Друг мой, ты ведь знаешь о тех рассветах, когда не спится до утренней зари… Помнишь, как сонно потягивается трава, омывая зеленые стебли чистой росою и закипающее солнце, рассеивающее ночной покой? В тишине стен слышно, как бьётся твоё сердце: так четко и отточено отмеряя минуты, что любое звучание становится каким-то неважным и незначительным по сравнению с прелестью этого ритма. Где-то, под кожей, зарождается вдох, стремительно вырывающийся из груди, а после кротко стекающий по ребрам.
С того самого момента, когда ты научился ценить и понимать суть одиночества, вся твоя жизнь обрела драматический оттенок, фатальный привкус, постоянный и неизменный. Я бы назвала это обыкновенной грустью, мой человек, восприимчивостью и излишней чувствительностью по отношению к миру и его законам, но давать имена- это не моя забота. У каждого- свои заголовки для жизни. Назови свою сам. Мне нелегко понять твои слова о том, как глубоко и одиноко твоё сердце, о незнании, с коим ты отворяешь бесконечную череду окон, осматривая внимательно незнакомые места, в которые тебя занесло сегодня. Чтобы понять причину общего недопонимания- достаточно взглянуть на меня со стороны, и ты удивишься тому, как мы похожи. Мы одиноко глядим по сторонам из кирпичных домишек, ища знакомые ветви, веранды, пороги, черешни и малиновые кусты, стелимся по их запахам, провожая мыслями образы, рождаемые увиденным. Но вот что важно: дороги приводят нас в разные страны, к устьям разных рек. Оттого нам никак не понять друг друга, мой человек, потому что наши яблони цветут по-разному, а зимы то приходят, то нет. Я вижу, что твои ливни не прекращаются, а мои -не наступают. Я вижу, как ты плачешь. По ночам. По твоим глазам, размытым в синих ореолах усталости и неспокойствия. Мне знакомы мягкие, аккуратно выползающие из твоих уст, слова. Ими ты замаливаешь свои ошибки, в попытке исправить и забыть то, что забывать не стоит.
Ты научился играть своим словом, обманывать правду кончиками пальцев, листающими страницы разных шрифтов и мастей в поисках нескольких строк, умело обобщающих смысл и цель человеческого существования. Ты научился превращать сновидения в реальность, запутывать выдуманные миры с настоящими, неподдельными днями. Ты решил, что можно пропускать мимо ненужные, грязные фразы, бранные звуки, сдобренные пряными словечками, не характерными для твоего общения. Ты научился жить по-своему, не похожей ни на чью, жизнью: отдельной, отрешенной, дикой чередой лет, внутри которых неспешно, но с непоколебимой периодичностью рождались новые творения, плоды твоего неординарного воображения. Стоило тебе усомниться в своих положениях и принципах, как ты вновь впивался в книги своим огромным жалом. И пил, и пил…Пока не становилось до того одиноко, что ты начинал ломаться, и кирпичная стена обращалась песком, из которого ты уже ничего не мог построить, как ни старался. Как ни старался- не выходило ничего... А ведь ты был человеком ума и сердца. Я хочу сказать, что ты крайне умело сочетал их работу, успевая слушать, анализировать, чувствовать и претворять впитанные знания в действие. Ты смог бы многого добиться, если бы не тоска и печаль, давно приевшаяся и остывшая в твоем теле, как что-то старое и привычное. Даже будучи в приподнятом настроении и приятном расположении духа, тебя не покидала мысль о неспособности внести изменения в странный порядок вещей, казавшийся тебе лично абсурдным и глупым. Ты так хотел погрузиться в суть, что забыл о них самих. Ты погнался за идеей, за гармонией, не имея и малейшего понятия о том, что это такое. Ты нарисовал идеального человека, заведомо недосягаемое кружево из характеристик и черт, без конца давя на самого себя с целью достижения лучших результатов, лучшей жизни. Ты жил жизнь бестелесную, растекался во времени, делал всё исключительно по-своему. В этом твоя ошибка. И если тебе доводилось выслушать раз-другой наставления эпохи, то ты их настойчиво игнорировал, продолжая строить свой диктат. Ты был и командиром, и солдатом. Приказчиком и исполнителем. Ты был всем сущим во вселенной грез и мечтаний, начинающихся на разные буквы и диковинные звуки. Ты муштровал армию непослушных, давших сбой, клеток организма, упражнялся в любви к уродливому, и в то же время прекрасному.
Тебя бросало в жар, и мучала бессонница от одной лишь мысли несовершенного человеческого тела и разума...
Ты – дикий человек. Воистину. Но ты мне очень нравишься, друг мой. Есть в тебе что-то до боли родное и знакомое… Будто ты- это не ты вовсе.
А я.
Сижу за письменным столом.