Дневник.
Нашла в углу в стопке потрепанных газет старый Наташкин ежедневник. Пролистала. Почти пустой. Видимо валяется здесь давно. Значит, никто не обратит на него внимания. А Наташкиным редким размышлениям придется потесниться.
Сегодня 29 сентября 1985-ый.
Мишкиных 30 рублей нам явно не хватает. Постоянные гости, поездки, подарки. Целый месяц питаемся помидорами с хлебом. Благо в этом году на помидоры урожай, а я их очень люблю. Они, как мясо. Можно есть с солью, хлебом, с сахаром. Если есть подсолнечное масло, вообще класс! И вкус все время разный…
Уже 20 дней работаем с Наташкой натурщицами. Она вернулась из Академа, проработав месяц посудомойщицей в институтской столовой. Ну, никакой романтики.
Надюха поступила, учится, живет в общаге.
Для тех, кто вдруг прочитает Мой дневник, специально оговариваюсь – позируем в платьях. Бе-е-е, вам, злые языки! Платят 60 коп. в час. Нормально – жить можно. А на другую работу в 17 лет и не берут.
Смотрю я на этих «художников» и диву даюсь, как они вообще поступили? Карикатуры какие-то рисуют. Ну, разве это я?
Работка - та еще. Попробуй-ка, посиди 45 минут не двигаясь. Первые пять минут кажется, что удобно устроился, а под конец урока просто так и подмывает сорваться с места и бежать, бежать, бежать…
На днях произошел случай, до сих пор мурашки...
Была в доме одна. Вдруг в дверь вваливаются две цыганки. Ворота у нас закрываются на щеколду, которая легко открывается с улицы.
Я, если честно, при виде их, растерялась и испугалась. Хотя чего? Воровать у нас нечего. Всё, что есть, всё на мне…
А они, с порога, как начали:
- Ай, дэвонька, ай миленькая. Щас тебе пагадаем. Всю правду скажем. Не своей ты жизнью живешь, слезы кругом, дай пять рублей.
А, нет у меня пять рублей, и рубля тоже нет. Двадцать копеек всего на дорогу, туда и обратно, и на булочку в институтской столовой… Зарплату еще не давали, да и ту почти всю придется раздать за долги.
- Дай два яичка…
И яиц у меня тоже нет. Вот помидоров сколько угодно, да лук зеленый в огороде…
- А мы тебе всё расскажем. Что тебя, девонька ждет, как будешь ты жить, простынь чистая в доме есть?
Простынь, слава богу, есть. Принесла. Протягиваю. Они наперебой:
- Заведи тесто блинное своей рукой, мы тебе все расскажем.
А я не умею тесто для блинов заводить. Они и у мамы моей никогда не получались, поэтому она всегда, в итоге, жарила оладушки. Но цыганок мой ответ не убедил:
- Возьми в мисочку мучки, с водичкой взболтай жиденько, больше ничего не надо…
Я, словно под гипнозом, достала последнюю граммочку муки, сделала, как просили.
Цыганка, что постарше, взяла мою чистую простынь, разложила у себя на руках, и показывает мне:
- Лей в серединку.
Я миску в руках держу, а сама всё думаю, что у меня такого ценного в доме есть, что украсть можно?
А цыганка торопит:
- Ну, что задумалась, красавица? Лей!
Вылила я это тесто в простынь распростертую в руках у цыганки, она сомкнула руки, и давай полотно в руках мять и что-то пришёптывать.
У меня аж мурашки по всему телу, глаз от рук ее оторвать не могу.
А цыганка меня зовет:
-Смотри, девонька, смотри, милая, какая жизнь тебя ожидает, кручинушка…
Разворачивает потихоньку простынку, а там: черный, жирный, волосатый червяк ворочается, по тесту жидкому боками чмокает…
Жуть какая-то. Но я в эти фокусы не верю. Не зря нас в школе атеистами воспитывали. Но, все равно, страшно и омерзительно до невозможности.
Цыганки руками всплескивают:
-Вот видишь, жизнь какая у тебя? А простынку-то мы заберем. От греха подальше.
И ушли…
Уйти-то ушли, а осадочек остался. И простынь новую забрали и червяк этот мерзкий до сих пор перед глазами стоит.
Что-то ждет меня дальше?
***
Подходил к концу 1985 год. Год, принесший кардинальные перемены в жизнь моей героини.
Антонина оправлялась от пережитого, мечтала о счастливой семье, о детях и давала себе клятву в том, что никогда не обидит своих кровиночек и, что бы ни случилось, будет для них первым защитником.
Легко клясться, нелегко выполнять. У жизни на всё свои собственные аргументы.
Дружно и весело отпраздновали Новый Год дома у Беловых. На зимние каникулы приехала Надюшка. Вся шайка-лейка вновь была в сборе. Вместе резали салаты, накрывали на стол, наряжались и болтали без умолку. Столько накопилось новостей.
Пригласили Тонину маму. Пришла. Посидела и, несмотря на уговоры, в десять часов вечера, обиженно поджав губы, удалилась встречать праздник в гордом одиночестве. Тоне маму было очень жалко. Ну, почему так?
Давно миновала серая пора дождей и грязной земли. Снежная белизна радовала своей чистотой. А тут еще подарок - Антонина поняла, что сама скоро станет мамой.
Целый месяц прислушивалась к себе, представляла, как сообщит мужу радостную новость, как будет счастлива и любима.
Миша, последнее время, все чаще задерживался, что-то сочинял про дополнительные занятия и поздние зачеты, приносил в дом половину стипендии, ссылаясь на какие-то мифические растраты. Тониных пятидесяти рублей едва хватало: то дрова, то уголь на зиму привезли, то подарок срочно надо кому-то покупать, то Мише на дорогу и обед, а так хочется новое платье и сапоги совсем износились.
Теперь, думала девушка, все будет совсем по-другому. Теперь – это самая настоящая семейная жизнь с заботой, совместными домашними делами, с общей ответственностью.
Реакция будущего отца болезненно разочаровала. Никто не подхватил ее на руки, не закружил в счастливом порыве.
- Будет, так будет. Я поговорю с мамой, из Инюшки надо переезжать. Холодно тут зимой. И с трудоустройством надо что-то другое думать, на временной почасовой работе ты декретные не получишь.
Все-таки хорошо, что он старше, и рассуждает так по-взрослому, а она, глупая, даже и не подумала об этом.
Зато тетя Нина с дядей Юрой просто светились от счастья. Надо же – у них скоро будет внук! Или внучка?! Нет – первым должен быть мальчик, поддержка фамилии, продолжатель рода!
Они сидели на кухне вдвоем с тетей Ниной, которую Тоня так и не научилась называть мамой. Ей, вообще, с большим трудом давалось это слово. Обсуждение переезда обратно, в родной район, Антонину радовало и пугало одновременно. С одной стороны, тут она получала гораздо больше внимания, с другой – возвращение в место, где знакомые, буквально на каждом шагу - пугало. Вот выйдет она летом на улицу с пузом, и не отвертишься от косых взглядов, неделикатных вопросов.
- Надо еще тебе в женскую консультацию сходить.
Тоня насторожилась. Она не любила больницы и врачей. Хотя, куда от них денешься. Но чувствовала-то она себя прекрасно, поэтому все-таки спросила:
- Может, не надо?
- Нет, нет, надо встать на учет, анализы сдать. Без консультации не получишь пособие.
Антонина представила, как придет на прием, а там, узнав, что ей еще и восемнадцати нет, все будут над ней издеваться и показывать пальцем.
Тетя Нина, будто прочитав ее мысли, продолжила:
- Я тебя запишу, пойдем вместе…
***
1986 год. 7-ое августа.
Семь часов утра, но все уже на ногах. Тетя Нина с дядей Юрой на работу, Миша в институт. Все собираются, все спешат. Одна Тоня еще валяется. Уже целый месяц она никуда не спешит. Можно отвернуться к стенке и подремать еще чуть-чуть. Можно…
Белка, встав передними лапами на край дивана, настойчиво тянет за одеяло и скулит.
Можно?
Но собака, настырно вскарабкавшись на постель, лезет мордой под одеяло и тыкается холодным мокрым носом в ноги.
Видимо уже не можно. Надо вставать.
Антонина неохотно спустила ноги на пол и, опершись руками в диван, замерла на мгновение, ожидая когда отпустит легкое головокружение и боль в спине.
Радостная собака вновь на полу, скачет как ненормальная, пытаясь лизнуть в нос.
- Белка, отстань. Видишь, уже встаю.
Хлопнула входная дверь. Все разбежались по своим делам. Дома только они с собакой, да старенькие деды. Но, они встанут позже.
Тяжело поднявшись, пошлепала в ванную, умываться. Белка, путаясь под ногами, сопровождала, подгоняя нетерпеливым визгом. Тоня оглянулась. За собакой, зигзагами, тянулся по всему полу тоненький мокрый след.
- Ладно, умоюсь, когда придём, - вернулась в комнату. По возможности быстро, накинув платье и босоножки, махнув пару раз расческой по коротко стриженым волосам, открыла входную дверь. Пока ждала лифт, благодарное повизгивание слышалось уже с первого этажа.
Всё как обычно, но сегодня что-то не так. Жутко ломит поясницу и тянет внизу живота. Надо бы где-нибудь посидеть, отдохнуть. К половине одиннадцатого в консультацию на плановый осмотр. Так далеко тащИтся. Раньше это расстояние Тоня пробегала за двадцать минут.
Надо выйти за час, пока дотелепаюсь… Но почему же мне сегодня так плохо? Врач-акушер поставила срок родов на седьмое сентября. Еще целый месяц. И спросить не у кого…
В консультации ее врача не оказалось – заболела. Антонину направили в другой кабинет. Акушерка, злая на весь белый свет от вдвое увеличившейся очереди, буркнула:
- Беспокоит что-нибудь?
Тоня, и так не большая любительница жаловаться, поняла, в очередной раз, что в кабинете у врача, у нее проходит сразу всё.
- Да, нет. Всё нормально…
- Ладно, давай, посмотрю тебя.
Быстро пролистала карточку:
- Тебе еще месяц ходить, чего ты как квашня?
И перешла к беглому осмотру.
- Значит так. Обменную карту держи всегда с собой… Вещи собрала?
Антонина утвердительно кивнула, ожидая продолжения.
- Положение угрожающее, но я тебя запишу к твоему врачу через неделю, пусть сама разбирается… Живот болит?
Не дожидаясь ответа, выдала:
- Придешь домой, если не отпустит, выпьешь ношпы. Не поможет – через час, выпьешь ещё. Поняла?
- Поняла.
Тоня вышла из консультации и поплелась на непослушных ногах в сторону аптеки.
Боль то отпускала, то накатывала с новой силой, так что капельки холодного пота обдавали все тело сначала холодной волной, а потом тут же высыхали, от приходившего на смену им жара.
До дома добрела в половине первого. Мечталось только дотянуть до дивана и полежать, расслабиться, отдохнуть. Выпила таблетку и забралась под одеяло. Но жуткая боль, с неведомой силой, заставила принять вертикальное положение. Стоять тоже было невозможно, и она принялась бродить по пустой квартире, вяло отпинывая, крутящуюся под ногами собаку. Закусив губы, останавливалась ненадолго, когда боль была совсем нестерпимой и, когда немножко отпускало, снова брела на кухню и обратно.
Выдержав стойко ровно час, выпила вторую таблетку.
Что же это такое? Рожать только через месяц. Может, я умираю?
Как на грех, из своей комнаты выполз, шаркая тапочками, дед Дима, и принялся бродить вслед за Тоней, поминутно спрашивая:
- Доча, скока время?
- Два…
- А-аа…
Так продолжалось еще час, до той поры, пока вместо ответа с губ не сорвалось невразумительное мычание. Разговаривать не было никакой возможности, она чувствовала, что если сейчас откроет рот, то не удержит рвущегося из горла крика.
Еще одна таблетка.
Мишка до трех. Полчаса на дорогу. Дождусь. Он поможет. Он же взрослый. Он сделает что-нибудь.
Но ни в четыре, ни в пять, никто не появился.
В половине шестого, обессиленная, подошла к телефону, ватными руками сняла трубку. Еле попав в кнопки, набрала 03.
- Скорая. Что у вас случилось?
- Я, кажется, рожаю.
- Что у вас случилось?! Говорите громче!
- Я, кажется, рожаю!
- Девушка, вы что издеваетесь? Кажется, или рожаю?
- Рожаю!
- Говорите адрес… Машина выехала. Ждите.
Через пятнадцать минут в предусмотрительно открытую Тоней дверь, вошли два здоровых парня в белых халатах. Быстро оценив обстановку, начали распоряжаться:
- Пакет собрала?
Кивок.
- Обменную карту давай.
Дала.
- Золото снимай.
Антонина начала мучительно расстегивать на шее золотую цепочку.
- Быстрее.
- Всё.
Подхватили под белы рученьки и, буквально вынесли из подъезда, запихнули в серо-зеленый уазик, включили сирену. Поехали.
Машину жутко трясло на каждой кочке, так что выворачивало все внутренности. Намертво вцепившись в жесткое сиденье, Тоня уже ничего не соображала, кроме того, что надо держаться. Молча, стойко, терпеливо – держаться.
Так же быстро сопроводили в приемный покой и сдали с рук на руки, принимающей акушерке.
Та, не глядя на вновь прибывшую, медленно отхлебнула из кружечки чай, достала бумагу, взяла ручку и начала задавать дежурные вопросы, деловито занося ответы на бумагу.
Антонина была уже почти в бессознательном состоянии, когда дверь открылась и из недр родильного дома на порог ступила здоровая, поджарая тётка в белом халате.
- Е.., вашу мать! Вы что тут, охренели, что ли?! У девки уже воды отошли, а она пишет себе сидит. Секретарша чёртова! Быстро готовьте родовую!
В один миг появились санитарки. Все забегали, засуетились. Тоня расслабилась и покорно отдалась в руки этой громовой бабы с таким властным, хриплым, прокуренным голосом.
«Время 18.30. Мальчик. Вес два девятьсот».
Антонина выдохнула. Наконец, у нее появился свой родной, самый любимый в мире человечек. Сын.