Когда-то эти земли назывались Диким Полем, и степь здесь лежала ровно, словно скатерть на столе. Потом в степи нашли уголь, и она стала метаться то вверх, то вниз, благодаря отвалам пустой породы, которые насыпали горняки, освобождая под землей путь к антрацитам. Терриконы росли в степи, как грибы после дождя, а вокруг них вырастали шахтные поселки, населяемые людьми, характерной приметой которых были несмываемые месяцами черные ободки вокруг глаз от въевшегося в кожу угля, отчего ресницы шахтеров постоянно казались накрашенными тушью.
Шло время, и терриконы, густо наваленные друг на друга, как куски темного кровоточащего мяса, соединенные редкой кровеносной сетью дорог, стали границей, топором обрубающей всякие связи с другим, не горняцким миром. Так вот и случилось, что шахтерские поселки и селянские хутора были разъединены вечностью – они жили в разных временах и говорили на разных языках. Ибо тот, кто живет и тяжко работает под землей, не разумеет того, кто работает, пусть и не менее тяжко, на земле. В чем разница? В солнце! Под землей его нет. И никогда не будет…
Пастор Турчинов, а вслед за ним и не совсем легитимный президент Порошенко легко растоптали слабые очаги сопротивления кровавому режиму в сельских районах Донбасса, и натолкнулись на жесткий отпор в горняцких краях. Здесь в советское время кого только не было! Немцы, итальянцы, венгры, румыны, татары, греки, армяне, грузины… Все эти народы, тесно переплетаясь друг с другом и с коренным народом, создали со временем гремучий тип свободолюбивого труженика, воина, патриота. Здесь, в этих местах никогда не было безработицы, а значит, не было и явной голытьбы, - каждый мог заработать, слава Богу, вакантных мест на шахтах всегда было предостаточно. Здесь редко прибегали к помощи милиции, - все споры разрешались в суровых кулачных битвах «один на один». Не потому, что местные мужчины не доверяли советским правоохранительным органам. А потому, что они были шахтеры. Здесь никогда не было границ между шахтами. Никто не знал, где кончается Донбасс и начинается Ростовская область: шахты везде одинаковы, как и горняки.
Таким образом, ни Турчинов, ни Порошенко не подумали, что идут войной на племя шахтеров, особое племя, которое победить невозможно. Можно только привлечь его на свою сторону. Но время для того было безнадежно упущено.
Размышляя и пожевывая сухую былинку, Старый лежал на спине, забросив руки под голову, и глядел в выгоревшее небо, на пару кувыркающихся там жаворонков…
- А-а, к черту всё! – вдруг сказал он и перевернулся на живот, подтянув за ремень автомат.
И вовремя…
Сначала он услышал рев двигателей. Здесь, у водохранилища всегда было тихо и прохладно, и огромное зеркало серо-зеленого изумруда водной поверхности усиливало мощность звука. Влаги было достаточно, чтобы с одной стороны реки вырос густой, покрывший даже старый террикон, лес. С другой стороны реки, на высоком ее берегу тоже стоял террикон, но «безволосый». Теперь между его осыпями и навороченными друг на дружку волдырями более свежих отвалов заметались черные тени, изрыгающие этот рев. Отчаянно дымя на подъеме выхлопными газами, на греблю из-за запруды, построенной еще в годы первых пятилеток, вытягивалась колонна техники укропов.
Первым шел БТР, и его, как и приказывал Старый, допустили почти до края гребли. Потом Старый услышал негромкий хлопок со стороны безлесого террикона, и управляемый по проводам ПТУР медленно полетел к бронемашине. Он сверкнул в лучах заходящего солнца стальным боком, легко прошел сквозь лобовую броню и взорвался в десантном отсеке, превратив БТР в мгновенно вспухший огненный шар.
Справа от Старого встал в полный рост Псих с РПГ-7, приведенным в боевое положение. Гранатомет грохнул выстрелом, и замыкающий колонну КАМАЗ вдруг встал на дыбы, обнажив свои неприглядно-грязные внутренности. Постояв так мгновенье, он рухнул на все свои колеса, подняв тучу пыли, и, подумав, завалился на бок, медленно сползая в воду. Из-под тента успели выскочить пять-шесть фигурок…
***
Лейтенант ВСУ Конончук видел, как среди чахлых кустов и свалявшейся перхоти колючек на почти лысом терриконе возникло легкое облачко дыма. Он видел полет ПТУРа, потому что эта штуковина летит медленно, нащупывая цель, но не настолько медленно, чтобы механик-водитель Цыплаков мог увести свою стальную машину из-под выстрела. Конончук заворожено глядел, как приближается управляемая ракета, видел, как прилетел заряд в броню, и, свалившись с БТРа за мгновение до взрыва, на карачках, быстро-быстро перебирая руками и ногами, ушел под греблю. Лысая верхушка террикона теперь исчезла из поля его зрения, и он видел только то, что происходило у лесистого склона другого террикона.
Еще один заряд РПГ разнес вдребезги «Урал», следовавший за его командирским БТРом. Но десантники 25-й аэромобильной бригады ВСУ успели выпрыгнуть из кузова. Но не все… Конончук видел нескольких, бегущих к запруде и отчаянно палящих во все стороны. Видел, как их, одного за другим, снимают снайперы «сепаров». А может, не снайперы, а просто хорошие стрелки.
Конончук, наконец, сообразил, что нужно командовать, нужно уводить людей из-под губительного огня, и сорвал с ремня рацию. Стараясь перекричать треск автоматных очередей и грохот взрывов, разметающих колонну, он приказывал всем уцелевшим выходить под прикрытием гребли к запруде и бегом – в поселок, где стоял батальон «правосеков». Он надеялся, что в поселке услышали канонаду, и кто-то придет им на помощь.
Никто не пришел... Уже ночью, через два часа изнуряющего марша лейтенант Конончук привел двадцать человек, из которых половина была ранена, в поселок. Замкомбат «Торнадо» Полищук выслушал доклад Конончука и долго чесал лысую голову, украшенную закрученным за ухо чубом.
- Вот, значит, что за стрельба была на ГРЭСе! – наконец глубокомысленно изрек Полищук. – А я думал, это вы «сепаров» на корню изводите… А оказалось, что это они – вас! Ладно! Сейчас я им преподам урок! Ты отдыхай покудова, летёха!
Полищук тут же стал раздавать команды своим подчиненным. Действия «правосеков» были странными: они побежали по поселку, врываясь в сонные дома, расстреливая из автоматов некстати проснувшуюся скотину и швыряя на пол все мужское население поселка. Мужикам проволокой скручивали руки за спиной и тащили к клубу, где размещалось командование батальона.
- Утром ты увидишь, что я с ними сделаю! – Полищук удовлетворенно потирал руки.
- Они-то причем? - устало произнес Конончук. – Эти мужики спокойно спали в своих кроватях, когда нас расстреливали.
- А вот за это и получат! – Полищук зло сощурился. – Именно за это!
- Делай, что хочешь! – Конончук устало махнул рукой. – Где я могу поспать?
- А вон, на койку комбата ложись! Он-то не здесь, в Киеве в Верховной Раде воюет! – Полищук плюнул прямо на пол. – Сюда только с журналюгами приезжает покрасоваться перед камерами. А мы здеся кровь свою проливаем!
- Да?! – удивился лейтенант. – Что-то ни в одном бою я ваших хлопцев не видел.
- Ты бы язык попридержал, военный! – вдруг окрысился Полищук. – У нас свои задачи, у тебя свои! Смотри, летёха, не ляпни что-нибудь подобное при моих бойцах. Понял?!
- Да понял я! Понял! – раздраженно пробурчал офицер и рухнул в койку лицом вниз.
Уже засыпая, Конончук подумал, что в этом поселке живет семья его двоюродного брата Сергея. Но сон поглотил его сознание быстрее, чем он успел придумать, как спасти брата…
Когда утром Конончук вышел на крыльцо клуба, первое что он увидел, были три бездыханных тела, лежащих в лужах крови.
«Правосеки» пытали четвертого, посаженного на табурет. На голову мужчине надели металлическое ведро, и дюжий хлопец охаживал ведро со всех сторон черенком от лопаты, а двое других держали жертву за руки. По когда-то белой майке жертвы медленно стекали, расплываясь, тягучие ручейки крови.
Ноги лейтенанта стали ватными, но не от зрелища экзекуции, а оттого, что в трех шагах от крыльца лежал его брат, окруженный толпой правосеков.
- Ты шо ж такой белобрысый?! – грозно морща лоб, пытал Сергея Полищук. – Да в конопушках весь! Москаль, а? Рязанский, небось? Ты потому, шо кацапских кровей, убежать от возмездия хотел?
Серега только скалился, зажимая двумя руками рану в боку, из которой толчками уходила кровь.
- Местный он! – громко сказал Конончук. – Здесь родился, здесь крестился. И родители его Конончуки. Мой отец и его – братья!
- Да?! – деланно изумился Полищук. – А шо ж он убежать решил, а? Может, ты за него ответишь, коль он сам разговаривать со мной не хочет?
Слушая их разговор, палачи отпустили мужика с ведром на голове, и тот с металлическим грохотом рухнул на землю. Где-то за забором завыла баба…
- Будь проклят, сука! – в наступившей тишине голос брата прозвучал, как выстрел. – Не брат ты мне!
- Вот видишь, летёха! – глумливо растянул в ухмылке свой рот Полищук. – Ты ему не брат!
Конончук вырвал из кобуры пистолет, но его опередили…
Строчки трассирующих пуль потянулись к нему со всех сторон, разрывая тело лейтенанта на части.
- Вот и не стало лейтенанта Конончука! – сказал Полищук и… выстрелил Сергею в лоб. - А также не стало и его брата. Не братья они, короче, хлопцы!
Бойцы нацбата дружно захохотали…
Тех, кто вышел вместе с Конончуком с гребли, расстреляли, чтобы скрыть убийство лейтенанта. Тела десантников сбросили в общую яму и заровняли могилу бульдозером.
Спустя месяц укропов выбили из поселка ополченцы Старого. Место захоронения десантников, убитых нацистами, показали местные.
Представители ОБСЕ долго щелкали затворами фотокамер, описывали захоронение… Но ни одной строчки об этом в их доклад не попало.