ПОДЗЕМНЫЙ ГОСПИТАЛЬ
Мой дедушка по матери, Иван Васильевич Степанов встретил войну в большом селе Новогеоргиевское в Украине. Он был главврачом областной больницы, располагавшейся на окраине соснового бора. Его жена Екатерина Федотовна Васильева была там же акушеркой в родильном отделении. У них было две дочери, старшая Татьяна и младшая – моя мама – Анастасия. Немцы вошли неожиданно. Никто не успел эвакуироваться.
Татьяне в то время было девятнадцать, а Анастасии семнадцать. Брат Екатерины Федотовны Виктор был секретарём партячейки. Он предвидел начало войны и по ночам тайно копал подземелье, начинающееся под коровником, ведущее под погреб и заканчивающееся длинным лазом, выходящим на окраину соснового бора. Он копал один, укреплял стены сосновыми брёвнами, а землю выносил в мешках.
К началу войны оно было закончено. Кто дал ему такую команду, даже родным не было известно. Немцы накапливались в селе целых три дня. Были и польские и итальянские части. Поляки сразу стали торговать с местным населением, а итальянцы за месяц выловили всех лягушек в окрестных прудах и болотцах. Ставили автоматы в козлы и, закатав брюки выше колен набирали целые котелки задних лягушачьих лапок и варили их на кострах. Больше по вечерам уже не было лягушачьих концертов.
В областной больнице расположился немецкий госпиталь. Дедушку оставили главврачом. Сказали, что по их сведениям у него дальние немецкие корни. Мол, он и дочерей назвал по-немецки: Таня – тане – ёлка, а Анастасия – уменьшительно Наця – нация. Дед положил на видном месте книгу Гитлера «Майн кампф» и делал вид, что её переводит. А на самом деле он работал на наших партизан. Днём делал операции немцам, а по ночам в подземелье нашим. В особо тяжёлых случаях в операционной у него лежали и немец, и русский и каждый бредил на своём языке.
Однажды сильно ранили Виктора, Иван Васильевич делал ему операцию дома и вдруг вошёл поляк интендант, всё понял, и начал кричать: «Партизанен, партизанен!» Дед объяснил ему, что это брат жены, мол, не смог отказать. Дал ему бутыль спирта, несколько тёплых одеял и объяснил, что если тот его выдаст, то поляк уже не сможет приходить к ним по вечерам и чувствовать себя на войне, как дома.
Три дня все готовились к аресту, но поляк не выдал. А ведь в соседних посёлках немцы и поляки зверствовали. Мстили за набеги партизан.
Таня и Настя носили раненым партизанам еду, лекарства и табак, замаскировав в вёдрах со свиным пойлом или под сечкой для коровы.
Однажды один молодой немец забрался на погреб, прямо на лошади, и стал там гарцевать. На раненых посыпалась земля. Настя выбежала к нему и пригласила в дом, попить молока и поесть жареной картошки. Потом от этого немчика просто не было спасения. Настю спрятали в дальнем селе, пока этого немца не перевели на передовую.
Иван Васильевич переделывал сельской молодёжи медицинские справки, уменьшая возраст, чтобы не угнали в Германию. Работал дни и ночи. Утаивал медикаменты для партизан и больных сельчан. Поправившиеся партизаны через лаз выбирались прямо в бор. А раненых втаскивали на шинелях.
Вся семья постоянно «балансировала на лезвии ножа», но про подземный госпиталь немцы так и не узнали, а когда они начали отступать, Иван Васильевич напудрил больных акрихином, натёр им перцем под мышками, так что градусники показывали за сорок, и объявил фальшивый карантин по тифу.
Немецкая комиссия прошла в масках, ни к чему не прикасаясь. Отступая, немцы не взяли даже больничного ведра… Очень боялись заразы. Так Иван Васильевич сохранил госпиталь для наступавших наших. После войны он получил за свой подвиг Орден Трудового Красного Знамени. О его тогдашней деятельности есть краткие упоминания в книгах М.И. Наумова «По следам Доватора» и «Хинельские походы». Это книги о партизанском движении в Украине. Я думаю, моя мама тоже была героем, как и её родители и сестра, – была бесстрашной, сильной и находчивой.
Теперь на месте их села Кременчугское море, а сосновые боры, где было много грибов и земляники – вырубили под морское дно. А ведь лес в Украине редкость и большое богатство. Моя мама плакала, когда перевозила в Калугу своих стариков. Но они и здесь прижились и были уважаемыми людьми. А она сама – работала учителем во 2-ой средней школе города Калуги, а позже корректором при областной газете «Знамя».
ТАЙНЫЙ ХРАНИТЕЛЬ
Мой отец, подполковник Хромиенков Николай Александрович, прошёл всю войну, до самого Берлина. Он был родом из деревни Шеметовое Мещовского района Калужской области. Рассказывал, что на войне его хранила какая-то неведомая сила. Вот два примера.
Когда он окончил военно-морское училище, их перевозили через Финский залив паромом. Вдруг подъехал некий высокий чин и велел половину бывших курсантов пересадить на другой паром. Отца и его товарищей оставили на берегу. А отошедший паром, на котором они собирались плыть, был атакован и затоплен. Никто не спасся.
А потом, уже в Польше, расквартировали их в каком-то костёле. Офицеров по кельям. А солдат – внизу, в молельном зале. Была глухая ночь. Николай никак не мог заснуть. Потом вдруг заметил, что с иконки, которая стояла на прикроватной тумбочке, на него смотрит какой-то святой. Он не знал – какой именно, их тогда воспитывали атеистами. Эти глаза всю ночь не давали ему покоя. Наконец, он встал и вышел в старый парк при церкви. Но не прошёл и двухсот метров, как прямо в купол костёла угодил снаряд. Купол обрушился. Все погибли, а он остался жив. Потом его долго проверяли особисты… Чуть не расстреляли. Мол, почему вышел, может, что-то знал?..
После войны мой отец преподавал в Ленинградской военно-медицинской морской академии, потом вышел в отставку и приехал в Калугу. Потянуло в родные места.
В Калуге он преподавал в КФ МВТУ им. Баумана.
ПАРАД ПОБЕДЫ
Огляжу деда Колю, сдувая пылинки,
чёрный кортик со львами в руках подержу…
Мама скажет: «Не дед у тебя, а картинка!»
Улыбнусь, и в ответ ничего не скажу.
Выйдем вместе на площадь, и средь ветеранов
зашагает мой дед, заблестят ордена.
И умолкнут его наболевшие раны,
и сама распрямится на марше спина.
Будет дедушка мой всех красивей и выше.
Все медали до блеска начищены мной.
Я окликну его, только он не услышит
голос мой за походной военной трубой…
ВЕСНА 45-го
Весна… Победа. Только бы дождаться
тебя, отец, а мать не дожила…
Над нашим домом ласточки кружатся,
черёмуха в цвету белым-бела.
Я знаю, не легко прийти оттуда,
но я твою вымаливаю жизнь!
Отец, родной, попробуй сделать чудо,
останься жив, пожалуйста, вернись!
Приди, родной, назло всем похоронкам,
я, как на праздник, в доме приберу,
на зависть всем мальчишкам и девчонкам
в твоей пилотке выйду поутру.
Весна. Победа. Только бы дождаться!
Вот так и мама – всё ждала, ждала…
Над нашим домом ласточки кружатся,
черёмуха в цвету белым-бела…
ПОРТРЕТ ОТЦА
Из довоенного далёка-далекА,
ко всем заботам, тяготам причастный,
портрет отца в оправе рушника
глядел на мать застенчиво и ясно,
глядел, как нежила и как бранила нас,
как тесто немудрёное месила,
глядел, не опуская добрых глаз,
на женщину, что так его любила...
Глядел, как штопала, согнувшись у окна,
и как, совсем теряя к ночи силы,
глазами повстречавшись с ним,
она, устало улыбнувшись, свет гасила.
ИТАЛЬЯНСКАЯ ПЛАСТИНКА
Был новогодний бал, как сон…
В проёме, меж сырыми стенами,
играл трофейный патефон
военным что-то довоенное.
И были в музыке огонь,
и плеск весла, и страсть Италии,
и огрубевшая ладонь
едва касалась чьей-то талии…
И кипяток, держа фасон,
в жестяных кружках спорил с винами.
«Я вас люблю» – пел патефон
всем, не успевшим стать любимыми…
А на диване, в уголке,
по шею в теплом одеяле, я,
прижавшись к маминой щеке,
уже «гуляла по Италии»…
ВЕСТОЧКА С ВОЙНЫ
нашему легендарному земляку, лётчику А.Т. Карпову
С войны прошло немало долгих лет…
И вдруг звонит мне бывшая соседка:
«Сыночка твоего сыскали след…
В «Известиях» сегодняшних – заметка.
Прочли в цеху, и я бегом – звонить!
Под Ленинградом где-то следопыты
нашли в болотах самолёт подбитый
и уж потом смогли определить
по номеру шасси или мотора,
что это Сашин… Сашин самолёт!
Вот как доходит весточка не скоро…
Сегодня наш парторг к тебе придёт
и принесёт газету, в ней два фото,
которые в планшете столько лет
хранили ленинградские болота –
на снимках – женщины, по виду разных лет.
В одной-то я тебя тотчас признала,
а кто другая, что теперь гадать?..
Она в углу на фото написала
лишь два коротких слова: «Буду ждать!»
Держу в руках газету. Вот с кем было
отпущено судьбой мне Сашу ждать!
Совсем девчонка, а, гляди, – любила…
Да крепче ли, вернее ли чем мать?
И снова сердце будто не на месте.
Что с ней теперь? Не мается ль одна?..
Я думаю о Сашиной невесте,
а столько лет, как кончилась война…