал писать всё заново, но теперь, увлёкшись, доказательства проводил по законам высшей математики. Учительница удивлённо смотрела на Николая. Напряжённо следила, боясь как бы он не обратился к ней с вопросом.

А Николай,  забыв обо всех, кто находился в классе,  злился, что  споткнулся на таком простом решении. Искал ошибку, а открыл вдруг закон парадоксальной жизни общества в том, что не он один из присутствующих в классе имеет высшее образование, скрывает его и протирает штаны за партой в вечерней школе, чтобы иметь возможность получать приличную зарплату.

Стоял, соображая, на каком же этапе он пошёл не в ту степь, как вдруг услышал  от парней,  что сидели за одной партой, «дуэтом» оригинальную подсказку:
- Вот тупой! Куда же ты поставил Бином Ньютона?..
После занятий  с парнями смеялись над собой  до упаду!..  Весёлая  всё-таки  молодость была тогда. Не так уж и давно всё это было.  Каких-то 37 лет…
24 Последний бой
Лев Коган
      ( отрывок из рассказа«Два выстрела)
Песни военных лет… Они написаны в ритме биения сердца. Их пели перед боем, после боя, в тылу у костров, в блокадном Ленинграде и даже в концлагерях. Они воевали вместе с бойцами, помогая отстоять Родину.
При звуках задушевных мелодий,  родившихся в решающий для судьбы России период, меня охватывает необычайное волнение. Они как сгустки людских эмоций, нашедшие в душе моей отклик через годы и расстояния. В них радость и горе сплетаются воедино, а чувства волнами выносят маленькие песчинки спасительной надежды на поверхность  штормящего океана.
Ощущение сопричастности к опалённому войной прошлому настолько сильно, что мне начинает казаться, будто те песни написал я. Разумом-то осознаю, конечно, что подобное немыслимо для меня, годовалого малыша той поры.
        Ещё я вижу себя ребенком в маленькой комнате, окна которой заклеены накрест полосками бумаги. На улице, пронзая темноту, полыхают взрывы авиабомб и снарядов, отчего стены комнаты сотрясаются. Сжимая изо всех своих слабеньких сил поручни детской кроватки, я, стараясь, видимо, заглушить пугающий меня орудийный грохот, неистово кричу: «Лебца, лебца!»  Полагаю, и это видение навеяно рассказами родной тети Славы, спасшей меня в блокаду. Она заменила мне  мать, ушедшую добровольцем на фронт, когда  получила похоронку на мужа - моего отца.   
Иногда нахлынувшие волнения  подолгу  не дают уснуть, и тогда я достаю свою любимую  фотографию. На ней  двое — я и мама; большие мужские часы на её левой руке сохранили точное время происходящего: пятнадцать часов пять минут. Правой рукой она обнимает свое бесценное сокровище, то есть меня, которое  не видела четыре года — с начала войны. Ради такого торжественного момента я одет в костюм «лондонского денди»  и  белую сорочку с галстуком, как у вождя революции. Брючки тщательно отутюжены. Правда, на ногах вместо туфель разноцветные валенки. Я держу в руках деревянную пушку, как истинный пацифист, дулом вниз. На маме — форма старшего лейтенанта, волосы красиво прибраны, а милое родное лицо  светится   редкостной в ту пору улыбкой.
        Солдаты войны… Какими они были тогда? Как удалось им выдержать немыслимые испытания?
 Однажды,  разбирая бумаги покойной матери, среди вороха разного рода записей, квитанций  об оплате коммунальных услуг, пожелтевших вырезок из газет, я обнаружил   несколько писем, сложенных треугольниками. Вместо марок на каждом из них только пометка  «воинское» и  рядом фамилия, инициалы, адрес. 
Я развернул один треугольник, сложенный из разлинованного листка школьной тетради: «7.10.40 г.  Здравствуйте дорогие мама и Лев!»   Показалось, кто-то тихо произнес эти слова  знакомым голосом. Может, отец? Нет, конечно: опять мои фантазии.   Отец погиб  10 августа 1941 года, когда я, как говорится, пешком под стол заходил.
Вспомнились рассказы матери и знакомых ветеранов войны. В суете будней мы часто забываем, что именно они, пренебрегая своей жизнью, спасали нас, отстояли наш город, а затем с невероятными усилиями восстановили его из руин. Этот  рассказ я посвящаю им.
Война подходила к концу. И бойцы нашей армии, охваченные единым порывом и волей к победе, совершали, казалось бы, невероятное.Например, захватывали обширные плацдармы минимальными силами, не успевая подтянуть технику и боеприпасы. И всё же законы войны неумолимы. Рассчитывать на успех операции  без тылового обеспечения  невозможно.
        Госпиталь, который сопровождал наступавшую дивизию, дерзким броском захватившую плацдарм, неожиданно попал в окружение.  Еще накануне в отвоеванном здании, там, где остались целыми стекла, развернули операционную. День начался розово-сиреневым восходом и непривычной тишиной. После грохота снарядов, мин, воя авиабомб и свиста пуль казалось, что наконец наступил земной рай. Приподнятое настроение персонала госпиталя подпиталось радостью от проведенной  операции по поводу аппендицита. Впервые с  начала войны на операционном столе  оказался пациент с диагнозом из мирного времени. «Видимо,  предвестник скорой победы», - заключила старший лейтенант Валентина Ивановна Одинцова,  накладывая  последний шов.
Неожиданно все вздрогнули от грохота взрывов во дворе. По коридору  разнеслась команда : «Всем к оружию! Мы окружены». В операционную влетел капитан Макаров с двумя автоматами и связкой гранат. «Разбирайте!», - успел крикнуть и помчался дальше. Через несколько мгновений в коридоре послышались топот и немецкая речь.  «Ну и ну!» - опешила Валя, но  мигом  пришла в себя и приказала операционной сестре, сержанту Ольге Бородиной:
 —  Бери автомат и гранаты и занимай позицию у окна, а я залягу у входа.  Пусть только попробуют сунутьтся сюда.  Быстрее, но сначала сдвинем операционный стол в угол.
Первым, кого обнаружила Валентина, выглянув в коридор, был начальник госпиталя полковник Сафронов. В белом халате, с маской на лице и в резиновых перчатках, в сбитом набекрень колпаке, из-под которого торчали вздыбленные  пряди волос, он, как привидение, возник в проёме с треском  распахнувшихся дверей  главной операционной и стремительно обрушился на появившегося рядом фрица. Не дав ему опомниться, субтильный хирург ногой выбил автомат у противника-тяжеловеса и, ловко подсев под  обмякшую тушу, приемом «мельница» перекинул  её  на оказавшегося рядом очередного незваного гостя со взлохмаченной рыжей шевелюрой,  в немецкой мышиного цвета экипировке. От неожиданности рыжий  грохнулся на спину,  его «шмайссер» отлетел в сторону.
В мгновение ока массивная цель возникла перед Валентиной  рядом. Она  нажала на курок. Великан, силившийся поднять свой автомат, упал замертво. Рыжий, сообразив, что до автомата ему тоже не добежать, выхватил из–за голенища штык-нож и бросился на Сафронова. Полковник, занимавшийся до войны борьбой самбо  с воспитанником знаменитого Харлампиева, действовал, как на тренировке. Блокировав левой рукой удар атакующего врага с ножом,  правый кулак   со  всей силой обрушил на его нос.  Фриц отлетел к стене.  Не мешкая, Сафронов подхватил автомат и  пристрелил так и не очухавшегося противника. Подоспевший Макаров дал длинную очередь из  ППШ  и уничтожил остальных фашистов.
В это же самое время,  услышав звон разбитого стекла в операционной, Валентина крикнула Бородиной:
 —  Заходи справа! Бросай гранату! —  Подбежав  к окну с другой стороны,  она  вдруг почувствовала сильный удар в сердце и потеряла сознание.
Очнулась Валентина Ивановна уже в госпитале. Рядом лежала перевязанная Оля.
— Где мы?
— В госпитале, в Ленинграде, — живо откликнулась  операционная  сестра,
обрадованная тем, что старший лейтенант Одинцова, её наставник и подруга,   пришла в сознание. — У тебя серьезное ранение: пуля прошла рядом с сердцем...
— Я ничего не помню, расскажи, как мы здесь оказались, — нетерпеливо прервала её Валентина.
  — Нас спасли разведчики. Они возвращались с задания и услышали выстрелы. При их появлении немцы сразу отступили. Разведчики переправили нас сюда самолетом.  Все сотрудники госпиталя ранены, но чудом остались живы.  Твоё ранение — самое тяжёлое.
     — А солдатик, которого мы оперировали,  цел?
      — Да, идёт на поправку. Он силился подняться, когда тебя ранило. Забыл, что швы свежие, вот-вот разойдутся; пришлось накричать на него. На счастье  подоспели наши спасители.
     Несмотря на сильную пульсирующую боль в сердце, Валентина улыбнулась:   «Жива! – пронеслось в голове. — И солдатик скоро на ноги станет. Еще повоюем». Она закрыла глаза, и на неё водопадом  хлынули воспоминания, внезапно сменяясь, как  причуды калейдоскопа.
Вспомнилось, как природа пробуждалась ото сна той долгожданной весной. На солнце, с каждым днем   светившем всё ярче, сосульки  радужно  искрились,  капли звенели тонко и нежно, а в душе у девушки кипели  волнующие чувства, рождались непредсказуемые желания: хотелось вдруг закружиться в стремительном танце,  прыгнуть с парашютом или очутиться, к примеру, за тридевять земель на океанском пляже.
Воскресшее в памяти напутствие замечательного поэта "Сейте разумное, доброе, вечное…" рассеяло девичьи романтические грёзы. Валентина любила не только стихи Николая Алексеевича Некрасова, но поэзию вообще. Пробовала писать сама, но, будучи особой самокритичной, с сочинительством  решительно распрощалась, тем более, что предстояли  выпускные экзамены: она заканчивала десятилетку.
Валя  вынула из портфеля и разложила на столе учебники и тетради, но прежде чем открыть книгу,  включила радиоприемник. Ну конечно, в эфире изо дня в день одна и та же тема: Гитлер и его партия, эпидемия «коричневой чумы» в Германии. Фашистская свастика паутиной оплетала всю Европу. Перестроенная на военный лад промышленность набирала обороты. Как грибы после дождя, множились концлагеря, сразу же заполнявшиеся  коммунистами, евреями, свободомыслящими  людьми, включая крупных учёных, известных деятелей культуры. Свежий информационный выпуск сопровождался трансляцией фрагмента  истеричного монолога фюрера, гулкой поступи по брусчатке  нацистов.
  Нормальный девичий разум не мог постичь, каким образом человеческая  жизнь обесценилась до такой степени, что стала  сопоставима с жизнью насекомого.  Согласно гитлеровской доктрине неарийцы  должны  отныне работать на арийцев. Неповиновение  карается смертью,  причём изощренной, садистским уничтожением в концлагерях. Наслаждение зрелищем смерти, людской крови побуждает фашистских извергов к новым чудовищным зверствам...
-Вампиры, негодяи!- В возмущении воскликнула она.    
Валя в ужасе выключила приёмник. Почувствовала, что дрожит,  надела  кофточку, но  не согрелась.  Взяв листок бумаги, написала:
       Отлитые пули, свирепые пули
На разных заводах и в разных местах
Убили вы многих, с пути не свернули,
Внушили вы многим и холод и страх.
Тоскою  глаза матерей иссушили
Проклятые черные граммы свинца.
Детей не щадили, сирот наплодили,
Страданьем сгубили людские сердца.
Всем миром нам надо подняться.
Фашизм разгромить до конца!
Бороться, сражаться —  не сдаться,
Чтоб боли не знали  сердца!
 «Нет, много патетики, — девушка, нахмурясь, резко отодвинула от себя листок с рифмованными строками. — Сейчас не до красивых и громких слов: необходимы  конкретные дела. Но я–то что могу? Где принесу больше пользы?»
      Звонкие  голоса, донёсшиеся через окно со двора, где играли дети, немного успокоили девушку, направили мятущиеся мысли в нужное русло. Она ещё раньше думала об этом, а сейчас окончательно утвердилась  в своём решении: «Стану врачом, детским хирургом. Дети ; это все, что будет потом. Так хочется верить... Нет, я просто уверена, что им удастся прекратить все войны...»
Родители поддержали намерение дочери сдавать  вступительные экзамены в Ленинградский педиатрический институт.
 И вот она уже который час, не отрываясь, глядит  в окно вагона на проносящиеся мимо неброские, но такие трогательные  пейзажи: поезд, ритмично выбивая дробь колёсами, уносит её из родного Витебска в  город на Неве. Позади выпускные экзамены и прощание со школой. Что дальше? Как-то её, провинциалку, встретит  большой город.
Она преуспела в конкурсных испытаниях,  получила студенческий билет и сразу же с головой погрузилась в  науку. Ей нравились все учебные дисциплины: каждая по-своему открывала ей многогранный мир педиатрии, укрепляя во мнении, что дети высший дар природы, щедро одарённые от  рождения талантами. 
При встрече с больными малышами  Валя всегда старалась их утешить и помочь, как обычно это делает родная мать. Но этого было недостаточно. Требовались глубокие знания. Поэтому после лекций и семинаров она ещё часами занималась в анатомичке, на кафедрах. Иногда по ночам дежурила в хирургическом отделении и даже ассистировала у  операционного стола, осваивая искусство хирургии. 
Как-то в Публичной библиотеке она попросила "Атлас хирургических операций", но оказалось, что кто-то из читателей уже занимается с ним. «Видите, морской офицер за третьим столом...», — указала библиотекарь
Валя, поколебавшись,  подошла к нему:
-Извините, завтра  у меня на факультете доклад  по аппендэктомии. Мне очень нужен  атлас, который  перед вами...
 -Неужели  такая хрупкая очаровательная девушка намеревается взять в свои маленькие руки хирургический нож? — улыбнувшись, поинтересовался  симпатичный военный.
Валентина, подхватив его шутливый тон, живо откликнулась:
; Маленькие женские руки работают тоньше, чем большие пальцы мужчин. Думаю, оперировать детей вообще должны женщины: они в основном воспитывают малышей и знают тонкости их психологии и болезней.
-Вы еще и детский хирург! ; изумился моряк. ; Как джентльмен и в знак уважения к Вашей профессии я, конечно, уступаю Вам атлас. Кстати, нужные фрагменты операций я уже срисовал к себе в тетрадь.
-Вы тоже хирург? —  заинтересовалась девушка.
 Из библиотеки они  вышли вместе. Иван Осипович, так звали военврача третьего ранга, проходил  усовершенствование в Военно-морской медицинской Академии. Эрудит и замечательный собеседник, он страстно увлекался историей России и её северной столицы, сразу же увлёк любознательную студентку рассказами из жизни знаменитых людей города на Неве.
Молодые люди не подозревали, что скоро им придется сражаться за  Ленинград, отстаивая  каждую пядь земли на подступах к нему от  чудовищного врага,  невероятно коварного и  превосходно вооруженного, превосходящего по численности  в  два-три раза  защитников города.
25 Дорога Рокоссовского или как создаются легенды
Виктор Квашин
Минувшим летом 2015 года пришлось мне путешествовать по Чугуевскому району Приморского края.

На окраине районного посёлка остановила меня компания любопытных:

– Куда, откуда, зачем?

Объясняю, что иду от села Сибирцево через город Арсеньев, вот, добрался до Чугуевки, а далее планирую идти на восток через Берёзовку до самого синего моря около посёлка Ольга.

– Так это по дороге Рокоссовского? – спрашивают.

– Не знаю, – признаюсь честно.

– Ну, ты путешественник! Идёшь путём великого полководца и не знаешь. В сорок пятом Рокоссовский с войсками тайно высадился в Чугуевке и через перевалы скрытно войска передислоцировал. Вот ты по его пути и пойдёшь.

Честно, мне стало неловко. Я всегда готовлюсь к походам, и всё интересное записываю и стараюсь посетить. А тут такой казус. Историю Советско-японской войны 1945 года знаю плохо, потому дал себе обет выяснить о Рокоссовском в Приморье.

Припомнился и рассказ местных жителей, когда в 1990-х годах переходил я перевал Песчаный из верховьев Уссури в Лазовский район. Рассказывали, что раньше через этот перевал была прекрасная дорога, по ней ходили автобусы из Чугуевки в Лазо, а построили эту дорогу в 1945 году войска Рокоссовского.

Путешествие моё продолжалось. Пришёл я в село Берёзовка, стоящее посреди тайги на берегу реки Правой Извилинки. Село маленькое, деревянное, ничего особенного, кроме того, что главная улица носит имя Рокоссовского! Спросил у мужиков.

– Так Рокоссовский в сорок пятом здесь проходил, потому и назвали.


И вот, вернулся я домой и приступил к изучению этого вопроса. Ведь «дыма без огня…»

Однако вопрос оказался непростым.

Биография одного из самых прославленных военачальников мира, Маршала Советского Союза Константина Константиновича Рокоссовского дала однозначный и обескураживающий ответ: он НИКОГДА не бывал в Приморье! Более того, сразу после Победы, с июля 1945 до 1949 года К.К. Рокоссовский по приказу Верховного Главнокомандующего занимался созданием Северной группы войск на территории Польши и являлся её Главнокомандующим.

Но как же так? Столько людей в разных местах с уверенностью заявляли мне, что Рокоссовский был в Приморье, именно в Чугуевском районе, в период Советско-японской войны 1945 года! Если это неправда, то каким образом она возникла? Ведь не может же быть, чтобы так широко была распространена безосновательная выдумка!

В качестве версии предположил, что Рокоссовский сам не присутствовал, но войска, воевавшие под его началом с Германией, в 1945 году участвовали в известной Маньчжурской стратегической наступательной операции.

Для руководства войсками в этой операции было создано Главное командование советских войск на Дальнем Востоке. Главнокомандующим был назначен Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

Для осуществления Маньчжурской операции были образованы три фронта. С запада наносил удар по Квантунской армии Забайкальский фронт Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского, с севера – 2-й Дальневосточный генерала армии М. А. Пуркаева (он же освобождал Южный Сахалин и Курилы), с востока – 1-й Дальневосточный, которым командовал Маршал Советского Союза К.А. Мерецков.

Нас территориально интересует 1-й Дальневосточный фронт, располагавший свои войска в Приморье. К.А. Мерецков в своих мемуарах пишет, что в состав этого фронта «первоначально входили 1-я Краснознаменная армия генерал-лейтенанта М. С. Саввушкина, 25-я армия генерал-майора А. М. Максимова, 35-я армия генерал-майора В. А. Зайцева и 9-я воздушная армия генерал-майора авиации В. А. Виноградова. Все эти объединения наряду с другими ранее входили в Дальневосточный фронт – так назывались в совокупности наши вооруженные силы в Приамурье и Приморье в 1941 – 1944 годах». Из этого и других источников следует, что 1-я Краснознаменная армия, 25-я, 35-я армии и 9-я воздушная армия в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны не участвовали, постоянно дислоцировались на Дальнем Востоке и, таким образом, не могли быть подчинены Рокоссовскому.

Мерецков далее сообщает: «Особо приятное для меня, как командующего группой войск, событие произошло 20 мая, когда стали выгружаться первые эшелоны прибывавшей с запада 5-й армии, которая должна была усилить Приморскую группу войск». Вот оно? Посмотрим.

Из боевого пути 5-й армии: «В 1943—1944 годах 5-я армия в составе 3-го Белорусского фронта участвовала в Оршанской, Витебской, Белорусской и Восточно-Прусской наступательных операциях. На заключительном этапе военных действий армия участвовала в ликвидации Земландской группировки вражеских войск».

Из биографии Рокоссовского: «С мая 1944 года руководил подготовкой операции и наступательными действиями войск 1-го Белорусского фронта. Операция «Багратион» началась 22 июня 1944 года. В рамках Белорусской операции Рокоссовский успешно проводит Бобруйскую, Минскую и Люблин-Брестскую операции».

Таким образом, 5-я армия – не «солдаты Рокоссовского».

Ну, что же это такое?! Перечитываю мемуары Маршала Мерецкова подробно.  Прибыв к месту дислокации войск в Приморье, он лично принялся за рекогносцировку и проверку положения дел на местах. «Достаточно было получить первые сообщения от офицеров с побережья Японского моря, чтобы убедиться в недостаточной обеспеченности этого нашего фланга в случае высадки японцами десанта. Пришлось срочно создавать Чугуевскую оперативную группу войск».

Что это за группа? В состав 1-го Дальневосточного фронта действительно входила  Чугуевская оперативная группа, состоящая из 335 и 355 стрелковых дивизий и 150 и 162 укрепрайонов. Как выяснилось, обе дивизии были сформированы повторно в 1945 году для боевых действий в составе 1-го Дальневосточного фронта. Естественно, и здесь Рокоссовский не причём.

И вот, наконец, у Мерецкова: «Крупным мероприятием явилось перебазирование войск Чугуевской опергруппы (ЧОГ) к району ее расположения. В конце мая – начале июня был совершен переход через Сихотэ-Алиньский хребет. Он пришелся как раз на время таяния снегов в горах и разлива рек. По почти непроходимым местам войска совершили многодневный переход на 350 километров и заняли рубежи у побережья Японского моря. Я решил произвести рекогносцировку маршрута и новой дислокации ЧОГ и отправился в путь на «виллисе», частично двигаясь вместе с войсками 162-го и 150-го укрепленных районов, а частично им навстречу. Из Владивостока мы приехали в бухту Ольга, а оттуда повернули к Сихотэ-Алиню. Во многих местах автомашина не хотела подчиняться. Приходилось вылезать, всем нам впрягаться в цепи или канаты и километрами тащить ее на себе. Давно уже не доводилось мне заниматься такой физической работой. Помню, как-то раз набрели мы в горах на избушку. Радушные хозяева предложили отдохнуть на полатях. Но беспокоить их не хотелось. Завернувшись в бурку, я улегся спать на полу, а утром, проснувшись, увидел, что около меня спокойно ходят куры, загнанные на ночь хозяйкой в избу. По подсчетам моего адъютанта, мы преодолели в те дни 300 километров горных троп.

В одном месте меня радостно приветствовали солдаты, тащившие пушки. Оказалось, что это были старые знакомые. Они сражались раньше в составе Чудовского укрепрайона Волховского фронта и Свирского укрепрайона Карельского фронта, а теперь попали сюда».

Вот в чём дело! Войска действительно двигались в 1945 году со стороны Чугуевки в сторону Ольги, именно тем маршрутом, которым шёл и я. Вариантов там нет, в этом месте наиболее низкий и проходимый хребет Сихотэ-Алинь, а подходы к нему с обеих сторон по долинам рек Правая Извилинка и Аввакумовка тоже наиболее благоприятные. Наверняка тропы там существовали с древнейших времён. Находились войска Чугуевской группы под командованием Маршала Мерецкова. Но народ больше любил Рокоссовского, о нём больше говорили, он и уложился в головах, как командующий.

А как же «басня» о войсках Рокоссовского на Песчаном перевале? Известно, что Чугуевская группа усиливала всё восточное и южное побережье Приморья. На юг из Чугуевки проще было попасть по долине реки Уссури через перевал Песчаный, тоже наиболее удобный, если не единственный на этом участке хребта. Вероятно, для прохождения техники сапёры сделали дорогу, которой, затем, долго пользовались местные жители.

Прошло всего 70 лет, живы участники событий, написаны книги, сняты фильмы, а людская молва уже создала миф о великом полководце на Дальнем Востоке. Это ещё один повод с большой осторожностью относиться к действительно древним источникам информации.

Вот такая получилась история. Я лично получил несомненную пользу: узнал много нового о последнем этапе Второй Мировой и об истории Дальнего Востока и Приморского края в этот период. Кроме того, мне приятно, что прошёл одним путём с Маршалом Мерецковым и отчасти представляю трудности, которые преодолели его войска.

Остался последний вопрос: почему же главную улицу села Берёзовка назвали именем Рокоссовского? Документального ответа на этот вопрос обнаружить не удалось. Есть лишь предположение. Село Берёзовка основано в… 1965 году, через двадцать лет после событий. Вероятно, легенда о «войсках Рокоссовского» была настолько сильна, что администрация удовлетворила просьбу жителей и назвала главную улицу не «Центральной», как в большинстве сёл края, а именем выдающегося военачальника. Ну и что, что он тут не воевал? Он достоин памяти в каждом населённом пункте.

Надо бы ещё другую улицу Берёзовки назвать именем Мерецкова.
А вообще оказалось, что имя маршала Мерецкова никак не увековечено в Приморском крае.
26 Голова в улье
Галущенко Влад
    Никогда не пробовали постучать по улью, а потом сунуть внутрь руку?  Получите кучу непередаваемых впечатлений!
 
    Я раз попробовал. Только сунул голову. Как видите – помню этот факт в мельчайших подробностях до сих пор!

  Легко было Сашке Македонскому. Он брал Кандагар из Ирана. Была такая мысля и у нашего невеликого командования, но… Иран был против. Зараза. 

   Поэтому оставался один путь – с севера.  Мало того, что эту бывшую столицу духов защищали с трех сторон пустыни, так еще, назло нашим генералам, Кандагар с севера ограждали  два горных хребта. Единственная дорога шла между ними. Иначе, как Дорогой Смерти, ее не называли. Представляете, как удобно было сидеть на горушках и с двух сторон постреливать?

    Поэтому могучие военные лбы искали другие пути. И нашли. Из легенд дорогу выкопал какой-то духовед.

   В северном хребте было извилистое ущелье. Местные называли его Путь Живых Мертвецов. Вообще, афганцы горазды на цветистые красочные названия. Из космоса этот проход  казался тонкой ниточкой. Ширину его определили от пятидесяти до двухсот метров.

   Четыре посланных на разведку вертолета не вернулись. Две разведгруппы успели передать только по одному донесению. Что вошли в ущелье.

   И тогда решили послать самолет. Я бы лично, прилюдно и одной рукой открутил  ту голову, в которую пришла эта дикая мысль!

  Решала эта безмозглая голова, а  лететь ведь пришлось мне!  На подготовку дали два дня. Ребята из моего разведзвена построили копию ущелья. Из саманных щитов. И я до отупения  лазил между ними с моделькой самолета, пытаясь запомнить все изгибы и повороты.
 
   И пробил час. Техник дважды ткнул мне в тумблер включения скоростных киноаппаратов.
Сказал, что высокочувствительной пленки хватит только на один проход. Я,  как болванчик, усердно кивал головой. На самом деле все мои мысли были заняты проклятыми изгибами в ущелье.

   Как только солнце осветило дно этой дороги мертвецов, я на оптимальной скорости вошел в гостеприимно  разверстую пасть извивающегося дракона.

   Работал на автомате. Какие там фигуры сложного пилотажа! Они и близко не стояли рядом с теми бесконечными резкими перекладываниями крена до хруста в плече. Слева и справа неслись серые полотнища стен ущелья. Хруст в плече перемежался с хрустом зубов.

  Есть! Впереди – огромное, голубое, ласковое небо! И простор! Необьятный! Хотелось петь.
Я потянулся выключить тумблер. И мне петь сразу расхотелось.

  ОН  БЫЛ  ВЫКЛЮЧЕН !!!

  Мыслей было всего две. Одна большая и прекрасная! Немедленно прострелить дурную, тупую, безмозглую и никому не нужную голову!

   Вторая  хиленькая и страшненькая. Маленькая такая. Повторить проход.

Пришлось выбрать вторую.

  Уже за километр из разворошенного улья, из пасти разгневанного дракона ко мне потянулись серые стрелы пчел-ракет. Но отступать у меня не было желания, да и топлива – тоже.
   И снова – несущиеся по бокам внутренности змеюки, правда, на этот раз приятно так расцвеченные выстрелами ракет и  трассами пуль. Если бы летел пассажиром – точно получил бы удовольствие. К несчастью, все это разноцветье летело в мою дурную голову, засунутую в улей-ущелье с разозленными пчелами-духами.

   Вспыхнувшее голубым разрядом на вылете из ущелья небо чувства радости не принесло.
Дрожащими пальцами выключил злосчастный тумблер.
   
 Как вернулся на аэродром и посадил самолет – не помню. Помню объятия друзей и боль в плече от их излишне радостных чувств.

   После расшифровки пленки генералы  решили, что Путь Живых Мертвецов еще опаснее Дороги Смерти. И отказались от него.
Им виднее.

А я вот прошел этим путем два раза. И ничего. Даже хорошо. Девушкам больше стал нравиться.  Я ведь после полета стал блондином …
27 Ветеран хулиган
Галущенко Влад
   Я вышел из здания суда, а они остались внутри.  Вдохнул еще холодный, но уже пахнущий весной,  замешанный на запахах молодой зелени, воздух. 
 
  Значит, поживем еще, порадуемся  голубому небу,  зеленым  деревьям и  ярким краскам цветов.
Отпразднуем еще одну победу. Нет, две.  Сначала одержанную сегодня,  маленькую, а потом – большую – День Победы.  Так вся жизнь и прошла, проехала и пролетела – сквозь горести и радости, поражения и победы, наказания и награждения. 
 
    Судили меня сегодня за злостное хулиганство с применением оружия.  «Оружие»  в виде моей клюки из вишневой ветки, лежало перед судьей в целлофановом пакете.  Как сказал адвокат потерпевших пацанов – со следами крови и  отпечатками пальцев обвиняемого, меня, значит.

   Ничего, я себе на следующий день другую клюку вырезал, получше прежней. Слава богу, нож из рук пока не выпадает, хоть уже давно за восемьдесят. 

  Судья долго навязывал мне бесплатного адвоката, вроде, как  уважение хотел оказать ветерану войны.  А то, действительно,  несправедливо и несолидно  выглядели четыре холеных  адвоката потерпевших, срочно вызванные из области, против одинокого старика.

   Четыре, по числу самых уважаемых людей нашего района -  главы районной администрации,  его  заместителя,  директора школы и  главы фермерского хозяйства,  бывшего председателя колхоза.  Вот их сынки  и сидели,  как потерпевшие, демонстрируя  суду и народу в зале  свежие синяки и царапины, густо замазанные  зеленкой, сломанные конечности и ножевые раны.

   Напали они на меня  прямо в парке, подкараулив  возле вечного огня.  Как я понял, привлек их мой шикарный смартфон последнего поколения, всегда висевший на шнурочке на шее.  Это   подарок  от завода, где я проработал после войны до самой пенсии, пока не уехал  доживать  в этот маленький поселок, где  купил  небольшой домик возле речки.

   Парк  зарос травой и диким кустарником,  вечный огонь давно погас, остался только постамент с угрожающей надписью  «Запомним их имена навечно»  и разбитые ступеньки.  Имена, написанные серебрянкой,  выбили камнями глупые пацанята, а за щербатым знаменем из кирпича устроили отхожее место. 

  Двое, которые повыше ростом,  подошли с ножами спереди, один стал на четвереньки сзади, а  самый маленький запрыгнул сзади на спину и попытался сдавить горло.

   Я  сопротивляться не стал, просто упал на спину.  Тот, что стоял на четвереньках, странно хрюкнул, дернулся и затих.   А малыш, наоборот,  завизжал и, поддерживая повисшую плетью руку, побежал   к выходу из парка.

- Пацаны, убейте его, он мне руку сломал.

   Двое  парней впереди ошарашено смотрели, как я, опираясь на клюку, поднимаюсь с земли и отряхиваюсь. Ожидали они совсем другого.

   Озираясь и выставив вперед  сверкающие ножи,  осторожно  приблизились.

- Дед,  ты зачем сотик у малыша отобрал?  Верни по-хорошему. Нельзя маленьких обижать, -  длинный хлыщ  в кожаном костюме протянул  руку к висевшему у меня на шее смартфону.

   Я  молча ударил его клюкой по холеной ладошке.  Гвоздик, вбитый внизу, прочертил жирную кровавую полосу.  Нахал с недоумением  тряс кистью, разбрызгивая кровь.  О ноже он на время забыл, переживая непривычную боль.

   Но не забыл второй,  с косичкой на затылке.  Тот оттолкнул  друга и попытался  ткнуть меня  широким охотничьим ножом в грудь.  Я  успел ударить его  по сжатым пальцам.  Нож со звоном выпал  на засыпанную щебнем  дорожку.   И тут  раздался стон  его упавшего друга, напоровшегося  бедром  на собственный нож.   

-    Дед, ты что, охренел, ты же Игорька убил,  да ты знаешь, кто его отец?  Все, ты труп!  Беги за белыми тапочками, - с этими словами он  вытащил нож из ноги дружка  и отбросил в сторону.   Подхватил раненого  за руки и потащил к стоявшему  за деревьями джипу.

   Я осмотрел  хрюкнувшего малолетку. У него было сломано ребро. Он просто  потерял сознание от болевого шока. Ничего смертельного.   Я осторожно газеткой подобрал оба ножа и сунул в карман.

  Дома  меня уже ждали.  Допрашивали долго,  с пристрастием.  Обыскать, правда, забыли.  Потом спрашивали про ножи, но я так и не сказал им ни слова.

   Меня очень рассмешила выдвинутая и, видимо, согласованная всеми четырьмя адвокатами версия о моем  нападении на  парней, якобы мирно отдыхавших возле памятника в парке.  Первый сказал, что я ударил его кулаком и сломал ребро.  Второго я, якобы,  ударил  ножом в ногу.  Третьего лупцевал до крови клюкой,  а четвертому  вывернул и  сломал руку.  До семи лет лишения свободы. 

   Я даже обрадовался, когда узнал, что мне обещают еще семь лет жизни. Потом грустно вздохнул. Дать-то дадут, да я не возьму, не прожить мне столько.
 
    Судья понял мой отказ от защиты, только когда я, протянув ему в пакете два ножа и видеокассету, попросил ее показать  адвокатам потерпевших.

  Дело в том, что я, когда увидел в парке подозрительных парней, успел нажать на смартфоне кнопку записи.  Привык так делать, даже когда меня гаишники останавливают. Мало ли в чем они попытаются обвинить беспомощного старика.  С крутой молодежью-то они связываться боятся,  а ветеран  и пенсионер -  что сделает?  Ну, слюной обрызгает, в крайнем случае. Вытерся - и опять чистенький.

   А на видеокассету с телефона  мне запись перенес соседский  парнишка-программист.  Никогда мне не отказывает в помощи, в отличие от местных властей, которые вспоминают обо мне только в дни сбора налогов.

   Адвокаты, когда поняли, что это за запись, срочно собрали манатки и  смылись.  А  пострадавших  арестовали прямо в зале суда, несмотря на зычный рев главы администрации, угрожавшего  дойти до президента, который его лично знает.

   Я поправил на груди подаренный смартфон и  пошел  к  другу-ветерану, пока еще живому, праздновать очередную победу и вспоминать ушедших навсегда, чьи  имена на памятнике навечно выбиты камнями  глупыми мальчишками.
28 Моя тайга
Николай Ананьченко
Из книги монологов "Байки для Михалыча"

          Я, Михалыч, так думаю: каждому человеку дано своё понимание красоты. Оно с рождения в нём образуется и всю жизнь с ним живёт.
Нынче модно говорить о малой Родине, о любви к ней. Это, конечно, правильно. Я это понимаю. Вот для меня малая Родина – это тайга.  Я вижу в ней и красоту, и пользу. Она для меня, как дом родной.
          А вот привези сюда бедуина какого-нибудь. Ведь он от каждого куста шарахаться будет, всё ему чужим покажется, и о красоте таёжной вряд ли от него услышишь. Зато о пустыне своей, с её жарой, песчанными бурями и прочим набором пустынных прелестей, будет взахлёб рассказывать и восхищаться.
          Сколько уже лет, Михалыч, любуюсь я этой красотой, и всё не надоела она. Вот ты глянь на тайгу. Какая она? Ну, конечно, зелёная. Так каждый ответит. Но какой же разный этот зелёный цвет. Ведь сотни, да что там, тысячи оттенков тайга сочиняет. Каждый куст, каждое дерево своего зелёного цвета. А осенью... . Ведь ни какими словами, ни какими красками не передать красоту таёжную. И огненно рыжие, и алые, и жёлтые – все краски здесь. Сплетаются, смешиваются и создают неповторимый, неописуемый пейзаж.
          Тайга, она добрая к тем, кто понимает её, не вредит ей. И прокормит, и кров даст такому гостю. Ну, а если, как говориться, «со своим уставом в чужой монастырь» кто заявится, то спуску она не даст. Тут она свой норов в полную силу покажет.
          Я, например, очень люблю, когда дождь идёт. Тайга словно замирает, радуется небесной влаге. Умывается. Залезешь, бывало под ель столетнюю, сядешь, спиной к стволу привалившись и слушаешь, как шуршат капли по хвое, по листьям. А под елью-то сухо и тепло. Словно из дома, из окна за жизнью таёжной наблюдаешь. Как-то раз сохатый подошёл. Ведь учуял меня, но не испугался, не убежал. Понял, что беды от меня ждать не приходится. Постоял, посмотрел на меня, помотал своей огромной головой, потом гриб нашёл, сжевал его и неторопливо в чащу подался. А я, прямо-таки счастливый сижу. А как же: за своего приняли. Бурундуки так чуть ли не по ногам бегали. Любопытные они. А тут такое развлечение – кто-то новый появился. Ну, как не рассмотреть поближе.
          И зимой всегда укрыться можно. Сколько раз я ночевал в снежной норе. Даже в метель. Главное правильно выкопать её. Что бы ветер не задувал. Подстелешь лапника, расположишься поудобнее, чайку из термоса нальёшь, прихлёбываешь его  и блаженствуешь. Тишина, покой.
          Когда помоложе был, то много приходилась летать в дальние посёлки на «кукурузнике». Ты летал на них? Удовольствия мало, но здесь это иногда единственная возможность в райцентр выбраться и наоборот, в посёлок добраться. Так вот смотришь в окошко и душа разрывается: вся тайга в проплешинах. То вырубки леспромхозвские, то гарь чёрным пятном просвечивает. Веришь, плакать хотелось.
Гарь, Михалыч, это страшное место. Живности там нет ни какой. Чахлая травка на пятый-шестой год после пожара проклёвывается. Ходить там опасно. Может и дерево вдруг упасть и придавить тебя, можешь в яму провалиться прямо сквозь подгорелые ветки. А выбраться оттуда не просто будет. Десятилетиями будет тайга эту рану залечивать, но до конце так и не вылечит никогда. Такие места гиблыми называют. Всякий таёжник их стороной обходит. Даже воздух там тяжёлый, нездоровый. А ведь всё начинается с баловства, с одной спички. Не понимает человек, какую беду он несёт своей беспечностью.
          Моя Зинуля одно время пристал ко мне: поедем в отпуск на море. Все, мол, ездят, а мы, словно бирюки, от дома оторваться не можем. Долго она меня пилила, ну, я и сдался. Взяли путёвки и покатили в тёплые края.
          Что тебе сказать, Михалыч. Море, конечно, вещь незабываемая. Яркое, огромное. Впечатлило сразу. Но дня через три уже это восхищение поостыло. Всё одно и тоже. Даже звуки изо дня в день одинаковые. Правда один день поштормило. Ну, посмотрел я на волны. Согласен, силища немеряная, страху наводит. Но всё это, как-то не для меня. Душа не трепещет, не радуется.
          Но главное, Михалыч, не в этом. Вот в тайге, например, вижу я пень. Стоит на пути. Я его спокойно обойду и дальше иду. А там... Этот пень на тебя летит, да ещё и толкнуть норовит. Вечная толпа. Постоянные очереди. Ни попить, ни поесть спокойно нельзя. Суета бесконечная. Так мне захотелось поскорей в таёжную тень, в тишину заповедную. Кое-как до конца путёвок дожили. С тех пор Зинуля уже не просится на моря. Видать и ей не очень там понравилось.
          Нет, врос я в тайгу, а она в меня проросла. Ничего другого мне не надо. Она ведь каждое мгновенье иная, всё сюрпризы преподносит. То шишкой кедровой кинет, то цокотом глухариным порадует, да мало ли...
          Нет, Михалыч, я нисколько не отрицаю красоту и других мест. Я как раз даже наоборот. Просто, думается мне, что каждый должен любить свои места. Но любовь эта не пустые слова. Знать должен свою малую Родину, беречь её. Тогда и природа нас беречь будет. А сейчас-то что творится! Сбежались почти все в города и забыли откуда корни твои. А раз корней не помним, то и не жалко разорять природу. Вот и получается, что для природы, для Земли, человек самый страшный паразит. И исчезни он, с большим облегчение вздохнула бы она. Вот в чём печаль, Михалыч.
          Ну, да ладно. Что-то нынче меня на какую-то философию повернуло. Давай-ка лучше выпьем по кружечке чайку таёжного. Он и бодрости прибавит, и долголетию нашему поспособствует. А потом посидим да полюбуемся красотой таёжной.
29 Трапеза в тайге
Владимир Волкович
Сурова природа уральская, но богата, и обильна. Неисчислимыми дарами  жалует она народ. Зверь пушной от белки до медведя, олени, лоси, косули быстроногие. В лесу грибы да ягоды землю ковром устилают, заросли малины и смородины на сотни метров тянутся. В озёрах таёжных, да в реках студёных рыба плещется, кишмя кишит, много корма для неё природой приготовлено.
И народ уральский под стать природе  — неразговорчивый, с виду суровый, крепкий, как кремень. А если ближе с уральцем сойдёшься, то поймёшь, что добрый он, отзывчивый, душою широкий. Не жадный, незлобивый, на людей не обидчивый.

К деду Луке из Москвы сын приехал в гости, тоже Лука. С ним жена Полина и двое ребятишек — старший Бориска, пятнадцати лет и его сестрёнка Настенька — девяти.
Лука — в росте за два метра вымахал, да в плечах широк, кулаки, словно кувалды чугунные. Но ранен был во время войны, долгие годы  ходить не мог, в коляске передвигался. Потом операцию на позвоночнике сделали, постепенно снова ходить научился. Сын статью в отца пошёл, чемпион по боевому самбо, в Главном разведывательном управлении служил.
Один жил Лука старший, жена давно померла, сын, как уехал лет двадцать тому в Москву, ещё школьником, так и остался там. Домой редко наведывался.
Добираться на Северный Урал в таёжный посёлок не просто, не всегда проехать можно.
            
– Деда, деда! — кричала Настенька откуда-то из-за деревьев, — посмотри, что я нашла!
Она выскочила на полянку, держа в руках огромный гриб. — Это кто, его можно кушать?
– Это белый гриб, боровик, царь-гриб. Изо всех грибов самый главный, самый важный, самый крепкий. Погляди, как гордо выпрямился и шляпу носит с достоинством. — Дед положил гриб в корзинку Настеньки. — А вот сейчас мы на просеку выходим, там уже другие грибы водятся.
Тайгу пересекала широкая просека, посредине которой высились мачты линии электропередач. Просека заросла кустарником, мелкими деревцами, прорывающимися из старых пеньков, высокой травою.
– Настюха, поди сюда, погляди какое чудо я нашёл, —  склонившийся над пеньком Бориска позвал сестру. Настя нехотя приблизилась и вдруг упала на колени перед пенёчком.
– Ой, какие! — Перед ней дружной семьёй стояли опята. — Это, наверное, папа, — ткнула она пальчиком в самый большой гриб, стоящий во главе остальных, — а это мама, а это детки, как их много.
Бориска достал ножик и приготовился резать.
– Сейчас они перейдут в твою корзинку.
– Нет, нет, не дам! — закричала девочка и загородила собой пенёчек.
– Отойди, Настя, это же грибы.
– Нет, не дам резать! — в глазах у Настеньки показались слёзы, — мне маленьких жалко.
– Что тут у вас случилось? — не торопясь подошёл дед Лука.
– Настюха не даёт грибы резать, — объяснил Бориска.
– Они маленькие, ещё не выросли, зачем их резать, — плача оправдывалась Настенька.
– Понимаешь, внученька, — заговорил Лука, — если их не срезать, они вырастут и сгниют. А если срезать, то на грибнице этой, вот, видишь, мягкий мох снизу, снова вырастут грибы.
– Резайте, кого хотите, — заявила девочка, — а я маленьких есть не буду.
– Ну, характер, — усмехнулся в усы Лука старший, — вся в маму.
Вечером ели вкуснейший грибной суп, в тарелку Настеньке мама Полина старательно отбирала только крупные опята.
– Так, сегодня ляжем спать пораньше, завтра с утра рванём на рыбалку, — объявил дед Лука. — Ночи у нас с середины августа уже холодные, пусть Настенька на печи спит.
Полина днём протопила печь, настояла там грибной отвар. Настенька с удовольствием забралась на широкую уютную русскую печь и вскоре заснула.

Старенький, защитного цвета,  УАЗик, недовольно рыча, выбрался, наконец, на пригорок, с которого открывалась тихая гладь таёжного озера.
– Всё, дальше нам уже не проехать, — сообщил дед Лука. — Вытаскивайте пожитки, немного протопаем пешочком. Здесь с километр всего.
Вскоре Лука старший с сыном и внуками уже устраивали бивуак на берегу. Дед готовил рыбачьи снасти, а Лука поставил палатку, разложил припасы и приготовил место для костра. Бориска, взяв топорик, пошёл вырубить две крестовины и крепкую поперечину.
Настенька всем помогала.
– Ну, гвардия, пошли к озеру, — скомандовал дед.
Внуки и сын гуськом двинулись за ним. Тайга вплотную подступала к илистым берегам, и от этого озеро казалось тёмным и страшноватым. Настенька замедлила шаг и озиралась по сторонам.
– А тут никаких леших и водяных не водится, — осторожно поинтересовалась она у деда, начитавшись русских народных сказок.
– Нет! Косолапый, бывало, наведается, водички попить, да рыбки половить, да сохатый заглянет из чащобы лесной на глади озёрной отдохнуть. — Настенька опасливо покосилась на деда — шутит или правда? Но дед спокойно улыбался. — Озёра наши чистые, прозрачные, человеком ещё не загаженные потому, как человеки здесь не часто бывают. Вода холодная, долго в ней бывать не рекомендуется, а Настеньке лучше на берегу остаться.
– Я тоже хочу в водичку, я с папой вместе буду, — недовольным тоном протянула Настенька.
– Объясняю, как ловить, всем слушать внимательно. Заходим в воду выше колен. Вот эта верёвка из лесы называется кукан, она надевается на пояс, как ремень, и застёгивается вот таким маленьким карабинчиком. Ловим на маленькую удочку – донку, с резиновым наконечником – кивком. У всех есть баночки с червями, мы их насаживаем на крючок и забрасываем леску около своих ног. Сквозь воду видно, как рыба подплывает и заглатывает наживку. Подсекаем. На кукане спица, её просовываем сквозь жабры, закрываем карабин  и пойманная рыба остаётся на поясе. Всем ясно? Ну, в процессе будет видно.
Дед первым вошёл в воду, а ним Бориска и последним Лука, держа за руку Настеньку.
– Ай, вода холодная! — закричала Настенька.
– Я же говорил, что тебе лучше на берегу, — ответил дед.
– Нет, я с папой, — возразила упрямая внучка.
Некоторое время все молчали, ожидая рыбу, которая вскоре появилась.
Первым, как и полагалось, подсёк дед Лука:
– Ага, с почином тебя, папа, — прокомментировал сын.
И следом раздался крик Настеньки:
– Ой, рыба кушает мои ножки, ой-ё-ёй! Она забултыхала ногами.
– Тихо, дочка, — урезонил её Лука, — всю рыбу распугаешь.
– А что она меня кушает, — обиженно протянула Настенька.
– Иди на берег, ты — девочка, должна заниматься хозяйством, продукты готовить, посуду. А мы — мужчины, добытчики, сейчас рыбы  наловим и будем уху варить, тройную. Ты такой нигде больше не попробуешь.
Настенька осторожно двинулась к берегу.
Через полчаса дед Лука скомандовал на выход:
– Вода холодная, долго находиться в ней не рекомендуется. Да здесь всегда клюёт, рыбой озеро наше кишит, смотри, у всех есть улов.
Бориска показал своё умение разжигать костёр, он уже два года был в секции туристов. Лука быстро очистил рыбу и священнодействие началось. Когда вода в ведёрке закипела, дед опустил туда несколько рыбин. По мере варки, вынимал рыбу и загружал новую, добавлял картофель, овощи, пряности, какие-то коренья, траву, сорванную тут же. Запах, от которого все не успевали глотать слюнки, поплыл над тайгой.
– Ну, когда же она сварится? — Прыгала вокруг костра нетерпеливая Настенька.
– А ты сходи пока, погуляй по бережку на воду посмотри, вон деревца ветви свои к ней наклонили, как будто пьют.
Настенька пошла вдоль берега, выбрала себе большую ветлу, пробралась на самый краешек её, нависающий над тёмной озёрной гладью, села, свесив ноги, едва воды не касаясь. Запела тоненьким голоском, глядя в воду:
– В воде сидел кузнечик, совсем, как огуречик, зелёненький он был…
Вдруг под ней вздулся большой водяной пузырь, коснувшись ног. Хлопотавшие у костра мужчины услышали истошный крик, а затем характерный шум упавшего в воду тела. Всего несколько секунд понадобилось отцу, чтобы добежать от костра до дерева. Настеньки нигде не было видно. Сбросив куртку, Лука нырнул. Бориска прибежал на помощь, но она не понадобилась, отец уже выплывал, держа над водой дочку.
Вскоре все сидели у костра мокрые, озябшие, возбуждённые. Лука завернув Настеньку в  свою защитную куртку, попросил отца:
– Папа, подбрось-ка дровишек? Скоро у тебя там уха будет, а то мы уже умираем без горячего?
– Сейчас, сейчас, потерпите, — дед помешивал варево, — миски готовы?
– Готовы, — ответил Лука, отламывая краюхи от буханки чёрного хлеба.
Вскоре только ложки постукивали о пластиковые миски.
– Ничего вкуснее не едал, — признался Лука, наливая себе вторую миску.
– Эх, жаль, мама не попробует, — протянул Бориска.
– Мама нам задаст трёпку за то, что три мужика за одной пигалицей не усмотрели, — пошутил отец.
– Никакая я не пигалица, — обидчиво  произнесла Настя, опорожнившая целую миску ухи, и уже отогревшаяся после купания, — там на меня водяной напал.
– Ну, так уж прямо и водяной, скажи ещё, что ты видела его, — насмешливо протянул дед.
– Видела, конечно, видела. Он такой большой, немного колышется, как студень с глазами и волосы зелёные.
– Ух, какие страсти рассказываешь, — притворно испугался дед.
– Ну, а ты расскажи, папа, что это было? — попросил отца Лука.
– Тут на озере, в некоторых местах, где водяные ямы, такой болотный газ скапливается под дном, а потом неожиданно выходит на поверхность. Вот Настенька испугалась, упала, а там как раз яма оказалась метра два глубиной. Но папа у вас быстрый и реакция отменная, не дал дочке утонуть.
– А как бы вы без меня домой пришли? — лукаво поинтересовалась Настенька, — мама бы вас на порог не пустила, вот.
– Это да, это правильно, — согласился дед, и похвалил невестку, — мама у вас серьёзная.
– Ничего, мы в Москве на рыбалку поедем, ушицу сварим, и маме дадим попробовать, она у нас хотя и серьёзная, но добрая, — успокоил всех Лука, — и, обращаясь к деду, спросил, – рецептик нам дашь, папа?
– Дам, отчего не дать? Только там у вас и рыба не та, и вода не чиста, — констатировал Лука старший, — а кроме того, к рецептику ещё и руки нужны, да и голова, немножко.
30 В этот вечер мы напились
Игорь Срибный
     Его зовут Егор. Я знаю его… Городок наш мал, а мятежная Чечня рядом, в двухстах километрах… И этот кабачок под названием «Уют» служит местом сбора для всех воевавших. Егор - абсолютно седой, даже, скорее, белый мужик, завсегдатай кафешки: когда бы я ни зашёл, он всегда сидит за крайним столом в углу с бокалом пива.

     Я уже несколько раз пил с ним, и мне это не доставило удовольствия. Ещё в первую чеченскую он потерял ногу в бою, и его рассказы о том, что протез намного надёжнее, но нога болит точно в том месте, где осколок отсёк её, причём, болит нещадно, достали меня. Кость у него гноилась, доктора в госпитале чистили её несколько раз, и все они – доктора – большие сволочи! Странно, что его нога каким-то образом пережила роды его жены…

     Он так же, как и вчера, и позавчера, и три дня назад сидит в своём углу, и мне ничего не остаётся, как сесть за стол рядом с ним.

     - Здесь толстые стены и темно! – говорит он, поднимая бокал в знак приветствия, будто мы расстались минут пять назад, и он просто продолжает разговор. -  Синдром беззащитности перед противником! Тараканий синдром… А у всех у нас – свои тараканы в голове. Без смеха!

     Я молча пил холодное пиво. Мне вообще не хотелось разговаривать, а уж тем более, с ним. Потому что рано или поздно весь его монолог сведётся к ноге и её протезу. Но я ошибся.

     - Вы молоды, Андрей! – продолжал он, и я вдруг пожалел о том, что как-то по пьяни представился ему. – Да! Вы молоды! Посмотрите вокруг! Все вежливо зарабатывают деньги! Для борьбы с этим злом нужно иметь молодость, а молодость уходит на приобретение ума и всего остального. И денег в том числе! Война отняла у нас с вами это время!  И всё, в конечном свете, замыкается на этом, - в том самом круге, где вертятся деньги. И мы с вами не успели, да, не только я один! Андрей, вы оглянитесь вокруг: люди научились притворяться, что они счастливы, что они важные! Не верьте этому! Это клоунский приём! И чем более этот обман походит на правду, тем страшнее будут последствия!

     Его кулак с грохотом опустился на столешницу, и я едва успел подхватить свой бокал, подпрыгнувший от удара.

     - Мы с вами не психиатры, мы не можем лечить! Мне снимали боль препаратами, да! Но излечить болезнь – нет! Все случайности здесь – выдаются за закономерности. Но! Сумасшедшему нормально быть сумасшедшим! Святые, заметьте, не смогли спасти мир, поскольку все их проповеди ни к чему не привели, кроме образования больших и маленьких сект, развесившихся на больших и малых крестах! А деньги… О, деньги, они как лекарство! Как галоперидол или клозарил! Они помогают, смягчают существование! Деньги удерживают человека от соскальзывания! Понимаете?! Я вам не надоел со всеми этими мудрствованиями?

     - Конечно, нет, Егор! – я ещё больше, чем вчера считал этого человека странным. И опасным… - Продолжайте!

     - Андрей, вы же не будете против, если я угощу вас бокалом пива? - он как-то странно посмотрел на меня. – Курите?

     Егор протянул мне пачку чёрных сигарет, на которой я успел прочесть название – «SOBRANIE». Я не стал отказываться.

      – Прекрасный табак! Знаете, Андрей, моя оторванная нога -  это моя жизнь! Понимаете, - целая жизнь?!

     Я поперхнулся дымом и закашлялся… Ну вот, началось!

     - Но что значит моя нога во временности человечества?! Ни – че – го! Щепки! Обратите внимание, - это очень важно: человеку нормально быть человеком! И нечего здесь придумывать! Верно?!

     - Да! – говорю я, лишь бы что-то сказать…

     - Мы с вами другие! – говорит он. – Не надо ничего придумывать! Иллюзии убивают настоящую жизнь! Семья, дети, деньги – всё это выпивает нас, отодвигая настоящее! Понимаете?!

     - Нет! – говорю я жестко. – Не понимаю! При чём здесь ваша нога?!

     - А вы думаете, Андрей, я понимаю?! Нет! Кругом ловушки! Это я знаю точно! В этом мире делается всё, чтобы человек как можно меньше успел побыть человеком! Как можно реже… Это трудно объяснить…

     - Извините, Егор! – говорю я, поднимаясь. – У меня ещё куча дел. Вынужден откланяться.

     Он схватил меня за рукав, перегнувшись через стол.

     - Мне кажется, что вы много себе понапридумывали! – заторопился Егор. – Откажитесь от всего этого! Попробуйте, во всяком случае! Я не знаю, что там у вас стряслось… На войне… Но, впрочем… Делайте как знаете!
 
     Почему его словесный понос так угнетающе действует на меня? Я уже чувствую просто физический страх после его разглагольствований… Он несёт чушь, но его слова заставляют меня мучиться, переживать. Может быть, он знает? Но откуда? Я медленно иду по улице. И вспоминаю… То, что хотел бы забыть навсегда…

     Как же он прав – этот одноногий Егор с больной головой! Придумывать мне действительно нечего! Я воевал в горах… В горах не развернуть дивизию, не ударить по противнику с ходу. Поэтому открытых боестолкновений, таких, как положено по уставу,  здесь нет. Есть редкие схватки в каком-то одном месте, и тогда в этом месте льётся много крови. Штабисты после этих стычек  собирают её по каплям, соскребая мёртвое желе с гор, чтобы потом превратить эту кровь в победные реляции для больших командиров группировки войск на Северном Кавказе. Да, в горах человек чувствует себя животным, - зрение, обоняние, слух и нюх обостряются до предела, иначе шансов выжить у тебя нет!  И ты душой принимаешь совсем другое значение слова «война».  Здесь – в горах этим словом ничего не скажешь…

     Днём селения, разбросанные тут и там в горах, выглядят мирно: женщины, дети, запах кукурузных лепешек… Смотрят не зло: если не добродушно, то безразлично. Мы же злые и уставшие. Многие из нас готовы перестрелять пол селения, дайте только повод. Но… ни слова, ни движения в нашу сторону. Обстановка, в конце концов, расслабляет. Вздутые красные глаза ничего не видят. Не хотят видеть.

     В заскорузлых берцах гниющие от пота вместе с носками и стельками ноги. Пропотевшие майки, стиснутые разгрузочными жилетами, противно липнут к спинам. К вечеру становится прохладнее. Кто-то успевает немного поспать. Командир надеется, что всё будет спокойно. Любой, кто попытается выйти из селения, будет расстрелян на месте – бодро, улыбаясь, предупреждает он жителей. Боже, как же хочется положить спину на твёрдое, вытянуть блаженно ноги, пошевелить сопревшими пальцами, почувствовать, как они дышат… Но к вечеру мы начинаем понимать – что-то не так. Лицо проковылявшего мимо нашего БТРа старика сосредоточено. Взгляд цепкий и тяжёлый. Но отдыхать надо, иногда это просто необходимо. Люди должны спать! Охранять наш сон выставлены самые надёжные солдаты.

     Им - врагам повезло, потому что мы были измотаны до предела. Часовых они сняли быстро и бесшумно. Когда это началось, воинами в селении стали все, независимо от возраста и пола. Они стреляли из чёрт знает где отрытых автоматов, забрасывали нас гранатами. Они ненавидели нас…

     Когда я бежал, случайно наступил на командира, и только так заметил его в беспросветной темени ночи. Спастись самому было почти невозможно, а с ним и подавно. Но что-то заставило меня вернуться, взвалить его на плечо, и нести, пока хватило сил. Я не удержал его, и мы упали вместе. И дальше уже ползли…

     Я спал или был без сознания какое-то время. Очнулся я белым днём.

     Командир сидел, прислонившись спиной к дереву, и стонал, баюкая в руках простреленную ногу. У него много мелких рассечений на лице и на груди.

     - Ничего не стоило им подойти тихо, без пальбы и вспороть нам животы! – говорит он, заметив мой взгляд. – Интересно, кто-нибудь ещё смог вырваться?

     Я бинтую его перебитую ногу, приматывая к ней жердь вместо шины, и думаю, что с того времени, как мы принимали пищу, прошло трое суток. И вдруг замечаю троих подростков, медленно идущих на нас. Расстояние заметно уменьшается…

     - Крикни им что-нибудь! – стонет командир, заметно нервничая. – Крикни! Пусть убираются! Выследили всё-таки!

     - Стоять! – крикнул я, не сводя глаз со свёртка в руках одного из них.

     - Стреляй по ногам, что медлишь?! – сипел командир. – Стреляй, это приказ! Всю ответственность я беру на себя!

     Я стреляю…

     Пацан со свёртком падает, а остальные останавливаются и замирают, а потом вдруг срываются с места и бегут прямо на меня…

     Как так получилось, что они побежали вперёд, а не назад? Почему? У меня тогда не было времени думать. Я дал очередь, не целясь, просто вдавив палец в спусковой крючок. Один упал мягко, и голова его легла на вытянутые вперёд руки. Второй умер на бегу, и его руки раскинулись крыльями за спиной. Но всё это я замечаю краем глаза, потому что вижу там, за пацанами черноту… Страшную и неумолимую…

     По дороге идёт женщина, одетая во всё чёрное, и её рот распят в крике…

     - Алла-а! Алла-аа! – кричит она и падает около детей. Она поднимает их, роняет, падает сама. Она кричит и воет, воет. Она делает несколько шагов ко мне и оседает на дорогу, на фоне кучки своих мёртвых детей. В её глазах такая тоска, такая глубина горя, отчаяния, законченности и неисправимости… В этих глазах столько жгучей ненависти и животного осуждения…

     Я не выдерживаю. И стреляю.

     - Этого можно было и не делать! – в звенящей после выстрелов тишине голос командира звучит набатом. - Её-то зачем?!

     А горы давят. Они всегда давят…

     Я положил автомат на дорогу и встал на него ногами. Я ждал. Ждал, что вот-вот из-за поворота выйдут о н и… Они выйдут и будут стрелять, не меняя выражения своих сухих лиц, будут рвать до дыр мою плоть. Я уже знал, что пулю почувствую раньше, чем она войдёт в меня. Я ещё не умер, но вся моя жизнь, маленькая, как ладошка моей дочки, пролетела перед глазами. И я видел её, как пальцы на той ладошке: знакомые лица, подъезды и машины, мой кот Рубль… Дорога над ущельем и люди… Они не стоят, а летят вниз, и тела их с противным хрустом бьются и нанизываются на камни…

     Ветер, смешивая тепло с прохладой, осушил моё лицо.

     Командир каким-то образом дохромал до меня и теперь тряс мои плечи.

     - Давай валить отсюда!  - сипит он, сухими, белыми от боли губами. – Нас найдут, вот увидишь!
 
     Я толкнул его, и он не устоял, завалился на раненую ногу.

     Наверно, было что-то в моих глазах такое, что его рука потянулась к кобуре. К новенькой, свежеоцарапанной кобуре. С размаху я ударил ногой по его руке. А потом бил и бил: в живот, в спину…

     Кто-то из нас ломался в этой войне и отправлялся на «гражданку», пополняя ряды алкоголиков и психбольных. Кто-то становился каменным… А может быть, они рождались каменными, и жестокость и бессердечие просто вылезли наружу и оскалились… У каменных, пришедших с войны, как правило, была тоже незавидная судьба – те же «психушки», а вероятнее, тюрьмы. Намного больше рядом было простых солдат, которые тихо приходили и тихо погибали. И только смерть уравнивала всех. Здесь я понял, что одинаковое положение все занимают только в гробу.

     Штык-нож плохое приспособление, чтобы вырыть яму в тяжёлом, каменистом грунте. Штык и руки – вот всё, что у меня было. Я копал и копал, словно заведённый. Потом я носил и складывал в яму трупы детей и женщины. В эти минуты я был близок к помешательству…

     Закончив, я осмотрелся. Дорога, ведущая неизвестно куда. Горы – там, здесь, кругом. Тишина…

     - Ты жив?! – спросил я командира.

     Он пришёл в себя и пытался уползти от меня. Он полз, отчаянно и безрезультатно выгребая из-под себя землю здоровой ногой. Но прополз всего лишь метров двадцать… Я подошёл к нему и вынул из кобуры его пистолет.

     - Как ты сказал? - спросил я. – Всю ответственность беру на себя?

     Он не сказал ни слова. И я позавидовал тому хладнокровию, с которым он принял смерть.

     То, что случилось тогда… Тяжко… И больно… И об этом не знает никто. Я теперь нормальный человек, могу от души повеселиться в хорошей компании, могу выпить, иногда не в меру. Могу подраться. В моей жизни мало событий, да я и не жду их. Одно плохо… Часто на меня находят приступы бессонницы, и она изводит меня…


     - Эй! Андрюха! – кричит Егор, едва завидев меня на пороге «пивняка». – Я уж подумал, ты не придёшь сегодня! Андрюха, брат, как же я рад видеть тебя! Что будешь пить?! Надеюсь, сегодня ты выпьешь со мной чего-нибудь покрепче?

     - Не кофе? – я улыбнулся ему, и мне почему-то стало легче. Не знаю, почему…

     - Покрепче кофе! Садись, Андрюха, я сам всё принесу!

     Он захромал к стойке, и его протез противно скрипел при каждом шаге.

     В этот вечер мы напились до чёртиков…
31 Мумуня. К Дню Защитника Отечества
Лидия Гусева
- Наконец Герасим выпрямился, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, окутал верёвкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел её на шею Муму, поднял её над рекой, в последний раз посмотрел на неё… Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махала хвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки… - Учительница перестала читать, так как мёртвая тишина, стоявшая в классе уже долгое время, взорвалась отчаянным криком и плачем.
А для Верки это показалось вообще оглушительным взрывом, потому, что крик исходил от её соседа Сашки. Он разразился такими рыданиями, переходящими даже в истеричные вопли. Мальчик закрыл лицо ладошками, уткнулся в парту, плечи нервно вздрагивали. Все бросились успокаивать его, но от этого Сашка еще больше зарыдал во весь голос. Учительница срочно послала детей за медсестрой, которая незамедлительно появилась. Пилюли и капли сделал своё дело. Валентина Степановна, увидев, что мальчику стало намного лучше, отпустила его домой в сопровождении друга.
А дети ещё долго перебирали этот эпизод. Конечно, всем было жалко до слёз Муму и Герасима тоже, но, ни у кого не было такого проявления чувствительности искренне переживающей души. Однако, детская фантазия на клички и прозвища, не думая о чёрствости, не обошла и Сашку стороной. Его прозвали, хоть и ласково, как в рассказе Мумуней, но прозвали. Сначала, естественно, дети называли его так между собой, а потом, когда стали постарше, прорывалось и в обращении к нему. Сашка краснел сначала, а потом перестал обращать внимание.
       Дело было в прошлом. Бывшие пионеры не знали еще празднования дня Святого Валентина. Но нашим  уже шестиклассницам тоже хотелось проявить какие-то знаки внимания и симпатии. И вот приближался праздник 23 февраля – День Защитника Отечества. Девчонки остались после уроков, чтобы обсудить, как поздравить мальчиков. До этого за них всё решали мамы из родительского комитета: собирали деньги и покупали всем одинаковые открытки и сувениры. Некоторые девочки, как сейчас говорят «продвинутые», предложили каждой самой купить подарок и вручить самолично мальчику, который нравился. Конечно, получилась полная неразбериха, потому что в каждом классе всегда есть в фаворе несколько ярких мальчиков, как и девочек тоже. Школьницы не могли придти ни к какому консенсусу, так как в итоге большинство мальчишек оставалось без подарков, к тому же их было на пять человек больше в классе, чем девочек. В конце концов, решили дарить сувенир каждому соседу по парте, пятерых «лишних» тоже распределили. А вот, кто хочет подарить что-то своим любимчикам, то пусть и дарит отдельно. Покончив с личным, девочки начали думать, как поздравить ещё учителей-мужчин, а также репетировать небольшой концертик к празднику. Затем, довольные своей работой, стали собираться домой.
- Что же мне купить Сашке? – попросила совета у подружек Верка.
- О, ему-то легче всего! – Рассмеялись подружки. – Купи ему Тургенева «Муму».
Да, Сашка был не в фаворе у одноклассниц. Невысокий рост, курносый нос, щёчки розовые, как у девчонки.
- Он как раз самый лучший, самый отважный будущий защитник страны, нюни никогда не распустит, - с доброй иронией продолжали смеяться подруги.
А Верка нормально уживалась с соседом. Они даже помогали друг другу на контрольных работах, а иной раз делились бутербродами или пирожками. Только Сашка ушёл после восьмого класса из школы, поступил в какой-то техникум, и о его дальнейшей судьбе девушка не знала.
         Вот о чём думала и вспоминала пятикурсница Вероника, спеша на встречу одноклассников в свою родную школу. Школу, которой год назад присвоили Сашкино имя, Героя Советского Союза, погибшего в Афганской войне. Мумунино имя. И… увидев школу, Машка вдруг прислонилась к дереву и разрыдалась так, как когда-то в четвёртом классе Сашка…
32 Прошлое забывать негоже
Любовь Кирсанова
«Музыка удваивает, утраивает армию, с развернутыми знаменами и громогласною музыкою взял я Измаил».
(Александр Васильевич Суворов)



Много времени утекло с тех пор, как 9-го февраля 1904-го года началась Русско-японская война, которая закончилась 5-го сентября 1905-го года. Революции, войны, гибель миллионов людей, салюты Победы и ещё много-много исторических событий пронеслось над Россией.

Многое мы забыли, многое продолжаем помнить. В том числе Вальс "На сопках Маньчжурии", который можно часто услышать по радио и с экранов телевизора - в фильмах «Пропавшая экспедиция», «Приказ перейти границу», «Место встречи изменить нельзя», «Вечный зов» и в других.

Прошло сто с лишним лет с тех пор, как был написан этот вальс, почему же люди его до сих помнят, исполняют и слушают? Думаю, дело в том, что вальс этот непростой, он написан по следам кровавых событий, написан человеком, который был их непосредственным участником.

Илья Алексеевич Шатров родился в семье отставного унтер-офицера лейб-гвардии пехотного полка. В 1903-ем году закончил Варшавский музыкальный институт и в звании военного капельмейстера был назначен в музыкальную команду Мокшанского резервного пехотного полка, который с началом русскo-японской войны был отправлен на Дальний Восток.

В феврале 1905-ом года Мокшанский пехотный полк принял участие в кровопролитных боях под Мукденом и был окружен японцами. Боеприпасы заканчивались. Командир полка полковник Петр Побыванец отдал приказ: «Знамя и оркестр — вперед!..».

Капельмейстер Илья Алексеевич Шатров отдал приказ играть боевой марш и повел оркестр вперед за знаменем полка. Воодушевленные солдаты ринулись в штыковую атаку. Боевой марш не умолкал, впереди оркестра шел капельмейстер Шатров. Мокшанский полк стремительной штыковой атакой отбросил противника и вышел из окружения.

В том бою погиб командир полка, несколько офицеров и музыкантов, огромное количество солдат. За проявленное мужество музыканты полкового оркестра были награждены Георгиевскими крестами, а капельмейстер  Шатров - орденом Святого Станислава 3-й степени.

Илья Алексеевич Шатров тяжело переживал гибель своих боевых друзей. Там, в Маньчжурии, он начал сочинять вальс, посвященный погибшим товарищам. Вальс появился в начале 1906-го года под названием «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии». Есть несколько вариантов стихов к вальсу.

Первое исполнение вальса духовым оркестром состоялось в Самаре, в Струковском саду 24 апреля 1908 года. Популярность его была необычайно высока. Только за первые три года после написания вальс переиздавался 82 раза. Граммофонные пластинки с написанной Шатровым музыкой выпускались огромными тиражами. За границей этот вальс даже назвали "национальным русским вальсом".

Вальс часто звучал в тридцатых годах прошлого века на площади и в городском саду Павлограда. В дни особых торжеств конным строем ехали музыканты духового оркестра павлоградского запасного кавалерийского полка. Восседая на лошадях белой масти, они  играли марши и вальсы. Самое удивительное, что возглавлял конный строй Илья Алексеевич Шатров, автор вальса «На сопках Манчжурии».

Звучал вальс и в годы Великой Отечественной войны, особенно часто после победы над японскими милитаристами.

Последние годы жизни Шатров провёл в Тамбове, возглавлял музыкальную часть Тамбовского суворовского училища.

Гвардии майор Илья Алексеевич Шатров умер 2-го мая 1952-го года и похоронен в Тамбове. Провожали его в последний путь множество людей и оркестр, которым он руководил до последних дней своей жизни. Смолкли трубы, закончились прощальные слова, спонтанно родилось предложение — проводить композитора в последний путь его вальсом, зазвучала незабываемая мелодия "На сопках Маньчжурии".
 
Композитор умер, а жизнь вальса продолжается. Его можно часто услышать по радио и с экранов телевизора. Двадцать четвёртого апреля 2013-го года в Струковском парке Самары отметили 105-ую годовщину со дня первого исполнения этого знаменитого вальса.

Прошло сто с лишним лет с тех пор, как был написан вальс «На сопках Манчжурии». Вальс этот непростой, я уверена, что его до сих пор помнят, исполняют и слушают потому что в нём душа народная, с такой музыкой легче умирать, легче побеждать, легче жить.

                                                                                                *********************

Когда я собирала материалы для своего рассказа "На сопках Маньчжурии", увидела картину, которая меня поразила. Оказалось, что её написал художник М.Л. Маймон, называется она «Атака под Тюренченом 18-го апреля».

На картинe запечатлён момент боя 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка с японцами на реке Ялу под Тюренченом 18-го апреля 1904-го года. Впереди офицер, музыканты и раненый полковой священник - отец Щербаковский. Захотелось узнать побольше об этом человеке.

Степан Васильевич Щербаковский родился в 1874-ом году в Одессе. С 1901-го до 1906-го года был полковым священником 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Участник Русско-японской войны.

"18-го апреля 1904-го года батальоны 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка находились в центре боя, японцы открыли сильный артиллерийский огонь и стали обходить левый фланг. Батальоны полка под звуки полкового марша бросались в штыки. Отец Щербаковский благословил солдат и пошёл впереди Боевого Знамени. Полк вышел из окружения. Отец Щербаковский был дважды ранен, потерял сознание и был вынесен с поля боя."
(Русская линия "Этот день в Русской истории")

После ранения Степан Васильевич находился на излечении в Харбине. Его посетил Командующий Русской армией генерал А.Н.Куропаткин и лично наградил героя-священника офицерским Георгиевским крестом.

Позднее Щербаковский был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами (1904-ый год), орденом Св. Анны 2-й степени с мечами (1905-ый год), золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте (1906-ой год).

C 1906-го по 1910-ый годы Степан Щербаковский учился в Санкт-Петербургской духовной академии, получил звание кандидатa богословия. Одновременно с учебой он служил священником.

Началась Первая мировая война, с 1914-го по 1917-ый годы Степан Васильевич Щербаковский - полковой священник 1-й кавалерийской дивизии. За боевые заслуги в годы Первой мировой войны он был удостоен ордена Св. Владимира 3-й степени с мечами

После Октябрьской революции Степан Васильевич Щербаковский служил в Одессе.

Мне было горько и больно, когда прочитала, что в 1918-ом году он был арестован органами Одесской ЧК, осужден и расстрелян.


P.S. Когда я собирала материалы для рассказа о Степане Васильевиче Щербаковском, случайно обратила внимание на имя "Олег Александрович Горянов, он же Архиепископ Константин".

Об этом человеке нужно писать отдельный рассказ. Он епископ Русской православной церкви, врач-терапевт, кандидат медицинских наук, кандидат богословия, профессор, автор публикаций и трудов по медицине и богословию, член Союза писателей России.

Несколько строк о семье Архиепископа Константина:

Отец  - Александр Никитич Горянов, врач, участник и инвалид Великой Отечественной войны.
Дедушка - Никита Васильевич Горянов, священник, репрессирован в 1930-ые годы.
Прадедушка - Степан Васильевич Щербаковский, полковой священник, участник и герой Русско-японской войны и Первой мировой войны.


P.P.S. В мои планы не входит просветительская деятельность. Просто хотелось рассказать о своих личных впечатлениях. Конечно, мне будет очень приятно, если читатели найдут для себя в моём рассказе что-то новое и интересное. Спасибо за прочтение.
33 Я помню...
Владимир Михайлов 2
1949-ый год. Это год, в котором я впервые осознал своё существование. Это год, в котором запомнил себя дважды - весной и осенью.
Для страны это был четвёртый послевоенный.
Детская память свято хранит фрагменты того времени.
9 Мая. Официально страна ещё не отмечает День Победы как Великий праздник, но люди...
Двор ликует с накрытыми столами. Играет патефон. Поют и танцуют, плачут и обнимаются соседи...
Страна поднималась из-под обломков. Разрушенное восстанавливали не только своими силами. У нас работали и военнопленные.
Однажды маму поставили сортировать стеклянную посуду. Целые банки и бутылки она складывала в пустые ящики, битые сбрасывала в отдельную кучу.
Неожиданно появился парень. Я хорошо запомнил на нём военную одежду, не похожую на одежду моего отца. Тогда все донашивали армейские одеяния. На худом теле парня шинель казалась вещью с чужого плеча. С большим любопытством я разглядывал его высокие ботинки, которые отличались от наших боковой шнуровкой.
Внезапно движение парня остановила битая летящая банка. С головы упала пилотка. Полилась кровь. Испуганная мама бросилась на помощь пострадавшему. Она усадила военнопленного подальше от стеклянной кучи. Перевязывая голову раненному, взволнованно причитала. О чём они говорили, я не понимал, говорили по-немецки.
- Ком цю хир, - произнёс солдат и поманил меня к себе пальцем.
Я приблизился. Было страшно, но присутствие мамы придавало уверенность.
- Гут мутер! - сказал он, движением головы указывая на маму.
Перепуганный, я молчал.
- Гут, гут, - повторял пострадавший, доставая из кармана шинели большой кусок рафинада. Погладив меня по голове, вложил этот кусок сахара в мою детскую руку.

Взрослея, я смотрел фильмы про войну и почему-то всегда вспоминал живого немецкого солдата из 1949 года, совсем не похожего на агрессивных парней, непрошено топтавших нашу землю.
34 Узник Шпандау
Владимир Михайлов 2
Рейх пал. Перед судом союзных держав в Нюрнберге предстали фашистские головорезы. Среди них был и Рудольф Гесс. Тюрьма, в которой находился этот преступник, размещалась на территории британского сектора Берлина с 1947 по 1987 год.
Семь узников. Семь камер.
Когда преступникам присваивались номера, Рудольф Гесс заявил себя первым. Никто иного не предполагал, ведь партийный билет нациста был под вторым номером после Адольфа Гитлера. Чтобы ущемить рьяного узника, Гессу в просьбе отказали, присвоив ему последний номер. Так он стал последним, а с 1966 года, в течение 22 лет, единственным узником Шпандау.
Эти подробности я узнал от военного атташе, фамилию которого, к сожалению, не помню.- За тридцать лет, - рассказывал он мне, - этот нацист ни разу не пожелал видеть ни жену, ни сына. Более того, не хотел признавать сына, хотя в поразительном сходстве двух лиц никто не сомневался. Думаю, что делал он это умышленно, чтобы не навлечь на семью беду, ведь не зря же прятал фото жены и сына под матрасом.
Гесс всегда находил причины, чтобы избежать физического труда. А если уж заставляли, то выполнял работу без прилежания.
Однажды, подметая пол, он собрал мусор, посмотрел по сторонам и, убедившись, что остаётся незамеченным - разбросал его по полу.
Тем не менее, зная норовистый характер военного преступника, мой знакомый пожелал общения с ним.
Встреча состоялась, но проходила без слов.
- Мы молча смотрели друг на друга, - вспоминал атташе, - время истекало, а вопросы оставались без ответов. Его злобный взгляд из-под лохматых бровей, выражал презрение ко всему миру.
Жизнь узников была сытой и спокойной. Дежурство союзников осуществлялось поочерёдно, поэтому питание отличалось разнообразием. Никто из простых победителей в 60-е годы не смог бы похвастаться тем, что вчера отведал британскую кухню, а сегодня его порадуют американской. Американцы, например, привозили свежие помидоры даже зимой, а молоко закупали в Дании.
- В день моего посещения Шпандау, - вспоминал мой знакомый, - дежурили французы. Захотелось мне откушать пищу узника. Представьте себе я был удивлён жареной курицей с зелёным горошком. Сопровождающий меня майор из советского сектора был крайне возмущен и чуть ли ни с кулаками бросился на дежурного по тюрьме француза.
- Ты что это, - орал он на растерянного офицера, - всякую фашистскую гадину кормишь курятиной?!
Напуганный, в недоумении молчал, пытаясь понять, что хочет от него русский офицер. Вскоре появился переводчик. Разобравшись, что вызвало такую бурю, француз воспрял духом и перешёл в атаку.
- А что же я, по-твоему, - кричал на русского майора французский, - всякую тварь должен говядиной кормить?..
На следующий день на дежурство заступил русский майор. На обед Рудольфу Гессу подали говядину с картофельным пюре.
35 В небо
Дмитрий Дмитриев-Окский
Лето было в самом разгаре. Стоял полуденный зной. Редкая машина подняла пыль на грунтовке. От поля шел неповторимый аромат разнотравья. Поникшие травы покачивало ветром. Над зелено-мутным прудом кружились разноцветные стрекозы. На лугу паслось стадо коров.  Над избами проносились стрижи, громко крича. Обжигающий ветер доносил запахи деревни.

Сонную тишину нарушал только шум пропеллеров легкомоторных самолетов. На аэродроме кипела жизнь: то и дело взлетали и садились «Яки» и другие крылатые машины. Эти маленькие самолеты выделывали в воздухе невероятные пируэты. Громко прошумев, пролетел «Ан-2». В небе то здесь, то там стали открываться разноцветные парашюты. Перед приземлением парашютисты делали сальто в воздухе.

Самолет приземлился. Из него вышел экипаж: летчик Иван Чекалин и штурман Петр Нестеренко. Первый был высок, темнорус, с голубыми глазами. Второй – коренастый, рыжий, сероглазый.

Пилоты направились в столовую аэроклуба. Взяв обед, они сели за столик. К ним присоединился пилот-кудесник, выделывающий на своем «Яке» невероятные трюки, Ян Ёсарян. За пивом начались мужские разговоры.

– Вот ты, Петр, говоришь, нужна демократия, права человека – и будем жить, как на Западе. А я говорю: нет! Только самодержавие возможно в такой гигантской империи, как Россия. И не важно, как называется правитель – президент, генсек или царь. Как Иван Калита принял ханский тип власти от Орды, так русское государство пошло в гору и заняло несметные просторы. А будь демократия – все развалится на ##r! Как и произошло.
– Да ну вас в задницу с вашей политикой! – встрял Ёсарян, – лучше скажите, как «Спартак» сыграл?
 – А что «Спартак»? – задумался Иван – После победы над голландцами чемпионат России вообще смотреть срамно. Со сборной не сравнишь.
– А все-таки в Европе лучше живут. Нельзя величием империи оправдать уничтожение народа.
– Величие империи и есть благо народа. Иначе бы нас иноземцы уничтожили. Или, по-твоему, нужно было сдаться на милость немцев? Уж они бы такую демократию устроили!
– А я вчера с такой девушкой познакомился…


На следующее утро экипажу «Ан-2» нужно было выполнить аэрофотосъемку русла реки. Для этого предстояло пролететь над городом.
Ещё алел восход, на траве лежала роса и чувствовалась приятная прохлада. Летчики подошли к машине, сели за штурвалы. Включили двигатель. Пропеллер недовольно зарычал.

– Поехали!
– От винта!   

Короткий разбег и – самолет отрывается от земли.
Снизу быстро бежит навстречу полевая трава и уменьшается до ковра. Позади остается деревня с покосившимися избами и развалившимся коровником. И уже пролетают над лесом: внизу одеяло из зеленных лоскутов-деревьев.
Вот уже и город: маленькие кубики домов.

Внезапно двигатель начинает барахлить.
– Вот s###! Что делать, Вань?
– Тяни, b##! Нужно до поля дотянуть!
Самолет неуклонно падает вниз, но из последних сил в сторону от города. Нестерпимый гул.
Самолет рухнул в поле. В небо взметнулся столп пламени.
И только беззаботные стрижи продолжали кружиться над городом.   
36 Серафимовские светильники веры
Наталия Рогозина
         Светлой памяти протоиерея Василия (Ермакова) и его духовного чада иерея Анатолия (Гайнюка)

         «Когда светильник в доме горит и сияет, все ясно в доме, живущие в нем все видят, ходящие не спотыкаются, и каждый свое дело делает, потому что от светильника освещается. Так, когда светильник веры в сердце сияет, человек все духовное ясно видит: Бога невидимого, как видимого, и прочее невидимое, как видимое, видит и дела, приличествующие христианскому званию, делает. Когда светильника в доме нет, в доме темно. Так, когда в сердце человеческом нет светильника веры, там не что иное, как только тьма и всякое заблуждение».
Святитель Тихон Задонский


        Утром объявили штормовое предупреждение, небо разразилось дождем. Редкие прохожие склонялись к земле под порывами шквалистого ветра.

        Добравшись до Серафимовского кладбища, мы с подругой побрели к храму. На погосте царил вечный покой, бушующая стихия осталась за оградой.
        За деревьями показались  луковицы куполов церкви преподобного Серафима Саровского. У входа в храм собрались родственники усопшего, которого готовились отпевать. Чтобы не мешать близким покойного совершать скорбный обряд, в церковь мы решили зайти позже, и  отправились к могилам Василия Ермакова и  Анатолия Гайнюка.

        У могилы  отца Василия, устланной ковром цветов,  находилось несколько посетителей. Молодой человек  возложил к подножью памятника  букет белых роз и, упав на колени,  безутешно разрыдался, как дитя.  Смерть настоятеля стала тяжелой  утратой для  паствы и  духовных чад…

        Место захоронения иерея Анатолия Гайнюка находилось в глубине старого кладбища. С фотографии на могильном кресте, как живые, смотрели знакомые добрые глаза. Перекрестившись, мы  поцеловали надгробие,  и в следующий миг яркий солнечный луч, разрезав облака, озарил гранитную гладь обелиска, словно батюшка Анатолий нам улыбнулся с Небес...



       … Я покрестилась в возрасте двадцати двух лет и, не осознавая  ответственности, возложенной  Таинством Святого Крещения, спрятала  нательный крест в ящике письменного стола. Но Спаситель нашел способ меня вразумить, явив Свою Великую милость.

        В «холерные» девяностые  безработица и безденежье наряду с семейными неурядицами породили  в душе уныние и страх.  Нужно было растить дочь, которой в ту пору исполнилось всего семь лет, а рассчитывать на помощь супруга мне не  приходилось  -  находясь в плену «зеленого змия», он и за себя уже не отвечал.

        Однажды  я случайно услышала  о Василии Ермакове, служившем настоятелем церкви на Серафимовском кладбище. Обладая даром прозорливости, отец Василий помогал людям добрыми наставлениями и советами. Мне очень нужен был такой совет и, впервые надев на шею нательный крест,  я отправилась в храм преподобного Серафима Саровского.
 
        В храме шла заутреня, верующие осеняли себя Крестным Знамением,  нараспев повторяли  «Символ веры». До этого дня  церковных богослужений я  не посещала, молиться не умела и, чувствуя себя неуютно,  забилась в темный закуток, мечтая  лишь об одном - скорее  увидеть прозорливого старца. Но по окончанию Литургии  прихожан известили, что настоятеля сегодня не будет. Люди начали расходиться, а я не могла даже сдвинуться с места.
        Казалось,  рухнула последняя надежда, но у Бога был Свой план.  В тот день Он приготовил для меня бесценный подарок -  спасительную встречу.
        Присев на скамейку, я расплакалась и, погрузившись в отчаяние,   потеряла ощущение времени. В реальность меня вернул  голос:

        - Что случилось, мать? Почему плачешь?

        Рядом стоял молодой священник  с лучистыми карими глазами на худом, изможденном лице. Мы разговорились, проведя в  душеполезной беседе несколько часов. Батюшку звали Анатолием.

        Спустя три дня, иерей Анатолий принял мою первую исповедь (об этом  http://www.proza.ru/2015/07/19/1503), стал мне опорой и  утешением,  позже - духовным наставником и отцом. 

       Он был мягким, добрым учителем и  боролся за каждого «новичка». Это была  настоящая битва  за человеческие души, в которой воин Христов проявлял огромное мужество.
 
        Невысокий и худенький,  словно  мальчик, отец Анатолий не ходил по земле, а летал со скоростью ракеты, всегда улыбался и часто шутил, и  в голову даже не приходило, что это стоило ему неимоверных усилий.
        Дома его ждали жена и четверо малышей, которым  требовалась забота и ласка. Разрываясь между иерейским служением  и семьей, он совсем не отдыхал,  спешил вершить добрые дела, словно знал заранее, что земной путь будет коротким -  тело  точил тяжелый  недуг.       
        Незадолго до своей кончины батюшка Анатолий перенес операцию по удалению поджелудочной железы и, едва оправившись после болезни,  устремился в храм, продолжив служение Богу и людям:  «Многие думают, что у священника перед мирянами есть какая-то привилегия или особая благодать… Я же тебе скажу: у священника есть одна привилегия - быть слугой каждому встречному 24 часа в сутки всю оставшуюся жизнь. Бог не дает нам выходных и отпусков. У тебя нет настроения, все равно -  иди и служи. У тебя болят ноги или спина, - иди и служи. У тебя в семье проблемы, но ты все равно -  иди и служи! Этого требует Господь и Евангелие. Если нет такого настроя -  всю свою жизнь положить на служение людям  -  то займись чем-нибудь другим, не дерзай принимать на себя иго Христово» - говорил  Василий Ермаков.

        Внимая наставлениям иерея Анатолия,  я старалась исправляться с Божией помощью, но не все и не сразу получалось, как нужно,  и батюшка говорил:

        - Дитя неразумное, не печалься! Господь все устроит.  А если случилось что,  сразу ко мне беги!

        Так и повелось -  когда было плохо, я приходила в храм. Отец Анатолий беседовал со мной, исповедовал, но к Святому Причастию не допускал. Видимо, понимал, что  тогда я была еще не готова приступить  Святых Христовых Таин.

         «Я и он -  одно целое»,  - говорил об отце Анатолии его духовный наставник протоиерей Василий. Но я, грешница окаянная,  не могла тогда оценить щедрость Спасителя, даровавшего мне духовного наставника в лице отца Анатолия, и продолжала  искать встреч с Василием Ермаковым.

         С раннего утра в храме толпились страждущие и, как только настоятель появлялся, прихожане  «облепляли» его со всех сторон.  В один из дней он сам подошел ко мне и сказал:

         - Кончай реветь! Мужа своего приведи ко мне, поговорить с ним нужно.
 
         Супруг с  удивительной легкостью согласился поехать в храм, и как только мы с ним вошли в церковь, сразу оказались перед отцом Василием. Хитро прищурившись, батюшка перечислил обстоятельства одного скверного происшествия, участником которого являлся мой непутевый муж, укорив его напоследок:

         - Ты, парень, сам виноват!  Да и от Бога ты далеко, - с этими словами старец  повернулся и ушел прочь.

         В другой раз  я пришла в Серафимовский храм со своей приятельницей,  муж которой увлекся молодой женщиной и оставил семью.  Безутешно рыдая перед святыми иконами, мы услышали голос:
 
        - Хватить реветь!

        Рядом стоял отец Василий.  Всхлипывая, подруга бросилась к нему:

        -  Жить-то как, батюшка?! Грязь ведь кругом!

        - А ты не ходи в грязь! -  ответил старец и направился к алтарю.

        После Литургии он вышел на солею, чтобы произнести проповедь, взглядом вычленив нас  двоих из огромной толпы. Народ, как по команде, расступился, и мы предстали на всеобщее обозрение. Батюшка говорил о губительности греха уныния, а люди, оглядываясь на нас, шептали: «Это вам говорят!». Действительно, речь настоятеля  предназначалась  нам, маловерным, заблудшим.  На душе сделалось необыкновенно легко…  Через отца Василия говорил  Сам Господь...


        Всякий раз, завидев меня в храме, отец Анатолий искренне радовался, как может радоваться встрече  близкий, родной человек. Он  находил время для душеполезной беседы, советовал,  как восстановить добрые отношения в семье, наставляя, что нужно смиряться и терпеть. Но однажды вместо привычных разговоров о смирении батюшка произнес слова, которые навсегда остались в памяти. К сожалению, это была наша последняя встреча.
        Отец Анатолий  усадил меня на скамейку и пристально посмотрел в глаза. Это было необыкновенное ощущение, словно опытный врач просветил пациента рентгеном и вынес диагноз.  Батюшка стал  перечислять грехи, говорить о которых язык не поворачивался. Оставалось лишь утвердительно кивать головой, краснея от стыда… Покончив с этим, он подвел итог:
 
       - Разводиться тебе нужно с супругом!

       - Страшно, батюшка! Как все сложится?
 
       - Не бойся, одна не останешься. Ты снова выйдешь замуж, и у тебя будет другая жизнь. Я тебе обещаю!
 
       Слова  духовника оказались  пророческими. Вскоре я развелась и  познакомилась с  будущим мужем.  Как  и обещал батюшка Анатолий, у меня началась другая жизнь…

       Так случилось, что по собственному нерадению я долго потом не приходила в храм. Батюшку своего вспоминала, но, пребывая  в суете,  до храма все доехать не могла. Весть о трагической кончине иерея Анатолия пришла неожиданно. Я осиротела…


        Земной путь иерея Анатолия Гайнюка был коротким и ярким, как свет падающей звезды. Батюшка почил в день памяти преподобного Серафима Саровского 15 января 1999 года в возрасте тридцати шести лет,  и теперь его душа пребывает в обители Святой с Богом. Он был доблестным доблестным воином Христовым  и талантливым Садовником -  семена веры, посеянные им в душах  людей,  по сей день дают благодатные всходы.

         Спустя три года после кончины отца Анатолия, милостивый Господь привел меня в храм святых апостолов Петра и Павла в Парголово, где  я обрела духовного наставника – протоиерея Константина (Ступникова).

          Слава Богу за все!
37 Воспоминания о моей маме
Вера Шкодина
ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ДАРИТЕ ПОДАРКИ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


Моя мама..     Она родилась в далёкой сибирской деревушке в еще более далёких двадцатых годах в семье уральского казака.
   Моя мама….   
Я могу рассказывать о ней   с болью сердца. С чувством вины за недостаток внимания, да и понимания тоже.. Я теперь так часто вспоминаю  о ней.
В семейном альбоме осталась её фотография,  там она , юная и строгая, в пёстрой кофточке  и с гитарой в руках.
         Пытливые, светлые, широко  распахнутые глаза, упрямый маленький рот и удивлённо приподнятые брови.                                  

Я смутно вспоминаю , как  будто  из немого кино, одну картинку, она наплывает на меня неожиданно и словно поглощает…
Моя рука крепко схвачена сухой и горячей ладошкой. Мы идём рядом, входим в строящийся дом.
Сверху летят стружки, длинные, пахнущие сосной, чуть влажные, весь земляной пол в этих завитках, они шелестят под ногами.
     Я смотрю вверх и пытаюсь  поймать падающие жёлтые пружинки, и мы обе радостно смеемся.
Сколько мне было тогда?
Три – четыре года? Мама уверяет, что я не могла  этого  помнить.
А я помню. И знаю, что вела меня за руку она, моя мама.
Тогда строился наш дом.
Её дом, дом  и её матери, дом  родителей.
         Порой мне кажется, что  я   инопланетянка и только что ступила  на эту землю.
Такими обжигающе яркими вдруг кажутся мне жёлтые листья на чёрном асфальте, которые так похожи на жёлтые звезды…
       И  тёплый  тополиный снег, сводящий с ума в начале каждого лета… и дождь, дождь, дождь!      
Какое это упоительное, сладостное чудо – земной дождь!
«Ты что с Луны свалилась?- часто смеялись надо мной в детстве.-
Спустись на Землю, тебе же будет  проще и легче».
      А я смотрю на фотографию своей мамы с прекрасным именем Татьяна и не могу оторваться.
Что связывает нас? Откуда эти чувства, будто я и она – одно целое?
«Мама, расскажи мне о себе»,- просила  я.
И  она как бы  продолжает…
        …Двадцатые годы…
Одиннадцать детей в семье.
Она – последняя.
В живых осталось только четверо, остальные умерли от болезней и голода.
Умер от туберкулёза и её отец,- весельчак, гармонист, завсегдатай всех свадеб и торжеств.
Она была самой младшей в семье.
Когда разъехались старшие, на её руках, пятнадцатилетней девочки, осталась семидесятилетняя мать.
 Уже в девятом она начала работать… учителем математики в пятых классах.
Её упросил директор: учителей не хватало, а математиком, она была незаурядным. Кроме того  играла на гитаре, фотографировала и сама делала фотографии, увлекалась физикой и астрономией.
 Мама показала мне фотографию её выпуска.
 Это был  1940 год…            
 Из 16 мальчиков  с войны вернулись  только четверо.
Не вернулся и её любимый.
Когда его забрали,  она пошла на курсы  медсестер.
Пошла в военкомат. Не взяли: старая мать на руках.
Горькие слезы бессилия и обиды.
   А между тем фронту  требовалась  помощь  тыла.
После работы  она шла  на колхозный ток и грузила зерно, зимой  - на заготовке  дров, летом – всем колхозом косили сено.             Имея коров,  сдавали молоко, масло, мясо со своих подворий.
Не  было слов об усталости, не было понятий – своё или чужое.
  Всем миром спасали страну.
 Она получила медаль за самоотверженный труд в тылу, но это потом, потом…
 Пришло время заводить семью.
 В их колхоз с фронта после тяжелого ранения прибыл молоденький офицер.
   Долго она сопротивлялась, сказывалась незалечённая сердечная рана.
 Но мать настояла: «Не век в девках вековать, а он плотничает, дом-то  совсем развалился, без мужской  руки не прожить».
Вышла.  Родила троих. Двух сыновей и девочку.
«На радость старухе», - повторяла.
     Долгие и тяжкие были эти годы, годы войны.
Но вот пришла победа. А мужчин в деревне все равно, считай, что нет. Один без ноги,  другой контуженный, третий – инвалид израненный.
     Работала в школе в две смены. И дома – хозяйство.
Иначе не прокормиться.  Вскоре умерла первая и незаметная помощница – мать.
 Отец её детей целыми днями на ферме или в поле.
Огород  - на ней, распилить дрова – дети с одной стороны, она – с другой.
    А зимы в Сибири такие долгие,  и такие  злые морозы.
Поленница должна быть внушительной, а дрова сухими.
 Дом – развалюха тепла не держал.
    И затеяли они стройку, да в послевоенное время, когда каждый гвоздь – на вес золота….»


             Моей  маме...
 Я дарю тебе звездный дождь.
В жизни каждого человека бывают звездные дожди, чистые, удивительные.
 Если не дни, то хоть редкие часы, полные  звездного света, или хотя бы минуты, пусть даже мгновения…
   Я дарю тебе звездный дождь, моя дорогая  мама.
Взгляни, его капли я принесла тебе в ладонях….
               …Я очень люблю дарить цветы.
Учителям тоже часто дарят цветы, особенно в сентябре или в мае, такая уж у них профессия.
                  Я представляю, как ей тоже приносили цветы.
Гордые гладиолусы, которые молчат даже тогда, когда ломаются их хрупкие стебли.
 Скромные гвоздики и печальные георгины, томные лилии и коварные красные розы, готовые даже в счастливые для вас минуты исподтишка выпустить свои шипы.
                 А я люблю жёлтые розы, жёлтые, будто с  опалёнными лепестками, с лепестками, сожжёнными по краям.
                 Это потому, что они  обожжены огнём, который у них внутри…


..Дом был построен. Половина была собрана из старого, из того, что не сгнило..
          Выросли дети, Разлетелись из гнезда. Старики остались одни.
Она умерла рано, едва дотянув до шестидесяти.
         Вся деревня  провожала её.
Редко кто не был её учеником.
         Последний её путь был устлан цветами осени.
Багровыми, оранжевыми, белыми, жёлтыми…
                                                                                                                       Стоит  удивительная, теплая, светлая ночь.
Полнолуние. Низкие колючие звёзды….
Такие яркие  звёзды бывают только осенью.
        Они тихо-тихо звенели, запутавшись в листве ясеней и тополей…
С тихим звоном ложились на землю опалённые звездным светом листья..
           В день учителя я пойду в школу с большим букетом цветов…
Я поклонюсь до земли великому званию – Учитель.
Для меня эта профессия – основа, фундамент всей нашей жизни, её
сути.
         А сейчас я стою на старом.  замшелом крыльце и дирижирую ночным оркестром.
         Деревьями, луной, звёздами.
Осенним миром.
          И музыка эта для меня, для тебя, для всего мира.
          И музыка эта о ней тоже…
38 Воспоминания детства. Враги сожгли родную хату
Стас Литвинов
В 1947 году отменили продовольственные карточки, но вместе с отменой карточек в хлебные магазины пришли большие очереди. Мы, мальчишки, получили возможность, постояв с какой-нибудь женщиной в хлебной очереди как её сын, дать ей возможность купить лишнюю буханку хлеба. Тебе же, как  благодарность, она покупала малюсенькое мороженое, выдавливаемое из специального стаканчика и удерживаемое между двумя маленькими вафлями. Иногда вместо мороженого с тобой расплачивались плиткой жмыха, который грызли вместо сухарей. Этот жмых представлял собой прессованные в плиты остатки гороха или подсолнечных семечек, идущие на корм свиней. Вот обломки от таких плит и перепадали нам в качестве оплаты.

Жизнь, бьющая ключом в стране, обходила наш Арзамас как-то стороной. Из наиболее ярких событий, которые случались в городе на неделе, были два базарных дня в среду и воскресенье. Из окрестных деревень съезжалось много сельского люда, отличительной особенностью которых являлась их обувь – лапти. И зимой и летом все деревенские носили лапти, которые тут же на базаре продавались, вывешиваясь огромными связками. Никто из городских лаптей не носил. Мы, ребятишки, базара боялись. Всё казалось, что слишком много людей собралось в одном месте для нашего небольшого городка и стоит только пойти на базар, как у тебя что-нибудь да украдут. Хотя, что у тебя можно было украсть - об этом не думалось.

Война закончилась всего два года назад. Последствия её наглядно подтверждало количество покалеченных людей на улицах города. Вот и в нашем дворе муж одной из соседок был без левой руки  и пустой рукав его гимнастёрки  притянут к телу обычным солдатским ремнём. Кроме того на улицах было много нищих, просящих подаяние, но не вследствие глубокой старости. Это были молодые мужчины без ног, рук или слепые. Многие с сильными ожогами на лицах. Все они несли на себе печать войны.

Но однажды я увидел группу из 3-х человек, также просящих подаяние, которые врезались в мою память своей необычностью. Они скромно стояли у обшарпанной кирпичной стены какого-то дома. Правда, сказать ”стояли” будет не совсем правильно, ибо стояли только двое, а один, в старой поношенной гимнастёрке, сидел на деревянной тележке, пристёгнутый к ней двумя солдатскими ремнями. Тележка катилась на 4-х подшипниках, которые заменяли колёса. У сидящего на тележке не было обеих ног. Они были ампутированы выше колен. На вид ему лет 35 и мне, ещё ребёнку, он казался стариком. Пряди спутанных седых волос на голове и щетина на лице только подчёркивали его возраст. Он держал в руках гармонь, ремень которой обхватывал его плечо. На гимнастёрке позванивали три медали, а над правым её карманом была пришита нашивка с двумя потёртыми жёлтыми полосками за тяжёлые ранения. 

Второй был значительно моложе со следами ран на лице. Он  держал в правой руке небольшую палку, опираясь на неё при ходьбе. Но главное – он был слеп на оба глаза. Единственная медаль “За отвагу” с потёртой лентой на колодке и нашивка за тяжёлое ранение доказывали его участие в боях.

Третьей в этой группе была девушка. Её лицо сильно обгорело и на нём выделялись пересаженные куски кожи, которые стягивали лицо, обезображивая его. Губ не было и дырка рта напоминала об этом. Брови и ресницы на глазах отсутствовали. Невозможно было представить, как она выглядела до своего ранения и сколько ей лет. Окружающие их люди говорили, мол, эти двое были танкистами, а сама девушка – санинструктор батальона и получила ранение на передовой. На девушке также была застиранная гимнастёрка и форменная армейская юбка.

Внимательнее рассмотрел я их позже, а пока сидевший на каталке мужчина, поддёрнув ремень гармони, неожиданно хриплым голосом запел песню, которую я услышал впервые:-

      “Враги сожгли родную хату,
      Сгубили всю его семью“
Тут вступили в песню голоса девушки и слепого солдата:-
     “Куда идти теперь солдату?
      Кому нести печаль свою?”
Слепой смотрел своими незрячими глазами куда-то вперёд и чётко выговаривал слова песни. Голос девушки выделялся на фоне грубоватых мужских голосов, добавляя тоску:-
     “Пошёл солдат в глубоком горе
      На перекрёсток двух дорог,
      Нашёл солдат в широком поле
      Травой заросший бугорок …“
Окружившие поющих, прохожие молча слушали эту песню о горькой судьбе незнакомого солдата, пришедшего с войны живым, у которого ничего не осталось, кроме заросшего травой холмика. Люди виновато отводили свои взгляды от дырки рта девушки, стараясь не напоминать ей об уродстве лица:-
      “Никто солдату не ответил,
       Никто его не повстречал,
       Лишь только летний тёплый ветер
       Траву ковыльную качал …”
Многие из слушающих также потеряли своих родных и потому слова песни бередили душу, а безногий, склонив голову к мехам гармони, продолжал скорбное повествование своим хриплым голосом:-
      “Вздохнул солдат, ремень поправил,
       Раскрыл мешок походный свой,
       Бутылку горькую поставил
       На серый камень гробовой…”
Слепой, не мигая, смотрел сквозь стоящих людей и кто мог сказать, что вспоминалось ему из прошлой жизни, когда вот сейчас он помогал вести песню.
Девушка оглядывала окружающих но, наверное, никого не замечала, погружённая в себя. Только слова песни, вырывающиеся из щели её рта сплетались с голосами мужчин:-
     "Не осуждай меня, Прасковья,
      Что я пришёл к тебе такой,
      Хотел я выпить за здоровье,
      А пить пришлось "За упокой.”
Женщины в толпе всхлипывали, не стесняясь, а мужики только покрякивали:-
     "Хмелел солдат, слеза катилась,
      Слеза несбывшихся надежд,
      А на груди его светилась
      Медаль за город Будапешт."

Я, мальчишка, слушал эти горькие слова и мои глаза были полны слёз. Рядом стояли  взрослые люди, все бедно одетые, для которых слово "горе" было привычным. Тишина была полной. Слушатели, опустив головы, протирали ладонями глаза. Когда песня закончилась, несколько человек положили в приготовленную для подаяний фуражку смятые бумажные деньги, а кто-то не смог положить, потому что не было у людей денег. Все стали тихо расходиться, негромко переговариваясь между собой.

Девушка поклонилась, благодаря всех за внимание. Поддерживая одной рукой слепого, который теперь нёс на плече гармонь, она свободной рукой потянула за собой тележку безногого, который взял специальные колодки и стал отталкиваться ими от земли, помогая девушке везти себя. Куда они пошли и где обитали я не знал. Тогда много калек ездило на поездах по стране, прося в вагонах милостыню.

Я не мог представить, что пройдёт 10-15 лет и известный на всю страну певец Марк Бернес споёт эту же самую песню и она прозвучит, как бы впервые. Но это не так. Впервые я услышал, как её пели просящие милостыню, изуродованные страшной войной, три человека.

Больше я их не видел. Время шло и как-то незаметно с улиц наших городов исчезли все эти несчастные калеки. Куда они вдруг подевались?  Позднее я слышал, что, якобы, их собрали и поместили в специальные дома для инвалидов войны, где они, видимо, и закончили свою жизнь. Насколько это верно, кто знает?

А на окраине нашего скромного Арзамаса, за высоким, выкрашенным зелёной краской забором, жило своей закрытой жизнью  военное училище связи. Рота будущих офицеров, гулко печатая шаг солдатскими сапогами, проходит улицей и над строем взлетает голос запевалы:-
      “ Идут полки и с Севера и с Юга,
        С Донских степей и с Забайкальских гор…”
Строй курсантов окружают мальчишки, старательно выдерживая шаг. И пусть эти пацаны сейчас босиком шагают по булыжной мостовой, но они вплетают свои звонкие голоса в общее пение роты, подхватывая припев:-
      “ Стоим на страже всегда-всегда!
        И, если скажет Страна Труда,
        Прицелом точным - врага в упор…”
И никто не может знать, не придётся ли когда-либо потом кому-то из поющих сейчас молодых и здоровых парней разделить участь тех троих, стоявших прижавшись к кирпичной стене, о ком этот рассказ.
39 Сказ о том, как Микулашек на войну ходил
Кузнецов Николай 2
Жили мы не тужили. И в горе, и в радости. Главное, радостей то поболее было. Да напасть тут завелась. Несметные полчища ворогов нагрянули в наши земли.  Запылали пожары в степях наших, бабий вой на земле стоит. Собираются мужики в поход ворогов воевать. Достали мечи свои, коней вывели, шеломы песком начищают. Кузнец с утра до вечера стучит молотом, кольчуги правит. 
Собралось войско народное с утра пораньше. Бабы с детками малыми стоят, воинов провожают. Мужики- богатыри войском стоят, команды ждут. Глядят, а тут Микулашек воевать, с ними идти собирается. Улыбаются мужики в бороды русые, отворачиваются, чтобы не обидеть Микулашека. Тут воевода не выдержал и говорит Микулашеку:
- Ты уж, братка, звиняй нас. Ну куда тебе с нами. Сам ведь понимаешь: «Рост «метр с кепкой», нос картошкой, губехи,- две лепехи, на голове плешка, чайным блюдцем не прикрыть. Руки длинные до колен, мосластые такие, жилы одни и кулаки как две дыньки не уродившиеся. Словом, «соплей перешибить можно», ну если кто не в курсе, конечно». Не в обиду будь сказано. Да мой меч с тебя ростом. Да и кони наши не под стать твою. Ты уж здесь, как-нибудь, дома наши и баб с детками оберегай, пока мы ворогов воевать будем…
Промолчал тогда Микулашек, ничего не сказал. Лишь насупился и молча до околицы проводил войско народное…

День идет, другой. О наших воинах ничего не слыхать, одно лишь ведомо, что туго им приходится. Ворогов напасть, тьма тьмущая. Лишь издали виден дым битвы, да слышен звон мечей ратных.
Тут и наш Микулашек запропал совсем. Из сарая своего не выходит. Стучит там чего-то молотком и пилой пилит. На свет божий не показывается. Как-то поутру дедок Силантий заприметил, что Микулашек штуку какую-то тащит огородами. Интересно ему стало, что за дивность такая?
 Рама деревянная, по краям четыре колеса. На ней ворот с одной стороны, да веревка конского волоса намотана, с другой стороны две загогулины натянуты туго и спицы воткнуты. А посередке палка толстая одни концом закрепленная, а с другого конца на манер огромной ложки вырезана. Дивится дедок Силантий:
- Микула Селянинович, а позвольте узнать, что это такое хитрое у вас?
- Да нет в том никакого секрету. Требучет, сия штука прозывается. Мне про нее прошлой зимой заезжие купцы рассказывали. Говорят, мол есть такая штука в заморских странах, может камни далеко кидать. Вот я и сподобился. Теперь сижу, думаю, как подсобить наших богатырям…

Стоят в поле чистом воины русские. Супротив них силища несметная, иноземная. Богатыри молодцы, кони ратные, мечи наточены, шеломы со щитами блестят. Но много ворогов, хоть и мелки паскудники, да длинны их острые копья.  Пока богатырь наш русский размахнется своим мечом, эти сволота поганая скопом пики свои выставят и вперед. Всхрипнет тогда конь богатырский, вся грудь в крови. Взмахнет мечом богатырь, весь меч в зазубринах.

Стоит воевода, хмуро его чело. Все меньше и меньше остаётся воинов, не одолеть никак тьму…

Тут слышит он свист тонкий, прямо с небес. Смотрит, летит что-то маленькое и дымится и прямо в кучу вражин. Бац! Шмяк! Как кувшинчик глиняный разбился. Окатило вражин и давай они гореть. Воют, кричат и катаются по земле. И так не один раз.

Тут и воевода, не будь дураком, прикинул что-то и команду подает.
- Братья с нами бог и священный огонь с небес, вперед!!! Ура!!!

Долго ли дело делается, а все войны когда-либо заканчиваются. Возвернулись мужики наши с победою, к женам своим и деткам. Рассказывают о диве дивном, не верят им бабы.
Ну и ладно. А что наш Микулашек? А он все по-прежнему дома сидит, что-то в сарае своем мастерит. Сунулся к нему как-то дедок Силантий с расспросами:
- Почто ты Микула Селянинович, свою штуковину хитрую от народа прячешь?
- Да какое там,- машет рукой Микулашек,- больно страшна штуковина то получилась. А не ровен час попадет в руки непутевые, что тогда? Я вот веревку конского волосу смотал, да спицы то повытаскивал. Несведущий человек и не поймет в чем дело. А детишки коляску катают по улице. И им потеха, и без дела не стоит. А не дай бог придет черный день, ведь и веревку можно найти и спицы выточить. Да и горшков глиняных с пару десятков по дворам подсобрать. А уж бочонок масла горючего налить, так то завсегда пожалуйста…

Вот такой он наш Микулашек, или как его стали в народе величать с уважением «Микула Селянинович»: «Рост «метр с кепкой», нос картошкой, губехи,- две лепехи, на голове плешка, чайным блюдцем не прикрыть. Руки длинные до колен, мосластые такие, жилы одни и кулаки как две дыньки не уродившиеся. Словом, «соплей перешибить можно», ну если кто не в курсе, конечно».
40 Великий поход
Кузнецов Николай 2
- Ну-ка покажи бумагу,- солдат в запыленном мундире пограничной стражи сердито уставился на вновь подошедших.
За шлагбаумом пропускного пункта стояло две телеги, запряженные быками, с немудренным скарбом и домочадцами. К последней телеге была привязана еще одна пара быков.
- Да ты что батюшка служивый, у нас все бумаги на месте,-  Федор, крепкий осанистый мужик, с внушительного вида бородой, уважительно поклонился стражнику,
- Ты солдатик не серчай, вот сейчас, сейчас,- из-за пазухи доставая туго перетянутый сверток. И сразу его разворачивая, глава семейства продолжил,
- Вот и пачпорт* здесь мой имеется, проходное* и даже ходаческий* документ. А ты батюшка читать то могёшь? А то мы признаться грамотке то не сильно обучены.

- Предъявитель сего …крестьянин Орловской губернии, - медленно по слогам, с важным видом читал солдат,- Федор Лукашенко, сын Петра.  Едет на поселение в Туркестанское губернаторство. С супружницей своей Марфой и их детками, в количестве пяти душ: Мария, Валентина, Степан, Яков, Нина.
Здесь писано пять душ деток, а у вас четверо, куды еще одного подевали?
- Бог принял сыночка моего Степана, не уберегли. Лихоманка проклятая. Ден пятнадцать уже прошло. Ты прости нас батюшка.
- Непорядок. Надо старшому показать, чтоб написал сколько вас.
- Ты уж батюшка не обессудь, сам там укажи, что как надо. Мы в этих бумагах не очень,- Федор немного заискивающе улыбнулся,- ну а я в долгу не останусь, табачком то ростовским угощу.

- Ростовским говоришь?
- Да уж, сподобил боженька перед отъездом отовариться немного, - тут Федор, обернулся и из вороха вещей на телеге вытащил небольшую корзинку. Пошарил в ней и вытащил оттуда небольшой мешочек с табаком. – Вот тебе солдатик, угощайся.
- А вот за табачок дядька спасибо тебе,- улыбнулся солдат,- я ведь сам из тех краев родом. И оглянувшись на караульную будку, солдат достал из кармана огрызок карандаша и зачеркнув имя Степан, приписал рядом коротко: «помер».
- Давай проезжай, не задерживай,- заорал караульный и помахал своим рукой,- пропускай все в порядке…


Бесконечна казахская степь. Пыльная дорога вьется бесконечной лентой до горизонта. Солнце жарит немилосердно. Федор недовольно кряхтит. В дороге с самого раннего утра, а до сих пор еще ни одной остановки не сделали.
- Стой, привал. Тпру.
На телегах сделаны легкие тенты от солнца. На тонкие жердочки, укрепленные по углам телег натянуты полотнища крепкой ткани.  В телегах детишки вповалку среди мешков с провизией и зерном. За второй телегой сидит Саламат. Прибившийся к ним в дороге парень из местных (киргиз-казак, кайсак*).

- Саламат, эй ты где, кыргыз чертов?
- Здеся батька, ты не ругайся. Но я не кыргыз, я сарт*. Зачем встали, еще ехать надо. А там город будет, Гурьев называется. Как солнце начнет падать, так и город приходить будем. Там кушать будем, спать станем.
Саламат худощавый паренёк в драном халате, с тюбетейкой на голове возмущенно плюнул в дорожную пыль.

- Вот бисова детина, немного передохнем. Ветерок прохладный как раз подул. Деткам водицы дать, быкам передохнуть малость сами, перекус сделаем и дальше поедем, - тут Федор слез с телеги и стал развязывать мешок, - ты мне во что скажи Саламат, как тут люди, как живется можется, какие города здесь есть в кыргыз-кайсакской степи?
- Люди разные.  Казак, кыргыз. Сарт есть.  Богатый бай, плохой очень. Много есть верблюд, лошадь, баран. Бедный бедняк, совсем нехорошо живет, баран жок. Идет работать к баю. Бай дает немного баран. Бедняк живет тогда.
- Как и у нас в Рассее матушке,- задумчиво протянул Федор.
- Город есть, село, аул есть много,- продолжил Саламат,- Знаю город Акмолинск, там зима, очень холодно. Еше есть Аягыз совсем маленький город. Знаю Гурьев, людей много, начальник губернатор, вот такой толстый дядька, но хорошей земли мало. Говорят, батька, там,- тут парень указал куда-то вперед, твой город Аулие-Ата. Ехать тебе туда долго надо. Речки Талас, Аса. Земля хороший. Людей мало. Мне друг рассказывал.
 Пока мужчины разговаривали, проснулась Марфа жена Федора. Проверив спящую младшенькую Ниночку она привычно соскочила с телеги и начала собирать нехитрую снедь.
Немногим погодя покормив мужчин, занялась детьми.
Старшенькие: Валя и Яшка уже забегали, заиграли около дороги. После долго сидения и лежания в телеге, старясь размять свои еще детские косточки.  Маша, скорчив недовольную рожицу, не захотела слезать с телеги и лежала в тенечке дыша прохладным ветерком. А маленькая Ниночка проснувшись и попив теплой водицы из глиняной бутылки заботливо укутанной в тряпье, изумленно таращила свои глазенки в желто-зеленую казахскую степь и тыча пальчиком, сказала,- тама лосадки…
- Какие такие лошадки? - На голос самой маленькой дочки обернулся Федор,- эка диво, что за звери?
 Глядя на неведомых двугорбых желтых зверюг, с сумками и тюками на крепких спинах, проходящих мимо наших странников в некотором удалении- Федор чесал в затылке,- Бога ж твою душу мать. Привидится же такое!

- Верблюд. Два шишка на спине- бактриан. Куча верблюд: караван идет, товар везет,- меланхолично заметил Саламат…

Солнце все ниже опускается к горизонту. Становится ощутимо прохладнее. Замолкли дети в телеге, клюет носом сам Федор, Матрена придерживая рукой корзинку с недоеденной снедью думает о чем-то о своем, о бабьем. Поскрипывает плохо смазанное колесо в телеге.  Лишь Саламат, сидя за вожжами на второй телеге позади, тянет негромко что-то свое, на непонятном для Федора языке.

- О чем ты поешь Саламат? – встряхивается от дремы Федор.
- Об этой земле. О том, что по ней идут верблюды, везут товары. О том, что едем по ней мы. Ты русский, едешь строить свой дом. А я пойду дальше. Найду себе жену, куплю баранов и … - тут дорожный акын* задумался,- тоже построю себе дом и буду ездить к тебе в гости Федор…

Поздно вечером, уже, в степном городе Гурьеве, устроившись на постоялом дворе и распрягши быков Федор осматривает их и ругается,- ах ты ж язви тя в душу. Марфа подь сюды, гляди что деется.
- Не жилец, явно до утра не дотянет,- глядя на захворавшего быка выносит свой вердикт жена. -  Он и днем то квелый был, прости господи. Как до города то дошел, ума не приложу. Я ему травки подкладывала разные, вот и сил чуток и оставалось. А сейчас и до утра не дотянет, забить надо. А утром мясо продадим, часть себе завялим…

Уже глубоко за полночь, сложив мясо в холодном погребе постоялого двора и договорившись с хозяином, что поутру будут торговать, Федор в кровати копается в своих вещах.
- Да спи ты окаянный, - во сне бормочет жена. На соседней широкой койке рядком лежат детишки, давно уже сопят без задних ног.
- Ладно Марфуша, не ворчи. Я сейчас, загашник свой только проверю, - Федор наконец нашаривает в скрытом на рубахе кармане кошель. Развязывает и при свете свечи высыпает на стол пригоршню монет. Среди меди и серебра ярким блеском сияют царской чеканки золотые червонцы. Пять монет, по десять рублей, да еще мелочь серебра и меди. Да четыре бумажных денежки, также номиналом по десять царских рублей. Это все что оставалось на данный момент от тех Столыпинских*, Петра Аркадьевича ещё, двух сотен рублей, который выдавали крестьянам на подъем и переселение в далекие киргыз-кайсацкие степи.

  Прошло еще три недели долгого пути. По решению распределительной комиссии наших переселенцев отправили в село Поклонка. Туркестанской губернии, Аулие-атинского уезда.  Где Федор посмотрев на черную землю, густую зелень и близко расположенную речушку, решил строить дом и разводить быков…
Шли годы, отгремела первая мировая. Пришла революция.  А наши переселенцы жили, трудились и растили детей. Когда они выросли и разбежались кто куда, Марфа похоронив мужа, перебралась в город вместе с Ниной.   Самая младшая из детей поступила учиться в Москву. Еще до войны. Там и осталась работать. А уже после Победы она встретила своего Григория. Демобилизованного, по случаю ранения и победы. И сразу вышла за него замуж. Потом, когда родилась дочка Натали они вместе с мужем решили вернуться в родной Джамбул (бывш. Аулие-Ата) из голодной и холодной послевоенной Москвы
Немногим позже, уже на родине, родился и сын Владимир.  Дочь пошла по стопам матери, получила инженерное образование и стала преподавать технические специальности. Сын стал электриком. И в свое время, уже Наталия Григорьевна в бытность свою замужем за простым советским инженером Аркадием, родила двух девочек: Алинку и Полинку. Старшая их которых, Аля, и стала матерью моих детей, и моей женой соответственно…


За сим откланяюсь!!!
Николай Кузнецов aka kraft-cola  06.03.16


Примечание автора:**
*Паспорт. Ходаческое свидетельство (свидетельство ходока). Проходное переселенческое свидетельство, - официальное документы, выдаваемые переселенцам с указанием края и местности куда переселяться.
*Киргиз-казак, кайсак, -  Так именовались все народы, преимущественно казахи, проживавшие на территории современного Казахстана, на период начала 20 века.
*Сарт,- так называли местные узбеков которые жили на территории Казахстана.
*Аграрная реформа Петра Столыпина началась с царского указа от девятого ноября шестого года.  Где крестьянам впервые давался ряд свобод, в частности на свободное поселение. Что привело к росту внутренней миграции по стране, чем не преминули воспользоваться власти и начали активное заселение земель за Уралом и в Казахстане.
Переселенцы освобождались на долгое время от налогов, получали в собственность участок земли 15 га на главу семьи, получали денежное пособие в сумме 200 рублей (по различным источникам от 100 до 200 рублей царской чеканки) на семью, при том мужчины освобождались от воинской повинности.
*Акын,- народный поэт, певец.

P.S. Также имеют место некоторые фамильные и исторические неточности (искажения), но это уже не имеет никакого значения.
41 Война и мирные будни сапёра Ванюкова
Виктор Некрасов

             Александр Степанович Ванюков ушёл на войну с немецко-фашистскими захватчиками в апреле 1943 года. Тогда ему было восемнадцать. Если не считать лёгкой контузии, то сапёру Ванюкову повезло: спустя семь лет, он вернулся в своё родное село Чамлык Никольское Добринского района. Дальнейшую службу  Отечеству нёс на ответственных постах.  За свои боевые и трудовые заслуги Александр Степанович награждён орденом Отечественной войны и двенадцатью медалями. Ванюкову довелось участвовать в освобождении правобережной Украины, Молдавии, Румынии, Болгарии, Югославии и Венгрии.

                  Практически всю войну Ванюков прошёл в сапёрном подразделении. Учебная рота располагалась за городом Пензой. Программу изучали ускоренными темпами, занимались по     10-12 часов без выходных.  Сапёр, как известно, ошибается всего  один раз в жизни, поэтому все тонкости обращения с минами различного назначения познавали не то что назубок, а наощупь.        С закрытыми глазами, рассказывает Александр Степанович, могли обезвредить любую из них.  Обучались и наведению переправ, строительству понтонных мостов, сооружению других инженерных объектов. После четырёхмесячной подготовки, в конце июля, молодых бойцов доставили на фронт. Боевое крещение Ванюков принял при форсировании Северного Донца.

- Бытует мнение, что сапёры меньше подвержены  опасности, чем пехотинцы, идущие в атаку, -размышляет наш герой. -  Я с этим не согласен.  Кто разминирует проходы в минных полях для тех же пехотинцев? Сапёры!  Кто минирует  мосты, переправы, другие стратегические объекты? Сапёры! Кто под шквалом огня и при бомбардировке сооружает плоты, другие плавсредства для пехоты и артиллерии? Опять сапёры! Вот и выходит, что мы всегда на передовой, и каждый день может оказаться последним.

 - Часто говорят  или пишут, что бойцы такого-то батальона или  полка без страха ринулись в атаку на  врага. Не верьте, это для красного словца, не более,- продолжает ветеран.
 - Страх – нормальное  чувство любого человека, защитный амулет, оберег своего рода: страх погибнуть в бою, страх стать инвалидом,  страх попасть в плен. За войну мне  десятки раз приходилось  бывать под бомбёжкой. Иногда  было так страшно и тяжело, что  смерть казалась неминуемой. И это не пустые слова…. Люди сходили с ума, не выдерживая дикого напряжения.  Во время «ковровой» бомбардировкой неба не видно и  если нет надёжного укрытия или под бомбёжку попал в поле, пиши пропало. Бомбу, что над тобой отделилась от самолёта, пронесёт. А вот та, что с недолётом – твоя…   Истошный вой летящих бомб…  Визг становится нестерпимым. Лежишь и молишься: «Господи, спаси, Господи, а если убьют, только бы сразу, чтоб без мучений…». Иной раз посмотришь на небо и думаешь: «… в последний раз вижу…»

            А ещё страшно и нестерпимо больно терять  друзей.  После каждого разминирования прохода  сапёры оставляли  знаки: «Проход, мин нет». Стояла такая табличка и на этом участке. Но как только солдаты сделали несколько шагов вперёд, их оглушил мощный взрыв, подорвав   восемь  человек, четверо из них - насмерть. Среди них был и мой друг детства, одноклассник Алексей  Подолин. Эта смерть для меня стала  самым страшным потрясением. Мы же ещё молодые были, полные мечтаний и надежд.



                         Александр Степанович вспоминает, как участвовал  в форсировании Днепра. Его  сапёрной роте совместно с пехотинцами и артдивизионом  был дан приказ подготовить плавсредства для форсирования Днепра на участке  возле хутора Вороново.  Расположен он между  городами  Днепропетровск  и  Запорожье.  Здесь  полным ходом шла подготовка к штурму неприступного, как полагали  немцы, водного рубежа. Собирали рыбацкие лодки, делали плоты, готовили резиновые лодки и другие плавсредства.

В  начале  октября операция по форсированию Днепра была успешно осуществлена, в результате чего был захвачен плацдарм шириной около восьми километров. На этом  отрезке правого берега Днепра с 3 по 23 октября укреплялась наша оборона. Все 20 дней мы, сапёры, делали минные и проволочные заграждения. Работа велась только ночью, и, тем не менее,  наши потери были велики. Противник непрерывно вёл артиллерийский обстрел по нашим позициям, авиация регулярно бомбила так, что  весь плацдарм был изрыт воронками. А в это же время шла переправа орудий, танков, другого снаряжения. Немало наших солдат и офицеров  не доплыли до правого берега. Холодные воды  Днепра стали  их последним пристанищем.
 23 октября началась двухчасовая артподготовка, наша авиация бомбила и обстреливала немецкие передовые позиции. После этого  войска приступили к прорыву обороны противника.

   - В этот день мы продвинулись на 4-5 километров и овладели хутором Вовни.  Мой старший товарищ и наставник, сибиряк Николай Сетько, был тяжело ранен разрывной пулей в живот. Через несколько минут он скончался на моих глазах. Впереди были ещё полтора года войны, немало успешных операций, но и потерь было  немало. 

       - Я никогда не искал для себя лёгких дорог, всю жизнь работал так, как требовала моя совесть. Был там, куда направляла меня Коммунистическая партия. Я не стесняюсь своего членства в партии, в которой  и сейчас состою.  На войне довелось немало встречать  трусов, подлецов и хапуг, были среди них и члены партии, но в большинстве своём – это были патриоты, не жалевшие жизни во имя Родины, во имя Победы, -  говорит Александр Степанович.                                                                                                      
 
                   После демобилизации из армии Ванюков работал ответственным секретарём  районной газеты  «Знамя Ленина», инструктором райкома КПСС, уполномоченным министерства заготовок по Талицкому  району. Отучившегося в партийной школе Александра Степановича в 1962 году избирают председателем колхоза «Победа».  За шесть лет  руководства хозяйством он успел  сделать многое по укреплению экономики колхоза, повышению урожайности в полеводстве, развитию социальной сферы села.  За эти годы были построены десятки жилых домов для колхозников, четырёхрядный коровник с современным оборудованием, во все дома проведено радио.

                                       В 1967 году  Александра Степановича избирают председателем районной плановой комиссии, а позже назначают директором заготконторы Добринского  райпотребсоюза.   Под его руководством заготконтора неоднократно выходила победителем областного и Всероссийского  трудового соперничества.  Также велось большое строительство заготовительных пунктов в сёлах района. Талантливому организатору, общественнику, Ванюкову доверяли быть членом совета  облпотребсоюза, а  в 1980 году   он занимает должность заместителя председателя Добринского райпотребсоюза  по кадрам и работает на этом поприще до ухода на пенсию в 1985 году.  Кроме основной производственной деятельности, Александр Степанович вёл большую общественную работу: неоднократно избирался депутатом районного Совета, членом РК КПСС, 12 лет возглавлял партийную организацию райпотребсоюза, активно участвовал в военно-патриотическом воспитании молодёжи, являлся членом правления Добринского общества инвалидов  Великой Отечественной войны и труда.
   
7 мая ветерану исполнится 90 лет. Отмечать юбилей Александр Степанович Ванюков будет 9 мая. У него традиция – праздновать круглые даты в День Победы. Когда он узнал об окончании войны, а случилось это в венгерском городке Байя, ему только-только стукнуло двадцать. Ту радость, как сам вспоминает, не передать словами… Победа подарила ему главное – долгую мирную жизнь.


                                                            
                                                            ***
         Как бы ни менялись за последние годы факты нашей истории,  я считаю, что 9 мая — День Победы — остается неизменным, всеми любимым, дорогим, трагичным и скорбным, но в то же время и светлым праздником. 9 мая 1945 года… Все дальше и дальше теперь от нас эта дата. Но мы помним, какой ценой досталась нашим дедам эта великая Победа. « День Победы – как он был от нас далек»… Наверное, в каждом городе и посёлке  около вечного огня в этот день соберутся  те, кто придёт  возложить цветы, вспомнить наших защитников и героев, минутку помолчать и в который раз сказать им СПАСИБО… Спасибо за нашу мирную жизнь, за наших детей и внуков, за их счастье!  Сегодня, когда мы всматриваемся в прошлое, очень важно понять его присутствие в настоящем. Поэтому мы должны унаследовать качества, завещанные нам защитниками нашей Родины: стойкость, героизм, мужество, боевой дух. Они необходимы нам для выхода из тяжелой ситуации. Я знаю, что наша Родина славится своим народом, мужественно преодолевающим любые невзгоды. Верю: России не страшны никакие трудности с таким народом-победителем!
42 Я хочу, чтобы мои родные жили счастливо...
Галина Кошель
                                          
                       У Екатерины Ивановны сегодня знаменательный день – она встречает свой 90-й день рождения. Много пришлось пережить ей за свою долгую жизнь. Родилась в Саратовской области в семье обрусевших немцев. Родители были крестьянами, трудились на земле. Так случилось, что отца её в начале 30-х годов репрессировали, мама умерла и девочка осталась сиротой в 7 лет. Невероятно трудное, голодное было время.
                      
                      - Нас в семье было 13 детей, я - самая младшая, - затуманились воспоминаниями и непрошеной слезой глаза Екатерины Ивановны. – Когда родителей не стало, меня к себе забрал брат, он был женат, имел уже двоих детей.  Брат кучером в совхозе работал, возил врача.
                     
                        Маленькой Кате приходилось много трудиться. Сызмальства помогала по дому в семье брата. Уборка, мытье полов – всё было на ней. Сама ещё совсем кроха, Катя нянчила детей брата. Учиться особо не довелось, некогда было. Окончила три класса сельской школы. Через какое-то время всё семейство брата вместе с Катей переехало в город. 
                      
                        Перед войной шестнадцатилетняя Катя стала работать ткачихой на ткацкой фабрике. Приходилось вставать рано и идти пять километров до работы. Когда началась война, Катю, как и многих советских немцев, переселили в Казахстан. В 1943 году её забрали в трудармию в Соликамский район Пермской области. Работала на лесоповале, на сплаве, на стройках. Там и встретила Катя своего будущего мужа Роберта, тоже немца. Отец Роберта также был репрессирован. Он был очень образованным человеком, знал 11 языков. В 1946 году Катя и Роберт поженились. Жили в густонаселённом бараке, там стояли двухярусные нары. Им, как семейной паре, ширмой отгородили уголок.
                      
                       - Так было голодно и холодно, что даже вспоминать не хочется, - теребит в руках носовой платок Екатерина Ивановна. – Однако, забыть это невозможно. Выдавали еды ничтожный паёк, а чтобы заработать пирожок, нужно было лишнюю дневную норму выполнить. Когда приходила с работы зимой, штаны стояли колом от мороза. Я их снимала и ставила рядом с кроватью. За ночь они даже до конца не оттаивали, так утром и приходилось опять их, ледяные, надевать.
                        
                        В трудармии семья Екатерины была по 1947 год. Потом до 1953 года жили там же на поселении как репрессированные, имея на руках уже троих малолетних детей – Георгия, Раису и Роберта. Выезд отсюда им был запрещен. Нужно было ежедневно отмечаться в комендатуре. После смерти Сталина, в 1953 году семью Екатерины Ивановны реабилитировали и они уехали в Казахстан к её родным.
                        
                        Вскоре началась общесоюзная целинная эпопея. Казахстан был в числе мест, в которых планировалось поднимать целину, и муж Екатерины Ивановны Роберт Густавич был в числе первоцелинников. Прожив года два в Казахстане, семья Екатерины Ивановны переезжает в Среднюю Азию, где её муж работает на урановых рудниках. Нужно было кормить многодетную семью. К тому времени  в их семье родились ещё один сын Виктор и дочка Ирина. Однако, вскоре рудник закрылся и в самом конце 50-х годов семья Екатерины Ивановны вновь переезжает, но теперь уже на постоянное место жительства – в одно из сёл на Алтае. Приехали они в эти края, потому что здесь проживала семья сестры Екатерины Ивановны.
                      
                        Имея на руках пятерых детей, Екатерина Ивановна стала работать в совхозе свекловичницей. Это была тяжелая сезонная работа. Начиналась она с ранней весны посевом свёклы. Летом трудились на прополке, прорывке, шаровке всходов, несмотря на изнуряющую жару.
                      
                        - Рядки свекольные длинные были, - говорит Екатерина Ивановна. – Возьмешь парочку и гонишь, не разгибаясь. И кажется, что им нет ни конца, ни края. А солнце палит…
                      
                          Заканчивались работы поздней осенью, когда свёклу убирали с полей, порой уже по заморозкам. Чтобы люди не отвлекались от общественной работы, огороды не разрешали держать, потому что овощи выращивал совхоз. Каждый работник получал в сезон определённое количество огурцов, помидоров и других овощей на руки. Проработала Екатерина Ивановна свекловичницей до выхода на пенсию.
                      
                          Роберт Густавич работал шофером в этом же совхозе. Он имел склонность к рисованию, в юности окончил художественную школу в Москве. Любил природу, писал картины. Эти картины до сих пор бережно хранятся в доме Екатерины Ивановны. Со своим супругом она прожила в любви и согласии около полувека. Уже более двадцати лет минуло, как Роберта Густавича не стало. 
                      
                          Есть ли что страшнее для матери, чем смерть рождённых ею детей? Помимо всех уже перенесённых испытаний жизнь принесла ей величайшее горе. Екатерина Ивановна похоронила старшего сына Георгия и младшую дочку Ирину. Но не случайно говорят – Бог не даёт крест не по силам… Екатерина Ивановна всё выдержала. И живёт дальше. Она прошла долгий жизненный путь. Этот путь пришёлся на самые сложные, тяжёлые годы. По судьбе, выпавшей на её долю, можно изучать историю нашей страны. Сейчас Екатерина Ивановна живет в любви и заботе, вместе с семьей внука, в окружении правнуков. Она богатый человек - у неё 14 внуков и 10 правнуков.
                     
                           Сегодня у Екатерины Ивановны 90-й день рождения. Вокруг неё собралась вся семья внука, пришла дочь Раиса, которая живёт в этом же селе. Они приготовили праздничный стол для своей любимой мамы, бабушки и прабабушки. И с нетерпением ждут дорогих гостей, которые должны были подъехать с минуты на минуту. Это два сына Екатерины Ивановны – Роберт и Виктор. Один из них занимает высокий пост в региональном правительстве, другой - находится на пенсии. Они живут за тысячу километров от матери. Каждый год в этот день дети Екатерины Ивановны, отложив все свои дела, собираются в родительском доме, чтобы поздравить свою маму. Чтобы обнять её, признаться ей в любви и вновь почувствовать себя детьми, несмотря на свой возраст и занимаемые должности.
                     
                          - Наверное, Бог меня любит, раз дал возможность дожить до сегодняшних дней, - признаётся Екатерина Ивановна. – Я хочу, чтобы мои родные жили счастливо, не так, как мы. Чтобы людям не привелось пережить то, что пережили мы. Чтобы на земле никогда не было войны...