В жизни каждого много граней. Одна лучше, другая хуже, одна ярче, другая бледней. Но это твоя жизнь, поэтому в ней все по-своему дорого.
Соколов Александр Васильевич. В управлении Куйбышевской ЖД служил чернорабочим. Местная шушера из обслуживающего персонала за массивный нос величала его Курносым. Войну он прошел в 4-й армии Лелюшенко. Танкист, был командиром роты ИС*. Бои вспоминал редко. Однажды лишь с рассказал, как под Корсунь-Шевченковским давил окруженных немцев и власовцев:
—Потом мясо пришлось отскребать с гусениц.
Он поморщился:
—Бр-р-р…
Любил выпить. Фронтовые его воспоминания в основном из этой области:
—Помню, как-то в Румынии автобус нашли заброшенный ихний. А в нём двадцать пять фляг. Открываем одну, а оттуда…
Старик расплылся в блаженной улыбке:
—Спирт!
—Всё выпили?
—Не-ет, — протянул он серьёзно. — Всей бригаде раздали. Одну — «бате».
Так он называл командира.
—А себе?
Александ Василич посмотрел на меня, как на придурка:
—Естесно!
В танке у него был специальный рукомойничек. Только вода в нем водилась редко.
—Ну, а в бой вы как: что, всегда выпивали?
—Не всегда.
Помолчал и, видимо, вспомнив что-то, добавил:
—Просто, если не выпьешь, как-то не так все.
Вздохнул:
—Тяжело на душе без этого.
Рентгенкабинет. Пациент, обнажившись по пояс, шагнул к аппарату. Рентгенолог:
—Куда?
—Что «куда»?
—Куда ты пошел, тебя спрашиваю? К окну становись, на солнышко.
—Зачем?
—Энергию сэкономим.
Мужик плоский, как вяленый лещ. Каждая жилка наружу.
—И так разгляжу твою чахотку! — заверил Месмер** в белом халате.
В любом месте города можно было встретить эту согбенную, придурковатую тетку, которая могла подойти раз десять на дню и, жалостно заглядывая в глаза, попросить:
—Дяденька, дайте, пожалуйста, пятьдесят копеечек.
Потом появился еще один тип. Утомлённый кайфом. На нём бы мешки с цементом передвигать, а он:
—Дай три рубля!
Бесцеремонно. Словно мы приятели.
—Пшел вон!
Здоровый вроде, но тут же трусливо отворачивался и шел туда, куда его послали. Причем, без всяких обид.
Мир «бичей», несчастных и подонков. Маленькая, но броская грань нашей жизни.
Не хочется к ней прикасаться. Ну, разве лишь так, по-писательски. Эмиль Золя, говорят, всё норовил испытать на своей шкуре.
—Такая барышня! Вы не должны ходить по лесу одна. Помните, что стало с Красной Шапочкой?
—А что с ней стало?
—Её съели.
—Завистники?
—Волк.
—Симпатичный?
—Не-а.
—Богатый?
—Вряд ли.
—Это сказка?
—А вы как думаете?
—Не вешайте мне лапшу на уши.
—Извиняюсь, а вы не могли бы отказать мне в одной услуге?
На кладбище.
—Есть кто живой?
Откуда-то из кустов:
—Ка-аррррр…
Проехал на знак. Водитель, понятно: оправдывается, как может.
Инспектор:
—Ну, что — «виноват»? Представь: перед тобой не просто «кирпич» — стена! Ты бы поехал на стену?
Молчит.
Инспектор:
—Ну, вот…
—Сколько?
—Езжай. Тебе повезло, что я не стена.
Тоже «Невероятное». Рубрика. Читает:
«Недавно в российской глубинке был изобретен автомобиль, который приводится в движение пинками!»
Вывод:
—Нет, наш народ не победишь «Кока-колой».
—Вы к женщинам как?
—Как зимой к холодильнику.
—?
—Только в самом крайнем случае.
Презентация новой компании. Музыка, девочки в нижнем бельишке. Солидный господин в черном фраке и белой сорочке с бабочкой:
—С сегодняшнего дня на этом месте будет функционировать минеральный источник. Мы напоим весь ваш город!
Разговоры в толпе:
—А что здесь раньше было?
Кто-то вспомнил:
—Общественный туалет.
Опять та же тема — находчивость!
Подумали — сообразили. Для начала по стакану на брата.
Поликлиника, коридор. Медкомиссия. Ждут доктора. Посматривают на часы. Все куда-нибудь да торопятся.
Появляется дедушка. Белый халат, строгий взгляд. Заходит в свой кабинет.
—Суров, — сникают граждане. — Долго нам здесь ещё просиживать…
Но есть и бывалый товарищ:
—Вы что? Он с виду только такой. Этот дед нас здесь всех за пять минут отшлюзует!
Болезнь всех любителей говорить: они никого не слушают.
Барагозить.
У токсиколога.
—Пьете?
—По праздникам.
—По всем?
—Только религиозным!
—Они — каждый день…
—Так ведь и на здоровье пока не жалуюсь.
Макар Захребетный, передовик каптруда.
Зима. Тайга. Сломался «КрАЗ»: срезало болты на хвостовике кардана. Водитель собрал ключи и запчасти и, расстелив под машиной брезентовый полог, взялся за дело.
Кардан у «КрАЗа» — под днищем, в глубокой нише. Просунув туда голову, мужик подпер провисшую часть плечом, заменил и аккуратно затянул все гайки.
Ну, всё. Теперь в путь!
Облегченно отбросил ключи в сторону и…
Голова…
Вал кардана не выпускал её из ниши.
Он пробовал всяко — ничего не выходило.
Надо снова откручивать кардан, но как? Ключи далеко. Не достать!
Мороз за двадцать. Дорога безлюдна, как Луна. Уже хорошо, если в сутки по ней пройдет хоть одна машина.
Мерзнут ноги, руки, шея. Неужели все?
Пяткой он подтянул к себе край полога. Ключи там. Осторожно очень подтягивал. Но один ключ всё равно сполз в снег. Причём основной, без которого — никак.
Когда хочешь жить, мысль проясняется и становится изощренной.
Он снял с правой ноги ботинок, носок и вставил между пальцами стержень отвертки. Ручка стала той «палкой», которая превратила обезьяну в человека.
Плохо учился в школе, но вспомнил про Дарвина.
—Молодец, — сказали потом в гараже.
Он содрогнулся:
—Растяпа!
—На, дёрни…
Он взял протянутый стакан (один на всех).
—Не вошкайся. Гони побыстрей!
Но быстрее уже не хотелось…
—Чего купить нельзя, а продать можно?
—Дружбу.
—А так бывает?
—Есть маза.
Под «красным фонарём».
—Можно вас?
—Здесь можно всех!
Бабушка:
—Может, заодно вы и кран мне почините? Ничего не пожалею для вас!
Слесарь:
—Только интима не предлагать!
Зашел к проститутке — попрощался с любимой.
Любовь и супружество. Поэзия и проза инстинкта.
—Бросил стройку, занялся более приятными делами. Стал продавать чай, машины, катался по Руси. Но все хорошее когда-нибудь кончается. И вот опять — с мастерком и лопатой.
—Земля круглая.
—Ох, лучше бы не ходить по этим кругам.
—Других нет.
—Почему же? Некоторые с «копейки» пересаживаются на джип, от станка — в кресло министра.
—А потом опять — в «газель»?
—Бывает и так.
—И на выходе, возле дома, — бригада из вытрезвителя?
—Или киллер…
—Вот я и говорю: земля круглая.
—Любовь купить нельзя!
—Пусть так. Но тело — без вопросов!
ТВ. Программа «Бабий бунт». На «эшафоте» знаменитый Никас Софронов, гламурный художник.
Рассказывая о своих женщинах, он про одну из них сказал так: «на нее можно закинуть ногу.
Поднялась красивая дамочка лет двадцати пяти:
—Никас, скажите, я вам нравлюсь?
Тот пожимает плечами, улыбается.
—Ну, если нравлюсь, вы можете закинуть на меня сразу две ноги.
Туман. День выбирается из ночного холодильника и, постепенно отогреваясь, дымится на дорогах.
Утро. Остановка автобусов. Девчонки лет по 12-13, в зубах сигареты.
Прохожий корит:
—Не рано ли?
Те, словно не понимая, о чем речь, смотрят на часы и тут же парируют:
—Да нет. Уже девять.
Взрослые!
Загс — слишком большая цена за случайную встречу.
—А у вас нет?
—Есть.
Под « мухой» все красавицы.
Реклама частной клиники, занимающейся простатитом:
СЕКС — МУЖСКОЙ СПОРТ! ОСТАВЬ СВОЙ ГЕММОРОЙ У НАС!
Перетяжка над шоссе: МЫ ВЕШАЕМ ЛУЧШЕ!
Это рекламная контора по установке перетяжек. Не хватает ещё иллюстрации — «счастливчик» на веревке.
Многие рекламные издания даже не подозревают, какой популярностью пользуется их макула… , то есть литература, у кошек. Моя Маруська, например, когда ей приспичит, не признает ничего другого.
Самара. Показывают цех по производству самых современных ракет. Все в белых халатах, стерильная чистота. Генеральный конструктор — журналистам:
—Здесь нами впервые применена самая современная цифровая техника.
Невдалеке за столом — пожилая женщина, видимо, учётчик. Она перебирает какие-то бумаги и деловито, не обращая внимания на новости электроники, пощелкивает косточками еще пра-пра-прабабушкиных счетов.
На всякий противозачаточный.
Деревня Мотыговка.
—Это Гуй Хантер.
—*** кто?
Внизу, под балконом отеля, поигрывает гирляндами новогодняя елка. Припорошенные снегом сосны, искрятся в лучах городских фонарей. Здесь, на Волге, хорошо даже ночью. Смутные очертания Жигулевской гряды, огоньки деревушек, затерянных в морозной мгле. А вон они, наши Зеленые острова, темнеющий архипелаг, окованный льдами. Теперь туда не пробиться — все в заборах и виллах. Вспомнилось вдруг, как мы варили там перламутровок. Бледные силуэты облаков стремительно проплывают мимо. Как люди, как годы, как жизнь. И надо всем этим — Луна, бесстрастный небесный старожил.
Наши совместные пьянки напоминают строевые смотры: все здесь плечом все к плечу, стакан к стакану.
—Еще по сто пятьдесят?
Печень в сомненьях:
—Не хватит ли?
Чем больше пьешь, тем больше нравится некрасивые бабы и Петросян.
Глупая шутка граничит с оскорблением.
Первый блин, как и знакомство, например, — не всегда комом. Все зависит от того, как разогрета сковорода.
—Настя, апельсин тебе дать?
—Не буду я твой апельсин, — пробурчала внучка.
Но, немного подумав, добавила:
—Я домой его с собой возьму.
Под старость ощущаешь себя, как дембель: ты еще здесь, но уже никому не нужен.
Эротировать.
Все по чесноку — по-честному.
—Ты дуру-то не гони!
Штаты — мировая «братва».
Стоит ли тратить время в попытках взаимного проникновения куда не надо?
Объявление перед входом в публичный дом:
НЕ МОЖЕШЬ ДАТЬ — УХОДИ!
Чмырь запомойный.
При всей кажущейся несхожести, по крайней мере, три состояния, можно назвать, если не судьбоносными, то весьма поучительными для любого, чьи помыслы сосредоточены не только на дне давно пустого стакана.
Это — любовь,
серьезное похмелье
и, наконец, какая-нибудь обыкновенная хворь. Тот же грипп, понос, перелом, — случайность, такая же непредсказуемая и порой роковая, как рундук в деревенском сортире, сработанный еще при Иване Калите.
Переключаясь с «Культуры» на другой канал, она зевнула:
—Несерьезный он какой-то, этот Пушкин. Писал, писал, а умер на съемной квартире. Детей наплодил, а дома собственного не построил.
Муж:
—Да, больше о нём и сказать, в общем-то, нечего.
В морозном воздухе колом стоит угарный смог. Серые дымки лениво струятся из темных труб. Снежок, слегка припорошивший за ночь дорожную наледь, искрится и ритмично похрустывает под подошвами.
Некогда вспоминать и думать. Живем одним днем, как коровы.
Муж, охая:
—Шея болит. Всю ночь не спал.
Жена:
—Храпел вовсю. Все бы так не спали.
Вспоминая, осознаешь себя и свой путь. И хуже всего, если скажешь: что толку?
Не берусь судить других, сужу себя. Я — растяпа!
Весна. Солнышко вальяжно прохаживается по закопченным сугробам. Из-под колес во все стороны летит ожившая грязь.
Легкая плесень облаков.
Когда глаза вдруг взбеленят нахлынувшие невесть откуда воспоминания, стакан дрогнет в зачерствевшей ладони и потянется к друзьям. К кому-нибудь солидарному. Их много было когда-то, разных, но близких. А что же теперь? Стучу стеклом в микрофон телефона. Единственный, кто остался, — и тот за тысячу верст. Время сужает радиус арены, на которой блистал, и сводит его, в конце концов, до размеров ямы метр на два и два глубиной.
Бульдозером разравниваю воздух, из пушки палю по воробьям. Стиль жизни!
Бегут ручьи. Все чаще из-за матового занавеса облаков проглядывает солнышко. Сугробы проседают под его изнуряющими лучами, чернеют, как негры и, расползаясь, сходят на нет.
Круиз по следам магелланов — занятие романтическое, но есть дела и на шестой части суши. Я снова меняю профессию. Я все потерял и надо что-то строить. Браться за азбуку и снова, уже в который раз, начинать с буквы А.
Я постоянно раздваиваюсь. Между богом и дьяволом, Аполлоном и Мамоной, тем, что люблю и что вынужден делать, стиснув зубы. И, может быть, так я и буду брести всю жизнь, подобно ослу, впряженному в мельничное колесо.
Мы дети эпохи. Смутного коловращенья времён конца XX-го — начала XXI-го столетия.
Поколение без компаса, без руля и ветрил.
Перекати поле.
Но как-то не очень грустно. Всё равно хочется жить.
Из репортажа:
—Любой секрет успеха уникален. Но вот послушайте о совершенно уникальном секрете успеха.
Ох, знаю, знаю я это место. Там действительно хорошему могут не научить.
Оприлюднить
Приподнял простынку над скатертью и, приглашая гостей, расторопно разогнал со стола тараканов:
—Ишь, черти, навалились на халяву!
Если женщина захочет соблазнить, она соблазнит. И мужик соблазнит, если есть чем.
То, что большинству представляется отдыхом, для некоторых просто работа. Экскурсоводы, моряки, артисты, спасатели на водах, да и проститутки, в конце концов.
—Чем занимаемся?
—Ментую помаленьку.
Хобби голубятника. Ставит перед голубятней капканы на медведей и истребляет косящихся на его живность котов.
—Сорок штук уже грохнул!
Гордится.
Гордился.
Пока не пристукнули самого.
Перед Россией всегда стоял и стоит один главный вопрос. Это не то, как отстоять суверенитет или победить экономический кризис, а кому отдаться? Так вот, по бабьи. Востоку или Западу?
Бабушка с внучкой игрют в дочки-матери.
—Доченька, надень маме штаны? — просит Настя бабушку.
Та:
—Мама должна сама на себя штаны надевать.
Сын, пять лет ему:
—А сколько американцев: тысяча?
—Больше. Их триста миллионов.
—Ну, тогда придется дяде Мише и тебе воевать. Один я с ними не справлюсь.
Денис прогнал Настю (маленькую племянницу) со своего дивана, чтобы не мешала ему спать. Она завалилась на другой диван и, растирая кулачками мокрые от слез глаза, стала ныть:
—Спать… спать хочу!
Как будто кто-то ей мешал вот тут же прямо и заснуть.
На тебя — как на Господа Бога: надеяться хочется, вот только смысла большого нет.
Женщина, обнажающая интимные части тела, должна думать не только о моде, но и о мужчинах, многие из которых не способны противостоять столько откровенной провокации. Показываешь всем, значит ты для всех. И, коли тебя еще не затащили с ходу в постель, то это, быть может, лишь потому, что тот самый маньяк пока озабочен другими.
—Ой, не могу! — тихо воскликнул он, закусывая коньяк сочной грушей. — Алкоголизм — страшное дело. Приятное и страшное одновременно.
Значение имеет только то, что рядом, все остальное — абстракция, идеализм, сказки. Даже смерть.
До времени, конечно. Только до времени.
Культивирование винограда такой же интересный и бесконечный процесс, как любое творчество. Его можно подрезать постоянно, выделяя и ублажая каждую кисточку. Точно так же художник многократно отбрасывает все лишнее из своего творения, ради того чтобы картина получилась лаконичной и яркой.
Вострилова, преподаватель русского и литературы, милостиво ставит «четверку» на выпускном:
—Ты знаешь, Леша, эти предметы не для тебя.
В результате — филфак, стал писателем.
—Ума бы тебе поднабраться.
—Где бы только?
—Чего ты там роешься: клад ищешь, что ли?
—Клад!
—А что осторожно так?
—На фугас на немецкий бы не нарваться.
—А клад если найдешь, скажешь?
—А если — другое?
—Услышу сам.
Двухэтажная физиономия. Что-то от Фернанделя.
Там было так тесно, как будто небо было заселено не звездами, а гражданами Китая.
У забитой битком «Газели». Водителю:
—Можно пешком постоять?
—Как она тебе?
—Ну, не знаю…
—Нет, все-таки, скажи: как?
—По-моему она — на любителя. На очень большого любителя.
—Да вы, оказывается, Шаляпин, Коля
—Похоже?
—А то!
Если время тянется слишком долго, значит, ты не там и не тем занимаешься!
Я не писатель. Я фантазер. Колосов тоже фантазер. И Игорь Олейник. Много у нас таких в литературе. Я просто фантазер более грамотный и, возможно, более опытный. Только в этом мое преимущество.
Мозг стремится ко сну и водке. Страхует себя от депрессии.
Те, кто клянутся в дружбе или любви, всегда предают. Это факт. Вопрос времени.
—Здоровьишко как? Ещё не балует?
Попогребский.
—Что он делает?
—Крутого из себя варит.
—Получается?
—Огонька не хватает.
—К чему взаимные упреки? Ты лучше всех!
—Хам!
—Христос воскрес!
—Да вы что?!
Десантник Антон с лихой фамилией Ни-черта!
Если в лоб тебе летит снаряд, какая разница, как он называется: «Кадиллак» или вазовская «семерка»?
—Уже есть?
—Еще было.
—А что я, — свинья совсем, что ли?
—Темно, пацаны. Не вижу, кто из вас хрюкает.
Прошлым живут бедные духом, сильные устремляются в будущее. В настоящем обитает…
Ну, вы знаете кто.
Из «Пьяного рассвета» с Гибсоном:
«...считается, что дружба длится вечно. А может быть, она изнашивается. Как все остальное?»
И когда признаешь это, становится так одиноко!
Что такое «хорошо», а что — «плохо»? Вот, собственно, главные вопросы, которые мы задаем всю жизнь себе, друзьям и книгам.
Лучше думать о хорошем, плохого и так полным полно.
Тот, кто не склонен к надеждам, живет спокойней. Нет поводов к разочарованиям.
Жара.
Испепеляющая мощь природы.
Думается об апокалипсисе и неотвратимости судьбы.
Следить за прогнозом погоды в последнее время — это уже что-то из области футбола, когда ждешь от нашей сборной какого-нибудь чуда. Романцев, Хиддинг, Адвокат, — берутся многие. А эффект один: нет эффекта!
Жара.
Сушь.
Дождем даже не пахнет.
Не смотрите на лица, надо — в души! Иначе у знакомства не длинная перспектива.
Из моего новояза: «Столентус» — глубокий старик.
Когда представляешь себя в Вечности, многое кажется бессмысленным и бесполезным. И, тем не менее, движешься вперед. Чувствуешь — надо!
Где в нашем обществе учат искусству — быть человеком? Ну, то есть разумному, доброму, вечному. В школе? На телевидении? В прессе? Где-нибудь в государстве этому учат?
Ну, если в каком-нибудь малозаметном углу вроде канала «Культура».
Остается дом. А если и там — нет? Это же страшное дело.
Страшная жизнь.
Джунгли!
Лето, жара. Усталость.
—Квас?
—Да что вы.
Релаксирующее обаяние холодного пива…
Трудно представить, что этот старик тоже когда-то был молодым. Такая же песня с историей. И, тем не менее, Мономах, монголы, Петр, Наполеон, Ленин, Сталин, Гитлер, — все это было.
И сам ты именно из этого прошлого. Другого нет.
Если ты, конечно, не выдумщик или шизофреник.
Без гармонии нет уверенности в себе. Без уверенности нет будущего. Без будущего теряет смысл жизнь. Так, значит, смысл ее все же в чем, — в гармонии?
Любовь любовью, но женщина воспринимает мужчину прежде всего как инструмент для достижения своих целей. И пока дело движется, она рядом.
Бог — это время. Оно и дает и отнимает.
«Запутанная жизнь не бывает долгой».
Концерт в Вене. Оскар Питерсон, старая уже развалина, еле ковыляет к роялю. Кажется: вот-вот упадет. Но вот он усаживается, опускает пальцы на клавиши. И все.
Старости нет!
Только молодость, напористость, жизнелюбие.
Колосс, мастодонт.
Сам себе памятник!
«Моление Даниила Заточника». Маленький человечек. Думает, что достоин в жизни большего. Может, это и так, но все в руках Господних, а руки Господа всегда очень заняты. Ему не до нас.
Это «Моление…» бессмертно.
*ИС — тяжёлый танк «Иосиф Сталин».
** Франц Месмер, великий маг, прорицатель
Иллюстрация: Николай Капуста. Радужный напиток