После четвертой рюмки дед разговорился:
- В 43-м вызывает меня к себе майор Ефимов. Захожу к ним в землянку, а они там пьют с командующими. "Коновалец, -говорит,- ты ж по немецки шпрехаешь?" "Шпрехаю,- говорю". "Так вот будет тебе задание от командующего фронта - проникнуть на территорию врага". А смотрю на всех этих командующих, а они еле смех удержать могут. Один даже рукой рот закрыл и трясется. Понимаю, что не чисто что-то. Ефимов - то ж главная сука в батальоне был. Десятка два людей под расстрел пустил. А причину только он и знал. Нам потом объявляли - предатель родины. А какой же он предатель? Володин, например, спал, когда к нему пришли, вывели за расположение и стрельнули. Во сне он что ли родину продал? Ну так я и спрашиваю, мол, с какой целью проникнуть? "С целью диверсии!" Он еще так сказал строго и пальцем вверх показал. Один там был, полковник вроде, ужрался совсем, гимнастерку снял. Сидит красный, по морде то пот течет, то ли жир плавится. Он тот палец увидел и как заржет. Остальные ему цикают. Тише, мол, товарищ, в такой ответственный момент, когда судьба всей войны, может быть, зависит от одного человека - рядового Коновальца.
Ефимов, в общем, дает мне сверток. "Это, - говорит, - форма немецкого офицера. Переоденетесь и перейдете линию фронта. Доберетесь до расположения врага и представитесь патрулю как Адольф Гитлер...". Ну и все они тут как закатятся смехом. Уже и не стесняясь. Только Ефимов все так же строг. "Представитесь Гитлером, - продолжает, - Вас проведут в штаб. Там, пользуясь своим положением, вы остановите войну и спасете родину и весь мир от угрозы фашизма." Смотрит на меня с вызовом таким. Ну вроде как... Понимаешь. Командующие эти уже на пол сползли. Лежат пьяные и ржут.
"Не понял шутки. - Говорю". Тот поднимается. "Какие шутки, рядовой! Это приказ командования". Потом улыбается и спокойно так говорит: "Вам, Коновалец, родина доверила важную миссию. Не подведите." Ну я вроде как тоже борзый, говорю что думаю о "задании", "миссии" и "спасении родины". Тут Ефимов еще спокойнее говорит: "Ты, Коновалец, и так мертв. За неподчинение прямому приказу, за измену. Ты уже мертв, а я буду жить. И с войны вернусь и семью твою найду." Где уж мертвому с живым спорить? Одел я ту форму, вышел в поле. А до немцем километров десять надо было идти. Думал дойду до ближайшего оврага, спрячусь, а там буду думать что дальше делать. Вдруг слышу свист позади. Оборачиваюсь - Ефимов с тем красномордым стоят. А у Ефимова винтовка снайперская. "Коновалец, - говорит, - мы за тобой следом идем, чтоб контролировать правильность исполнения задания. Не ссы, типа, будем сидеть в кустах и за тобой сквозь оптику следить." Вот так, думаю, и умер рядовой Сергей Коновалец 15 августа 43-го года, разорванный немецким патрулем и добитый пулей майора Красной армии Игната Ефимова.
Дохожу я, короче, до тех оврагов. Смотрю навстречу идет кто-то. Ну я руки поднял, кричу по немецки: "Не стреляйте". А с той стороны тоже самое, но на русском. Подхожу, смотрю - человек в форме советского капитана, рыжий, ну вроде как немец. Говорит мне коряво: "Добрый вечер. Проводите меня в штаб. Я - Иосиф Сталин." "В ****у, - говорю по немецки, - Я Адольф Гитлер, иду в свой штаб." Он, в общем, понял все, кивнул и пошел дальше в нашу сторону, а я в их.
А ночь тихая, ясная, ни звука, ни ветра. Иду и слышу хохот Ефимова позади, а потом и спереди смех, булькающий такой, словно из бутылки воду выливают. Фрицы из кустов вылезают с винтовками. Ржут. Тыкают в меня пальцами: "Ади!Ади!"
Я еще где-то с километр прошел. А там посадка какая-то была слева. И облако месяц закрыло как раз, ну я в нее и сиганул, а там дальше через поле и лес. Бежал почти всю ночь. Страшно было. Голос Ефимова мерещился. Казалось - вот-вот и раздастся сзади выстрел. Так и добежал с мокрыми штанами до нашей танковой части. Вот такое дело, в общем.
- А закончилось чем?
- Ну чем. Ефимова расстреляли осенью. За измену родине. А мне 20 лет лагерей. Приказ я все-таки ведь нарушил. А немец тот покончил с собой. Уже после войны. Как из плена по приказу выпустили, так домой вернулся и повешался на кухне. Я потом с его сыном говорил. Нашел их в конце 80-х. Он говорил, папа перед смертью что-то кричал по русски, а потом пошел в кабинет... ну и... Такое, в общем.