Скрипач Гоша и другие ч. 3

               
                *   *   *
Меж тем Катерину без лакировок лихорадило, над Георгием сгущались черные тучи. Но нимб надежды светил: вскоре в Чудинск заявилась бродячая актерская труппа, и Скрипник во время представления заметил на ножках ассистентши иллюзиониста великолепные, прямо царские, белые лодочки - лакировочки. Выведав, что туфельки принадлежат именно жене фокусника, и что тот коллекционирует занимательные безделушки, Жора решился на отчаянный шаг. Свой хитроумный пистолетик из слоновой кости он бережно достал из заветной шкатулки, смахнул скупую слезу с ресниц своих телячьих глаз, и поспешил в ДК, придерживая вздрагивающей рукой большой нагрудный карман с бесценной кладью. Порог Дома культуры охраняла незнакомая ему вахтерша.
   - Нааапраасно, мамаша, выросли на моем пути неприступной кручей. Я, товарищ мамаша, во - первых, местный актер, первая скрипка города, а во - вторых, как радиоэлектромеханик нахожусь сейчас при исполнении служебных обязанностей, проверяю проводку. Паар - доон,- протянул Скрипник отчего - то осипшим голосом и отстранил опешившую бабусю.
 Георгий уже миновал негодующую старушку, но мысленно не был согласен с ее поведением.  «Эт, ты,- размышлял он,- якобы не знает меня. Лукавит старая. Кочевряжится. Первую скрипку не признала, а?»
   Вот и знакомая дверь уборной, где он недавно гримировался, готовясь к роли партизана - разведчика, который, празднуя победу над врагом, наяривает перед бойцами на передовой на скрипке. Гоша дипломатично покашлял. Постучал в дверь. Слышно, как взвизгнули рассохшиеся половицы и надтреснуто - резкий голос пробил  дощатую, косовато - сбитую, дверь:
   - Какого! Кого несет еще, ы?
     Жора затаил дыхание. Он впервые стучал в гримерную к настоящим артистам. Почему - то в голове пронеслось, а не покажется ли он этаким назойливым типом, что подумает фокусник, когда он предложит ему поменять пистолет - зажигалку с секретом на лакировки. О, он будет эффектен: небрежно выхватит пистолет, закурит « Казбек», а потом четко так продырявит некую бутафорию пулькою. Скрипник представил, как изумится иллюзионист, как он будет шокирован. А тот уже сердито вопил:
   - Какого черта! Кто там слоняется? Испепелю!
   - Простите, пожалуйста, - просунув голову в открывшийся дверной проем, осторожно произнес Георгий,- мне бы, извините, переговорить с вами с глазу на глаз.
   - Не могу. Автограф не даю.
   - Да нет, товарищ артист, у меня лично персональное дело по обоюдоострому вопросу,- выпалил Гоша.
   - Тирада маловразумительная. Входите, но учтите, более минуты не задерживать. Валяйте же, не то шею прищемите. - И цыганистого вида человек, взмахнув черной копной волос, сделал шаг назад, пропуская посетителя.
   - Буду краток, товарищ актер. У меня есть одна вещь, а у вас две. Но моя, цимус. Нельзя ли поменяться?
   - Вот как? У меня, вообще - то, вещей хватает. Почему вы обратились ко мне? Разве я похож на шаромыгу?
   -Избави бог, товарищ артист! Такого и в мыслях ни - ни. Я прослышал, будто вы изящные поделки коллекционируете. Не бойтесь, не бойтесь,- скороговоркой прошептал Георгий последнюю фразу, уловив протестующий жест фокусника,- я не из милиции. Я - связист, еще скрипач в нашей городской  худсамодеятельности. Я вынужден пойти на это.
 И тут Гоша проделал все, что задумал. Выхватил из нагрудного кармана пистолет - зажигалку, прикурил папиросу «Казбек», затем пробил пулькой валявшуюся на гримерском столике фольгу от шоколадки. Потому, как антрацитово – ярко полыхнули глаза иллюзиониста, как тот стремительно хватанул руку Георгия с зажатым пистолетиком, ему стало понятно, что дело выиграно, первый раунд за ним.
   - Где украл? - выдохнул актер.
   - Паар – до - он, цену сбиваете? – с достоинством парировал Георгий. Я первая скрипка этого города. Я лично произвел на свет это сокровище, произведение искусства. Та - ак – то,- назидательно протянул он.- Сим делом балуюсь с малолетства. Счас только слоновую кость раздобыть трудновато. Сами сознаете, моей безделице цены нет. По нужде решился на такой шаг. Так, согласны на обмен?
   Артист повертел в руках пистолетик и сокрушенно сказал:
   - Да, занятная штучка. Вещица, несомненно, стоящая. По карману ли она мне?
   - В деньгах не нуждаюсь,- гордо ответствовал Георгий.- Туфли мне надо. Белые лодочки - лакировочки вашей жены.
   - Ттту - фф-фли? - заикаясь спросил фокусник.
   - Да. Туфли.- Подтвердил Скрипник.- И только те, белые.
   - Господи! Да на что вам дамские - то?
   - Как это!- вознегодовал Гоша.- Как это на что? Да моей половине, супруге, значит.
   - Ах, вот что,- облегченно вздохнул актер.- Только где же я вам раздобуду  их, милейший? Разве у местной торговой знати?
   - Хеэ - эх, я б у наших торглюдишек давно достал,- небрежно процедил сквозь зубы Жора.- Лишь туфли вашей жены выручат меня. Такие обстоятельства. В обмен, конечно, на мой пистолет - зажигалку.
   - Друг, дорогой друг. Я опечален, сконфужен. Ты пришел ко мне в суровый час. Я гол, как сокол. Пока я днем устраивал дела моей труппы, моя Сонька, в под мышку ей ежа, смылась, прихватив и лакировки, и вещи, да не только свои, да еще и мой порядочный денежный кус. Вот только созвонился с областным аэропортом. Улетела моя птаха с залетным тенорком, зверь ее задери. А может, как - нибудь без туфель…
   Георгий не дослушал тирады несчастного фокусника, пихнул дверь ногой, та жалобно взвизгнула и выпустила Скрипника на свободу.
   Спустя месяцы, на новое восьмое марта, появились у Катерины белые лодочки - лакировки, о которых она мечтала. На законный вопрос мужа, откуда она их достала, скромно промолчала, сделав отмашку рукой, дескать, не лезь в бабьи делишки. С той поры их семейное суденышко трещало по всем швам. Екатерина после ресторанной службы где - то допоздна засиживалась, а Георгий лишь причитал, обвиняя супругу в неблагодарности:
   -Тварюха ты, шельма. Я тебя от деревенского корыта отодрал. Я тебя в люди вывел! А что взамен?
   А когда сошел с полей весь снег, и иссякли ручьи, отдавшись без остатка речке Чудинке, и когда устроились на гнездовья птицы перелетные, пропали из города в одночасье Екатерина Скрипник и начгоркоопторга Семен Пудов. Люди недоумевали: как такое могло случиться, почему распались две такие крепкие семьи? Ну, Катька, товарищ рядовой, обычная официантка. Правда, дочь у нее растет, как ей теперь будет с папашей своим житься, надо и еду приготовить, и постирать, да мало ли чего девчонке - подростку надо. А Пудов! Такой из себя был большой начальник! Все шишки здешние вокруг его складов вились - крутились. Нате вам, бедную Лизавету одну оставил на смех всем злоязыким бабенкам Чудинска. Ну и что, что бедрами не вышла! Зато молода. И уж некую округлость грудей начала приобретать. Какое-то время Лиза еще побыла начальницей над ясельной группой детсада, а после собрала вещи, да такие короба - то были у нее вместительные, бааальшущие, и подалась куда - то, искать, видать, свое новое счастье.
   А Танюха крепко переживала бегство мамки. Горько плакала в комнате, а с черной лакированной этажерки с книгами и всякой безделицей женской на нее задумчиво смотрели красивые, да такие неживые портретные глаза матери.
   - Мамка! Мамочка! Вернись. Ну, вернись же! Я буду тебя ждать, я буду тебя всегда слушаться. Мама.
   Молчал портрет. Лишь набегают на ресницы тяжелые веки, стянута лентой копна черных волос, губы чуть толще, чем в жизни, потому что Катерина изводила на них пропасть помады. Да измятая возле фотопортрета записка: «Танечка, родная, милая, прости.  Прости».
   Узнав про бегство жены, Георгий окаменел. Вначале бросился к знакомому шоферюге татарину Борьке, умоляя того помчаться на его полуторке в догоню за беглецами, след которых, по свидетельству многодетной Оксаны, обрывался на пароходе «Тихий Чудинск». Черепашья скорость допотопного суденышка не сходила с языка местных острословов. Георгий было убедил Бориса: тот за две бутылки белоголовки и поллитровку спирта согласился настичь неверных. Взыграла горячая татарская кровь, да и остыла, начал отнекиваться, дескать, дорога грунтовка хуже некуда, его полуторка не потянет.
   - Достань студебекер,- уклонялся он от предложения Гоши,- тогда я со всей душой. Или на худой конец - парочку вороных. Тогда в момент, кунак, настигнем Катьку.
   Георгий на это махнул рукой, сбегал домой за пистолетиком, перезарядил его оставшейся пулькой, и скатился в знаменитый чудинский овраг. Пробравшись в одну из мальчишечьих пещер, обливаясь горючими слезами, приставил он к виску дуло, искусно вделанное в слоновую кость. Тут кто-то противно пискнул под его ногой и мимо пронесся мышиный выводок. Георгия будто ураганом вынесло оттуда, мышей он не терпел с отрочества. Но жестокая обида, нанесенная бывшей женой, горячила голову, обжигала кипятком сердце. Вне себя он вскарабкался по обрыву, перемахнул забор и очутился около сеновала артели «Заготбревно». Его точно осенило: «А, подлая, - думал Гоша, глотая вязкую горьковатую слюну,- ты еще вспомнишь обо мне. Если не вышел из меня Ромео, так будет Сальери!»
   - Ох, и натворю ж дел! - зло приговаривал Георгий.- Вот когда прочтешь в центральной прессе  про меня, до чего довела ты, бывшая супруга, муженька своего, тогда дойдет до тебя! Прощай, первая скрипка Чудинска! – Жора трясущимися руками расстегнул пиджак, достал коробок спичек. К пистолетику ему отчего-то было противно теперь прикасаться. – Гори же дотла, подлый Чудинск! Любить так королеву, а жечь, так города! – подогревал скрипач не на шутку разбушевавшееся воображение. – Королева, заноза, мать ее возьми, смылась. Да здравствует красный петух!
   Григорий попытался дергающимися пальцами открыть спичечный коробок. Что - то в этом нехитром сооружении заело. Гоша громко и скверно выругался. И тут как тут очутился жилец особняка – врач невропатолог, который недавно плотно поел, а теперь дышал свежим воздухом, мечтал о скором отпуске на благословенном юге. Будучи человеком отважным и решительным, он смело ринулся в сарайчик, прекрасно сознавая, что сюда никто, кроме пацанвы, забраться не может. В смущении потирал озадаченный невропатолог подбородок, обнаружив дрожащего, с набухшими глазами Георгия. «Переживает, бедолага»,- посочувствовал про себя врач. Он дружески хлопнул Гошу по плечу, и тот словно переломился пополам, согнулся и, рухнув на колени, беззвучно заплакал, смахивая ладонями слезы. Изредка неслись всхлипы, подвывания. У невропатолога за долгие годы нелегкой службы нервы давно порядком сдали. Плач, особо мужской, он вообще терпеть не мог. Но ведь не стукнешь. Нельзя! Врач потоптался, и выскользнул из сарая - сеновала.
   В том же году уехали из Чудинска  Прошины. Петр Денисович получил с повышением в должности назначение в другой город.
   - Пишите! Не забывайте, друуу-гии! - срывающимся голосом пропел Гоша Всеволодович своим бывшим соседям на перроне вокзала.
    А когда паровоз дал прощальный гудок, Георгий прижал к подбородку скрипку, поднял смычок, и нежные волнующие звуки поплыли над железной дорогой. Может быть, транзитные пассажиры посчитали его за местного чудака или чего еще – за попрошайку. Но чудинцы - то знали, кто такой Гриша Скрипник и отчего он вздумал играть на перроне вокзала.
                (окончание следует)