Земля Горшечника

Наталья Мезенцева Тайна
Давит стал стар и чувствовал, что смерть рядом ходит, поэтому решил отправиться в Акелдаму – там пусть его похоронят в Земле Крови. Об этой священной Земле он узнал от пилигримов. Земля Горшечника, или Поле Крови, или Акелдама – место, известное с того трагического  дня, когда Иуда, предавший Спасителя, возвратил 30 сребренников старейшинам и повесился. Первосвященники не могли положить деньги в сокровищницу храма, потому что это были «деньги крови». Посовещавшись, решили купить на них землю горшечника, чтобы впоследствии хоронить там странников. Давит странствует. Пора пришла завершить жизнь, он понял это. А в конце жизни вспоминается многое из детства, юности.

Давит родился в Хевроне в христианской семье.  Он старший, а младше его было два брата и три сестры. Выучился у отца обувному делу и помогал тому, пока не женился. Потом завёл семью, открыл свою лавку. Двоих своих сыновей тоже обучил обувному делу. Дед их хвалил: способные. Жена Давита умерла при третьих родах, и дочь с собой увела… Так и остался вдовцом, не женился. Был по натуре общительным и весёлым, женщин любил, за что косо на него смотрели сыновья после смерти их матери, осуждали за слишком вольный нрав. Может, так и дожил бы до старости, окруженный всегда липнувшими к нему женщинами, а потом и внуками, но решил пойти странствовать, ни от кого не желал зависеть. Много хотел пройти пешком и увидеть мир своими глазами, знать обо всём не понаслышке. Был в Назарете, в Кесарии, в Самарии…

Мать ему рассказывала святые истории про Спасителя. Ещё она говорила, что в их родном Хевроне в незапамятные времена обитали Рефаимы, великаны, что рождались от них особенные люди, что мир был раньше другим… Мальчика это впечатляло, он всё ярко себе представлял и немного боялся, что увидит выжившего огромного Рефаима. 

Любил он свой Хеврон. Иногда садился под древний дуб Авраама, как делали паломники, и представлял, как три ангела явились здесь Аврааму, и он так вот просто, видя в них обычных путников,  предложил отдохнуть под дубом. Это и была Святая Троица.  Он вспоминал, как мать водила его и братьев к пещере недалеко от Хеврона, где, по преданию, жили Адам и Ева, там будто и были похоронены, там же и останки святых Праотцов. Давит тогда ярко видел все эти картины древности, словно был им свидетелем, –  так  на него влияли правдоподобные рассказы матери.

Повзрослев, он часто знакомился с паломниками, молился с ними, приглашал их в дом. От них узнавал удивительные истории, о которых много думал. Презирал однообразие, всегда куда-то стремился, хотел всё узнать. Научился читать. Один из странников возвращался домой из паломничества в Хеврон, а путь его далёк был. Заболел, лежал два или три дня под старой оливой, где и нашёл его Давит. Обессиленный, исхудавший, он не мог сам идти, по настоянию отца сыновья принесли его в дом. Вот и прожил с ними месяца два старец Савва из монастыря в Вифании. Выздоравливал медленно, а в благодарность за гостеприимство обучал Давита грамоте. И по сей день с горячей признательностью вспоминает о нём в молитвах Давит.

Несколько лет он странствует по Иудее, Самарии , Галилее. Идёт по жизни ровно, иногда прихватывает его хворь, а порой чувствует, что всё хорошо. Повстречал странника Евсевия. Тот был намного старше, делился своим  молитвенным опытом старца. Шли долго вместе, разговаривали. Как-то Евсевий спросил Давита, что знает он о счастье. Давит не знал, что сказать.  Ведь жена его умерла, много обиды он вкусил от сыновей своих, с женщинами не всегда поступал по вере, а теперь болел часто, совесть мучила его порой. И решил рассказать путнику, что узнал он ещё в детстве радость  – это когда мать ему всякое рассказывала и водила его в чудесные места в округе, где всегда что-то новое открывалось мальчишке. Потом узнал свою Гилу, и радовался каждый день, живя с ней. Уже после её смерти  узнал радость и от других женщин. Потом стал радоваться каждому новому дню, когда ни с кем не ссорился, когда светило солнце и он пел за работой. Затем долго был в печали и разговаривать ни с кем не желал, думал, как ему жить, хотел быть подальше от сыновей и их семей, быть независимым, не на виду . Додумался, наконец, и радость переполнила его, когда решил стать свободным и уйти странствовать, искать ответы на вопросы, зародившиеся в нём ещё в юные годы. И ушёл, и до сих пор рад своему решению, но всё ищет что-то, недостаёт ему ответов, мало знает, а хочет докопаться, изведать тайное, что казалось, было рядом в детстве. Что есть счастье, он, пожалуй,  не знает, но чувствует иногда его рядом. Может так быть? Евсевий смотрел на спутника и улыбался. Ответил так: «Счастье с тобой всегда, хотя для тебя оно невидимо и потому призрачно, но оно диктует тебе. Ты убегаешь, а оно - за тобой. Так и идёте по жизни, это оно заставляет тебя учиться, всё узнавать, иметь цель докопаться до сути. Вон оно, за спиной у тебя, ты несёшь его на плечах своих, оно не тяжёлое, радостное. Подумай об этом». Они рассуждали и о грехах, Евсевий поделился своим опытом с Давитом: как искренне раскаиваться и больше не совершать тех же ошибок, как прощать, посоветовал не мучить себя угрызениями совести после раскаяния, не смаковать обиды и свои проблемы. Евсевий был уверен, что надо просто жить по совести, к душе прислушиваться, которая всегда мудра и знает, что верно. Легче стало Давиту, когда понял, что не стоит изводить себя прошлым. Подружились они, но потом пришло время расстаться. Грустно стало Давиту, он чувствовал себя молодым и защищённым рядом с седым добряком Евсевием. Но всему приходит конец, чтобы началось новое. Вроде так говорил старец. Поверил ему Давит, и легче стало ждать этого нового.

Давит сорвал пальмовую ветвь и продолжил свой путь. Настроение поднялось, и давно утраченную бодрость ощутил: есть цель. А пальмовую ветвь взял, потому что давно заметил  этот обычай у паломников, их легко было узнать по веткам в руках. Уставшие, а не бросали, несли, иногда прикрывались от солнца. И смысл был в этой ветке: будто встречали так самого Иисуса Христа при входе его в Иерусалим. Давит шёл и думал о том времени, представлял себе жизнь Христа, Апостолов.

Теперь он бредёт один, временами думает, что счастье-то рядом с ним, просто не видно его за плечами. Вот опять мысли серые одолевают, гонит он их, как учил старец, а заменить на светлые не получается, тоска в душе, одиноким себя чувствует последнее время, о смерти думает, когда один идёт. Так и шагает с мешком, посохом и пальмовой ветвью. И вспоминает слова Евсевия, как душу слушать надо, и прислушивается. А душа говорит: иди в Акелдаму, иди…

Недавно он в изнеможении упал прямо на дороге уже вдали от города, в который заходил за милостыней, за снедью. Ему повезло тогда, был праздник и его щедро одарили. Но чувствовал он себя плохо, заболевал. Щемило сердце, в висках стучало и руки дрожали. Внезапно туман стал застить дорогу, а может, это ему показалось. Потом он ничего не помнил. Очнулся в повозке. Добрый путник поднял его, потерявшего сознание, и положил на солому, накрыл мешковиной, дал напиться, когда тот пришёл в себя. Так и довёз его до маленького городка, где высадил на площади. Вот тогда-то и созрело твёрдое решение, где закончит он жизнь свою.  «Чувствую, приближается Она. Пора, пожалуй, уже в последний путь. Не поспешу, так могу не успеть, настигнет в дороге, лучше уж там  Её подожду, сколько надо будет. Она уважаемая, не любит шуток, Ей лучше  не противиться, пусть заберёт, когда срок придёт», - так думал Давит. И побрёл в сторону Иерусалима в Акелдаму. Пилигримы говорят, что там хоронят христиан-паломников, странников. И не просто в ров сбрасывают, а в пещеру тело кладут.


Ночи стали холодными, Давит простудился, кашлял, хрипел, но шёл, не останавливался. Теперь холод и мрак ощущал на душе и в теле – беспросветно всё от болезни и одиночества. Озноб, какие-то странные видения перед глазами. Слышал, что в пустыне бывают миражи, может, и ему привиделись  миражи. Болен – теперь уже ясно. Один, никто не встречался ему уже несколько дней, будто не стало странников, караванов не видно. От помощи не отказался бы сейчас, совсем тяжело идти. А думал, что уже позади сильные хвори, даст ему Господь спокойно дойти до Земли Крови, нет, видно, не отпустят его  болезни.  Ещё немного пройти, и будет в Иерихоне, а там уж и Иерусалим недалеко, дня три идти. Сейчас вот сядет под деревом, хлеб ещё остался и немного воды есть. А дальше… Спать хочется, устал. И провалился в беспамятство или в беспокойный сон. Будит его кто-то. Открывает глаза: три путника над ним склонились, думали он умер. Вот радость, теперь хоть не один. Напоили, накормили, дали какое-то снадобье, растёрли мазью спину и пошли все вместе. Уже второй раз за недолгое время он так болел, что терял сознание. Выжил в этот раз тоже. Если Бог будет добр к нему, найдётся и для него гробница в Акелдаме, негоже так вот в пустыне умереть.

Пусть Смерть возьмёт его подготовленного, на святой земле в Иерусалиме, может, в усыпальнице на Земле Крови найдёт он покой. Теперь только там желает остаться навсегда. Хватит бродить, сил-то нет более, и сон видел вещий, значит, правильно чувствует конец. Приснились родители совсем молодыми и счастливыми. Они были так рады встретить сына, что не хотели его отпускать и заставляли остаться, говорили, что там, где они обитают, счастье, его всем хватает, нет обездоленных и больных… Упрямец всё же вырвался из материнских объятий и убежал. Куда, зачем? Вот и мается теперь, видно, время тогда ещё не его было.

Наконец пришли с добрыми попутчиками в Иерусалим. Давно здесь не был. Поклонился городу, помолился, входя в него, возблагодарил Искупителя, что привёл его в святой город. Успокоение пришло. Обошел Храм потихоньку, с остановками, и то не весь пока, лишь поклонился Гробу Господнему. Все святыни – потом, когда силы  накопит, сейчас слаб ещё. Постоит у Голгофы.  Теперь сел на ступени передохнуть и задумался.

Он вспомнил мать и жену. Их любил он по-настоящему, глубоко. И след они оставили в его душе. Может, тогда и был счастлив. Заплакал. Наверное, место здесь особое, что так пробрало его, для души это встряска. А она, душа, гнала его зачем-то сюда…

Кто-то тронул его за плечо, назвал по имени. Это был Иосиф, сосед-ремесленник из Хеврона. Оба обрадовались такой нечаянной встрече, поговорили.  Иосиф рассказал, что семьи сыновей потеряли надежду получить вести от Давита, думали, что его уже и не увидят, переживали, сыновья многое поняли за прошедшие годы, стали мудрее, говорили, что зря отпустили отца, очень горевали и мечтали его вновь увидеть дома.  Теперь Иосиф передаст им добрую весть, что Давит жив.  Потом стал уговаривать приятеля идти с ним обратно в Хеврон. Вдвоём веселее, и помогут друг другу в долгом пути. А какой радостной будет встреча с родными, только представить себе можно. Давит не мог оправиться от случившегося, сказал, что не готов он к жизни, пришёл в Акелдаму за смертью. Теперь же ему нужно время всё осмыслить.  Иосиф и не спешил, у него было пристанище для паломников здесь, он предложил вместе пожить какое-то время в Иерусалиме, а там уж всё решится само, как Бог даст. Ведь никто не знает своего часа…

Долго Давит приходил в себя после неожиданной встречи. Вспомнил, как душа звала его сюда. Думал смерть уже пришла за ним. А может, одна жизнь закончилась и начинается новая, о которой Евсевий говорил? ЧуднО всё как-то.

Пожил в Иерусалиме, молился много у святых мест, думал. Казалось, что окреп и душой, и телом. На Акелдаму издали смотрел и слёзы текли, и текли. Все последние дни ему надо было быть одному, и Иосиф понимал это, не мешал. Поборовшись с собой, поразмыслив, принял Давит решение вернуться к сыновьям, уж больно сердце его потянуло в родные места к своим кровным. И простил, и в мыслях попросил прощения. Легче стало. Чувствовал, что переполнен жизнью, есть о чём ему подумать и рассказать. Пора делиться накопленным, иначе зачем оно…

И пошли они с Иосифом в Хеврон. Будто в душе Давита цветок расцветал, веяло весной. Счастье, что пряталось у него  за спиной и только чудилось ему, оказалось теперь впереди, он увидел его. Вот как бывает: искал смерть, а нашёл жизнь. Это ли не воскресение?

Небо какое высокое, чистое – на нём можно жизнь писать...

***

Болгария. Май 2016 г.