Смена альфа-самца. 26. 04. 1986

Татьяна Ульянина-Васта
Три дня, которые потрясли мир.


фрагмент

        Старшая попросила, Эмилию, как располагающую к себе  личность,  провести с женщинами беседу на тему – ничего в данной ситуации смертельного   нет, привести случаи из практики, когда всё было хорошо, когда женщины только радовались, что случилось так, а не иначе. Эмилии хватило только на три палаты, и она взорвалась от своего собственного раздражения отведенной ей ролью.
        Там ситуация развивалась следующим образом, как потом передавали из уст в уста. Всё шло, как и в предыдущих палатах — женщины внимательно слушали  уверенный монолог медсестры, задавали вопросы, и Аароновна  была на высоте положения, как вдруг неожиданно, лежавшая ко всем спиной больная, которая уже прошла свой круг ада, видимо, из верующих, разразилась проклятиями и по поводу врачей, и по поводу Эмили, и по поводу всего в этом мире.
       — Гореть вам всем в гиене огненной, только вы об этом ещё не знаете. Вы ж ничего вокруг себя не видите. А тут смертный грех гуляет по вашим спинам. Помяните моё слово! Смертный грех!
        Эта проповедь естественно свела на нет все усилия по восстановлению спокойствия. Женщину тут же начали успокаивать, но это было не просто.
       — Вы ещё все пожалеете об этом бесчинстве, — глаза выкрикивающей проклятья женщины были абсолютно затуманены, голос прерывался, но проповедницу было слышно не только в палате, хотя дверь на коридор уже прикрыли, -  Ох, как вы раскатитесь – да поздно будет, все ваши деяния записаны в книгах, всё что творили.
       С помощью  нехитрых приемов кто-то из акушеров-гинекологов  больную привел  в чувство, сделали укол, и оставили санитарку, не отходить от постели, пока не уснет.
        Эмилия после этого больше, конечно, никуда не пошла, а прилегла у себя в процедурной, оттуда Ира иногда слышала её негодование:
        — Мракобесие. Каменный век. Нет, но ты слышала, какими она сыпала проклятьями, где только их и находят этих баптисток.
        «Каждому сегодня досталось на орехи», — Ира уже не сомневалось, что действительно что-то происходит вокруг, чему она не знала названия.
       — А мне говорила — не покупай вещей впрок — плохая примета, так я же не верила, куда ч теперь всё это  дену?
       — Так оставь – ещё родишь.
       — А это не плохая примета от мертвого оставлять живому?
       — Да где он у тебя мёртвый, ты его, что видела что ли, - злился кто-то.
       — Да они еще не могут жить – значит ничего и не мёртвые, — поддерживали версию, что ничего страшного:  вон, сколько баб аборты делало, а тут же, вместе со всеми и лежат.
       — Прекратите вы травить душу, — не выдерживали этих речей самые слабонервные, те, которые хотели именно этого ребенка, а не просто так где-то там залетели.
       Но разум на такой жаре отказывал, и всё вращалось в одном кругу, зудело как мухи: будет ли им за убийство детей что-то плохое в судьбе, или нет. Будут ли они им сниться с вопросом: За что? Зачем? Но никто ответа не знал, а между тем конвейер выпускал из своих объятий все новых несостоявшихся мамаш. То есть, возможно, они состоялись раньше, или состоятся потом — но вот этих детей уже не будет никогда. Почему-то после пламенной речи той кричавшей о проклятии на головы всех причастных, до сознания стало доходить, что что-то не так. Ибо так просто не должно быть. Ответа ни у кого не было.
       Спустившись вниз на крыльцо покурить, Светлана Аркадьевна, которая баловалась этим только в исключительных случаях, в основном в кампании, чтобы привлечь внимание к свои красивым рукам, поддержала разговор покуривавших врачей-мужчин, самым неожиданным образом:
       — А я поверила в бога — точно нам этот грех не простится.
       — Ну, ты, Светка, даёшь. Ты ж врач-гинеколог, атеист до гробовой доски, очнись, какой бог? — мужчины не верили своим ушам.
       — Я точно уверена, кто-то нам это зачтёт, пусть не бог, но всё, что тут происходит — обязательно даст о себе знать, — руки у женщины заметно дрожали, и все предпочли за лучшее промолчать, кому оно надо, это мракобесие.
       — Но ведь, говорят же, убивали там когда-то младенцев, — вдруг выдал кто-то в поддержку Светы.
       — Ты еще вспомни, что при царе горохе за неверие в эту муть сжигали на кострах, — атеисты не сдавались.
       — А хочешь сказать, что не сжигали?
       — Лучше бы подумали, что действительно здесь сейчас происходит, а не кидались друг на друга, — Света погасила сигарету и пошла наверх.