Павел Н. Лаптев
Пуля
рассказ
Долго не был в областном городе, где учился Степан Фомич, лет двадцать поди, как институт закончил. Даже встреч с одногруппниками никто не назначал, сначала письма писали, потом эсэмэски на дни рождения, да новый год, а потом и вовсе перестали. Правда, удавалось иногда бывать здесь проездами. Семьёй обзавёлся, детьми, стал фермером. То есть совсем не по промышленной специальности жизнь продолжил, что какой-нибудь патриот проворчит, мол, зачем только его государство учило. Но сельское хозяйство тоже нужно поднимать, увеличивать продовольственную безопасность державы.
Через эти два десятка лет привелось Степану Фомичу приехать в этот город, где учился в больницу на операцию. Мучал мужчину уже много лет геморрой. Начался, ещё в молодые годы. Чем только не лечил он сей деликатный недуг, и таблетками, и мазями, свечами, бабками-знахарками, но толку не было. А тут прочитал в интернете, что специальная клиника находилась прямо напротив общежития, где давно он жил целых пять студенческих лет. Надо заметить, что в те давние времена на месте больницы была чулочно-носочная фабрика, которая в буржуазные российские годы обанкротилась на фоне китайско-турецкого ширпотреба и некие предприимчивые люди перепрофилировали здание в больницу.
Степана Фомича определили в палату прямо напротив его бывших студенческих окон.
— Вон оно, окно-то, самое что ни на есть, оно. И даже рама осталась старая, небось денег нет у альмы матер на ремонт общаги, — ностальгично рассуждал Степан Фомич, стоя у окна больницы. — Кто-то ведь живёт там. Вон ходит взад-вперёд по комнате и не знает, что я там провёл лучшие годы своей молодости. Сколько было выпито вина, сколько оцеловано девушек! А-ах! — выдохнул радостно он.
Степан Фомич начал присматриваться. И, к его удивлению, ему показалось, что там — это он! Он, только молодой, тамошний, из студенчества.
— Вот это да! — не поверил своим глазам Степан Фомич. — Похож-то как паренёк.
Степану Фомичу даже захотелось сходить туда, познакомиться с ним. Пообщаться по душам, рассказать о себе, что, мол, тоже был когда-то молодой и здоровый. А-ах!
— Аллергия есть на что? — услышал Степан Фомич сзади, дёрнулся даже от испуга. Он повернулся. В палату зашёл врач-анестезиолог. Степан Фомич помотал головой.
— В студенчестве я жил там, напротив в общаге, — сказал пациент.
— Похвально, — похвалил врач. — Там сейчас нет общежития, продали под квартиры. — Короче, у тебя операции были, наркотики употреблял? — спросил он.
Степан Фомич снова покачал головой.
— Переоденься вот в эту одежду и в операционную.
После успешной операции Степана Фомича привезли снова в палату напротив общежития. Он медленно отходил от наркоза, открывал глаза, потом снова закрывал. И в один момент он увидел в окно, как в противоположном здании, в том самом окне, где он видел молодого человека, похожего на него самого, этот человек высунул ружьё и выстрелил. И попал прямо в окно палаты, где находился Степан Фомич. Стекло зазвенело и Степан Фомич ощутил боль ниже спины.
— Ах! — крикнул он. — Больно-то как!
На его крик вошёл анестезиолог.
— Проснулся? Короче, сейчас сделаю укольчик кетанола и будет легче, — спокойно сказал он.
Степан Фомич приподнялся на локтях, посмотрел на окно. Оно было целым. Потом достал из-под спины — пулю.
— Откуда это у тебя? — поинтересовался врач.
— Это я сам в себя выстрелил. Из прошлого.
— Ну, да, — усмехнулся врач, посчитав, что Степан Фомич бредит после наркоза, добавил: — Мелкашка?
— Да, — ответил пациент и посмотрел в окно. Окно противоположного здания было закрыто и никого не было видно. — Я тогда занимался биатлоном. Как-то вечером выпили, решили пострелять из окна. Вот я в окно чулочной фабрики и выстрелил. Даже не знаю, наверно, попал в кого-то. Назад ко мне эта пуля летела двадцать лет.
Врач вздохнул понимающе и сказал:
— Это твой геморрой летел двадцать лет. Возмездие тебе за неправедное дело. Короче, отдыхай уже.
Врач сделал укол и ушёл из палаты.
Степан Фомич поставил пулю на тумбочку и зачем-то помахал рукой в окно. Ему было так хорошо на душе, как никогда в жизни. Может, от начавшегося действия обезболивающего, может, от радости, что операция позади, а, может, от того, что одно из неправедных земных дел, о котором он покаялся врачу, было сквитировано.
конец