*****
Северная Шотландия по-своему живописная местность. Большую часть её занимают пологие покрытые вереском холмы, и только между ними, в складках, прячутся перелески, а кое-где и чащи. Бледные холодные озёра, хмурое небо, пасущиеся овечьи стада, крестьянские поселения, местами нагромождения камней, и вдруг - бьющий из-под их нагромождений прозрачный ключ, сбегающий со звоном по каменным мокрым спинам и ныряющий в маленький, словно, игрушечный, зеркальный водоём своей чаши.
В утреннем полумраке, почти невидимая за туманом, из-за ближнего валуна скользнула к роднику человеческая фигура, передвигавшаяся согбенно и сутуло, как обезьяна. Загорелое узкое лицо, заросшее бородой до глаз, поворачивалось туда и сюда, раздувая ноздри - человек нюхал воздух, как это делает собака или волк. Чёрные косматые волосы рассыпались по плечам плохо выделанной волчьей куртки-безрукавки, подпоясанной кожаным ремнём. Концы их были небрежно и неровно подрезаны - по всей видимости, ножом. Холщовые штаны напоминали крестьянские, только вытерты и изодраны были так, что любой порядочный крестьянин давно отдал бы их своей жене на тряпки, на ногах красовались самодельные сапоги с мягкой подошвой из той же волчины, туго обтягивающие ступни, которые из-за этого, вероятно, казались меньше, чем следовало бы по росту, хотя и рост-то было непросто угадать - человек, казалось, избегал выпрямляться. У пояса его висел длинный нож в самодельных ножнах.
Убедившись, что он один, и никакая опасность не угрожает, человек наклонился к воде и стал пить. Сделав несколько торопливых глотков, поперхнулся, закашлялся, тут же уткнулся в сгиб локтя, желая заглушить кашель и, потихоньку отдышавшись, наконец, смог снова поднять голову. Деревья здесь росли редко, и в прогалах между ними человек у родника увидел другую человеческую фигуру - к роднику неторопливо шёл старик с корзиной.
Человек у родника отпрянул за камни и лёг. Он двигался проворно и так, как двигаются большие кошки, вроде пантер или пум - словно мышцы перетекают под кожей из одной формы в другую.
Старик подошёл ближе - совсем близко и остановился у ствола сгоревшего дерева, беспокойно озираясь. Ему было не по себе, неуютно - об этом говорила и вся напряжённость его фигуры, и вытянутая шея, и нетерпеливо переминающиеся ноги. Человек у родника ждал, ничем не выдавая своего присутствия.
- Эй, - слабо позвал старик. - Эй, Магон!
Человека у родника звали Магоном, образовав это имя от Мак-Гонер, что означало «сын мертвеца» - безобидное прозвище, встречающееся и в других шотландских поселениях, но так в местечке Хизерхилл-вулидж называли демона, оборотня.
Несколько лет назад Магон был деревенским гробовщиком по имени Брайан, из клана мак-Марелей, впрочем, его и тогда побаивались за нелюдимый угрюмый нрав и мрачное ремесло. Жил он на отшибе с глухонемой сестрой, та держала какую-то живность, разводила огород и принимала деньги за заказы, пока не умерла от странного приступа, рухнув прямо в церкви навзничь и пустив кровавую пену изо рта. С неделю старухи перешептывались о том, что такая странная смерть не к добру, а к концу её старый священник вдруг был найден мёртвым в лесу, без малейшего лоскутка одежды, с выпученными глазами и эрегированным членом. Мёртвый.
Происшествие повергло паству в тяжёлый шок, но из Инвернесса чуть ли не на следующий день явился другой священник, при одном взгляде на которого было ясно: уж этот-то разгула нечисти в своих владениях не допустит. Было ему на вид не больше сорока, но бледное лицо и величественная фигура ясно говорили об аскетизме и внутренней дисциплине.
Он сам пожелал похоронить старого отца Джорджа с соблюдением всех обрядов, дабы «запечатать злу дорогу в эти места», и сам отправился заказать гроб к гробовщику. Свидетели утверждают, что лишь взглянув на Брайана, в холщовой рубахе обтёсывающего доску во дворе, священник вдруг вскрикнул и закрылся рукой, словно увидел самого нечистого духа. Но всё же он превозмог себя, подошёл и заговорил, объясняя, какой гроб ему нужен.
Брайан угрюмо кивнул принимая заказ, но вытесать гроб не успел - следующим же утром бушевала гроза, и в лесу - там же, где был обнаружен мёртвый священник, мальчишки наткнулись на распростёртое тело. Топор его валялся поодаль. Рухнувшее - должно, от молнии - дерево сучком проломило гробовщику голову, но он ещё дышал. Кто-то и придумал отвезти умирающего к тому странному врачу, который появился в округе совсем недавно, причём почти исключительно в виде слухов. Так вот, по слухам, этот врач больных не принимал - занимался наукой, но не как пристойные и плешивые учёные мужи, в кабинетах с добротной мебелью и пыльными шкафами, полными книг. Его кабинет находился на плавучем доме - яхте с названием «Кольцо Сатурна», бросившем не так давно якорь в безлюдной бухте Несс-Ривер, в нескольких милях от Хизерхилл-вулидж. Ходили слухи, что врач этот чуть ли не колдун, и что известный деревенский сплетник Олли Мак-Марель своими глазами видел, как он однажды подобрал в лесу дохлую собаку, принадлежавшую одному из табунщиков Клуни, сделал ей какой-то укол, и собака, как ни в чём ни бывало, сперва задышала, а потом вскочила, залаяла и побежала прочь. Впрочем, Олли был известный враль, а кроме него таинственного врача никто в глаза не видел.
Сказано-сделано: умирающего погрузили на телегу и повезли. С тех пор ни самого Брайана, ни этих доброхотов, ни телеги, ни лошади больше никто не видел. До следующей весны.
Весной - дело было в конце апреля, когда ещё снег не сошёл, мельник Ивэн о`Рэйли услышал, что в сарае странно блеют и беспокоятся овцы. Прихватив на всякий случай деревянный дрын, он отправился поглядеть, что там стряслось. Позже, наливаясь тёмным элем изо всех сил, он божился, что не забудет увиденного до конца своих дней. Было уже к вечеру сумеречно, и в сарае царил полумрак. Так вот, в этом полумраке он увидел, что овцы сбились в кучу, а в углу сидит на корточках абсолютно голый, заросший тёмной бородой до глаз человек и, весь перемазанный кровью, припал к горлу убитой овцы и сосёт из неё, давясь от спешки и чавкая. Мельник выронил дрын, отступил и опрометью бросился бежать. Позже он говорил, что, несмотря на скудное освещение, лицо кровопийцы он разглядел, и это был ни кто иной, как Брайан Мак-Марель.
Не то, чтобы в его историю поверили, но вскоре овцы стали исчезать и у других, а к исходу лета уже не раз видели в лесу быструю тень, прошныривавшую, как призрак. Его пытались поймать, но он казался неуловимым, и селяне махнули рукой: в конце концов, иметь собственного демона даже лестно - есть, о чём толковать, сидя в ненастные вечера у огня за кружкой пива и немудрящей закуской.
Вот только странные исчезновения людей по-прежнему не поддавались объяснению.
МАГОН
Они мне дали это имя - я слышал, как его выкрикнул один из «табунщиков» Клуни, указывая на меня. Кажется, так в наших местах называют дьявола. Впрочем, я не уверен - с тех пор, как упавшее в грозу дерево чуть не убило меня и начисто отшибло память, я сделался странным. Вроде как сошёл с ума. Так говорит старик, который носит мне еду. Он говорит, что это случилось несколько лет назад, а до этого я был деревенским плотником, как Иосиф. Если бы не та проклятая овца, если бы не тот, убитый мною человек, если бы не история с дочкой мельника, я бы мог не таиться в лесу, а просто ходить по селению, и меня бы кормили, как кормят блаженных и убогих. Но я сам всё испортил. Кто-то видел, что в лунные ночи, я могу оборачиваться волком, и тогда меня почти невозможно выследить и поймать. А сам я могу потихоньку подобраться к чьему-нибудь сараю и украсть овцу. Овцы большие, их хватает надолго. Курица - куда меньше. А потом приходится совершать очередную вылазку с риском для своей серой шкуры. Если бы я, и в самом деле, мог оборачиваться волком, это было бы куда как кстати. Человеческие зубы - тупые и слабые, и я эту проклятую тушку рву и деру столько времени, сколько любой порядочный волк потратил бы на всё Клунино стадо.
Летом легче. Летом родник не замерзает, и я не застываю до мучительного, изнуряющего кашля. И если бы только кашель! Но кашель сбивает дыхание, с кашлем далеко не убежишь, особенно если преследуют верховые. А значит, ещё и жизнь впроголодь, и холод становится совсем невыносимым. Если бы не старик, я бы давно подох, но он приносит кое-какое тряпьё и даже лекарства. Говорит, что раньше, когда я ещё не был Магоном, а был плотником, он состоял со мной в родстве. Говорит, я как две капли воды похож на его внука, с которым мы не то троюродные братья, не то ещё какая-то седьмая вода на киселе. Этот внук, впрочем, тоже давно умер - где-то на чужбине, за морем. Я спросил, как меня звали, когда я ещё не был Магоном. Он сказал, что до того, как на меня упало дерево в грозу, моё имя было Брайан - Брайан из клона Мак-Марелей. О чём-то мне это имя смутно говорит, но с тем же успехом можно называть меня Джоном из клана Мак-Малудов.
Этих Мак-Малудов и Мак-Марелей в наших краях хоть пруд пруди, и они всегда воюют между собой. Что мне, кстати, и на руку. Удаётся спихнуть на них кое-какие свои грешки. Например, как в прошлом году, когда я подкрался к табуну Клуни - а он из Мак-Малудов, кстати - и увёл у него жеребца-трёхлетку, резвого и чёрного, как смоль. В сумерках в лесу его и в бинокль не разглядишь, а мне того и надо. Его четыре ноги куда резвее, чем мои две, а прятаться в оврагах есть, где, не только мне и жеребцу - там, если нужно, полк стрелков спрячется. Клуни решил, что жеребца свёл Олли Мак-Марель, не гнушающийся конокрадством и барышничеством, ну а Олли на все его обвинения твердил, что конь, верно, сам ушёл от глупого табунщика и бродит по лесу, если Магон его ещё не сожрал. Как же, сожрал! С тех пор, как я обзавёлся этим красавцем, вылазки мои сделались дистантнее - не только в ближайшее поселение, но и в усадьбу Клуни, и к железной дороге, и чуть ли не в Инвернесс. И уже можно было не ограничиваться курами и овцами. Я обзавёлся между делом кое-каким скарбом, а главное - оружием. Ножом. Длинным и острым. Действовать им оказалось куда удобнее, чем зубами. Но зато, расширив свои вылазки и увеличив объём добычи я, кажется, навлёк на себя нешуточный гнев табунщиков. Старик сказал мне об этом, по обыкновению принеся кое-что к горелому дереву на окраине моих владений.
Как обычно, он долго топтался и вытягивал шею, потом негромко позвал, и сам отпрянул, словно напуганный эхом собственного голоса.
Я обошёл его и выпрыгнул со стороны спины:
- Я здесь.
Как обычно, он чуть не выронил корзину.
- Ты подкрадываешься, как чёртов оборотень.
- Я и есть оборотень. Ты что-то принёс?
- Как обычно. В корзине. Смотри сам.
Я принялся рыться в корзине, принюхиваясь к ароматам еды - последней моей добычей была крыса, которую я зажарил на вертеле больше суток назад, так что голод донимал не на шутку.
- Тебя ищут люди Клуни, - сказал старик, пристально наблюдая за мной. Странно, но, мне кажется, ему нравилось смотреть, как я ем.
- Зачем? - спросил я, жадно разрывая зубами кусок вяленой свинины.
- Откуда я знаю. Может, убьют, а может, посадят в клетку и увезут в эту… лабораторию. Где ты прячешь лошадь? Тебя вроде видели с лошадью.
- Тебе зачем?
- Так у тебя, правда, есть лошадь?
- Тебе зачем? - повторил я.
- Мне незачем, а вот тебя она выдаст.
- Не выдаст - он у меня умный и осторожный. Лучше принеси мне в другой раз топор - я мёрз, как ободранный волк всю прошлую зиму - надо нарубить дров заранее.
- Будешь рубить - и стук топора услышат.
- Не держи меня за идиота, старик - я буду рубить, когда начнут рубить селяне.
- Всё равно ты не переживёшь зимы, - вздохнул он, словно бы даже с сожалением.
- Ту - пережил. Научиться бы впадать в спячку, как медведи или барсуки - было бы проще.
- Ты здоров? Не кашляешь?
- По временам. Ничего, такой кашель не мешает дышать. Да, вот ещё что: принеси мне в следующий раз что-нибудь для мытья - мыло, щёлок. Устал вонять и чесаться.
Старик повёл носом:
- Ничуть ты не воняешь. Что это ты вздумал? Лучше я принесу тебе новые штаны, не то эти скоро попросту упадут с тебя.
Я оставил на миг свинину и пристально посмотрел на него. Меня, не переставая, мучил один вопрос, на который я хотел бы получить ответ.
- Старик, зачем ты всё это делаешь для меня? Ты рискуешь, ничего не получаешь взамен - зачем?
- Как это «ничего не получаю взамен»? Ты не трогаешь мою живность, не воруешь у меня одежды с верёвок, - принялся загибать пальцы он, но я перебил.
- Не у одного тебя. Это ерунда, за это не рискуют жизнью. Ты… любишь меня?
Он аж закашлялся:
- Тьфу, нечистый дух! Да разве можно тебя любить!
- А что же тогда? Жалеешь?
- Чего тебя жалеть - ты же нечисть.
- Ну а что тогда? Что?
- Ничего. Ты же сдохнешь без моих харчей. И замёрзнешь без моих тряпок… Поел? Всё, выгребай остатки и давай сюда корзину. Не могу я здесь задерживаться надолго - если кто узнает, что я подкармливаю тебя, забьют камнями. Или станут поджаривать пятки, пока не вызнают у меня, где ты прячешься.
- Ты же всё равно не знаешь, где я прячусь.
- Верно. А они не знают, что я этого не знаю, так что поджаривать всё равно будут. Ну, я пошёл. Ты приготовил мне алиби?
«Алиби» - звонкое слово. Я знаю: оно означает «невозможность» - невозможность для порядочного селянина водить приятельство с дьяволом, с Магоном. Поэтому старик делает вид, что всё это время искал грибы, хворост или ягоды. А позаботиться об этом «алиби» - дело моё. Сегодня это куски коры для растопки - много, получается целая большая корзина. Я насыпаю их в эту самую корзину, а старик неотрывно смотрит на мои руки, словно это невесть, какая любопытная вещь.
- Чего ты? - наконец, не выдерживаю я.
- Иногда и я боюсь тебя, - вдруг говорит он. - Береги себя. Хоть ты и дьявол, но убить тебя, наверное, можно…
От наступившей сытости хочется спать. Но здесь это небезопасно - лучше вернуться к себе. Лечь, свернувшись клубком, и заснуть крепко и сладко. И тогда придёт один из моих тревожащих дразнящих снов…