Безвыходные ситуации тем хороши, что выбор уже сделан. Подожди немного и узнаешь, какой. Я этих четверых сразу узнал. Вот они выходят из стены ливня. Вот мы с ними говорим, а вот я уже в каком-то подъезде на верхнем этаже. И они поднимаются. Когда я вижу их, сильнее всякого страха становится моё удивление. Они, все четверо, поднимаются босые и обувь держат в руках. Для чего? Чтобы не шуметь в подъезде? Или чтобы незаметнее ко мне подкрасться? Не знаю. Но это последнее, что я запомнил, прежде чем эти четверо приблизились и…
Хотя не с того я начал. Был день поэта. Точнее, утро поэта. Точнее, утро прозаика в день поэта. Я вышел из дому и вижу, у моих ворот трутся двое с такими маленькими пластиковыми скейтбордами. Один лысый в кепке, у другого волосы собраны в хвост. Один бородат, другой — так.
— Ты Сергей? — интересуется бородатый кепконосец.
— Я, а кто спрашивает?
— Пётр Сычёв и Валентин Буженинников, — молвит гладколицый хвостоимец.
— А как понять, кто из вас кто?
— Пётр Сычёв бородат, а Валентин Буженинников — так, — говорит кепковерхий мохнолиц.
— А почему вы о себе в третьем лице говорите?
— Так проще запомнить Петра Сычёва и Валентина Буженинникова, — отвечает власохвостый кожебрей.
— А зачем мне запоминать Петра Сычёва и Валентина Буженинникова?
— А затем, что Пётр Сычёв и Валентин Буженинников — поэты, которые тебя прикончат, — говорит лохмощёкий кепколюб.
Валентин Буженинников снимает на айфон, как Пётр Сычёв встаёт рядом со мной и, глядя в объектив, декламирует:
Над рифмами смеётся он,
Не ценит ямб и дактиль.
Но сокрушу его апломб,
Как ламу птеродактиль.
Валентин Буженинников завершает съёмку и говорит:
— Теперь публикуем с хэштегом #ЗавалиПрозаика. Фобос будет доволен.
— Пётр Сычёв и Валентин Буженинников поклоняются древнегреческим богам?
— Ты что, своё имя не гуглишь?
— Я — нет.
— Твои проблемы. Ариведерчи.
— И это всё? Просто выложите этот жалкий видос?
— Поправка… Уже выложили!
Поэты вскакивают на свои крохотные доски и укатываются из поля моего зрения. Что за олухи.
В честь дня поэта волонтеры движения «Бессмертие Поэта» раздают у станций метро листовки со стихами. Мне попадаются стихи Амалии Шумиловой, неугомонного акселерата. В свои 21 она автор книги «Совершеннолето» и ещё, кажется, тридцати других, а также идеолог движения «Бессмертие Поэта». Стихотворение называется «Согрей иней».
Порастет моё тело кораллами,
Чтобы от ловцов жемчуга скрыться,
Джунгли будущего хлопают подвалами,
В морозилке синеет птица.
Ты возьми её, согрей иней,
Упокой душу этой куропатки или перепёлки,
Пока мои сны снимает Феллини
На девятимиллиметровую киноплёнку.
Какие у нас всё-таки стихи пишут, думаю я. Еду в студию. Там открываю ноут и отдаюсь шквальному потоку информации: скайп, телеграм, фейсбук, почта…
«Привет, друг! Зацени сайт, где голодные дамы ищут секс-приключений!..» Удалить.
«Вас приветствует сайт Доколе.оrg! Мы собрали 500 000 подписей под петицией об игнорировании петиций, но депутаты её проигнорировали! Подпишем новую петицию в поддержку той петиции! Покажем кузькину мать!..» Удалить. Нет, вообще-то я люблю Доколе.org и всегда подписываю те петиции, которые считаю не безумными. Но эта в их число не вошла.
«Здравствуйте! Вы отправляли заявку на публикацию Вашей аудиокниги в нашем сообществе «Бесплатные аудиокниги». Вот наш прайс-лист…» Сжечь.
«Сергей, доброго дня! Напоминаю о нашей сегодняшней встрече. Жду Вас в нашем офисе по адресу набережная Чёрной Речки, 8. С уважением, руководитель экскурсионного бюро "Мираж", Камилла Шёлковая».
Как я мог забыть. Они звонили на той неделе, жаждут заказать серию аудиотуров по Махачкале. Времени мало. Выдвигаюсь.
У метро вновь получаю листовку, на этот раз со стихотворением талантливого громилы Ермака Каменева. Вам наверняка знакомы его книги «Апокрифма», «Мрак на горе», «Траур по светилу». Эскалатор тащит меня в недра Земли, а я читаю Каменева.
Приближаешь крах, искупаешь грех,
Не осилишь взмах, не возьмёшь разбег,
Разрубить узлы, разлюбить со зла,
Убежать от мглы карта не легла.
Провались сквозь лёд, множь себя на ноль,
Вскрикнет алый рот, и утихнет боль.
И отпрянет быль, растворится явь,
Воцарится штиль, не спасёшься вплавь.
В эту щёку — хлоп! В эту щёку — хлоп!
Эту кожу — вдрызг! В этот мир — потоп!
В эту руку — гвоздь! В эту руку — гвоздь!
За спиною — крест! Ты… длинноволос.
Когда я спускался в метро, было солнечно. Однако на Чёрной Речке царит антрацитовый полумрак. Вместо небес громоздятся, проблёскивая кобальтовыми жилами, гигантские танталовые клубы. Нисходит ливень.
По указанному адресу нет никакого турагентства «Мираж». Телефон их не отвечает. Я вымок до нитки и замёрз. Лучше вернуться в студию. Сворачиваю в переулок, ведущий к набережной. Навстречу мне из стены ливня выходят четверо. Ермак Каменев, Пётр Сычёв, Валентин Буженинников… минуточку, а это кто?
Поэты останавливаются в пяти шагах от меня. Четвёртая фигура откидывает капюшон мантии. Маленькая голова обрита наголо. Глаза истекают тёмно-синей тушью.
— Здравствуй, Сергей.
Я уже слышал этот голос на прошлой неделе. Вот кто представился Камиллой Шёлковой.
— Амалия Шумилова собственной персоной. Может, хоть ты мне объяснишь, что здесь творится?
— Ты что, — говорит Амалия, — не вводил своё имя в гугл?
— Не вводил, — встревает Пётр Сычёв.
— Ой не вводил, — подтверждает Валентин Буженинников.
— Цыц! — восклицает Амалия.
Посредственные поэты умолкают. Я говорю:
— Что я нашёл бы, если б ввёл?
— Рецензию Фобоса на твою «Эру Рюкзаков».
— Подробнее. Кто такой этот Фобос Грунт?
— Гордей Фобос. Тёмная звезда блогосферы. Ночной кошмар любого автора. Лидер кибергвардии Интерчернь.
— Допустим. А вы-то, поэты, тут при чём?
— Ты знаешь, я не желаю тебе зла, — отвечает Амалия. — И даже совсем наоборот. Но тебя уже не спасти. А спасти «Бессмертие Поэта» мы обязаны. Мы сделаем, как велит Гордей.
— И что вы сделаете? Выложите ещё один дурацкий видос?
— Сыч и Буженина скормили это видео читателям «Бессмертия», чтоб ты решил, что всё это не всерьёз, и позволил заманить себя подальше от центра города. А теперь прости, но мы прикончим тебя по-настоящему.
Поэты вынимают из карманов раскладные ножи, шила, цепи и приближаются ко мне. Я разминаю пальцы, хрущу шеей, принимаю боевую стойку Вин Чун, делаю резкий выпад и, пользуясь замешательством поэтов, убегаю. К чёрту это дерьмо. Я бы сладил с Бужениной и Сычём, а потом и Амалии бы как следует дал ремня. Но если Ермак всё это время будет душить меня цепью, то, согласитесь, шансов маловато.
В кроссовках хлюпает вода. Рассекая холодные струи, мчусь в подворотню, перепрыгиваю опрокинутые мусорные баки, распугиваю крыс. Поэты загоняют меня в тупиковый двор. Забегаю в единственный подъезд, на последний этаж, дальше бежать некуда. Эти четверо поднимаются за мной. Когда я вижу их, сильнее всякого страха становится моё удивление. Они, все четверо, поднимаются босые и обувь держат в руках. Для чего? Чтобы не шуметь в подъезде? Или чтобы незаметнее ко мне подкрасться? Не знаю. Но это последнее, что я запомнил, прежде чем эти четверо приблизились и…
За моей спиной распахивается дверь. Меня влекут чьи-то тёплые руки. Дверь хлопает перед носами поэтов. Я в старой квартире. Оглушительно тикают часы. В запах табачного дыма вплетаются ароматы гвоздики и сандала. Молодая женщина — слева рыжие волосы, справа чёрные. Взгляд её стремится откуда-то из прошлой жизни в будущую. Она закрывает дверь на три замка и жестом приглашает меня на кухню.
На плите греется чайник. Тусклый свет разъединственной лампы освещает царство неровных поверхностей и отслаивающейся краски, покрытое мозаикой сотен деталей: горшки, окурки, радио, дуршлаг, евангелие, йод, фартук, отвёртка, багет, опал, спички, пепельница, книги, свечи, значки, карандаши, ёлочные игрушки, глиняный Будда, шишки, прищепки, носорог на картине из бисера, пчёлы на открытках, радуга на фото, топографические карты, игральные карты, игральные кости, восьмой бильярдный шар, нотная тетрадь, вязальные спицы, вскрытые конверты, велосипедная цепь…
— Когда всё зафиксируешь, садись на табурет, — говорит хозяйка.
Я всё фиксирую и сажусь. Она становится у окна, долго смотрит на меня, а затем произносит:
— Меня зовут Ульяна Горечь.
— Я Сергей.
— Я знаю.
С полминуты молчим. Ульяна спрашивает:
— Интересуешься Истиной?
— Скажем так, убиваюсь по Вечному.
— Замечал, что слово «краткий» более лаконично, нежели «лаконичный»?
— Так же верно, как то, что слово «чем» более кратко, нежели «нежели».
Снова молчим.
— Что предпримешь? — спрашивает Ульяна.
— Поэты обезумели и хотят меня убить. Что тут предпримешь?
— Бывает, — отвечает Ульяна, закурив. — С Гордеем шутки плохи.
— Знаешь его?
— Многие полегли от его рецензий.
— Он что, критик?
— Известный блогер, ушедший на тёмную сторону, — жутко сверкнув глазами, молвит Ульяна. — Его рецензии будто начертаны чистой антиматерией.
— Ну и пусть рецензирует сколько влезет, — говорю. — Мне-то что?
— Ты не понимаешь. На каждую фразу Гордея тысячу комментариев оставляет кибергвардия Интерчернь.
— Что за Интерчернь?
— Его подписчики. Полумиллионный выводок прихвостней-комментаторов с вырезанными без анестезии собственными мнениями. Они разносят мнение Гордея по всему Интернету, выдавая его за своё, и уничтожают доброе имя автора — даже самые преданные читатели от него отворачиваются. Если после этого автор и может что-то писать, то он на всю жизнь остаётся моральным калекой, не способным связать и двух слов. Если Гордей сломит твою волю, ты и сам пополнишь ряды кибергвардии Интерчернь.
— Но я не читал никаких рецензий и комментариев.
— Может, поэтому он послал за тобой поэтов?
— Что-то не пойму, при чём тут поэты?
— Очевидно, Фобос грозит уничтожить их драгоценное «Бессмертие поэта».
— Интерчерни и оно по зубам?
— Интерчернь уже поглотила «Пишущих Хиппи», «Авторов с Клёвыми Татуировками» и «Вселенную Метропокалипсиса Глухарского». Либо поэты уничтожат тебя, либо им придётся всё начинать заново. Неудивительно, что они выбрали менее хлопотный вариант. Я бы тоже его выбрала.
Нехорошая догадка проносится в моей голове. Ульяна словно читает мои мысли.
— Думаешь, не поэт ли я? Может, и так. Но я давно уже не пишу, — она выключает газ под вскипевшим чайником. — Вот так. Киберзлодей выходит в реальный мир, и ты его первая жертва.
— Но почему, чёрт подери, из всех прозаиков в мире он выбрал именно меня?
— Ты что, не гуглил своё имя?
— Ох. Просто скажи.
— В рецензии на «Эру Рюкзаков» сказано, что ему не нравится твоя борода.
— Что не так с моей бородой?
— С ней как раз всё в порядке. Но бороду нетрудно использовать против её носителя, разве непонятно?
— Пока не очень.
— Надо отдать бородача тем, кто ненавидит бородачей.
— А кто ненавидит бородачей?
— Те, кто винит их в своих бедах.
— А кто винит бородачей в своих бедах?
— Всякий, кто винит не себя, готов обвинить любого, кто под руку попадётся. Гордею остаётся только намекнуть, что, возможно, стоит ненавидеть бородачей, а уж ненавистники найдутся. Полмиллиона подписчиков, шутка ли?
— Если вокруг Гордея столько ненавистников, то почему они не ненавидят его?
— Пираньи не едят того, кто их кормит.
— А если кормилец упадёт в воду?
— Кормилец осторожен.
— А если кто-то его столкнёт?
— Столкнёшь и сам станешь кормильцем пираний. В чём смысл?
— Пираньи не будут кусать меня.
— Да, пока кто-то из твоих жертв не столкнёт в воду тебя. Это замкнутый круг.
— Тогда, может быть, мне разбить его доводы аргументами и фактами? Написать, что борода — это естественно, и каждый сам решает, носить её или нет…
— С Интерчернью это не прокатит. Им дали установку, они слепо ей следуют. Любые противоречия только укрепят их ненависть.
— Да Бог с ней, с Интерчернью. Тут бы с поэтами разобраться. Они ж на лапшу меня порежут, лишь бы сохранить своё «Бессмертие».
— Тебе надо что-нибудь придумать. Ты не можешь ночевать здесь.
— Уверена?
— Да.
— Ладно, а сам Гордей, он бороду не носит? И вообще, какие у него есть отличительные внешние черты?
— Самое большее, что известно о его внешности, это то, что у него на аватаре Дарт Вейдер.
— Погоди-ка, Ульяна. Ты хочешь сказать, никто не знает, как выглядит Гордей Фобос?
— Кто-то знает, но едва ли он среди тех четверых за дверью.
— Уверена?
— Сам у них спроси.
— Ладно.
Иду в прихожую, открываю три замка и выхожу к поэтам.
— Наконец-то ты смирился с неизбежным. — речёт Амалия.
— Быстрей нельзя было смириться? — ворчит Ермак.
— Операция завершена, — говорю я. — Расходимся.
— Ты не понимаешь. — говорит Амалия. — Мы должны прикончить тебя.
— Вам не стоит.
— Почему это?
— Потому что я — Гордей Фобос.
— Ну конечно. Думаешь, мы в это поверим?
— Я сказал убить Сергея, и вы поверили. Значит, и теперь поверите.
— Что-то не сходится. Если ты Гордей, то зачем велел убить себя?
— А… что, непонятно?
— Непонятно.
— Чёрный пиар. У Фобоса 500 000 подписчиков, а у Сергея — раз-два и обчёлся. Если Гордей будет травить Сергея, то Сергей быстро станет таким же известным, как Гордей. Интерчернь подхватит ваш хэштег #ЗавалиПрозаика, и дело в шляпе.
— Допустим, мы тебе верим. Почему ты сразу не сказал, что тебе нужен пиар?
— Вы должны были по-настоящему верить в то, что делаете. Иначе ничего не работает.
Они переглядываются. Ермак говорит:
— Думаю, ты лжёшь нам. Ты решил притвориться Гордеем, чтобы одурачить нас. Поэты, вы помните, что если не успеем к полуночи, то нашему «Бессмертию» конец?
— Что ты предлагаешь? — говорит Амалия.
— Не рисковать и убить его на всякий случай. Даже если он и впрямь Гордей, то уже не сможет причинить нам вреда.
— А и верно!
Стараясь хранить спокойствие, говорю:
— На случай, если вы так решите, я поставил рецензии в отложенные публикации. Если я не отменю их до полуночи, механизм запустится, и Интерчернь сожрёт вас, как веган артишок. Так что лучше вам убрать железки и вернуться к своим поэтическим делам.
— У нас нет выбора, Ерёма, — говорит Амалия. — Мы должны поверить ему.
— Если «Бессмертие поэта» падёт, ответственность на тебе, — рычит Ермак.
— Ступайте, — говорю я. — У меня ещё тут дела.
— Я тебе верю, Сергей, — отвечает Амалия. — Не подведи.
А затем надевает туфли и идёт вниз по лестнице. За ней остальные трое. Я слушаю, как они выходят из подъезда. Дверь Ульяны открывается.
— Весьма убедительно, — говорит она. — Я сама чуть не поверила.
— А знаешь, почему?
— Потому что на кону была твоя жизнь?
— Не только. Дело в том, что я и впрямь Гордей Фобос.
— Неужели?
— Думаешь, у меня бы не хватило мозгов всё это провернуть?
— Хватило бы, но это не в твоём стиле.
— А знаешь, что в моём стиле?
— Что?
— Действовать не в моём стиле.
— Тогда катись отсюда, — говорит Ульяна и хлопает дверью.
Я жму кнопку звонка и кричу:
— Открой! Неужели ты поверила?
Дверь открывается. Ульяна говорит:
— Неужели ты поверил, что я поверила?
— Конечно, нет. Зачем ты устроила это всё, Ульяна? Или мне лучше называть тебя Гордей Фобос?
— Как ты догадался?
— Я взял первые буквы названий первых одиннадцати предметов, попавшихся мне на глаза в твоей кухне, и получилось «Гордей Фобос».
— Чёрт.
— Так зачем?
— Мне нравилось быть поэтом, но потом захотелось чего-то нового.
— Поливать грязью чужие труды? Стравливать прозаиков и поэтов? Что же тут нового?
Ульяна жмёт плечами.
— Да х*й знает. Вставило чёт.
***
Сборник повестей и рассказов Посейдень: http://chtivo.spb.ru/poseiden.html