Редактор: danielmorne
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Драма, Фантастика, Мистика, Психология
Глава 1. Конец
31 декабря. Нижний Новгород
Юленька была очень хорошей девочкой. Она любила музыку, математику и своих одноклассников. Любила соседку по парте Соню и учительницу. Любила пушистых котят и мультфильмы про волшебство. Но больше всего она любила свою мамочку.
Они вдвоем сидели за новогодним столом и ждали боя курантов. Мамочка напомнила, что надо успеть загадать свое самое заветное желание, и оно обязательно исполнится в будущем году. Маленький стол был заставлен несколькими блюдами: жареная курочка, пюре, колбасная нарезка и салат. Юленьку совершенно не волновало то, что, возможно, на других столах в эту ночь присутствует более изысканная и разнообразная еда. Она вообще об этом не задумывалась, ведь даже это они могли позволить себе нечасто. Мамочка подняла уставшие, но искрящиеся праздничным настроением глаза, и Юленька улыбнулась ей в ответ, готовясь загадать свое желание. Она уже давным-давно не верила в Деда Мороза, она же не маленькая! Да и Соня однозначно подтвердила эти ее застарелые подозрения. Сейчас она наверняка знала, что это именно мамочка положит под елку для нее новую куклу, или красивый свитер, или цветную книгу. Ей не подарят компьютер, телефон и планшет, как некоторым другим ее одногодкам, потому что мама просто не может себе позволить подобную покупку. Чудес не бывает. Зато есть мама, которая все делает только ради нее. И Юленька уже была достаточно взрослой для того, чтобы это понимать и ценить.
На столе в высокой керамической вазе стояла ветка какого-то дерева или куста с синими цветочками. Ее девочка нашла на улице и принесла домой еще вчера, и маме тоже очень понравилась такая находка. Очевидно, что кто-то выбросил домашнее растение, название которого им обеим не было известно. Небольшие темные соцветия и зеленые листья заметно ожили, когда ветку поставили в воду. Как будто весна пришла в дом посреди зимы.
Куранты разразились боем, а Юленька так и не успела определиться, что же ей следует загадать. Нет, не новую куклу и книгу. Мама подарит ей то, что может подарить. Хороших оценок? Но круглые отличники не загадывают таких желаний, они уже успели уяснить, что пятерки — продукт труда, а не магии. Может, пожелать маме повышения зарплаты или новую должность? Но Юленька не очень хорошо себе представляла, что конкретно это означает. Например, на прошлой неделе к ним заходила соседка, которую недавно как раз повысили. И она не выглядела слишком счастливой, повторяя: «Люсь, это такой гемор! И командировки, и ответственность. Просто свалили на меня весь шлак, который отдел годами не мог разгрести!». Из соседкиных жалоб девочка сделала вывод, что повышение — это не так уж и прекрасно. Может, загадать, чтобы папа вернулся? Но глаза у мамочки всегда становятся очень грустными, когда ее спрашиваешь о папе. Вряд ли она сама мечтает о его возвращении. Жаль, что Юленька еще не до конца понимала, что же нужно самому любимому ее человеку. Но она была очень хорошей девочкой и, быть может, слишком серьезной для своих восьми лет. Поэтому зажмурилась и мысленно, но как можно более отчетливо, произнесла: «Хочу, чтобы исполнилось мамино желание!». Уф, успела.
Ее мать, уже порядком уставшая от текущих проблем, была более прагматичной. И она тоже не верила в чудеса. Вот только если бы похудеть… килограмм на десять, то появилась бы надежда на то, что ее личная жизнь наладится. Начальник отдела, привлекательный и по-спортивному подтянутый ее ровесник, мог бы тогда обратить на нее внимание. Похудеть — это вполне реально! Надо только сейчас пожелать, а потом, сразу после окончания праздников, поставить себе эту цель. И тогда… Ну до чего же необычная эта веточка с синими цветочками, просто чудо!
19 мая. Подмосковный дачный поселок
Родители так и не вернулись. Пять дней назад они ушли на поиски провианта, и голод уже давно стал сильнее, чем страх за них. Они вряд ли уцелели, и если мне посчастливится пережить этот хаос, я потом успею их оплакать. Но до тех пор, пока не узнаю точно, что они мертвы, не перестану надеяться.
Папина паранойя, служившая предметом насмешек всех друзей и знакомых много лет, спасла нас. Он, какого-то черта уверовав в прогнозируемый два года назад апокалипсис, выстроил небольшой бункер недалеко от нашего дачного участка, в километре от последнего строения, прямо посреди лесного массива. И сейчас приходилось жалеть только об одном — что мы с матерью не поддерживали его, что не помогли скопить достаточно запасов и оружия, что были слишком наивны в своем оптимизме. Но когда все началось, нам, в отличие от многих других, было где спрятаться. И только поэтому мы протянули так долго. Однако запасы закончились, поэтому родители уже дважды выходили наружу, но возвращались через несколько часов. А это была их третья вылазка. До сих пор получалось найти продукты в еще не полностью разоренном местном магазинчике или у кого-то на брошенной даче. Единственное оружие, старую двустволку, они оставили мне. Я, благодаря папиным стараниям, умела стрелять с детства. Но патронов было слишком мало.
Через пять дней их отсутствия и два дня после того, как я прикончила остатки пищи, ощущая страшный голод и понимая, что другого выхода нет, я наконец-то решилась тоже выйти наружу. Волнение за родителей я успела выплакать раньше, но продолжала убеждать себя в том, что благословенная папина паранойя, скорее всего, лучшее оружие в новом мире. Если даже она их не защитила, то и для всего остального человечества вероятность выжить нулевая.
Меня мутило, но глоток несвежей воды вернул силы. Недавно рассвело, и глаза, отвыкшие от солнца, долго привыкали к свету. Мы с родителями так и не выяснили, зависит ли активность тварей от времени суток, но единогласно пришли к выводу, что днем у нас больше шансов. В темноте, да еще и с их скоростью, у них явное преимущество. Оружие я держала наизготове и прислушивалась к каждому шороху, осторожно продвигаясь к дачному поселку. Тварь я заприметила издалека, когда уже, шатаясь, кралась по первой улочке. Она что-то с удовольствием поглощала, причмокивая и тихо рыча, но, учуяв меня, подняла морду, принюхиваясь. Я замерла, приготовившись стрелять, но тварь вернулась к своей трапезе. Я знала эту женщину раньше, хоть сейчас и не могла вспомнить ее имя. А теперь она уже мало чем напоминала человека: почти голая — какие-то ошметки одежды еще болтались на ней, лысая, со звериным оскалом и стекающей из раззявленного рта слюной. Я не приглядывалась к тому, что она ела. Собственно, завтракала она пойманной собакой, человеком или другой тварью — особого значения не имело. Главное, что это блюдо в ее глазах выглядело аппетитнее, чем я. А может, я просто боялась разглядеть в этой кровавой каше что-то знакомое. Осторожно отступала назад, подальше от увлеченной пищей твари. И снова погрузилась в кромешную тишину абсолютного безлюдья.
Всего несколько месяцев назад я не знала, что такое тишина. Первые новости появились в феврале и сразу же прозвучали громом среди ясного неба. Возникшая эпидемия оказалась результатом научного эксперимента, проводимого в одной из секретных лабораторий в Подмосковье. К моменту огласки пострадавших насчитывалось несколько тысяч, и количество жертв быстро росло. До какого-то времени масштабы катастрофы пытались скрыть, но скоро наступил день, когда хранить молчание и дальше власти больше не могли. Зараженные животные, сбежавшие из лаборатории, передали вирус человеку. Инкубационный период составлял 3-5 суток. Вирусологи так и не успели разработать вакцину. Карантинные мероприятия — очень действенный способ, но не тогда, когда под карантин надо разместить огромнейший муравейник, мегаполис с невероятной концентрацией населения, узловой центр всей страны — Москву. И уже через две недели после огласки количество жертв исчислялось миллионами. Остановить распространение настолько масштабного рассадника заразы стало невозможно. И наконец-то, все страны, забыв про теперь казавшиеся незначительными политические и экономические распри, объединились, чтобы остановить общую угрозу. Когда еще работало радио, мы узнали, что ученые во Франции близки к созданию лекарства, что силовики со всего мира приезжают сюда, что используется самое новейшее оружие, что московские кварталы сжигаются целиком напалмом… Но остановить вирус даже общими усилиями так и не смогли, и теперь это только вопрос времени, когда погибнет весь континент. Северная Америка и Австралия задыхались от притока беженцев, которых помещали под обязательный карантин, но по последним полученным нами данным, воздушное сообщение между континентами было полностью прекращено. Разумное решение. Если к тому моменту еще не было слишком поздно. Еще разумнее было бы полностью уничтожить весь материк ядерными ударами, и судя по тому, что этого еще не сделано, такой способ уже не поможет. Меня теперь мало интересовало то, что происходит где-нибудь в Канаде и передается ли вирус кенгуру. Очень хотелось есть.
Других тварей поблизости не было. Возможно, они ушли. Так обычно и происходило — сначала какой-нибудь приезжий приносил заразу, а вирус передавался очень легко, может быть даже, от простого тактильного контакта. После инкубационного периода человек менялся, достаточно быстро превращаясь в тварь. И потом хотел только одного — есть. Они ели все, что дышало. Правда, вначале предпочитали незараженных, и только потом переходили друг на друга. Но такая пища для них, похоже, была недостаточно хороша. Видимо, белков, жиров и углеводов не хватало. А может, и витаминчиков — кто их разберет? И вот тут только начинали включаться остатки их человеческого разума — выжившие, а значит, сильнейшие твари, объединялись в стаи и уже вместе отправлялись на поиски новых населенных пунктов. Новых белков, жиров и углеводов.
Я резко развернулась на звук. Тварь ползла ко мне, тяжело перебирая руками и волоча по земле нижнюю часть тела. Ее ноги были объедены. Так вот почему дамочка не ушла с остальными. Я прицелилась. Но потом, решившись, шагнула чуть ближе. Патронов слишком мало, я не могу раскидываться такой роскошью. И, почти вплотную приблизившись, выстрелила в лоб. Тварь даже не взвизгнула, рухнув мордой в песок. Вот оно — универсальное лекарство от болезни. Папа это уже давно выяснил.
Похоже, в дачном поселке других тварей не было. Это увеличило надежду на то, что родители до сих пор живы. Не найдя тут продуктов, они, возможно, взяли один из многочисленных брошенных автомобилей и поехали к ближайшему городу. Если все же было какое-то столкновение с тварями, они могут специально где-то выжидать инкубационный период, чтобы не вернуться ко мне зараженными. Это значит, что я должна ждать еще. Только бы поесть.
Три найденные полусгнившие картофелины были восхитительны! Но мое нутро отчего-то возмущалось все усиливающимися резкими болями. Настоящим кладом стал погреб в одном из домов. Какие-то люди, дай им черт быструю кончину, хранили там различные соленья-варенья. Я чуть слюной не подавилась, когда мне удалось разбить одну из банок с огурцами. Четыре часа поисков не прошли напрасно! Ведь совершенно случайно увидела дверцу в этот погреб, скрытую под столом, когда уселась на пол, чтобы передохнуть. Неудивительно, что никто, включая моих родителей, не наткнулся на нее. У нас редко в дачных строениях делают подвалы, и я еще раз заочно возблагодарила почивших хозяев за такое радушие. Остаток дня ушел на то, чтобы перетаскать аккуратно упакованные в мешки стеклянные банки и картошку в бункер. Живот от съеденного на голодный желудок огромного количества еды болел невыносимо, но когда меня наконец-то вырвало, стало чуть легче. Ну, хоть с водой проблем нет — неподалеку от нашего убежища есть ручей.
Прошло еще три недели, но они так и не вернулись. Теперь я уже каждый день выбиралась в дачный поселок в поисках еды и полезных вещей. Насущной необходимости в этом пока не было, но мне нужно было чем-то заняться. Каждый день я проводила в новом доме, перебирая вещи хозяев, придумывая их истории. Вот эта, владелица целой коллекции фарфоровых слоников, наверное, была путешественницей. А вот у хозяев этого дома были дети. Не меньше трех, судя по количеству сломанных игрушек. А собственник этого дома хорошо зарабатывал — дорогая посуда, качественная мебель, даже постельное белье из шелка! Очевидно, приезжал сюда с друзьями отдыхать, а не копаться на грядках. Такие разные люди, такое разное прошлое. Но у всех одинаковое настоящее — они либо съедены, либо сами сейчас где-нибудь… что гораздо хуже.
Самое значимое, что со мной происходило — это изменение шкалы страхов. Полгода назад я считала, что самое страшное — это смерть. Четыре месяца назад самым страшным казалось стать тварью. Месяц назад — потерять своих родных. А теперь самым страшным было одиночество. Я уже давно вслух говорила сама с собой, но внутренняя пустота только разрасталась, разъедала мозги, нарушала ход мыслей. Невозможно теперь было наверняка утверждать, что я не сошла с ума, а, может, уже давно стала тварью, но до сих пор об этом не догадываюсь, перебирая в сознании остатки своих человеческих воспоминаний? В наш домик я зайти так и не решилась. Все ценное оттуда мы забрали сразу же, а находиться там, где невозможно не думать о родителях, я не хотела.
Закономерно пришло в голову и то, что пора отсюда уезжать. Бункер — отличное убежище, но скоро запасы закончатся и мой новый дом станет гробницей. Если только одиночество не доконает меня раньше, чем голод. Долго убеждать себя не пришлось. Я все же оставила записку для родителей, боясь себе признаться в том, что надежды на их возвращение больше нет. Ключи от транспортного средства нашла в одном из домов. В очередной раз попросила прощения у отца, который пытался меня научить водить, но я не посчитала это необходимым. Ему все же удалось пару раз усадить меня за руль и показать основные приемы вождения. Этого явно было недостаточно, но и выбора у меня не было. Очевидно, что пришло время пройти твой урок, пап.
Так. Сцепление, тормоз, газ. Медленно отпускаем одну педаль и нажимаем другую. Машина взбрыкнула и заглохла. Еще разок. У меня много времени. К тому моменту, когда удалось выехать из ограды, я успела несколько раз поцарапать старенькие жигули, но зато более-менее разобралась с переключением скоростей и задним ходом. Во мне погиб великий Шумахер! Причем окончательно погиб. Потом перетаскала из бункера вещи и часть продуктов, оставив небольшой запас для родителей. И отправилась в светлое будущее умирающего или уже мертвого мира на первой скорости, подскакивая на каждой ухабине, но ощущая радостное биение сердца от того, что наконец-то вырвалась из своей спасительной тюрьмы.
Через пару часов выехала на трассу и сверилась с картой. Решила ехать в сторону Москвы. Возможно, там мне удастся найти военных — настоящих говорящих людей, у которых, может быть, даже есть хлеб и мясо! Эта мысль вдохновила меня на риск, а именно — переключить скорость на вторую. Дорога прямая, асфальт ровный — все это заставило почувствовать себя увереннее. Еще через час машина странно затарахтела, а потом безжизненно затихла. После нескольких неудачных попыток завести мотор снова я не выдержала и разрыдалась. Насколько я могла судить, уехать мне удалось не слишком далеко, поэтому я смогу вернуться и пешком. Но оставить тут свои запасы… Да и возвращаться назад, когда только-только сбежала из этого уже до тошноты надоевшего личного ада, не хотелось.
Я только здесь осознала, что лето уже вовсю разгорелось. Сумерки перекрашивали буйную листву на редких деревьях возле дороги, теплый ветерок приветливо ласкал кожу. Здесь все по-другому! Кроме тишины. У меня с собой достаточно теплой одежды и еды, а в машине я смогу переждать непогоду. Рассудила, что тут у меня больше шансов на то, чтобы встретить живых. Гораздо больше, чем в моем бункере или дачном поселке. Поэтому я осталась.
На третий день окружавший пейзаж мне казался уже более раздражающим, чем дачный поселок. Там я хотя бы могла находить какие-то вещи: несколько книг, старые фотографии и растрепанную голую куклу, которая стала олицетворением чьего-то присутствия. Она и теперь сидела на первом сидении, мертвыми глазами уставившись в лобовое стекло. Отчаянье. Эта старая пластмассовая игрушка с ярко-зелеными немигающими глазами олицетворяла собой отчаянье и ничего больше. Я схватила ее и стала лупить по приборной панели, мстя за все, что со мной случилось. За то, что случилось с миром. Орала во всю глотку, размазывая рукавом по лицу слезы и сопли. Потом откинула куклу и схватила двустволку, приставив ее к горлу. До меня только сейчас окончательно дошло, что родители не вернулись только потому, что их больше нет. Больше никого нет! Мне некуда идти. Я могу выбрать — вернуться в бункер и умереть там от голода и одиночества, или остаться тут, чтобы умереть от голода и одиночества. Тут нет даже тварей, которые разорвали бы меня на куски. Я бы и им обрадовалась, лишь бы уже хоть что-то произошло! Дуло больно вдавливалось в горло, но я вжимала его еще сильнее, заставляя себя чувствовать.
20 января. Нижний Новгород
Уже больше двадцати лет я заведую онкологическим отделением, но с подобным сталкиваюсь впервые. И даже не могу определиться, что из произошедшего было более удивительным.
Пациентка Данченко Л.И. поступила в отделение 17 января. Диагноз: злокачественная опухоль легкого четвертой степени с отдаленными метастазами и раковым плевритом. Факторы, способствующие возникновению заболевания — курение, вирусные инфекции, ионизирующее излучение и другое — не выявлены. И сам по себе этот случай был крайне занимательным: пациентка проходила ежегодное медицинское обследование меньше месяца назад, и никаких (никаких!) признаков рака на тот момент не было обнаружено. Кашель начался только в первых числах января, после чего отмечено резкое ухудшение самочувствия, Данченко потеряла десять килограмм веса. Болезнь, прогрессирующая такими темпами, в моей практике встречалась впервые. Помочь ей ни я, да и ни один другой врач были уже не в силах.
На следующий день после ее госпитализации я решил сам навестить больную и снова увидел в коридоре ребенка. Дочь Данченко, которая приехала вместе с пациенткой на скорой ночью. Так и сидит возле палаты, в которую ее не пускают. Неужели никто не удосужился позвонить в городской отдел опеки и попечительства? Если других родственников нет, то этот ребенок в любом случае станет сиротой буквально на днях. Не знаю, что хуже — говорить с умирающими или с их чадами. Но делать приходится иногда и то, и другое. Люди, не связанные с медициной, часто считают, что врачи — добрейшие существа на планете с необъятными сердцами. Нет, секрет в другом — наша профессия обязывает нас становиться циничными. В один момент ты просто понимаешь, что больше не можешь переживать каждую смерть, каждую проблему своих пациентов, как свою собственную. Ты либо становишься циником, либо убегаешь с этой работы куда подальше, если не сразу в дурку. Как видите, я до сих пор врач и до сих пор не в дурке, поэтому судьба этого ребенка и предстоящая кончина ее матери — неприятное, но вполне себе переживаемое для меня событие. Я подошел к девочке и уселся рядом на больничную лавку, усмехнувшись от того, насколько серьезным может быть заплаканное детское личико и насколько плотно сжатыми — пухлые губки.
— Доброе утро. Как вас зовут, девушка?
Она осмотрела мой белый халат и ответила, стараясь произносить слова отчетливо, чтобы выглядеть взрослее.
— Здравствуйте. Юлия.
— Я — Константин Георгиевич. Вы уже завтракали, Юлия?
— Да! — она как будто даже немного оживилась. — Тетя Таня меня водила в буфет, и мы пили чай с булками.
— А где же вы ночевали, позвольте поинтересоваться?
— В продурной… проце… в комнате, где уколы ставят. Тетя Таня мне дала подушку!
Тетя Таня, я полагаю, — это та новенькая медсестра. Только что после медколледжа, еще не успела очерстветь. Но если она посчитала, что ребенок может жить в процедурной и питаться в больничной столовой, то кроме цинизма, ей бы еще и мозгов.
— Юлия, я сейчас поговорю с вашей мамой, а потом позволю и вам к ней зайти. Но вы должны понимать — шуметь в палате недопустимо.
— Можно увидеть мамочку? Правда? — кажется, она вот-вот снова разревется. — Спасибо! — и тут же, опомнившись, снизила громкость. — Я не буду шуметь, обещаю вам.
— Очень на это надеюсь. А пока подождите тут.
Она радостно закивала, вскочила, но тут же взяла себя в руки и села обратно, чтобы я не заподозрил, что она еще совсем ребенок и не умеет контролировать эмоции.
В палате уже находился профессор Ранцев. Он со своим экспериментальным препаратом мне уже вывернул ДНК наизнанку. Как услышал про этот случай, так сразу и насел — якобы, Данченко все равно уже терять нечего, мы можем даже не документировать прием препарата и прочий бред, но я в своем решении был уверен — лекарство, еще не прошедшее клинических исследований, в моем отделении использоваться не будет. Ранцев тут уже больше месяца обитает, собирает данные для своей научной работы, а я всячески ему содействую. Если когда-нибудь, лет через триста он изобретет лекарство, способное излечивать от этого страшного недуга, то моральные издержки медперсонала, связанные с необходимостью терпеть его общество, можно в расчет не брать. Но на данный момент он раздражал невероятно.
— Ко… Константин Георгиевич, — тут же раздался слабый голос больной, после чего очередной кашель. Она уже была в курсе всей ситуации, но переносила все так стойко, насколько это вообще возможно. — Евгений Вла… Владимирович сказал, что у него есть непроверенный препарат. И я бы хотела…
— Нет, — я перебил и посмотрел гневно на профессора Ранцева. Знает ведь, гад ползучий, мое мнение на этот счет! Я ознакомился с его исследованиями, и пусть я не доктор медицинских наук, но даже мне понятно, что скорее припарки из подорожника или экстрасенсы способны помочь, чем его лекарство на той стадии разработки, в которой оно сейчас. — Вы не понимаете. Препарат еще не прошел клинических…
— Но мне нечего терять! — слабо, но настойчиво продолжила больная.
— Вы теряете время. Например, ваша дочь…
Она сжала губы и все-таки сдержала слезы.
— Мне не с кем ее оставить. Нет… родственников.
— Для этого есть специальные органы. Вы должны понимать, что ребенку не место в больничном коридоре. Не волнуйтесь, за ней присмотрели медсестры, но… вы и сами все понимаете.
Она снова раскашлялась, прижимая платок ко рту.
— Пожалуйста, один день. Пусть она побудет со мной до завтра. Завтра я позвоню в опеку…
Я решил, что это единственное, что я могу для них обоих сделать, поэтому ответил:
— Хорошо, но только до завтра. Распоряжусь, чтобы в палату принесли кушетку.
— Спасибо, — на нее было тяжело смотреть и еще тяжелее — слушать ее слабую и медленную речь. — И я еще договорилась с медсестрой, она съездит с Юлей домой — привезет нужные вещи, деньги и одежду. Я ведь даже телефон не захватила, надо предупредить на работе…
— Хорошо. Если вы говорите о Татьяне, то вполне можете ей доверять.
— Да, она чудесная… Но, доктор, то лекарство…
— Милая моя, вы питаете себя ложными надеждами. К сожалению, чудес на свете не бывает, — ответил я и вышел, чтобы позвать в палату Юлю и поговорить с персоналом.
Сделав полный обход по отделению, я решил еще раз зайти к Данченко. И тут же поразился тому, насколько по-другому она выглядела. За каких-то неполных два часа порозовела и почти бодрым голосом разговаривала с дочерью, которая улеглась прямо рядом с ней, одетая уже в другую одежду. Похоже, что их квартира недалеко, раз они с Татьяной успели смотаться туда и все привезти. Больная даже не кашляла, а ее голос стал значительно громче. Вот что делает материнская любовь. Если и есть на свете чудеса, то это именно они. Но тогда я еще и не подозревал, с каким невероятным явлением столкнулся.
На следующий день проверил утренние анализы и, конечно, не поверив собственным глазам, попросил их повторить. И еще куча обследований, каждое из которых показывало… что Данченко совершенно, абсолютно здорова! Изменение ее внешнего вида было самым лучшим тому доказательством. Про органы опеки теперь никто не вспоминал, а весь медперсонал, не говоря уж о самой пациентке, сердечно благодарил профессора Ранцева. Он все-таки всучил ей свою таблеточку и, казалось, сам был в невероятном шоке от полученного результата. Рак четвертой стадии он излечить единоразовым приемом уж точно не надеялся! Я тоже пережил неописуемое потрясение, а потом искренне поздравил его и крепко пожал руку, отмечая свою полную некомпетентность, заверяя, что он может использовать все данные по Данченко в своем отчете, а отделение перед ним в неоплатном долгу. И теперь осталось только подождать, когда все процедуры оформления исследования будут закончены, и он получит все причитающиеся ему награды и почести, которые, безусловно, заслужил. Может быть даже Нобелевскую премию, что при таких результатах было бы неудивительно. И я даже растрогался, когда Юля на выписке матери подарила Ранцеву чудесную веточку какого-то растения, а потом крепко обняла, называя волшебником. Это был до того искренний поступок, что даже наши девчонки пустили слезу. Профессор тоже выглядел потрясенным, то ли душевностью момента, то ли собственным научным прорывом.
Информация о чудесном исцелении просочилась в местные СМИ, и теперь отделение находилось под атакой сотен больных, которые приезжали со всего города, да что там, со всей страны. Но профессор Ранцев уехал в Москву, чтобы предоставить отчеты во все нужные комиссии. Трагический случай произошел, когда в отделение явился мужчина, двухлетний сын которого умирал от рака. Когда ему сообщили, что сейчас чудо-лекарство недоступно, да и вообще, пока неизвестно, в каких случаях оно действует так эффективно, он взбесился. Еще через неделю, когда его ребенок умер, он прилетел к нам невменяемым. К нему, волею судеб, вышла наша молодая медсестра Татьяна, которая попыталась успокоить безутешного родителя, но он бросился на нее, схватил за голову и бил об стену, пока не размозжил череп.
Теперь в отделении почти постоянно присутствовал наряд полиции. Медперсонал боялся выходить на улицу. СМИ ежедневно выливали на нас очередную порцию грязи. Ну, а что мы? Продолжали лечить людей старыми методами, которые далеко не всегда помогали. А потом стало не до того.
18 июня. Трасса М7 «Волга», Подмосковье
Меня разбудил шум. Привыкший к гробовой тишине слух уловил издалека приближающийся звук мгновенно. Я вскинула голову, отметив, что день уже в самом разгаре, и тут же увидела новый объект на трассе, стремительно мчащийся в моем направлении. Машина! Задыхаясь от возбуждения, я выскочила наружу, не забыв прихватить и ружье. Через несколько минут автомобиль затормозил в нескольких метрах от меня. Глупая часть сознания судорожно билась надеждой, что это родители едут за мной, но из автомобиля неспешно вышел незнакомец. Мне стоило больших усилий, чтобы не броситься к нему на шею и почувствовать прикосновение к живому существу. Но я осталась на месте, направляя на него оружие. Молодой парень, очень высокий и широкоплечий, длинные светлые волосы стянуты резинкой в хвост. Когда-то в прошлой жизни, я бы сказала, что черты его лица слишком грубые, но сейчас он мне казался самым красивым человеком из всех виденных. Просто ангел с плотно сжатыми губами и прищуренными глазами. Его светлая одежда была самым невероятным зрелищем в происходящем — я не могла себе представить, как во времена всемирной катастрофы можно было вырядиться в белоснежную рубашку и серые брюки. Где и когда он вообще смог разыскать такую чистую одежду?
— Ты не тварь, — резюмировал он. И голос его тоже был немного резким, если не сказать — скрипучим. Уверена, что это от долгого молчания. Вероятно, он еще не дошел до того, чтобы разговаривать с куклами и распевать во всю глотку песни, как это делала я.
— Ты тоже, — ответила я. — Но это не значит, что ты не заражен.
Он улыбнулся одним уголком рта.
— Нет. И ты тоже.
— Все равно не приближайся! — уверенность в его тоне меня немного смутила.
— Куда направляешься? — он поинтересовался без особого любопытства.
— В Москву, — я задумалась. — Направлялась. У меня машина сломалась несколько дней назад.
Он даже не посмотрел на мой автомобиль.
— Бензин закончился. Могу дать. Ближайший город недалеко, там я смогу себе слить еще.
Мне этот разговор показался вопиюще неуместным: как будто встретились два водителя на трассе в обычный летний денек и решили потрепаться о пустяках.
— Ты едешь из Москвы, — я вернулась в реальный мир. — Там есть люди?
— Нет. Никого.
— А военные? — голос зазвенел от страха. Это ведь была моя единственная надежда.
— Давно ушли, — он был нечеловечески спокоен.
Что мне теперь делать? Парень вдруг развернулся к своей машине, достал канистру, поставил ее прямо на дорогу, а сам направился к водительскому месту. Он что, просто сейчас уедет?
— Подожди! — в панике я даже опустила двустволку и шагнула к нему.
Он недоуменно посмотрел на меня, как будто это мое, а не его поведение сейчас выглядело странным.
— Ты… — я растерялась. — Может, есть хочешь? У меня есть еда!
Он снова улыбнулся, на этот раз чуть шире.
— Нет, спасибо.
— Подожди! — повторила я. — Я… могу поехать с тобой?
Он наклонил голову и задумался.
— Зачем? — вопрос как будто был задан самому себе. Очень странный тип. Но тот, кто пережил тот ужас одиночества, что я, меня бы не обвинил в легкомыслии.
— Я не заражена. Честно! Мы с марта жили в бункере. Потом родители ушли и не вернулись. Я уже месяц ни с кем не контактировала. Я не заражена!
— Знаю.
Ответ чуть больше, чем просто странный, но мне было плевать. Только не оставаться опять одной.
— Мне некуда ехать! Я не помешаю. И у меня есть еда…
— Ладно, садись, - он, похоже, провел внутренний диалог и пришел к такому решению только что. Я с облегчением выдохнула, закинула ружье к нему на заднее сиденье, решив, что вряд ли оружие между нами будет способствовать росту доверия. Я бы все равно умерла тут, если бы сегодня его не встретила. Поэтому дальше — будь, что будет.
Перетаскала банки с соленьями и картошку из своей машины в его багажник. Все это время он стоял в стороне, не меняя позы, даже не попытавшись помочь. Но и это меня не смутило. Пусть он будет самым странным типом на Земле, лишь бы был.
Глава 2. Начало
18 июня. Трасса М7 "Волга", Подмосковье
Вечерело, когда мы тронулись. Мой попутчик вел автомобиль уверенно, но скорость не слишком повышал. Новенькая машинка. Ну естественно – если он был в Москве, то на тамошних улицах сейчас огромный ассортимент бесплатного выбора. Моих познаний в технике хватило только на то, чтобы оценить марку, но назвать ее я бы и пытаться не стала. Мерседес, ягуар или ламборджини черного цвета – все равно, лишь бы ехать вот так, подальше от того места, где я готова была умереть. Водитель был широкоплеч, и это особенно бросалось в глаза в тесном салоне. Наверняка, до того, как все случилось, был борцом или качком. У такого гораздо больше шансов отбиться от тварей, чем было у меня… или моих родителей. Я решила завязать разговор, соскучившись по человеческой речи:
- Меня зовут Ирина. А тебя?
- Торек.
- Торек? Очень странное имя. Ты иностранец? Откуда ты? Приехал с военными? – и только сейчас до меня дошло, что он все время говорил с акцентом, происхождение которого определить я не могла.
- Да. Да. Издалека. Нет, - собеседник мне попался не самый общительный, но и это было прекрасно.
- Куда мы едем? – я все же решила продолжать, ведь он, пусть и односложно, но отвечал.
- Город Нижний Новгород.
- Зачем? – на самом деле, мне было плевать, куда ехать, просто хотелось слышать его голос и дальше.
- Там все началось.
- Что началось? – я опешила.
Он, похоже, по человеческому общению истосковался не так сильно, как я. Постепенно расспрошу, где он был все это время и откуда на нем такая белая рубашка, но он удивил меня ответом:
- Все это. То, что происходит. Эпидемия.
Но я знала, где все началось, ведь теле- и радиовещание прекратилось далеко не сразу, поэтому заметила:
- Ты ошибаешься. Та лаборатория находится в Подмосковье, ехать нужно в другую сторону.
- В ней я уже был, - просто ответил он.
- Был? – странно, что я до сих пор не потеряла способность удивляться. – Зачем?
- Все можно остановить, если найти точку исхода.
- О чем ты? – я вообще не могла уловить, к чему он ведет. А он, кажется, и не спешил изливаться подробностями.
- Торек! – я споткнулась, но он не поправил, значит, произнесла имя верно. - Расскажи, пожалуйста. Я не понимаю.
Он вздохнул.
- Конечно, не понимаешь. А если я расскажу, то будешь понимать еще меньше. И все равно не поверишь.
- Эй, - я рассмеялась, - посмотри вокруг. Год назад самым странным в моей жизни было то, что папа строит бункер недалеко от нашей дачи! А теперь его паранойю я считаю самым разумным, что кто-либо когда-либо делал. На наших глазах разрушился мир, я потеряла… Ты и правда думаешь, что есть что-то, во что я не способна поверить?
Он подумал еще несколько секунд, а потом, рассудив, что от его рассказа ничего, по сути, уже не изменится, заговорил:
- Я начну с конца. Если что-то не поймешь – переспрашивай.
- Хорошо, - я улыбнулась ободряюще, благодарная за то, что он идет мне навстречу.
- Как уже сказал, я был в той лаборатории, откуда вырвался вирус. Там проводились сложные медицинские опыты над животными. Ученые были близки к созданию препарата, способного полностью излечить диабет. Поджелудочная железа уже вырабатывала инсулин у больных собак после очень короткого лечения. Полное выздоровление! И это не просто научное достижение, это настоящий медицинский прорыв, достойный Нобелевской премии. Единственное, почему эти исследования к тому времени не получили огласки – побочный эффект. Гиперразвитие поджелудочной железы нарушает действие всей эндокринной системы. Отсюда сбой гомеостаза, непреодолимый голод, изменение эмоционального и психического состояния. Я не знаю точно, что там произошло. Известно только, что внезапно умер главный ученый, который и проводил все основные исследования. Возможно, двое сотрудников что-то не учли или запаниковали, когда у их шефа прихватило сердечко, и нарушили технику безопасности, но это не так важно. Важно, что он был настоящим гением, очень близким к устранению и этого побочного эффекта, что следует из его записей.
Собеседник замолчал, а я решила вставить единственное, что смогла сейчас уловить:
- Ага, гений, который мучил беззащитных животных.
- Новость дня: вся человеческая цивилизация основана на жестокости. Прежде, чем осуждать его, посчитай-ка в уме, сколькими собаками ты бы пожертвовала, чтобы еще раз увидеть своих родителей?
Я сочла вопрос риторическим, и тогда он продолжил:
- Как ты знаешь, это случилось в конце января. Он умер, и это стало причиной того, что вирус вырвался за рамки лаборатории. Но его смерть не была случайной – в этом и вся загвоздка. В течение недели по всему миру умерли десятки ученых. И все они были близки к созданию какого-то новейшего лекарства, способного избавить человечество от одного из неизлечимых недугов.
- Что?! Я об этом не слышала! – я все же решилась перебить. Десятки величайших умов современности в конце января, когда все это еще не началось, умерли практически одновременно. Да об этом бы все СМИ кричали! Я не интересовалась новостями науки слишком серьезно, но вряд ли пропустила бы такое.
- Никакой связи между смертями установлено не было. Все умерли от разных причин, в том числе и естественной природы, а какие-то исследования были засекречены или не оглашены, как в случае подмосковной лаборатории. Но и посчитать случайностью все эти трагические события тоже не получилось. Особенно после того, как сразу пять ведущих специалистов в одной из американских клиник погибли в течение нескольких дней. И каждый из них, останься он жив, мог бы закончить их общее исследование. Научное сообщество было потрясено, но выяснить, где корень всех зол, не могло.
- Но ты знаешь, где? – получилось немного язвительно, тем более, что сейчас я больше наслаждалась звуком его голоса, чем вдумывалась в правдивость этой истории.
- Да. Всех их объединял один факт – каждый в скором времени мог бы претендовать на Нобелевскую премию за достижения в физиологии и медицине. Вопрос был, скорее, в том, кто закончит свое исследование раньше других, но все они были ее достойны. И вдруг все они внезапно умирают.
- Я не понимаю…
- Тогда слушай дальше. Незадолго до этих событий в Нижнем Новгороде произошла сенсация – женщина на грани смерти от рака мгновенно излечилась, приняв какой-то экспериментальный препарат. Также мы выяснили и имя создателя этого средства – профессор Ранцев.
- И он тоже умер? Ведь он… как и те…
- Нет. В отличие от остальных его «коллег по цеху», он был жив и покинул свою московскую квартиру гораздо позже, уже после того, как началась эта паника с эпидемией. Вот тебе и первая разгадка. Теперь, после смерти всех остальных ученых, он стал первым претендентом на премию. Его лекарство, несмотря на полную научную ничтожность исследования, каким-то чудесным образом помогало! Вернувшись из Нижнего Новгорода в Москву, он успел вылечить еще нескольких человек. И каждый раз – одной единственной таблеткой. Теперь, за неимением других кандидатов, Нобелевский комитет обязательно впишет его имя в историю, как только возобновит свою работу. Я был в его квартире. Посмотри, на заднем сидении лежат его дневники, содержащие некоторые медицинские записи. Все основное он забрал с собой, когда сбегал. Не имею понятия, где он, но он точно будет жив, пока ему, пусть даже заочно, не припишут эту самую премию. Или умер, если это уже произошло. Как это ни иронично, но именно в Швеции у меня нет контактов в научных кругах… да и все сейчас заняты другим – сейчас весь мир больше интересует излечение от этой новой болезни, чем моментальное лекарство от рака четвертой стадии, поэтому точно я не знаю, как там обстоят дела. Но и лекарство от нового вируса не изобретут, пока Ранцев не получит своего Нобеля, потому что в этом случае появятся претенденты вместо него. Так что бедолага кочует где-нибудь и будет жив, пока этого не произойдет.
Рассказ становился все более и более абсурдным. Я решила пока не уточнять, откуда такая уверенность в зависимости доброго здравия профессора от работы Нобелевского комитета, а перегнулась к заднему сиденью и ухватила объемистую тетрадь. Она лежала на длинном свернутом рулоном куске ткани, который я заприметила еще раньше, когда перетаскивала в машину свои банки.
- Сверток не трогай! – прозвучало слишком резко, и я отдернула руку.
- А что там? – все же рискнула поинтересоваться.
- То, с чего все началось. Но сначала ты должна поверить в то, что уже услышала.
Кивнула, принимая его правила игры, а потом раскрыла тетрадь профессора Ранцева. Куча формул, наблюдений, записи о пациентах, номера телефонов и прочая информация, которая мне ни о чем не говорила. Перелистнула в самый конец. Последняя оставленная запись: «Предлагая «Антикенс» пациентке онкологического отделения Нижегородской больницы Данченко, я, в лучшем случае, намеревался стабилизировать ее состояние. Но уже через несколько часов она ощутила явное улучшение самочувствия. Первые же анализы показали полное выздоровление! Ее благодарность и восхищение в глазах врачей я не могу описать словами. Я спас эту женщину от неизбежной смерти! Ради этого я и трудился столько лет. Признание… Мне даже подарили какое-то странное растение, и я привез его с собой. Именно оно станет символом моего первого успеха. К своему стыду, я и сам не могу объяснить такую эффективность «Антикенса». Эффект Плацебо? Я ученый – верю в эффект Плацебо, но не в таких случаях! Скорее – простое и благоприятное сочетание компонентов, результат моих разработок и удачи. Я видел десятки больных с такой стадией рака, а ее болезнь прогрессировала быстрее, чем у любого другого. Боясь и надеясь одновременно, уже в московской больнице я добился официального разрешения на применение «Антикенса» на другом больном. И очередное, практически моментальное выздоровление. Уже сотни специалистов изучили предложенный мною состав, и я получил сотни отрицательных отзывов. Ни одного, в котором было бы сказано, что я совершил медицинский прорыв! Неужели доказанная эффективность и спасенные жизни не важнее их профессиональной гордыни? Каково же будет удивление всех этих недотеп, когда я стану очередным лауреатом Нобелевской премии! Я, всеми осмеянный, не получивший ни моральной, ни финансовой поддержки, сделал то, что не смогли создать в лучших медицинских лабораториях мира».
И дочитав это, я вдруг на самом деле испугалась. До сих пор я думала, что Торек – немножечко псих, выдумывающий мистическое объяснение и без того фантастической катастрофы. Но вряд ли он написал этот талмуд сам, только для того, чтобы убедить кого-то в своей бредовой идее.
- Получается, что этот… как его… Ранцев захотел получить Нобелевскую премию, но она ему вряд ли светила, потому что научного объяснения эффективности его лекарства никто дать не мог. И после этого каким-то образом убил всех, кто смог бы претендовать на нее раньше его самого?
Мой собеседник тихо рассмеялся.
- Именно так. Но каким же образом он мог убить сразу десятки ученых по всему миру за несколько дней?
- Не имею понятия, - честно призналась я, почувствовав себя читателем увлекательной детективной истории. – Расскажи.
Торек перевел на меня уже ставший серьезным взгляд, как будто оценивая, готова ли я к следующей разгадке.
- Он загадал желание – получить премию. А смерть всех остальных была просто необходимостью, чтобы освободить ему дорогу. И пациенты его выздоравливали тоже в угоду этому желанию. Сам препарат - действительно бесполезен.
- Загадал желание? – я не удержалась от смеха. – Ну и чушь!
Мой странный собеседник просто пожал плечами, а через несколько минут произнес:
- В том свертке находится ветка Синего Древа. Именно она исполняет желания. Надо смотреть на нее, произнося, можно и мысленно, то, что хочешь. Но я бы не стал рисковать. Поэтому в этой машине запрещены слова «хочу» и «желаю». И только попробуй нарушить это правило! Высажу. И даже склянок твоих тебе не оставлю.
Я притихла. Верить в то, что он сказал, я не собиралась, но и испытывать его терпение на прочность – тоже. Сам-то он явно и не сомневался в правдивости сказанного. Пусть он спятил, но после всего пережитого я была благодарна и за такое общество.
- Поесть бы, - еще через полчаса я решила подать голос. И сформулировала предложение так, чтобы избежать запрещенных слов.
Он тут же остановился, даже не пытаясь прижаться к обочине. Вряд ли нам грозит авария на такой шумной трассе. Вышла на улицу, ежась от ночной прохлады после теплого автомобиля.
- Что тебе нужно, чтобы поесть? – осведомился он, выходя следом.
- Мне? А разве ты не голоден? – я осматривала ближайшее дерево. Надо наломать веток и развести костер.
- Нет, - он в очередной раз удивил меня. – Но делай все, что тебе нужно. Я подожду.
Ладно, с этим я справлюсь. Прямо посреди дороги разожгла огонь на сложенных пирамидкой сучьях, потом, когда образовались угли, накидала картошки. Вряд ли она хорошо пропечется, сюда бы бревнышек подкинуть, но даже от такой еды я давно разучилась отказываться. Потом вдоволь наелась, а заодно и собрала несъеденное на следующий перекус. Все это время мой удивительный попутчик просто стоял рядом. Я уже закрывала банку с кабачковой икрой, так чудесно приготовленной хозяевами того благословенного погреба, когда в стороне послышались шаркающие звуки, в безлюдной тишине слышащиеся издалека. И напряглась, только сейчас осознав, что впервые отошла так далеко от ружья.
- В машину, - отчеканил Торек. – Это твари. Семь штук.
Я бросила все, что не успела собрать и кинулась к машине. Но мой водитель не спешил. Поднял с земли оставленную посуду, банку с икрой аккуратно закрыл крышкой и только после этого направился ко мне. Открыл заднюю дверь и все сложил на сиденье. Даже мою ложку не забыл! Я была в такой панике, что просто не могла ничего сказать. В свете фар увидела приближающуюся фигуру, передвигающуюся прыжками на четырех конечностях. На ее ногах до сих пор сохранилась расхлябанная обувь, производящая при соприкосновении с асфальтом противный шорох. И только теперь я закричала. А он, так и оставаясь снаружи, сказал спокойно:
- Смотри. После этого нам будет легче разговаривать.
Я вжалась в кресло с такой силой, что затрещали шейные позвонки. Все двери были закрыты, твари вряд ли додумаются выбивать стекла. Кажется, они ориентируются по запаху, поэтому на меня, скорее всего, просто не обратят внимание. Если его сейчас разорвут, я пересяду на водительское место и снова вспомню папины уроки. Я не могу спасти того, кто сам не желает ничего делать для собственного спасения.
Парень вышел на освещенную фарами площадку впереди. Тварь остановилась в метре от него и принюхалась. Потом покрутила головой и равнодушно прошла мимо в поисках новой добычи. Что?! Что происходит? Даже если он уже заражен, они бы не упустили такую дичь. Точно так же поступили и остальные шестеро. Они не воспринимали этого психа как еду! Предметом их интереса стало мое убежище – возможно, человеческий запах все же пробивался наружу. Один уже прижался к стеклу с моей стороны, пачкая его слюной. Торек подошел и с силой пнул его, заставив отлететь далеко в сторону. И только после этого спокойно обошел машину и сел рядом со мной. Очень скоро мы оставили мерзкую семейку позади.
- Теперь ты готова мне верить?
Кажется, я начала дышать.
- Д-да. Даже в веточки, исполняющие желания.
- Совсем другое дело, - он усмехнулся.
Мне понадобилось много времени, чтобы сформулировать первый вопрос:
- У тебя иммунитет?
- Можно и так сказать. Но давай сначала закончим разговор о веточках. Все, что я тебе рассказал, - правда.
Хорошо. Если он хочет посвящать меня в подробности истории по какому-то определенному порядку, то так тому и быть. Я еще раз пристально рассмотрела его внешность. В принципе, совершенно обычный человек. Наверное, не больше двадцати пяти, но очень рослый, а массивное телосложение добавляет ему мужественности. Черты лица будто грубо высечены из камня. Глаза светлые - серые или голубые. Большие ладони спокойно лежат на руле. Переварив шок, дрожащим голосом я решила продолжать разговор, потому что интерес к нему возрос многократно:
- Ладно. Значит, так – Ранцев захотел получить Нобелевскую премию, а ветка выполнила его желание. Она убила всех других претендентов, одним из которых оказался ученый в местной лаборатории. И его смерть спровоцировала какой-то хаос среди персонала, из-за чего вирус и вырвался. И Ранцев не умрет, пока его желание не исполнится.
- Да. Если без подробностей.
- И эту ветку ты забрал из квартиры этого самого Ранцева? А о нем ты узнал потому, что произошло какое-то чудесное исцеление в Нижнем Новгороде с его участием.
- Да. Если без подробностей.
- Ну так и зачем мы туда едем?
- Мы ищем исход. Чтобы все остановить, мы можем просто сжечь ветку. Но тогда все, что уже произошло, не исправить. Сто семьдесят миллионов жизней, полная разбалансировка экосистемы – ты ведь заметила, что даже птицы куда-то делись? Я не знаю, они тоже заразились или им просто нечем питаться, так как твари выловили каждую гусеницу и таракана... Про животных и говорить нечего – им вирус передается точно, сама, наверное, видела зараженных домашних питомцев. Даже если прямо сейчас все прекратится, даже если все твари мгновенно излечатся, а в этом мы не можем быть уверены, человечество еще долго будет на грани выживания. Все уже слишком плохо, чтобы остановиться на этой точке. Поэтому этот вариант мы оставим на самый крайний случай. А пока попытаемся сделать так, чтобы этого всего вообще не произошло.
- Это возможно?! У нас есть ветка! Значит, мы можем загадать такое желание? – теперь я уже ему верила, и сердце остановилось под тяжестью надежды. – Чтобы вирус не вырвался! Или пусть та женщина умерла бы от рака. Или… И мир бы вернулся к той точке!
- Можем и загадать. Но тогда случится что-то другое. Не могу сказать, что именно, но сравнимое с текущим положением дел. Желания исполняются всегда, но всегда приводят к ужасным последствиям. Первое желание дает инерцию, а дальше события складываются так, что катастрофа только разгоняется. Неважно, что именно пожелал человек, это обязательно вызовет цепь событий, которых он и не представлял. Но тот, кто загадал первым, может все остановить. Если он отменит свое желание, то мир вернется к тому, откуда началась волна. Если не исполнится первое желание, то и не будет дальнейших событий.
- Оу… То есть мы ищем профессора Ранцева?
- Нет. Он не был первым. В тетради записано, что ему подарили «странное растение» за то, что он вылечил пациентку. То есть первое чудо произошло до того, как ветка оказалась у него. Думаю, именно она и была той самой первой. Она пожелала вылечиться от рака.
- Логично. А если она уже мертва?
- Если она была первая, то это невозможно. Первый не может умереть или даже заболеть. Уж поверь, мы проверяли. Если же кто-то был до нее, а сама эта Данченко уже мертва, то мы не сможем узнать, кто дал ей эту ветку. Или если мы ее вовсе не найдем… И тогда у нас останется только плохой вариант.
- Ты сказал: «Мы проверяли»? Кто… вы?
- Давай ты сейчас поспишь, а разговор продолжим позже?
Я послушно прикрыла глаза и всеми силами постаралась отвлечься. Но мысли путались в голове, и им нужен был выход. Поэтому кое-как выждав некоторое время, я снова подняла голову.
- Не смогу уснуть. Торек… Ты – не человек?
Он рассмеялся, но как-то тихо и грустно.
- Человек. Но… Ладно, теперь, когда ты узнала конец, послушай теперь и начало.
Я кивнула. Когда-то, в прошлой жизни, мои мозги бы вскипели от такого рассказа, но не сейчас. Теперь я уже не та студентка, флиртующая с парнями и мечтающая только о новых шмотках, не та наивная дура, которая подшучивала над странным увлечением своего отца и спорила с матерью из-за каждой ерунды… Эта неправдоподобная история, рассказанная моим очень странным спутником, содержала одно единственное, но самое важное зерно – надежду. Я хотела верить в то, что все это правда, поэтому и верила, поэтому с благодарностью ловила каждое его слово. Отчетливо осознала, что именно в этот момент находилась в самом центре мира, и только тут точка начала моей религии, которая неоспорима, которая вера. В то, что столько людей останутся живы, что я никогда не узнаю, что такое голод и одиночество, никогда не увижу, как бывшие люди едят других людей, никогда не почувствую настоящий страх. И те, кто пережил то, что я, тоже поверили бы ему. Я подумала о своей кукле, найденной в одном из дачных домиков посреди моего бесконечного ада. Она, конечно, лежала позади, самая ценная из моих вещей. Вспомнила, что обнимала ее перед сном, как самое дорогое на свете существо, что пела ей песни, как мать младенцу, и даже брала с собой на вылазки, чтобы было с кем поговорить. И сейчас этот парень говорит, что этой куклы в моей жизни могло и не быть. Вместо нее будут люди… мама и папа. Я готова была положить свою жизнь на то, что все это – правда. Я буду верить до самого конца. Потому что лучше умереть с надеждой, чем жить без нее.
Протянув руку, я кончиками пальцев коснулась его щеки, не в силах выразить, что сейчас чувствовала, благодарная за то, что он подарил мне, и за то, что я сейчас в самом основании воронки, с которого начинается Вселенная. Он чуть улыбнулся, почувствовав мое прикосновение, и все поняв без слов, начал:
- Нас семеро, и мы родились очень давно. Наш народ потом называли норманнами, варягами, вендами или викингами. Мы… загадали желание.
Глава 3. Здравствуй, новый чудный мир
Я разинула рот, но удержала возглас удивления. Тем временем он продолжал:
- На нашу деревню напали враги. В тот день погибли очень многие… все наши родичи. Я и шесть моих братьев были захвачены в плен, но потом нам удалось сбежать. И мы ушли далеко на север, в поисках нового пристанища, добывая пропитание охотой. В нашем долгом походе мы впервые и натолкнулись на Синее Древо. Оно цвело, несмотря на лютый холод, и мы поразились этому чуду. Уверовав, что это знак от богов, остались рядом со святым местом, как мы тогда посчитали. Все началось тогда, когда старший брат, вспомнив о наших утратах, сказал: «Я не боюсь смерти, но меня страшит то, что мы бежим от наших врагов, вместо того, чтобы отомстить им за смерть отца». Ему ответил другой: «Нас всего семеро, а врагов - сотня!». И тогда первый крикнул сгоряча: «Хотел бы я, чтобы мы были сильны и бессмертны, как боги!».
Конечно, изменения мы заметили не сразу. Только то, что холод и голод переносились теперь гораздо легче. А потом во время охоты дикий вепрь бросился на одного из нас и не причинил тому ни малейшего вреда. И, конечно, осознали, что высказанное желание нашего брата исполнилось. Ничто не могло нанести нам ран, мы даже могли обходиться вовсе без еды, потребляя ее, скорее, по привычке, чем из необходимости. Как ты догадываешься, это понимание очень нас обрадовало. И мы тут же отправились обратно, чтобы отомстить убийцам наших родителей и друзей. Но уничтожали мы только воинов, щадя женщин, стариков и детей. Полученное могущество, как это ни странно, не вскружило нам головы. Мы были жестоки и беспощадны, но не более, чем само то время. Хотели только отомстить. Да и убийство тех, у кого нет шансов на победу, превращалось в обычную бойню, что не делало нам чести. А люди видели, как ломаются копья о наши тела, как отлетают от кожи вражеские ножи. Мы убили всех воинов в их поселении и посчитали на этом свою задачу выполненной, но о нас пошла молва. Очевидцы стали рассказывать жителям других деревень о том, что бессмертные боги спустились на землю. Они организовали настоящий культ, прославляя наши имена. Другие же им не поверили. А мы ушли далеко из тех земель, чтобы отыскать покой. Но потом и до нас дошли слухи, что в тех поселениях началась настоящая резня. Как я уже говорил, катастрофа развивается по нарастающей. В итоге, разразилась жестокая война, возможная, ставшая первой на религиозной почве. Те, кто уверовал в новых богов, убивали тех, кто сомневался в нашем существовании, а другие вырезали верящих целыми семьями. Мы не знали, как это остановить, наши призывы прекратить кровопролитие не помогали, потому что конфликт к тому времени охватил огромную территорию, а наше непосредственное вмешательство только ухудшало положение дел. Все, что мы поняли – это то, что к таким последствиям привело наше поспешно высказанное желание. Нам с трудом удалось отыскать то деревце, и после того, как мы его сожгли, полагая, что вместе с этим уйдет и наша неуязвимость, распри постепенно стихли. Как будто запал иссяк. Но мы не потеряли свои приобретенные способности. Так мы выяснили, что уничтожив дерево, мы можем только остановить развитие катастрофы, но все, что уже произошло – не изменить.
Теперь мы избегали общества людей, боясь повторения предыдущих событий. Нигде долго не задерживались, но, уверен, именно мы стали первопричиной рождения некоторых легенд, которые живы и по сей день. Других бессмертных мы не встречали. Со временем мы утратили вкус к жизни и поэтому большую часть времени проводили в своем тайном убежище, погружаясь в глубокий сон. Появлялись и разрушались государства, мир уже начал верить в единого бога, люди становились другими и забывали старые традиции. Единственное, что оставалось неизменным – мы. Но когда возникали ситуации, требовавшие нашей помощи, мы все же вмешивались, останавливая несправедливость, чувствуя свою обязанность использовать полученную силу во благо. И наконец, узнали, что большая часть катастроф начиналась как раз с Синего Древа и какого-то простого желания. Оно появлялось в неожиданных местах, да и периодичность мы так и не выявили. Но хотя бы раз в триста лет оно где-то вырастало. Не знаю, кто останавливал полное разрушение мира до нашего появления, а, может, он неоднократно и рушился раньше, но теперь это стало нашей работой. К тому же, как крепко бы мы ни спали, в какой части света бы ни находились, мы все одновременно чувствовали, что появилось новое Древо и даже знали, где оно выросло. А после этого приходилось только искать. Несколько катастроф мы остановили, найдя первого, загадавшего желание. Догадка о том, что таким образом можно решить проблему, пришла не сразу, но на проверку оказалась идеальным выходом. К сожалению, найти первого не всегда было возможно, тогда мы просто сжигали Древо, но последствия всех разрушений оставались. Например, юная девица в XIV веке загадала, чтоб ее жених любил ее до самой смерти. Он и любил. И умер через шесть дней от чумы, которая потом выкосила треть Европы. Девица эта, конечно, заразиться не могла. Но она конкретно так спятила и сбежала. Мы нашли ее, но уже после того, как сожгли Древо. Я могу тебе приводить и другие примеры, но суть, я думаю, ты уже уловила.
Я пребывала в полной фрустрации. Картина знакомого мира теперь была совершенно новой. Войны, техногенные и природные катастрофы могли быть следствием случайно брошенной фразы! И сейчас как раз такой случай. Только бы оказалось, что та женщина – первая! Я почему-то не сомневалась, что она согласится умереть от рака, зная, что произойдет, если она откажется от своей судьбы. А если нет? Но разве захочет она остаться в мире, где никого, кроме нее и этих семерых… чудиков или богов - я пока не определилась с их названием, не останется? Какой человек вообще способен принять такое решение?
- У меня два вопроса, - я робко нарушила тишину.
- Только два? – он приподнял бровь, усмехаясь.
- Нет, их гораздо больше, но очень скоро мы приедем. Если у нас все получится, то я задам и остальные.
- Если у нас все получится, то ты и не вспомнишь об остальных. Хотя… некоторые люди, оказавшиеся в самом центре событий, что-то припоминают иногда. Но считают это плодом фантазии или сном. Невозможно всерьез думать о реальности того, чего не случится. Воспоминания о несбывшемся будущем легче всего посчитать сном. Так ты и сделаешь.
- Очень надеюсь на это! – я даже нервно хихикнула.
- Я слушаю твои вопросы, - он вернул меня к тому, от чего сам же и отвлек.
- Вы чувствуете, где выросло Древо. Но у тебя только одна ветка…
- Да. Само Древо уже кто-то сжег. Мы это тоже почувствовали.
- То есть кто-то мог загадать желание Древу, а потом, может, успев что-то понять, уничтожил его?
- Да. Но если сохранилась эта ветка после того, как самого Древа уже не стало, да плюс к тому, цепь событий явно связана с ней… В любом случае, мы должны искать первого владельца ветки. Раньше никто не додумывался дербанить растительность на запчасти. Но сейчас уже очевидно, что эта ветка имеет ту же силу, что и все Древо.
Я отметила, как легко мой собеседник меняет стили речи. Наверное, так же быстро переключается с одного языка на другой. Века, целые века сна и бодрствования, единственная цель которого – изучить все, что может потребоваться, чтобы в очередной раз спасти мир. А потом снова погрузиться в сон.
- Торек… - я задумалась о том, какой из многочисленных вопросов задать. – А почему ты один? Где твои братья?
- В разных частях света, организуют борьбу с тварями и помогают выжить оставшимся. Мы не знаем, чем закончится эта история, если не получится ее не начать.
А мы приближались к Нижнему Новгороду – очередному опустошенному темному городу. Я не имела ни малейшего представления, как искать ту женщину на такой огромной территории, но свято верила, что мой спутник знает, что делает.
- Почему ты взял меня с собой? – сейчас это почему-то казалось очень важным, ведь все, о чем он рассказал, не подразумевало помощь мне.
Он ответил, поразмыслив всего пару секунд:
- Во-первых, в компании время летит быстрее. Во-вторых, хоть мы и стараемся не отставать от жизни, но это возможно только при общении со смертными. В-третьих, - он замешкался, - ту женщину, если нам посчастливиться ее найти, придется еще убеждать. А тут группа поддержки в твоем лице не помешает.
Я усмехнулась этой мысли, хотя отметила, что, в общем-то, он полностью прав. Неизвестно, что там с ней за это время произошло, да и переварить всю эту информацию далеко не каждый сможет. Я буду счастлива помочь, если от меня потребуется помощь. Я стану на коленях умолять ее выслушать нас, сделаю все, что угодно, чтобы убедить ее… И снова ощутила благодарность за сопричастность к самому важному в мире событию.
19 июня. Нижний Новгород
Мы колесили по городским улицам, когда уже полностью рассвело. Тут еще встречались твари, а это значит, что и живые люди, скорее всего, тоже где-то есть. Но твари бросались друг на друга, а это уже могло означать, что с живыми покончено. Какова вероятность того, что неуязвимая от того, что загадала желание, женщина до сих пор скрывается где-то тут?
Но Торек, очевидно, искал что-то конкретное. Он ехал медленно, часто останавливался и прислушивался к звукам. Я поняла, что он ищет признаки жизни людей. Если они тут еще остались, то наверняка соорудили какое-то укрытие, где собрались все незараженные. Это было бы самое логичное решение – если Данченко до сих пор в городе, то она среди уцелевших.
Мне удалось поспать пару часов, а потом я перекусила холодной картошкой. Радостное волнение от предстоящего разрешения проблем к вечеру полностью угасло, убивая заодно и надежду на благополучный исход. Моему бессмертному попутчику не требовались ни пища, ни отдых. Возможно, они восстанавливают силы во время своих долгих снов, зато потом способны работать на износ. Мне же иногда требовались остановки, чтобы хоть немного размять ноги и с большой осторожностью отойти в сторону. Да, я бы сейчас с удовольствием отказалась от своей человечности, если вместе с ней ушли бы и человеческие потребности. Тварей в городе было немного, но бдительности я не теряла. Тут тишина была не абсолютно мертвой, как в дачном поселке - там и сям слышались шорохи, но ничего похожего на присутствие людей.
Раздавшийся вдалеке выстрел заставил сердце екнуть. Задыхаясь от нарастающего возбуждения, я посмотрела на Торека, но тот, уже и сам услышав, только кивнул и снова завел двигатель. Теперь мы ехали быстрее, а я продолжала хранить молчание, боясь пропустить новые звуки или отвлечь водителя от намеченного курса. И меньше, чем через час мы нашли то, что искали – небольшое здание, забаррикадированное громоздкой мебелью, весь периметр обтянут колючей проволокой. На небольших возвышениях виднелись вооруженные мужчины, которые, конечно, сразу заметили наше приближение. Я выскочила из машины, как только она остановилась и бросилась к заграждениям.
- Стоять! – тут же раздался голос ближайшего. На его лице не было того же опустошающего счастья от встречи, как у меня.
Торек подошел, но не произнес ни слова, осматриваясь.
- Мы не заражены! – крикнула я, понимая, что в настоящем мире никто не поверит мне на слово.
- Возможно, - так же сурово ответил караульный. – Вы откуда?
- Из Подмосковья, - я решила не врать. Они должны соблюсти все процедуры, и я их мнение полностью разделяла.
К мужчине подошли другие, и один из них ответил чуть более приветливо:
- Карантин! Сами понимаете… Пять дней мы не сможем вас пустить. Вот там, - он указал на стоявший неподалеку от нас сарай, - вы можете пожить. Мы будем наблюдать за вами, и если никаких признаков не проявится, то через пять дней запустим.
У меня не нашлось сил, чтобы разозлиться или начать спор. Эти люди, выжившие в период эпидемии, все делали абсолютно правильно. И они точно знали, что наш запах рано или поздно привлечет сюда тварей, которые на их глазах разорвут нас на куски. И ничего не сделают для нашего спасения. Потому что только так можно выжить самим. И никто не назвал бы их бесчеловечными, особенно после того, как второй добавил:
- Голодные? Мы можем кинуть вам немного хлеба, - и тут же увереннее. – Оружие не дадим.
Хлеба? Я кивнула, и почти сразу же в нашу сторону полетел сверток. Я развернула пыльную ткань и обнаружила там кусок свежей белой булки. Видимо, им все же удалось организовать тут какое-то подобие пекарни, а вылазки в местные магазины и дома позволили скопить кое-какие запасы. Я вгрызлась в рыхлую мякоть и давясь, почти не жуя, глотала. По щекам почему-то потекли слезы. Не имею представления, как у меня, оплакавшей уже все, что можно, еще осталась такая слабость. И не то, что я была очень голодна… Просто эта булка, немного пересоленная, эти люди, дающие еду обреченным… Стало так стыдно, что я отвернулась, пытаясь скрыться от внимания смотревших на меня.
- Нам и не нужно входить, - неожиданно произнес Торек. - Мы ищем женщину, скажите только – у вас ли она. Данченко Людмила Ивановна, 36 лет.
Караульные удивленно переглянулись, а один из них уверенно ответил:
- Нет. Нас всего 18. Таких тут нет. Женщины… их вообще мало осталось, ведь они слабее. Среди нас только три девушки…
Но Тореку не были интересны другие, поэтому он перебил:
- Точно?
Получив утвердительный ответ, он поморщился и спросил снова:
- Сюда еще кто-то приходил? Кто-нибудь, похожий на ту женщину?
- Давно уже никого не было, - ответил первый караульный с какой-то злостью.
А мы посмотрели друг на друга, понимая, что теперь нужен другой план. Найти квартиру Данченко, попытаться угадать, в какой город она могла направиться… Может, к родственникам?
Но тут один из караульных добавил еще:
- Да нет. Ребенок-то так и приходит.
- Какой ребенок? – оживился Торек.
Тот пожал плечами:
- Девочка. Маленькая совсем. Оборванная вся. Она приходит сюда иногда, мы ей еду кидаем. Но она вообще ничего не говорит, да и твари иногда с ней, но почему-то не едят ее. Странно это. Мы и запустить ее не можем, и на пять дней она тут никогда не остается… Возьмет хлеб и уходит. А потом возвращается через несколько дней. Ходит прямо, нашу еду ест… Возможно, вирус мутировал, и теперь и такие твари появляются… Не знаю… Она, скорее всего, зараженная, потому что хотя бы плакала или кричала чего…
Торек уже усмехался, глядя на меня, но я озвучила догадку первой:
- У той женщины была дочь?
- Не знаю, - и он широко улыбнулся. – Дочь, соседка или просто ребенок, с которой Данченко контактировала. Она была первой. И она в городе.
Я упала на колени, и схватилась за голову, стараясь не завизжать от счастья. А Торек вел себя более сдержанно:
- Как часто она приходит? Когда в последний раз приходила?
Недоумение дозорных, отраженное на их лицах, надо было фотографировать. Жаль, что такие забавы сейчас никого не заинтересуют.
- А что такое? Вы что-то знаете?
- Когда? – рявкнул парень.
- Дня три назад… Она то каждый день является, то ее долго нет… А что?
Торек не удосужился отвечать и просто уселся в машину, а я и не знала, как им объяснить, поэтому просто крикнула: «Спасибо!» и села с ним рядом.
- Куда мы едем? – улыбаясь от уха до уха, поинтересовалась я у своего водителя.
- Никуда. Она приходит сюда, значит, будем просто ждать.
И мы ждали. Два дня, сначала озираясь на каждый шорох, а потом воспринимая их как само собой разумеющееся. К баррикадам больше не подходили, потому что отвечать на вопросы смысла не видели. Твари приходили небольшими группами, но я укрывалась в машине, и они просто уходили, отгоняемые Тореком. Хлеб я тоже не решалась больше попросить, чувствуя неловкость перед этими людьми, но все больше и больше склонялась к мысли, что могу придумать и какое-нибудь объяснение для них. Мы спали в машине и много разговаривали. Не знаю, почему он так терпеливо мне рассказывал обо всем, что успел пережить за эти столетия, но может быть, это ему тоже помогало скоротать время. И однажды я даже подумала, что не хотела бы его забыть. Пусть все не начнется, но я хотела бы помнить – и его, и то, что пережила. Я стала совсем другой и на себя прошлую смотрела теперь с жалостью. Раньше я была глупой и слабой и не знала самого главного – какой бывает хлеб на вкус и что такое надежда.
21 июня. Нижний Новгород
Меня разбудило легкое прикосновение к плечу, и я тут же подскочила на месте, вглядываясь в освещенную солнцем дорогу. Она шла, не обращая на нас внимания, а за ней прыжками двигалась тварь. Я схватила ружье, чтобы прикончить ту, но смутная догадка остановила меня. И вышла из машины вслед за Тореком.
Бросилась к девочке, но тварь тут же направилась ко мне. Торек успел перехватить ее и теперь держал за горло, не позволяя вырваться. Я не стала останавливаться на своем страхе, ведь пришло время поставить на карту все.
- Подожди! – крикнула я, но ребенок продолжал свой путь, даже не вздрогнув.
Она шла медленно, едва переставляя ноги. Одета была в изорванные лохмотья, вся грязная, волосы спутаны и отвратительными колтунами висели вокруг ничего не выражавшего лица. Она просто шла. Туда, где ей кидали еду. Она не умерла бы от голода, но продолжала его чувствовать. Она просто шла. Девочка, прожившая четыре месяца рядом с этой тварью, питающаяся отбросами, кутающаяся по ночам в остатки своей одежды. Она уж точно давно разучилась плакать, и это возвышало ее надо мной до такой степени, что я почувствовала оцепенение. А она просто шла. И, кажется, только сейчас я увидела самое страшное, что произошло с этим миром.
Торек, продолжавший удерживать тварь, но тоже понявший то, о чем смутно догадалась и я, не причинял ей вреда.
- Привет! - обратился к девочке громко, но мягко, но тоже не добился никакой реакции. Но я уже была к ней гораздо ближе, поэтому схватила за худенькие плечи, аккуратно, стараясь не напугать, хотя вряд ли кто-то еще был на это способен, заставляя остановиться.
- Привет, - я повторила. – Как тебя зовут?
Она наконец-то посмотрела на меня, но в затуманенных глазах так и не отразилось ни одной мысли.
- Меня зовут Ирина. А моего друга – Торек, - я поняла, что надо говорить. Говорить до тех пор, пока она не начнет слушать. И неважно, что. – Ты можешь звать меня Ира. Моя мама звала меня Ирочка. А как тебя звала твоя мама?
Ребенок уже снова смотрел в ту сторону, куда шел. Она не пыталась вырваться, просто стояла и ждала, когда препятствие в виде меня исчезнет.
- А давай я угадаю? Настя? Лена? Оля? Алина?
Она не реагировала.
- Ты мне подскажи, а то ведь имен очень много! Олеся? Аня? Катя? А может, она звала тебя «лапочка» или «солнышко»? Это было бы чудесно! Все мамы называют своих детей "солнышками", ведь правда?
Никаких изменений.
- А знаешь, я тоже долго жила одна. Но потом встретила друга. Хочешь, мы станем и твоими друзьями? – снова бессмысленная пауза. Она ведь пришла за едой! Может, это поможет? – А у меня есть вкусняшки. Хочешь огурчик? Или печеную картошку? Ты любишь картошку?
Ничего. Она просто смотрела в сторону караульных, которых становилось все больше. Они были достаточно далеко, чтобы расслышать мой бессмысленный монолог, но с интересом смотрели на происходящее.
- А папа у тебя есть? Вот у меня и папа… был… есть. Он очень хороший и смешной. А твой папа смешной?
Я говорила еще много всякой чепухи, но никакого результата так и не добилась. Почти отчаявшись, решила попробовать накормить ее, поэтому взяла за руку и потащила к машине. Девочка не особо сопротивлялась, просто плелась следом, повинуясь моим усилиям.
Одной рукой открыла дверцу и нашарила оставшуюся после моего ужина холодную картофелину, вложила в маленькую ладонь. Она знала, что такое еда, поэтому не выпустила ношу, а поднесла ее к лицу и принюхалась. А потом откусила. Сверху кожура была обугленной, поэтому девочка тут же выплюнула ее на землю, сильно поморщившись от горечи. А потом откусила снова. Вот, уже что-то! Я отпустила ее руку, давая возможность сосредоточиться на еде. Что дальше? Банку с соленьями я просто разбила на капоте, не желая тратить время. Она тут же ухватила большой огурец и откусила. Торек не приближался, понимая, что лучше дать мне возможность развивать полученный успех.
Я схватила с заднего сиденья свою куклу – ту самую, благодаря которой и выжила. А у этой девочки все это время не было даже такой поддержки. Возможно, мы опоздали... Но ее лицо наконец-то изменилось! Это была не улыбка, не восхищение, не какая-то выраженная эмоция, а просто глаза едва уловимо расширились. Она выронила недоеденный огурец и потянула руку к игрушке. И получив ее, стала тыкать пальцем в стеклянные зеленые глаза, а потом прижала к себе и тихо замычала.
Не знаю, сколько времени нам потребуется для того, чтобы привести в себя это маленькое запуганное существо, но в тот момент я поняла, что рано или поздно мы этого добьемся. Она внутри уже почти умерла от отчаянья, но что-то живое там еще осталось. Девочка, погубившая мир, держи крепче эту куклу. Рассмотри в ней то, что когда-то нашла я.
Много-много часов спустя, когда уже она позволила себя обнять, усадить на колени и гладить по щупленьким плечам, а Торек привязал тварь к ближайшему дереву, я решилась спросить:
- Это твоя мама?
И она наконец-то ответила, едва слышно, скорее скрипом, чем звуком:
- Мама.
- Твоя мама заболела.
- Мама.
А потом она уснула. Я не выпускала ее из объятий, а тварь металась в бессилии неподалеку. Ее мать, давным-давно ставшая тварью, почему-то оставалась рядом. Она бы, безусловно, сожрала ее, если бы могла. Но и уйти так и не сумела. Плохая поддержка для ребенка, но это та самая нить, за которую мы сможем развернуть весь клубок.
Проснувшись, она не попыталась уйти – и это было очередным добрым знаком. Через какое-то время она наконец-то назвала свое имя, а я объясняла, что это просто страшный сон. Что она должна вспомнить синюю веточку, которой загадала желание. И что этот сон прекратится, когда она произнесет нужные слова. На третий день твари удалось вырваться, и она набросилась на меня. Торек успел оттащить ее, но укус на руке с вырванным куском мяса теперь сильно болел. Я не обращала внимание на мучительное жжение и на свое неотвратимое будущее. Жалеть можно только этого ребенка, а не себя. И в этом спасение.
Еще через четыре дня меня бросило в жар. На прощание поцеловала Юленьку и обняла Торека. Он ничего не говорил, просто потрепал большой ладонью по голове, грустно улыбаясь. А потом я побежала в сторону полуразрушенных зданий. Но на сердце ощущалась легкость и никакого страха перед тем, что случится. И неважно, умру ли я сразу или успею испытать невыносимые мучения. Я сделала все, что могла. А Торек завершит начатое.
21 июня. Москва
Я очнулась в холодном поту. Боже… какой страшный сон. До звонка будильника нужно успеть сосредоточиться на реальности, и привидевшиеся воспоминания наконец-то начали постепенно покидать мою голову. Правда, слишком медленно и не окончательно, и это мучило. Подобное снилось не впервые, но каждый раз - как будто продолжение истории. Всегда новое, всегда страшное. А сегодня еще и в голове эхом звучал отголосок имени.
- Проснулась уже? – мама заглянула в мою комнату. – У тебя последний экзамен завтра?
- Ага, - я ответила хрипло, еще не до конца выкинув из головы неприятные ощущения.
- Мы с папой на дачу. Он опять заладил про этот свой бункер! – она обреченно махнула рукой. – А ты готовься тут спокойно к экзамену.
- Хорошо, мам, - в моем сне тоже был бункер. Про него снилось особенно долго. И мне почему-то теперь не хотелось осуждать родителя за этот его бзик.
Полдня я слонялась по квартире, не в силах заставить себя сесть за учебники. А потом включила компьютер. Глупость какая! Я это сделаю, чтобы окончательно убедиться в том, что сон останется сном. Данченко Людмилу Ивановну я нашла в одной из соцсетей. Мороз по коже. Дочь – Юлия. Фотографии. Я зажала голову руками и закричала.
22 июня. Нижний Новгород
Кто-нибудь знает, сколько платят соцработникам? Нет, ну правда, хоть кто-нибудь интересовался этим вопросом? Но при этом все говорят – какая нужная и хорошая профессия! У меня пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы пересчитать, сколько раз за последний год я хотела уволиться. Но до сих пор продолжаю работать. Не знаю, почему. Возможно, из-за искренней признательности в глазах тех стариков, которым я приношу лекарства и продукты. Или потому, что, кроме меня, у них никого нет.
И тем не менее, я обожаю выходные. Навела в квартире идеальный порядок, полила цветы и сменила воду в вазе. В Интернете я так и не отыскала название этого растения. Но оно самое настоящее чудо! За полгода ни один синий цветочек не завял, а уж как оно появилось – тоже та еще история. Евдокия Семеновна даже вышла во двор, впервые за несколько месяцев, и пыталась срубить его. Оно якобы выросло у нее под окном за одну ночь. Я никогда особо не приглядывалась, что там у нее во дворе произрастает, но думаю, что над Евдокией Семеновной просто кто-то подшутил. Взяли и пересадили ночью деревце бабуле на радость. А оно цвело! В конце декабря цвело. Но бабуля почему-то чьей-то предновогодней шутки не оценила, а кое-как выбралась из дома и пыталась растительность уничтожить.
Деревце было невысокое, совсем молодое, но невероятно красивое. Конечно, я помогла бабушке от него избавиться и растопить печь, раз уж неугомонная себе это вбила в голову, но и выпросила несколько веточек. А дома поставила в вазу, и уже полгода наслаждалась вечной весной в моей комнате. Я тогда уже возле своего подъезда пересчитала отломленные ветки - их было шесть. Вспомнилась примета, что нечетное число - не к добру. Потому одну просто откинула. Не унесла в мусор, как-то жалко такую красоту выбрасывать. Вон, девочка неподалеку гуляет, заинтересовалась, наверняка подберет.
Евдокия Семеновна в мае умерла, уже целый месяц прошел. Старенькая совсем была и болела. Но я отчего-то очень скучала по ней. Она, за исключением того случая с деревцем, старческим ухудшением характера не страдала и была очень доброй. Единственной из моих подопечных, с кем мы часами могли разговаривать, и я всегда чувствовала от нее искреннюю симпатию и участие. Как такой чудесный человек мог окончить свою жизнь в одиночестве? Дети только на похороны и приехали. Люди вообще эгоистичны по своей природе, за редкими исключениями. Я поправила ветки в вазе и поймала себя на мысли: «Вот бы Евдокия Семеновна сейчас была со мной, посмотрела бы на эту красоту».
Конец