Справочник
Из цикла « Откровение случайного собеседника»
Хоть говорят – я тупой с рождения, но рассуждать начну, сразу враги обнаруживаются, начинают оскорблять, сволочь всякая, преследовать. А значит не всё, что говорю – неправда и глупость.
Возьмём, к примеру, нашу жизнь. По телевизору, по радио п… п…, извините волнуюсь, по-смотришь: все радуются. Дикторы, ведущие – радостные, щёки жизнью лоснятся, счастливые – даже если глазки на действительность хмурят, голоса приглушёнными в скорби делают. И у правительства всё в порядке: голос ровный, осанка уверенная, жест твёрдый, нравоучительный. Приятно глазу.
И всего много. И магазинов, и особняков богатейших, и машин дорогих заграничных, и людей… всякой разной национальности, партий, религий, обществ: от « Пьянством по наркомании» до « Феминизмом по Диктатуре Пролетариата»… А ресторанов?.. А казино?.. Всё для народа. Пусть радуется, веселится. Ничего не скажу, х.. х.. х-орошая жизнь, извините, волнуюсь…
На чём это я… Ах да!.. Религий, союзов, диаспор и прочее… Выбирай – если хочешь, вступай – если примут.
И информации полно, газет разных, справочников. Издаются моментально, не успеваешь глазом поморгать. Но, правда, казусы случаются.
Раньше как: если справочник или энциклопедия, к примеру, - всё равно, что в мраморе выгравировано. Себе не веришь, а справочнику: как коммунист Марксу.
Теперь на казус можешь нарваться. Зато полно – глаза разбегаются от разноцветных обложек, радуются.
Был случай. Купил я один.
Нужно мне было в одно место – по делу. Листаю страницу: улица Мехельсона, д.15; Учреждение. Всё как положено, чёрным по белому. Еду довольный. Выхожу из метро. Жду трамвай, а ещё дождь моросит.
Ну, скучно мне. Подхожу к молоденькой гражданке: « Здесь, - говорю, - улица Михельсона, на какой остановке мне сойти?»
Она смотрит на меня как-то боком, и глазёнками: веко об веко лупит.
« Вот дура! – думаю. – Думает я её клею».
А она присмотревшись ко мне, как к идиоту, тихо так отвечает: « Нету, здесь такой улицы».
Я не обиделся, а подхожу к другой гражданке и задаю такой же, почти что, вопрос.
Вторая, поковырявшись в своей памяти, вижу – нисколько не шутит, и повторяет мне то же самое… почти что.
Я стал волноваться. Трамвай подошёл. Пока у третьего спрашивал, который рукой отмахнулся, в трамвай, в задумчивости, не попал. А народу много, половину не влезло. Мужики, ребята, девки, бабы – все здесь. И всякой национальности. У кого не спросишь – никто не знает.
Настроение уменьшаться началось. Но ещё ничего. Так, про себя поругиваю: трамвай, дождь, Михельсона… Живут, думаю, улиц своих не знают.
Транспорта нет. Пассажиров пропасть. Слышу – едет. Колёсами гремит.
Тут чья-то бабулька сказала: если сяду – не ошибусь, всё равно трамвай в одну сторону идёт. Обрадовался, полез со всеми. А дождь моросит, сволочь, и зонтик меж народом не раскрыть.
Слава богу, уже подножка трамвая, а перед ней пожилая еврейка, колеблется, уважения к себе требует, чтоб её, согласно вежливости, вперёд пропустили.
Она стоит, мешкает, народ сзади подпирает, а мимо неё молодые люди: юрк, юрк… И так постепенно, пространство вагона заполняют. Нет, не то чтобы они её выпихивали, или пройти не давали – некоторые даже останавливались. Но она в это время на подножку не впрыгивает, а только смотрит недоумённо на ожидающего, и когда тот, не дождавшись, вновь мимо неё - она всё стоит, и лишь взглядом возмущённо провожает.
Не знаю сколько б она так стояла, но тут меня народ, сзади подпиравший, к дверям нетерпеливо подсуетил. Она на меня зырк! Я на неё. Стою. Всё понял. И она стоит, уважения ждёт.
« Что стоишь, дура, - думаю. - На руках что ли тебя в трамвай заносить?»
Она выровнялась – ни с места, только смотрит, сурово так, и сказать чего-то хочет.
А люди сзади подпирают. Им что? – лишь бы в вагон заскочить. К тому же дождик идёт и всех напропалую мочит.
Трамвай; позади – желающие быть пассажирами; дождь мне на голову; улицы Михельсона не знаю – может не туда еду; и старая еврейка у подножки стоит как пень, уваженья к себе требует, заходить - не заходить думает.
Сзади народ заволновался. Меня руками к дверям подталкивают. Я недолго думая, мимо еврейки, как те молодые люди, и прямиком внутрь – незаполненное пространство, кое- где ещё, затыкаю.
- Подождите!!! – слышу голос её, пищит она. Пассажиры за мной, не дожидаясь, да оно и понятно – дождь же.
- Подождите!.. – верещит, и чувствую: ко мне её возмущение. А я всегда был в таких случаях несдержанный – когда всеобщее внимание, при людях, я всегда стесняюсь.
- Вас, подождать?!! – кричу ей из вагона. – Жду!! Идите скорей!..
Тут девки на передней площадке не утерпели, от смеха прыснули, думают я юмором шучу. А я ведь действительно о еврейке побеспокоился, и даже голову повернул: где она там, залезла ли? Залезла. Стоит, культурно так, дверьми зажатая, на всех гневно зыркает, парня перед собой, молодого, упрёками изводит.
Ну, думаю, всё в порядке, и стал про улицу Михельсона выспрашивать.
« Не знаем, - говорят, - такой улицы. Нету. Михалковская… А Михельсона… нет, нету такой ».
Я совсем разволновался так, что даже за проезд не заплатил. Что, думаю, платить, если всё равно не туда еду. На улице дождь и выходить совсем не охота, к тому же пассажиров впереди пропасть и возмущённая дама, дверьми прижатая, - раскрываться им не даёт.
Пришлось остановку ещё проехать. Но я уже ближе к выходу… По пути беспрестанно у всех выпытываю: где улица такая расположилась, Михельсона? А когда меж двух девок застрял, решил: проеду ещё одну, может девчонки что про улицу расскажут.
Нет, не рассказали. Смеются: « Мало ли в Москве Михельсонов, разве всех упомнишь…»
К дверям протиснулся, трамвай остановился, а двери не открываются – еврейка локтями упёрлась. Говорю:
- Гражданочка, вы двери не держите, а то я остановку свою проеду.
А она: « Не могу не держать, иначе из вагона как пробка выскочу, а обратно никто мне даже руки не подаст. Тем более, что остановку вы свою не знаете».
- Знаю, - говорю. – Улица Михельсона.
- Нету, - ехидно так она мне, - такой улицы… Может, Михалковская?
- Нет, - отвечаю уже зло, - еврея Михельсона. У меня в справочнике чёрным по белому написано. А двери вы держать перестаньте, и на остановке я вас обратно в вагон помогу впихнуть…
Ну, вышел я: еврейку назад затолкал, ещё какую-то татарку или таджичку, отбрыкивающуюся, в вагон втиснул и пошёл с лёгким сердцем по Михалковской – улицу Михельсона искать.
Под дождём час искал, никто такой улицы не видел. Хожу, головой верчу, названия улиц читаю.
- Шайтан!..
Смотрю, передо мной татарка та самая, которую я вслед за еврейкой в вагон, как джентльмен, помог…
- Ты зачем меня в трамвай сунул?
Я говорю, растерявшись и не мгновенно поняв в чём дело:
- Хотел как лучше, для вас же гражданочка россиянка старался!
- Никакая я тебе не россиянка, а мусульманка и осквернять меня своими дотрагиваниями не позволю. Это у вас в России можете совать всяких гражданок в трамвай, а здесь Москва – многонациональный город!
Я говорю, остолбенело:
- Не знал я гражданочка, вас тут понаехало…
- Это тебя тут понаехало, а я в Москве уже десять лет живу и прописку законную имею!
- Послушайте! – говорю. – Я же хотел как лучше, чтоб в вагон… Народу много… На остановке чтоб не стояли!
- Шайтан, дурак, ты меня не в тот трамвай посадил! Теперь из-за тебя пешком такое расстояние ходила.
- Извините, - говорю, а действительно промашка случилась. – Я не знал. А между прочим, улицу Михельсона не подскажите?
- Не знаю я вашего Михельсона… - и по направлению к остановке засвистела.
- Он такой же мой, как и ваш, - подумал я. И тут меня осенило!
Вот говорят, что я тупой, однако сразу догадался: в справочнике же телефон должен быть написан! Открываю – точно! Чёрным по белому. Всё-таки справочник!
Вот вроде ничего не ем кроме хлеба – нет, не то что бы я вегетарианец, а так как-то… то зарплату не дают, то так, работы нет, - а в зубах всё равно что-нибудь застревает. Видимо не всё в хлебе через зубы просачивается. И это хорошо. Пусть мяса нет, а от инстинктов отвыкать нельзя: вдруг когда-нибудь пригодится.
Стою, зубочистку жую, и думаю: откуда позвонить можно?
Как искал жетон, телефон-автомат, рассказывать не стану – долго. Но вкратце: один жетон таксофон проглотил, разговаривать не стал, сволочь, не сработал. Раздобыл другой, у армянина в торговой палатке, за две цены. Последние деньжищи ему отвалил… Звоню. И что б вы думали?..
Учреждение это не на Михельсона, а на Михалковской. И стою я от него в двух шагах… Мокрый до нитки. Злой маленько, но довольный - наконец разобрался.
Вот и верь после этого, думаю, справочникам… И вообще, кому-нибудь верь после этого, правительству, депутатам… Иду, рассуждаю. И в этом месте меня кто-то хвать за руку!
- Этот?
- Всматриваюсь: милиционер, за рукав меня обезвредил. А рядом та самая татарка топчется. И глазками на меня так, сузившимися от недружелюбия, косит.
- Нет, - отвечаю с испугу, - не я… товарищ прапорщик.
- Старший прапорщик, - обиделся он. – Хайрулин. Пройдёмте со мной в отделение.
- За что же? – говорю. – Мне надо в Учреждение, вон оно… Осталось не много.
- Отлично. Несопротивление властям, - и на татарку, говорит. – Свидетелем будешь.
- Я, – возражаю, - в Учреждение…
А гражданка ликование затаила, и удовлетворённо сбоку милиционера плетётся.
- Вот в учереждение сейчас и прибудем, - успокаивает старший прапорщик. – Это как раз – то, что тебе нужно…
Посадили, значит, в клетку, вместе с прапор… Ох, извиняюсь, с бомжами, бандитами, и другими людьми…
Я кричу оттуда дежурному:
- За что же, - говорю, а сам думаю: «… как назвать, чтоб штрафа поменьше? Товарищ? А вдруг он демократ, сейчас все демократы?»
- Господин сержант?!.
- Господа в семнадцатом кончились.
- Извините, - поправляюсь, отодвигаясь от вонючего бомжа. – За что же, товарищ…
- Тамбовский волк тебе товарищ.
- Я хотел, гражданин сержант…
- Вот за «хотел» ты по «попытке к изнасилованию» и пойдёшь.
- Да нет, я никого не хотел…
- Не знаю, там Хайрулин со своей землячкой заявление на тебя пишут…
« Вот те раз!?. С землячкой!?. А по виду, поди разбери, вроде русский!?.» - думаю.
- Хе-хе!.. Ну и попал ты, - радуется дежурный, - маньяк, наконец-то изловили.
Бомжи рядом тоже: « Гы-гы!» - редкими зубами скалятся. И проститутки, за свободу женщин, наверное, феминистки, тоже глазками от удовольствия блестят.
Тут в помещение вшагнул, сразу видно, милиционер в штатском, кавказской наружности:
- Сергеенко? Ну, что нового?
- Да вот насильника спаймали… Сопротивлялся, - опять обрадовался дежурный.
- А кого изнасиловал?
- Землячку Хайрулина.
- Ох ты!.. Тогда вызови Шуфутдинова, пусть разбирается. Сумеет посадить – повышение по службе, ну а не сумеет…
- Товарищ, гражданин начальник, - возмутился я. – Я лишь впихнул…
- Ну, ты мне ещё будешь свои пакости рассказывать…
- Да не-ет, я только всунул…
- При дамах постеснялся бы.
- Хи-хи!!! – хихикнули дамы рабочего лёгкого поведения.
Я молчу весь, силюсь найти, что сказать, аж вспотел, и давай решётку трясти.
- Выпустите!! – кричу.
Выпустили. Иду, побитый маленько, но довольный. Чуть было в тюрьму не отвезли. Спасибо господину из ихнего отделения, сомнения его взяли: как я мог на подножке трамвая, ну и всё такое…
Бреду в общем, в лужи ногами вступаю, о жизни философски задумываюсь. И заметить не успел – стою у Учреждения, дверную ручку лихорадочно дёргаю.
- Ты куда, личность пьяная? – охранник у меня, открыв дверь, интересуется. – На дворе ночь, а он в двери ломится. Ты б ещё под утро пришёл…
А и впрямь, посмотрел: ночь кругом. Времечко-то летит… Ему наплевать на дела житейские. Пока к утру до дома добрался – метро закрыто уж было – всю дорогу одна мысль: « … схожу в библиотеку, возьму толстый справочник, и обязательно узнаю: кто такой этот сволочь Михельсон… Обязательно узнаю».
1998 г.