Предисловие.
Я решил не обращаться к средствам массовой информации, а взялся за эту книгу потому, что решил писать правду, и не чего кроме правды, к тому же в силу необычности изложенного ниже, не хочу быть объектом всеобщего внимания. Моё, без скромности скажу, сенсационное и в высшей степени документальное повествование, может быть проверено, но в этом случае я все-таки могу сохранить свое имя в тайне. Уверен, что после моего признания, так сказать в открытую, я мог бы потерять свою личную свободу, и стать наподобие подопытного кролика, но я не совершал в жизни никаких преступлений, и потому имею право на то, что отведено богом каждому человеку, родившемуся в этом мире. Можно было бы написать, что-то вроде заявления в соответствующую научную организацию, но мне показалось, что и другим было бы интересно узнать эту невероятную историю моей жизни. Поэтому я решил сам написать книгу, и опубликовать ее. Сразу оговорюсь, что после того что случилось, мне самостоятельно, это было бы не под силу, и я был вынужден прибегнуть к помощи тех, кто прожил со мной этот отрезок жизни.
Диалоги, хоть и восстанавливались по памяти, но смысл их сохранен полностью.
ДОСТОВЕРНЫЙ.Ю
ЗНАКОМСТВО.
Всё это началось давно, двадцать лет назад, а точнее в тысяча девятьсот восьмидесятом году. Тогда мне было двадцать с небольшим. Я был молод и счастлив. События чередовались одно за другим, и жизнь мне казалась раем, созданным только для меня.
Как-то прекрасным днем восьмидесятого года, точно помню, после смерти Высоцкого, мой товарищ с редкой фамилией, - Рудь, предложил мне выпить в его любимом кафе на крыше одной из гостиниц города. Это мероприятие я называл началом очередного «обезьяновождения». В зависимости от длинны хвоста, этой виртуальной обезьяны, зависел финал пьяных приключений. В этом кафе всегда были неплохие шашлыки и портвейн, которому я в тот период жизни, отдавал предпочтение.
Начало сентября в Ростове – это особое время, пропитанное первой утренней свежестью, когда вопреки утверждению классика, гуляют не по апрелю, а по сентябрю. Наравне с дворниками в это время встают только алкоголики, они собираются в определенных местах, куда неизвестно откуда кто-то приносит несколько бутылок портвейна, а рано проснувшаяся бабуля, подает в окно стакан в обмен на впоследствии опустевшую тару. В это время я предпочитаю один пройтись по Кировскому скверу, или по Театральному парку, когда в округе нет никого, присесть на вымытую ночным дождиком скамейку, и с несказанным трепетом открыть только что купленную бутылку у сторожа какого-нибудь винного, или фруктового магазина. Потом отпить прямо из горла несколько глотков, занюхав все это только что сорванной веткой акации и затихнуть на время, пока все это не упадет и не разольется по телу, не достанет мозга.
Но это все утром. Под вечер же, во всех давно уже открытых забегаловках дымят шашлычницы, разнося по городу аромат мяса, лука и южный говор, по которому ростовчанина можно определить даже находясь на северном полюсе.
Но вернемся после этой лирики к нашему повествованию. Столики были почти все заняты, и нам пришлось спросить разрешения подсесть у одного, уже в возрасте человека с не совсем русской внешностью. Собеседник оказался очень общительным человеком, лет сорока, с хорошо развитым чувством юмора и философским складом ума. Меня он сразу поразил знанием человеческой психологии, и то, с какой легкостью он мог расположить к себе собеседника.
- Семен, – представился он, протягивая пухлую, но очень крепкую руку, – Можно просто, Семен Израилевич.
О чем мы говорили дальше, в деталях я точно не помню, но когда я узнал, что он врач, разговор сразу перекинулся на медицинскую тему, о вреде курения и пользе выпивки, о долголетии и наследственности. Как врачу, я ему пожаловался на свои болячки. В этом возрасте они у меня уже появились, так как я выпивал, и довольно прилично. Семен Израилевич попросил, чтобы я дал ему свою ладонь, после чего он ее изучал некоторое время, потом неожиданно сказал:
- Можешь не беспокоиться, - у тебя великолепное здоровье, и ты проживешь сто лет.
Надо признаться, что я человек суеверный, но не настолько, что бы верить предсказаниям по линиям на руке.
- Ты Семен вроде бы не цыган, а если вдруг, и начнешь дрейфовать по планете, то обязательно пристанешь к «земле обетованной». – Прямолинейно пошутил я.
- Да, Юри, ты прав, - нисколько не обидевшись на мой выпад, ответил доктор, произнося мое имя на французский манер, - но ты не заметил, что я смотрел не на руку, а тебе в глаза, я просто изучал радужную оболочку глаз, может, слышал, - есть такой способ диагностики в медицине.
- Читал что-то в научно-популярном журнале «Наука и жизнь», или «Химия и жизнь».
Здесь необходимо, опять, маленькое лирическое отступление на тему: что же, все-таки, я представляю из себя. Постараюсь быть объективным и самокритичным. Нужно учесть, что я пишу с расстояния двадцати лет, и мне нет большого резона приукрашивать свою тогдашнюю персону.
Я всегда был достаточно образован, читал почти всю научно популярную литературу; из художественной читал только обще признанную классику. На любой счет имел свое мнение, поэтому так и не стал комсомольцем, не был членом профсоюза, не любил и не люблю многолюдные чинные застолья, и даже, на своей собственной свадьбе не усидел - украл две бутылки водки, и пошел в подворотню соседнего дома пить с друзьями, которые не были приглашены на свадьбу. Уверен, что на каждого умного - по дураку. Женщины не в счет, в отличие от мужчин - это совсем другие животные, ну и так далее....
Вернемся опять к воспоминаниям того злополучного дня. Я в этот день плохо себя чувствовал, после очередного возлияния, прием таблеток и выпивка одновременно, вызывало во мне какую-то аллергию, лицо становилось красным, а я не пьянел. Потом было много разных бессмысленных разговоров, а когда мы расставались, он дал мне свою визитку, и сказал, что если я хочу обследоваться более детально, то могу посетить его клинику, и он или подтвердит, или рассеет мои сомнения насчет моего здоровья.
И действительно, через некоторое время, я разыскал его. Теперь, я думаю, нужно остановиться на том, что же меня заставило, в конце концов, позвонить ему. Дело в том, как я теперь уже знаю, был я запойным алкоголиком. Пил я два, три, или больше дней. Потом, примерно столько же, следовала лёжка в постели. Потом выздоравливал, и мог работать, как ни в чем не бывало. Но однажды, как-то после запоя, я решил похмелиться элеутерококком. У меня были знакомые в одной из аптек, и я купил два флакона вышеупомянутой настойки, выпил их, и тут со мной впервые произошли очень существенные изменения. У меня резко повысилось давление. Я не знал еще, что это такое. Возник какой-то необоснованный страх. Я начал метаться по комнате. Покрывшись весь холодным потом, я почему-то забрался босыми ногами на диван, прижался к стене, и весь дрожал. Страх до того обуревал меня, что я выскочил, не одеваясь на улицу, и босиком дожидался, когда вернется моя жена, и приедет скорая помощь (жена ходила к телефонам – автоматам, что бы вызвать бригаду скорой помощи). Это был февраль месяц, и мороз под двадцать градусов, но неосознанный страх был так велик, что я продолжал метаться по снегу босиком. Врач не нашел ни каких патологий в сердце, и определил - гипертонический криз. Были сделаны уколы, снотворное, и утром я проснулся, чувствуя себя совершенно здоровым. Но в последствии оказалось, что с этого самого момента, не проходило и дня, что бы я не вызвал скорую, или сам не посетил терапевта. Меня хорошо знали врачи всех районов города. Как правило, они находили тахикардию и слегка повышенное давление. Кардиограммы тоже были все в норме. Про выпивку я конечно забыл, а карманы мои были набиты всевозможными лекарствами. Нитроглицерин я носил в руке, что бы в случае чего успеть закинуть в рот таблетку. При всем при том я был все-таки болен, потому что к лету я потерял сорок килограмм веса, желудок не принимал никакой пищи. Впоследствии я понял, что со мной происходит, и сам постепенно победил болезнь, но ни один врач, так и не смог определить мою недуг, и тем более назначить хоть какое-нибудь, действенное лечение.
В этот период я и позвонил своему случайному знакомому. Жил он в частном особняке, на поселке, не далеко от аэропорта. За высоким кирпичным забором располагался сад с беседкой построенной, хотя и из дерева, но в стиле пушкинских времен. Небольшой круглый фонтанчик в жаркое время служил, по-видимому, бассейном, потому что недалеко, на веревке сохли женские купальники. Во дворе по периметру, на проволоке, бегали две немецкие овчарки. Когда мы зашли в калитку, псы не издали ни звука, а только внимательно посмотрели на меня.
Дом, в котором я познакомился с женой доктора, и двумя смуглыми симпатичными дочерьми, был разделен, как бы, на две части; жилая половина была обставлена старинной антикварной мебелью, другая половина, как я в последствии узнал, представляла хорошую, и компактную медицинскую лабораторию. Я нисколько этому не удивился, потому что еще по дороге доктор мне поведал, что он занимается научной деятельностью, сделал какие-то открытия, и пишет на эту тему диссертацию. С собой, как и было договорено по телефону, я прихватил кардиограммы и историю болезни. С. И. (так сокращенно, я иногда в дальнейшем буду именовать Семена Израилевича, или коротко – Сима, - так его называли родственники) пригласил меня в лабораторию, и внимательно просмотрел все мои медицинские документы. Потом он сказал, что никаких существенных изменений, или патологии у меня нет, и что, скорее всего - это сердечно - сосудистая дистония, усугубленная резким похудением, и серьезно нарушена психика. Мне было предложено раздеться и прилечь на кушетку. Как на приеме у врача, Семен И. мял мне живот, стучал по ребрам, слушал сердце, в общем, делал все, что делают врачи, когда хотят иметь представление о состоянии своего пациента. Потом он вдруг неожиданно сказал:
- Юри, - делая ударение по – французски, – Тебе нужно будет более детально обследоваться. Сейчас я возьму кровь на анализ, и еще кое какие пробы.
Вся процедура заняла не более двадцати минут. Из всего этого мне больше всего не понравилось, то есть, было не совсем привычным – это щипок с внутренней стороны щеки и какой – то надрез на ягодице. После всего этого мы пошли пить чай. Предварительно, еще раз забежали в кабинет, и выпили по сто грамм коньяку.
Разве мог я тогда догадываться, что готовит мне судьба этим погожим, осенним днем. Все события двадцатого века меркнут сейчас, двадцать лет спустя, после злополучного посещения, того уютного дома, и милого дворика, затерявшегося на поселке, не далеко от аэропорта.
Еще, на что нужно обратить внимание, это то, что знакомство с дочерьми происходило излишне торжественно, мне были названы полные имена: «Виктория и Валентина», мне даже почудилось, что они при этом сделали легкий реверанс. И за столом, иначе как полным именем, их никто не называл.
ОПЯТЬ МАЛЕНЬКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.
За двадцать лет произошло много интересного, но это требует отдельного описания. И все же некоторые моменты моей сумасшедшей жизни придется нарисовать..., иначе последующие события будут поняты не в тех красках, не в тех ощущениях, которые пришлось пережить мне, и с которыми я буду дальше идти по этой жизни.
Начало восьмидесятых. Я уже несколько лет, как сошелся со своей бывшей женой. Немного раньше, в поисках «счастья» она бросила меня, и ушла с маленьким ребенком. А потом, даже, вышла замуж. Через полгода она вернулась к своим родителям в маленькую комнатку, а когда узнала, что я купил новую квартиру, пришла ко мне. Два раза наступать на одни и те же грабли – вполне в моем стиле. Любовь и страсть к этой женщине еще жили во мне. В это же время со мной происходит тот самый психологический срыв, о котором я рассказал выше. Год трезвости, познание самого себя, своего организма и постепенный выход из болезни. "Обезьяновождение" с обильными возлияниями, начинается с новой силой, и все это происходит на фоне грехопадения, и беспрерывного блуда.
Подо мной, на первом этаже живет чудная молодая стервочка. В восемь утра, когда за женой захлопывается дверь, я стучу ей по батарее отопления, и хотя этот стук слышит весь дом, уже через минуту Лена стоит в прихожей на коленях, и с упоением делая, минет. Потом мы направляемся на поиски приключений.
Официально я работаю не больше трех месяцев в году. Это, тогда когда меня заставляет устраиваться на работу участковый, хотя мне это совсем не нужно: я могу зарабатывать честно своим ремеслом, своей головой и руками. Ведь я не просто художник, какого-то одного узкого направления – я практически умею все.
Восемьдесят второй год, умер Брежнев. С женой отношения совсем испортились. Как-то раз я случайно заглянул в ее записную книжку. и от нечего делать. позвонил по одному из номеров. Это был номер ее подруги, и мы в этот же день познакомились. Правда, знакомство наше длилось не больше часа. В самый интересный момент открылась входная дверь. Пришла жена. Вооружившись, валяющемся в прихожей молотком, она бросилась по следу, выстланным из трусов, лифчика, и ночной сорочки. Все это было раскидано по полу. От серьезной травмы головы, а может быть и смерти, меня спасла дверь дальней комнаты, которую я успел защелкнуть на английский замок в самый последний момент.
С этого дня моя жена жила только с мыслью о мести. Инструмент мести, при советской власти простой – исполнительный лист. Пока мы жили нормально, она ничего не предпринимала, но теперь он – этот самый лист, запущен в дело.
Переспав с участковым, она заручается его поддержкой. Правда, об этом я узнал, спустя несколько лет. Следователь, которого потом с треском выгонят из органов, старается так, как будто ему обломиться половина моей квартиры. Кстати, в это время в стране советов, среди ментов, практиковался такой способ получения жилплощади. Они отправляли в тюрьмы, ЛТП одиноких алкоголиков, а сами селились в их квартирах. Я с трудом, и не без помощи адвоката выпутываюсь из этого дела. Меня освобождают в зале суда, но насекомых на "шконках" я покормил от души, наслаждаясь «комфортом» следственного изолятора. Что-то, там было у О, Генри, на счет этого? Что каждый мужчина должен испытать ... Ну да ладно...
Самое важное в человеческой, бренной жизни – это конечно успех в достижение своих целей, а самое приятное – это процесс достижения. Сам путь к успеху, я бы и назвал счастьем. Так вот, во второй половине восьмидесятых, я не мог пожаловаться, на то, что этих самых успешных моментов, у меня было не достаточно. Было все, и конечным результатом были деньги, которые я с легкостью тратил на себя, своих друзей, женщин и т. п. Были машины, и даже личный шофер, который работал со мной около трех лет. Половину денег я отдавал своей новой жене и компаньону в одном лице. Тогда я Светлану убедил, что ей надо бросить свою "контору" и, не смотря на диплом инженера – строителя, полностью переключиться на мое ремесло. Если бы я с легкостью не тратил эти деньги, а превратился в расчетливого собирателя денежных знаков, и иных ценностей, то навряд ли сейчас, с такой теплотой вспоминал то счастливое время.
Началась перестройка – дебильные политики, какая-то обреченность и безвременье. Иногда даже казалось, что это несчастье никогда не кончится, что морда Киселева, Чубайса и иже с ними, никогда не исчезнут с экранов, а бандиты на своих джипах, успешно установят в России свои правила жизни. Конечно, они многое успели, и поэтому исправить кое - что не удастся и пол века спустя. Сейчас не до конца осознается демографическая ситуация, искореженная психика молодежи, и в общем, так называемый человеческий фактор, который просто не позволит, в ближайшем обозримом будущем решать успешно экономические вопросы на такой огромной территории как моя страна.
В это установившееся безвременье я сумел найти свою нишу, в которой я себя чувствовал достаточно комфортно. Это не очень трудно, если опустить планку своих потребностей. Я сумел прокормить себя, дать заработать своей новой жене и даже обучить несколько человек своему ремеслу. Они и по сей день благодарны мне.
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ.
И вот неожиданно, почти двадцать лет спустя, позвонил мне мой старый знакомый, – тот самый врач, о котором шла речь выше. Нельзя сказать, чтобы это был внезапный звонок; на протяжении всех этих лет были звонки просто так, и поздравления, с какими-либо датами. Он довольно хорошо знал мою жену, и по телефону часто и подолгу разговаривал с ней.
Как я потом узнал, – разговор шел преимущественно нейтральный, – так вскользь, касаясь меня. Обычно он интересовался моим здоровьем, а однажды, зайдя, когда меня не было дома, попросил у жены, изрядно пополневшую историю болезни, и довольно долго читал ее.
Но на этот раз звонок был особенный. Во-первых, этот звонок был не из города, а из районного центра. Это я понял по появившемуся номеру на определителе. Во – вторых, голос его был полу – торжественный, полу - взволнованный, что от меня не ускользнуло, хотя он пытался это скрыть. Разговор вроде бы начался, как всегда, не о чём, – о погоде, о здоровье, потом Сима сообщил мне новость:
– Я уже несколько лет не живу в Ростове, – поселился на природе со всей семьей. Приезжай, отдохнешь, порыбачим…, если надумаешь, то на всякий случай запиши адрес.
Продиктовав мне адрес, он добавил:
– Ты знаешь Юри, у меня к тебе есть дело, и требуется твоя профессиональная помощь, не откладывай, приезжай в субботу через неделю. Если не сможешь, то я тебя очень прошу, – чиркни или дай телеграмму.
Я пообещал, что если не смогу, то обязательно предупрежу, а вообще-то, скорей всего приеду. Я подумал тогда, что может быть, как обычно, нужно чего-нибудь оформить, вылепить или расписать. Мне очень часто поступали заказы от знакомых, или тех, кто был знаком с моей деятельностью.
Стояла опять великолепная Ростовская осень. В такую погоду, сколько себя помню, меня всегда тянуло на «ЛевберДон», посидеть в каком-нибудь прибрежном кафе, вдыхая аромат речной воды, и запивая шашлык, чем ни будь горячительным. Еще десяток лет назад, меня мало волновал конечный результат застолья, – большее удовольствие я получал от обстановки, собеседника и песен под гитару. Но в последнее время я редко выбирался на природу, поэтому решение я принял не раздумывая.
Последние два - три года со мной вообще произошли неприятные изменения моей души и тела, – глубокая депрессия посетила меня. Мой образ жизни изменился настолько, что жена была рада, когда я сообщил ей что поеду на недельку, а может быть на месяц пожить на природе. Дело в том, что мы уже давно надоедали друг – другу, так как за пять лет не разу не выезжали никуда, и не отдыхали отдельно…
Автобус ходит в этот хутор только один раз в двое суток. Я заранее позвонил, и Сима встретил меня на конечной остановке. Мы долго не виделись, – что-то около пяти последних лет, и застолье, во дворе под навесом, и разговоров обо всем на свете, было море.
Пили чудные спиртовые настойки на разных травах. Жена, и одна из его дочерей, тоже присутствовали и поддерживали непринужденный разговор.
– Сима, – вдруг вспомнил я, – ты по телефону, помниться, пригласил меня не только отдохнуть, а еще по какому-то делу.
– Да дружище, кстати, мне нужен твой взгляд художника, – я хочу разбить японский садик с небольшим водопадиком, и большими булыжниками… я думаю, ты мне поможешь в перерыве между отдыхами…?
ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО, КАК ШАГ К БЕССМЕРТИЮ.
Проснулся я, с какой-то легкостью во всем теле и душе, если таковая имеется. Но голова гудела и болела. По старой привычки, начал вспоминать – где был, и что делал. Сознание меня унесло, вначале в «наливайку» на «Северном», но, оглядевшись по сторонам, увидел незнакомые стены, и сильно пахло больницей.
В первый момент я даже испугался, но потом вдруг вспомнил, что в гостях у своего хорошего знакомого, в чудном месте, отрезанном от цивилизации, где три озера создают неповторимый климат и настроение.
Я лежал на современной больничной койке, в которой регулируется положение тела. Мне уже приходилось валяться на таких точно, когда я несколько раз попадал в токсикологию. Но откуда здесь в казачьей станице, где нет даже номеров на домах, и письма разносят, зная всех поименно, могла появиться, почти современная больничная палата? Да, в полутора метрах от меня, стояла еще одна кровать, прикрытая простыней, без подушек и одеяла. Голова моя была перебинтована так основательно, что я с трудом мог все это рассматривать. Бинты мешали мне, налезая почти на самые веки. Солнечный свет за окном подсказывал мне, что, скорее всего, приближался вечер.
Минут через двадцать, мои наблюдения и догадки были прерваны появлением женщины, симпатичной, смуглой с породистыми чертами лица. Я не сразу её узнал. Как из тумана, в моем сознание начали прорисовываться отдельные картинки, то ли вчерашних, то ли позавчерашних событий.
– Как самочувствие? – спросила она улыбаясь.
Я попытался спросить ее о том, что со мной произошло, но у меня ничего не получилось, – язык не слушался меня, мне просто не хватало сил говорить…
– Не напрягайтесь, – продолжала она, – У вас набольшая травма, но это не опасно. Сейчас я сделаю укол, и вам станет лучше. Сима зайдет к вам позже, и все объяснит.
Она вышла, но вскоре вернулась со шприцем и жгутом. Пока она делала укол в вену, я мучительно пытался вспомнить, что же произошло накануне… Припомнилась рыбалка, шашлыки, поход за грибами, стадо коров, застолье и чистый спирт.
Где же я мог разбить себе голову, – думал я, – может быть напился, и не вписался по габаритам?
Потом вдруг туман стал застилать мое сознание, и я провалился в пустоту.
Когда я очнулся следующий раз, то не смог определить, сколько прошло времени, может час, может неделя, или месяц. Все было так же, как и прежде, только повязка на голове была уже тонкая и не мешала мне. Мысли, правда, путались, но на душе была какая-то легкость и спокойствие. Теперь я уже более отчетливо вспоминал предыдущие события, которые произошли после приезда. Вспомнил как мы пообедали в саду под яблонями, что с Симой была его жена, с которой мне пришлось еще раз познакомиться, так как я напрочь забыл ее имя. Была и младшая дочь.
К вечеру доктор приготовил два современных раздвижных удилища, и мы пошли к озеру. Хорошо помню, как мы спустились по цветущему лугу на вечерней зорьке к мосткам, и я сытый и слегка пьяный цеплял непослушной рукой червя на крючок.
Надо сказать, что я не был заядлым рыбаком, но мне всегда доставляло большое удовольствие сидеть у воды, и смотреть на качающийся поплавок. Так мы просидели у воды до темна, и я получил огромное удовольствие.
Вдыхая этот удивительный, напоенный травами воздух я думал, - на что потрачены эти годы в бетонной городской коробке, с теплым сортиром и «забегаловкой» за углом. Стала омерзительно противна эта иллюзия счастья, после выпитого спиртного…, и пьяные, ни о чем разговоры, и утренняя похмелка. Всю жизнь я пытался выбраться из этого асфальтового плена. Сумею ли? – Вопрос оставался открытым…
Когда мы вернулись, стемнело окончательно. Под навесом во дворе горела лампочка, и был накрыт стол. Умывшись, тут же, из колонки ледяной водой, мы сели ужинать. Сима налил своей «фирменной» настойки, и мы приступили к трапезе.
На этом воспоминания заканчиваются – все недавнее, и пробуждение в палате, и женщина со шприцем, кажутся мне чем-то фантастическим и не реальным.
И вот теперь, когда я проснулся второй раз, женщину, которая делала мне укол, и показалась очень знакомой, я вдруг сразу узнал – это была одна из дочерей доктора. Тогда при первом знакомстве в городе, в том доме на поселке, – им было около семнадцати лет. Но ни это было главное: я вдруг точно вспомнил, как ее зовут – Виктория. Сейчас, двадцать лет спустя, она выглядела так молодо, что нельзя было понять каков ее возраст на самом деле. Но, во всяком случае, больше тридцати ей никак нельзя было дать. Потом у меня появились четкие, и в тоже время нереальные ощущения, что я эту женщину знаю всю жизнь – почти с пеленок, как свою мать.
Это было очень странное чувство для пятидесяти двух летнего мужика – чувство любви, страсти, уважения и нежности. Все перемешалось во мне, и я на какое-то мгновение даже впал в беспокойство, но совладал с собой. Вспомнил, что моя мать сейчас в городе, и что перед отъездом в станицу, я с ней долго разговаривал по телефону. Надо сказать, что отношения с матерью всю мою жизнь были очень сложные и даже враждебные.
– Здравствуйте, Юрий, как себя чувствуете? – спросила Вика, проходя к окну и отодвигая штору.
– Спасибо, вроде ничего, но что же со мной произошло?
Не замечая моего вопроса, она продолжала:
– Если побаливает голова, примите таблетки, – они на тумбочке. Сейчас принесу воды.
Она вышла, и почти тут же вернулась со стаканом. Я только сейчас, вдруг почувствовал страшную жажду, и выпил все залпом. Она взяла стакан из моих рук, поставила на тумбочку и сказала:
– Вы помните, как меня зовут, – ведь мы знакомы?
– Прекрасно помню, только прошу, – обращайся ко мне на "ты". А где твой отец?
– Он скоро будет, а вы можете встать походить, но только осторожно; если вдруг закружиться голова сразу ложитесь и позовите меня. Сейчас я принесу поесть, ведь вы эти дни почти ничего не ели, мы только поили вас соками и подкалывали витамины.
И она опять вышла. Я попробовал сесть на кровать. В глазах на несколько секунд потемнело, в ушах появился звон. Так я просидел около пяти минут. На мне была чистая линялая пижама, трусов не было. Когда головокружение прошло, я начал осматривать себя, и все больше удивлялся своему телу. У меня совсем исчез живот, и я сильно похудел. Но больше всего меня поразило то, что у меня была довольно неплохо развита мускулатура. Последние десять лет я мало двигался, и очень редко делал гимнастику, и до приезда к доктору представлял собой в этом плане довольно жалкое зрелище. Конечно же, я терялся в догадках; в самом деле, не могла же, травма головы сотворить со мной такие перемены. Мои мысли опять начали раздваиваться, появилось какое-то беспокойство, но в это время на пороге появился Сима. Я вопросительно посмотрел на него, но не успел ничего сказать, как доктор скороговоркой выпалил:
– Не волнуйся, все в порядке, прежде всего, здравствуй, как себя чувствуешь, ты еще не завтракал? Сейчас Виктория принесет тебе чего-нибудь вкусного, и чуть позже все тебе объясню. Я смотрю ты весь в переживаниях. Еще раз повторяю – все в полном порядке. Я думал, что будут осложнения. Короче, подкрепись, я через час буду у тебя.
Он выскочил, а я как сидел, так и остался сидеть с открытым ртом. Когда удивление этим внезапным появлением доктора прошло, мне захотелось посмотреть на себя в зеркало, но ни каких отражающих предметов в комнате я не обнаружил. Потом появилась Виктория, принесла мне что-то куриное с гарниром, апельсиновый сок, и я набросился на еду.
Через час, как и было обещано, появился Сима. Он успел переодеться в докторский халат; в руках у него была какая-то папка для бумаг и тонометр.
– Ну, Юрочка, нам предстоит с тобой долгий разговор, пришло время тебе все объяснить. Разговор может затянуться на месяц или больше, правда не сам разговор, а твое полное выздоровление. Но перед этим я тебя должен осмотреть.
– Сима, что случилось, в конце концов? эта рыбалка мне уже начинает не нравиться.
Но Сима уже разбинтовывал мне голову.
– Прекрасно великолепно, – бормотал он себе под нос, осматривая голову со всех сторон. А как тебе твое тело?
– Оно мне нравиться, но почему я так похудел? Ведь я весил центнер!
– Да-а, "мон шер ами", – не скрывая удовольствия, на распев продолжал Сима.
– Ты не, только, весил больше сотни, артрит, панкреатит, увеличенная печень, почти предцерозное состояние, дистрофия сосудов; можно, конечно продолжать, но теперь у тебя ничего этого нет. Поверь, – такое лечение стоит больших денег, очень больших. – И он с ехидством пошевелил в воздухе пухлым указательным пальцем.
– Ты хочешь сказать, что я тебе теперь должен по гроб жизни?
– Нет, для тебя это ничего не будет стоить, если мы заключим некоторое соглашение, дело в том, что я использовал нетрадиционные методы лечения, и мне нужна твоя подпись, что ты добровольно согласился на этот эксперимент. Ведь результатом ты доволен?
– Да, конечно, но убей, я не знаю таких методов, разве молодильные яблочки из сказки.
– Не спеши, – все узнаешь, а пока посмотри на свое личико, на сколько лет ты помолодел?
С этими словами он вынул из папки маленькое женское зеркальце, и протянул его мне.
О, боже! Когда я глянул на себя, я не мог поверить своим глазам. На меня смотрела моя же физиономия, которая принадлежала мне лет тридцать назад. У меня даже перехватило дыхание. Я вдруг вспомнил армию, "дембель" в конце мая, цветущую акацию под окном и запах девичьих волос. «Этого не может быть», – подумал я; но мне не нужно было щипать себя, чтобы проснуться, – я и так понимал, что это не сон. На несколько секунд мне даже послышалось, как заиграла музыка, послышалось пение Ободзинского «эти глаза напротив», потом все это плавно перешло в «восточную песню», и мне даже показалось, что я теряю сознание. Череп мой, видно, был выбрит, – на нем были остатки мази и короткие, примерно десятидневной давности, волосы. На шее я не обнаружил крупной родинки, которая мне доставляла при бритье массу неудобств.
– Все, больше никаких вопросов, пойдем, прогуляемся по воздуху, но если ты себя неважно чувствуешь, можем отложить все на завтра, – сказал Сима, и мне показалось, что он как-то загадочно ухмыльнулся.
Не знаю почему, но вспомнился крем Азазелло, еще какая-то чушь; доктор Сима в это время мерил давление, слушал сердце, щупал живот. Сейчас он напоминал мне какого-то мистического злодея, типа булгаковского Воланда. Потом я попробовал встать, – получилось. Подошел к окну, – в огороде спели помидоры, огурцы, болгарский перец, синенькие. Да, подумал я в который раз, – всю жизнь мечтал жить вот так, в домике с окнами в сад.
– Пойдем, Сима, чем ты меня еще огорошишь?
– Пойдем, только подпиши эту бумажку, – и он достал из папки
уже отпечатанный договор.
Я бегло просмотрел его и оставил свой автограф. Когда вышли из дома, Сима уже переоделся, и нарезал с куста небольшой букет цветов, и мы, не спеша, пошли в направлении лесополосы.
– Куда мы идем? – спросил я.
– Юри, я знаю, ты человек начитанный, но то что ты сейчас услышишь, может тебя повергнуть в шок; так захватить нашатыря, или ты не будешь падать в обморок?
Тут Сима вдруг рассмеялся:
– Да не переживай ты так – побледнел даже. Ничего с тобой страшного не случилось, ты совершенно здоров, и воспринимай все мои слова, как лекцию о постороннем человеке, и только потом постепенно примеряй эту ситуацию на себя; и вообще, ты же в душе авантюрист: вот и представь, что это просто небольшое приключение.
– Слушай, Сима, – может как врач, нейрохирург, ты непревзойденный, но психолог из тебя как из дерьма пуля. Ладно начинай свою лекцию, но только из далека.
– Ты слышал что-нибудь о клонировании? – спросил он, стараясь заглянуть мне в глаза.
– Конечно, я достаточно много прочел об этом еще в те старые времена, по моему в семидесятых годах мне попалась большая статья, ну а сейчас эта проблема на слуху у каждого.
– Так вот, – продолжал он, – Я уже до нашего первого знакомства, в кафе над рестораном «Восход», успешно клонировал земноводных; а первое млекопитающее не овечка Долли, а мой любимый пес Карай, – помнишь, когда ты впервые навестил мой дом, тебя встретил он и его молодая копия. Сейчас их конечно уже нет…
Если честно, в это время меня пробил холодный пот, я вдруг почувствовал себя на месте подопытной собаки или кролика. Нехорошее предчувствие заползло в мозг, и я уже был готов услышать все что угодно.
– Сима, но каким боком касаются меня твои научные работы?
– Подожди, не перебивай, все тонкости этого процесса тебе знать не надо, но принцип я тебе расскажу. По образованию, как тебе известно, я нейрохирург, и если бы я случайно не познакомился с этой проблемой в одной из научных публикаций, то и до сих пор бы вскрывал черепа, удалял гематомы и сшивал лопнувшие сосуды. Тогда, я еще молодой, и полный амбиций, так увлекся проблемой клонирования, что не пропускал ни одной значимой работы на эту тему. Но больше всего, в связи с этим, меня интересовала проблема продления жизни, хотя, Юри, и тебе будет, наверное, понятно, что, создавая точную копию живого, эта проблема не решается, – это все равно будет совсем другой человек.
Эгоцентризм, осознание своего собственного "я", – вот что нужно перенести в молодое, здоровое тело! Этому я и посвятил всю жизнь. Это самое «я» записывается на твою подкорку всю жизнь, как информация на компьютерный диск. Чистым мозг может остаться, если отключить каналы, по которым поступает информация, но притом нужно сохранить психическое здоровье. Вот на это я и потратил тридцать лет, – почти всю жизнь. Я говорю всю, хотя мне только шестьдесят с небольшим, и все-таки сверхзадача выполнена.
Что бы тебя не очень загружать такой сложной проблемой, я буду покороче, и попытаюсь объяснить тебе все на доступном языке; да и нельзя все сразу – потом узнаешь и детали.
Взял я тогда в восьмидесятом твой генетический материал – помнишь щипок со щеки и вырастил тебя, с почти чистыми мозгами, а попросту глупого, как курица, и пересадил твое «я» вскрыв обоим вам черепа. Но ты конечно понимаешь, что я пересаживал в череп клона твою подкорку из уже почти никудышного тела. Риск был большой, – я бы сказал пятьдесят на пятьдесят, но слава богу, обошлось…. А сейчас мы с тобой следуем…, никогда не поверишь куда, – на твою собственную могилу!
Во время этого монолога, я молчал и думал, не сойду ли я сейчас с ума; все пытался представить этот бред в действительности. Я даже не задал ни одного вопроса, но тут у меня вырвалось:
– На какую еще могилу?
В это время мы зашли в лесополосу. Пройдя метров сто пятьдесят, мы остановились возле довольно толстого дерева.
– Вот видишь, на акации вырезана буква «ю», – продолжал Сима.
– Запомни это место, – пригодиться, когда будешь описывать эту «научную фантастику». Да! Не забудь мне за труды, процентов пятьдесят, с гонорара подкинуть… шучу, конечно. А может и нет…
С этими словами он протянул мне срезанный еще дома букет.
– Не волнуйся, ты скоро привыкнешь, а сейчас возложи цветочки к этому дереву – до ужаса люблю такие ритуалы — в мире такого еще не было, что бы кто-то на свою собственную могилу цветочки возлагал! Надо было, все это на видео заснять, да ладно сам все напишешь, как было, а может еще придется могилу вскрывать.
Букет словно приклеился к, липкой от пота, ладони. Ну не идиотизм ли это, может он просто разыгрывает меня и сейчас, когда я положу цветы, он расхохочется и все. А, будь, что будет, – я сделал над собой невероятное усилие, и почти бросил цветы к дереву. Но смеха не последовало. Значит все, что он говорил, не бред, значит надо и правда привыкать к этой мысли.
– Но не мог же я появиться из пробирки, меня же должна была выносить какая-то женщина? – почти выкрикнул я, – и почему именно я.
– Ну, видишь, какой ты начитанный? Конечно, Виктория помогает мне уже много лет, она то и стала твоей матерью, и своим молоком выкормила, – продолжал ошарашивать меня Сима.
Тут я вспомнил ассоциации, которые появлялись у меня, когда я лежал в комнате похожую на больничную палату; ну и бред – мать которая младше меня лет на двадцать, она могла бы быть мне дочерью!
– Почему именно ты? – Это просто цепь случайных жизненных совпадений. Тебе повезло – продолжал Сима.
– Повезло?! Да я же мог сдохнуть на операционном столе!
– Мог – Невозмутимо отвечал Сима – но это уже история, а как тебе известно, история не знает сослагательных наклонений – все что случилось, не могло случиться иначе. И вообще, что тебя не устраивает в данный момент?
– Нет, я вообще-то не против, но что будет дальше?
Мы медленно возвращались назад. Я пытался оставаться самим собой, но мысли были какими-то короткими, – они путались и не давали сосредоточиться.
– Кстати, – угадывая мое состояние, продолжал Сима, – ты должен многое вспомнить из жизни своего двойника, ведь не вся подкорка была удалена – это практически невозможно, а ты сам должен кое-что забыть. Клон физически нормально развивался, но был ограничен в получении информации, он практически, ничего не видел кроме четырех стен. Так, что, когда будешь адаптироваться в своем старом кругу родственников и знакомых, помни об этом и будь осторожен. Сейчас, после обеда, сыграем в шахматы – это хороший тренинг для нейронов. Я помню, ты был почти кандидатом?
– Нет я потерял свои баллы, и последнее время почти не играл, так что и первый разряд у меня слабенький, если и он остался после всего этого, –промямлил я.
– Ладно на сегодня хватит эмоций, привыкай, осваивайся, – рыбку
лови, грибочки собирай… Кстати, здесь шампиньонов в лесополосах тьма. Потом, подумав добавил,
– То что выпадет неминуемо из твоей памяти восстановиться в кругу знакомых, а что не вспомнишь – тебе и не нужно. Ты, когда после пьянки ничего вспомнить не можешь, – ведь не очень расстраиваешься?
Мы спустились по проселочной дороге к озеру, перешли через дамбу, и уже через несколько минут были дома. Подошел час обедать, стол был аккуратно накрыт, и мы, сполоснув руки, уселись под навесом.
– Кстати, подумай чего ты скажешь своей жене и знакомым. –
Продолжал наставлять меня Сима, – советую, придумай что-нибудь насчет курса лечения по омоложению; сейчас ведь много подобных услуг. Светлане я уже позвонил и предупредил ее, что ты задержишься до месяца, что тебе очень понравилось здесь на природе, и что ты буквально перерождаешься. Нужно, что бы хорошенько затянулся шов после вскрытия, а через полгода его и совсем не будет видно, хотя облысение уже намечается – гены, никуда не денешься!
Сима усмехнулся.
– Что-то ты совсем загрустил, Юри, успокойся, ведь все так просто: для твоего «я» ничего не изменилось, и ты скоро к этому привыкнешь.
Я сидел, тупо смотрел на отваренный молодой картофель политый подсолнечным маслом, и пытался осознать все, что свалилось на мою пересаженную подкорку, толщина которой, как утверждал нейрохирург – испытатель, не больше миллиметра.
– Да, твой мозг действительно стал синеватым, видно много
ты его алкоголем травил, но я, правда, надеюсь, что свежие стволовые клетки поправят и этот недуг. Так, больше ни слова об этом, а то я совсем разболтался, да и Виктория вон к нам идет.
По ступенькам спускалась молодая, красивая женщина; теперь я смотрел на нее совсем по-другому. Все смешалось в не моей черепной коробке. Черт возьми – я даже сразу себя почувствовал, как-то неудобно.
Ели молча, изредка перекидываясь какими-то фразами. Я старался не смотреть в сторону своей второй «мамочки», но невольно, то и дело бросал на нее взгляды. Она мне нравилась. Легкая и ироничная улыбка пробегала по ее лицу. Было видно, что она прекрасно понимает то, что я, только несколько минут назад, услышал от ее отца ошеломляющую новость, и мне неловко сейчас сидеть с ней за одним столом, и в тайне представлять свое рождение, вскармливание, уход.
Хотя, подумал я, - позвольте! Чего мне волноваться? Я здесь, из себя представляю только мозг, а тело, которое вы вырастили, – не моё, – пытался я сам себя успокоить. Правда, тут же, спохватывался – нет моё! Моё…, из моей клетки…, как в инкубаторе, эта женщина в своем теле, в своей утробе, – вырастила меня второго, а потом этот врач - экспериментатор соединил душу одного и плоть второго в одно целое! Хотя разве можно ставить знак равенства между душой и мозгом!? А почему нельзя? Мозг сейчас сравнивают с обыкновенным электронным устройством, – на него всю жизнь, с самого рождения, записывается информация, которая и определяет нашу сущность. Именно оттуда мы достаем наши мысли и поступки, пороки и достоинства. Церковь возражает против такого понимания души, но против чего она только не возражала за свою двухтысячелетнюю историю. Возражала огнем и мечем, а потом каялась, как заблудшая грешница. Просто слаб человек, и прощал все, а скорее старался не замечать, ибо где же найдет он, утешение и силы перед грядущей вечностью?
Мои размышления прервал голос Симы:
– Виктория, девочка займи после обеда нашего гостя, – ему нужно расслабиться привыкнуть ко многому, пожалуйста составь ему компанию, а ты, Юри, можешь нашего домашнего вина попробовать, сейчас это только на пользу пойдет, кстати у нас здесь шикарный виноград растет, потом сходим, – посмотришь…
После того как Сима скрылся в доме, я откинулся на спинку скамейки, и уставился на Викторию. Вначале глядел ей прямо в глаза не моргая. Потом, вдруг почувствовал прилив какой-то похоти и наглости: такого со мной не было давно. Я начал скользить взглядом по всему телу, мысленно раздевая ее, и всем видом показывая, что мне хочется сейчас схватить ее, и тут же, на деревянном столе, сбросив всю посуду и недоеденную снедь, сорвать с нее этот халатик, и целовать с ног до головы, не пропуская и миллиметра этого манящего, смуглого тела. Я не знаю что на меня нашло, но мне показалось, что она сама мысленно призывала меня к этому. Да и как теперь, после всего что я узнал, к ней относиться? Как ее теперь называть?
– Я понимаю тебя, – вдруг прозвучал ее бархатный голос, – ты устал и столько впечатлений…, пойдем я сделаю укол легкого транквилизатора, поверь мне – тебе нужно уснуть, а вино сейчас пить не к чему.
Она обращалась ко мне на "ты", – как к своему ребенку, но то, что это не совсем так, – она не могла не чувствовать…, эти нотки, какого-то волнения я уловил.
– Да, ты права, – сейчас я чувствую, что смертельно устал и плохо соображаю, но ты, уж пожалуйста, надолго не оставляй меня; не знаю, но почему-то меня тянет к тебе, и поверь – это не сыновний инстинкт.
– Не надо сейчас об этом – ты даже не знаешь, что мне довелось пережить за эти годы, пойдем в дом.
Уже засыпая в своей палате, я смотрел на больничную кровать у противоположной стены; на ней я видел самого себя толстого лысого и пьяного, по мне ползали зеленые жирные гусеницы и объедали на мне куски кожи, которые лохмотьями свисали с меня. Череп был открыт как шкатулка, крышка на большой латунной, начищенной до блеска петле, была сделана из дерева, и на ней явственно проступало изображение какой-то иконы. Потом я заснул. Сон же напротив, был приятен и сексуален – мне снилась Виктория...
Приоткрыл глаза, когда чуть скрипнула дверь. В комнату скользнула она, в расстегнутом белом халате, одетом на совершенно обнаженное тело. Я прикрыл глаза и притворился, что сплю, хотя мне казалось: сердце стучит так, что его слышно во всем доме. Нижнего белья на мне не было, и когда она начала тихонько стаскивать с меня простыню, возбуждение дошло до крайности, я как в юности вдруг почувствовал даже не желание, – страсть! Хотелось обладать ей прямо сейчас. Она же склонилась надо мной, и руки её скользили ниже... Я не мог больше притворяться, – схватил ее за волосы, притянул к себе, а она уже стонала и целовала мой живот…
Тут я проснулся, и увидел, что Виктория стоит возле меня и посмеивается:
— Ну вот уже и поллюции начались, – поздравляю тебя, мой мальчик. Чего ж тебе такое приснилось, если не секрет?
Только теперь я увидел, что лежу голый, простыня валяется на полу, а сперма продолжает растекаться по телу. Виктория подняла простыню и прикрыв меня, села на край постели. К удивлению, я не испытал ни тени смущения, – видно сказывалось мое совсем недавнее прошлое: когда я чуть ли не каждый день вызывал проституток, и с которыми, раздевшись, больше пил, чем занимался любовью.
– Нет, не секрет, – ответил я, – но мне немножко неудобно все рассказывать, ведь в этом сне была ты, и я больше не хочу знать, что ты была когда-то моей «матерью». Пойми, я уже давно никого не любил, и мне даже не вериться, что мной может овладеть это чувство.
Пока я все это говорил, она положила свою руку на мою, и смотрела на меня с какой-то теплотой и, одновременно, с каким-то невысказанным желанием. Я невольно перешел на шепот, а потом совсем замолчал. Глаза ее стали влажные, она прижалась ко мне, положила голову на грудь, и лежала так молча несколько минут, а я гладил ее волосы…
– Юрочка, я очень люблю своего отца, и поэтому, когда он меня попросил помочь ему, я не могла отказать, тем более я прекрасно понимаю, что значит его работа, я понимала, что, если у него получится задуманное – это будет революция в геронтологии. Я ведь тоже закончила наш мединститут. Просто пойми меня – я ведь так и не испытала радости любви и зачатия, хотя и выносила тебя. Извини меня, что говорю иногда медицинским языком, но ты для меня ребенок, и только теперь я понимаю, как привязалась к тебе. Конечно, в твоих глазах и поступках после операции появилось что-то совсем незнакомое, ты стал совсем другим, – это меня немного пугает. Но, поверь, боль от этого не меньше.
Она плача стала целовать мое лицо. Слезы стекали на мои губы, и я начал чувствовать, что она становиться мне все ближе и ближе.
– Вика, я даже не знаю, что нам с тобой делать; со мной происходит что-то неладное. Если я влюбился, надо это всё осознать, переварить… Надо что-то придумать…
– Что ты придумаешь? Жизнь-то тобой прожита большая, и наверно очень интересная. А мы через месяц навсегда покидаем Россию, отец решил уехать в какую-то другую страну, и я больше никогда тебя не увижу. Я знаю, что это всё не совсем законно, – почти преступление с благими намерениями. Ты же не будешь отрицать, что от этого дурацкого эксперимента, ты только выиграл. Ты мужчина в пятьдесят с лишним лет сейчас выглядишь и чувствуешь себя как двадцатилетний юноша.
– Нет, моя хорошая, я никогда не подведу твоего отца, но все это не может быть препятствием для нас с тобой, и я попытаюсь что-нибудь сделать. Кстати, он догадывается о чем-нибудь, о твоем состоянии, о твоих чувствах?
– Уверена, что знает, – как это мне всё далось, и что я пережила и переживаю…, а то что происходит сейчас между нами, его, по крайней мере, мало волнует: – мы же скоро уедем отсюда, и моя задача ухаживать за тобой, как за пациентом. О дальнейших планах я мало, что знаю. Скорее всего папа заключит с тобой какое-нибудь джентльменское соглашение выгодное для тебя и для него. Я знаю он готовил какие-то бумаги, которые ты должен подписать.
– Я уже подписывал что-то, но в текст не вникал. Там было что-то вроде моего добровольного согласия на медицинский эксперимент; правда я еще в то время не знал всех подробностей.
– Юра, уже стемнело…поздний вечер, – ты уснешь без укола?
– Не надо никакого укола, даже если я не сразу усну, – мне нужно
многое обдумать и вспомнить, пускай голова поработает, ладно?
Я нежно поцеловал ее в, еще заплаканные, глаза; а она тихо прошептала на ухо:
– Я очень хочу тебя, но не сейчас. Спокойной ночи. Где принять ванну ты знаешь.
Она мгновенно выпорхнула из комнаты. Я полежал немного, и поплелся смывать с себя следы эротической фантазии.
Много я передумал в эту ночь. Мне и верилось, и не верилось во все, что со мной произошло. Те дни после операции, когда я валялся под наркозом конечно же не в счет. Сейчас я думал о своей жене Светлане, которая уже, наверное, пришла с мастерской, накормила кота, и села перед телевизором, держа тарелку с едой в руках. Последние два года она тащила наш маленький бизнес на своих плечах. Я же постепенно становился все ленивее и ленивее, пить стал в два раза больше, и частенько прибывал в депрессии. Нет, что бы со мной не произошло я не могу предать человека, который столько сделал и продолжает делать мне добро. Но что мне делать с Викторией? Это странно, но я уже не властен над собой. Может быть так причудливо перемешались нейроны в черепной коробке?
ТРЕУГОЛЬНИК В МОЕЙ НОВОЙ ЖИЗНИ.