В нашем городке существует новая традиция: раз в год, генеральный директор агрохолдинга «Малодой Лимитед» Антон Семёнович Малодойный и генеральный директор комбината «Фенолфтолат» Горнист Отходович Таратайкин переодеваются в стендап-комиков и устраивают сеанс одновременных ответов на вопросы населения.
Акция под названием «Беседа с комедиантами» традиционно проходит в нашем местном ДК Животноводов. Вход бесплатный, но количество мест в зале ограничено. Для тех, кому не хватило места в зале, мероприятие транслируется на большие экраны, установленные вокруг ДК. Пробившиеся в зал наделяются эксклюзивным правом задавать любые, даже самые неудобные и нелицеприятные вопросы. Малодойный и Таратайкин в этот день добрые, и потому стерпят всё, что угодно. Но есть один вопрос, который никто не может задавать ни Малодойному, ни Таратайкину, ни вместе, ни в отдельности. Коварный вопрос напечатан мелким шрифтом на маленькой карточке с правилами поведения на «Беседе…», которую выдают на входе в зал ДК Животноводов каждому, кто желает принять участие в этой самой беседе. Более того, запрещённый вопрос нельзя обсуждать вслух. А поскольку обсуждать вопрос телепатически не умеет никто, то за сохранность своей психики дуэт может не волноваться.
На сцене, покачиваясь, стоит конферансье Эдуард Аполлинарьевич Иванов с микрофоном. Микрофонный шнур затейливо змеится, проползает под столиком, и уходит за кулисы.
– Дамы и господа! – торжественно объявляет Иванов. – На сцене – онииии!
И на сцене появляются они. Для них уже приготовлен кофейный столик, по обе стороны от которого стоит по стулу. На самом столике лежат два микрофона. Первым из кулис выходит Малодойный. Малодойный лыс, усат, и массивен, словно памятник. Поправив красный галстук-бабочку, он, под плотный вал (или шквал) аплодисментов, степенно проходит половину сцены, и усаживается справа от столика. Следом, из той же кулисы, выскакивает Таратайкин. Он синюшен и худ. Качая узким и тонким, под стать его телесной конструкции, галстуком, Горнист Отходович резво перепрыгивает через распростёртый по сцене провод микрофона, и пробегает позади Малодойного. Оказавшись за его спиной, он показывает над лысиной гендиректора агрохолдинга оттопыренный средний палей. Зал гогочет и аплодирует пуще прежнего. Малодойный невозмутимо берёт со столика свой микрофон и, не оборачиваясь, вещает на весь зал:
– Щас я кому-то кое-что оторву!
– Мне и самому это кое-что оторвать не помешало бы, – отвечает ему Таратайкин, взяв микрофон, и опустив костлявый зад на свой стул. – Только нет в мире таких врачей…
Тут он осекается. Малодойный, не оборачиваясь, показывает ему кулак. Мол, не болтай лишнего.
Зал тонет в смехе и овациях. Посторонившийся было конферансье Иванов снова берёт инициативу в свои руки.
– Дамы и господа, прошу вас, – грохочет он в зал, расхаживая туда-сюда по сцене, и микрофонный провод волочится за ним. – Передавайте ваши вопросы!
Откуда-то из середины зала начинают передавать записки. Собрав первую партию этих бумажонок в кулак, конферансье Иванов относит их на сцену, и вываливает на кофейный столик. Малодойный берёт первый попавшийся клочок.
– Записка с вопросом – как конфетный фантик, – философствует он, разворачивая обрывок листочка. – Только вместо конфеты внутри – какашка!
Зал ржёт. Кто-то показывает оттопыренный большой палец. Кто-то свистит и вопит: «Клёво!»
– Сейчас ты докричишься до сблёва! – рифмует в микрофон Таратайкин.
Снова взрыв хохота и прочих сопутствующих эмоций. Малодойный тем временем изучает записку.
– Вот и первый вопрос, – говорит он в микрофон. – От ученика 6Б класса школы №66 Димы Лопухина. Вопрос такой: «Уважаемый Горнист Отходович и Антон Семёнович! Не хотите ли вы переехать в столицу и применять ваши таланты там?»
– Дима, да нам, собственно говоря, и здесь очень нравится, – отвечает Таратайкин смутно белеющему в глубине зала Диме.
– Да и тебе, Дима, при нас неплохо живётся! – присовокупляет к сему Малодойный.
Гомерический хохот. Аплодисменты.
– Подожди, там ещё не всё! – говорит Таратайкин, отобрав у Малодойного записку. – Полный текст вопроса: «Не хотите ли вы переехать в столицу и применять ваши таланты там? А мы тем временем от вас отдохнём».
– Значит, вот так?! Расстрелять малолетнего засранца! – разгладив усы, авторитетно вещает Малодойный. – Шутка. Мы сегодня добрые. Так что ступай, Дима, домой, делай домашнее вино… То есть, домашнее задание!
– А завтра тебя отчислят из твоей школы № 66, – прибавил Таратайкин. – Тоже шутка. Не завтра, а послезавтра! С вашим директором Курощуповым я договорюсь.
Зал рыгочет до изнеможения. Дождавшись, когда стихия немного успокоится, Таратайкин продолжает:
– Ладно, Дима, мы шутим. А если серьёзно, у тебя теперь два пути – либо ко мне на комбинат…
– Либо в мой агрохолдинг, – подхватывает Малодойный. – Выбирай, что тебе ближе – перерабатывающая промышленность или пищепром, будь он неладен!
Зал смеётся с икотой. Конферансье Иванов бродит между рядами кресел, собирая новые записочки. С микрофоном он не расстаётся, микрофон зажат под мышкой. Бесконечно длинный шнур тянется за микрофоном.
– Следующий вопрос, – говорит Малодойный, выдернув из кучи записочку, и разворачивая её. – Как раз по мою душу. «Я сантехник Кукуев. Ваш агрохолдинг выпускает крутой энергетический напиток «Гнедко». Я напился «Гнедка» и уснул в падике. Мне приснилось такое, от чего меня до сих пор лечат в нашем психдиспансере. В связи с этим, у меня вопрос: пьёт ли сам гендиректор Малодойный свою продукцию?»
– Гендиректор Малодойный свою продукцию не пьёт, – молниеносно отвечает за него Таратайкин. – У гендиректора Малодойного жена, дети, многомиллионные банковские счета, недвижимость, и активы…
– …Причём, в основном, за границей! – весомо завершает мысль коллеги Малодойный.
За этой тирадой следует бурные, долго не смолкающие аплодисменты.
– А ещё у меня…– начинает было Таратайкин.
– Тсс! – одёргивает его Малодойный. – У меня тоже, но тсс!
Но этот короткий обмен репликами остаётся незамеченным, потонув в громе оваций и хохота. Конферансье Иванов тем временем подносит им ещё один ком слипшихся посланий. Небрежным движением руки Таратайкин, как из лототрона, вынимает из бумажной путаницы какую-то записку и зачитывает её:
– «Уважаемый Горнист Отходович! Объясните, для какой цели вы ежедневно устраиваете выбросы в атмосферу с вашего комбината. Олег Павлович Истомин».
В зале начинается галдёж. Несколько голосов выкрикивают: «Да! Объясните, для какой цели!...»
– Объясняю, – отвечает им и Истомину Таратайкин. – Выбросы я устраиваю не «для какой цели», а «с какой целью». С целью, щтоби ви лютче изучайт рюски языка. Ведь русский язык для вас явно неродной, не так ли, уважаемый Олег Павлович и иже с ним крикуны из зала!
Аплодисменты. Крики «Браво!», «Бис!»
– Ну лан, лан, – скромно потупив взор говорит им Таратайкин. – Я вам не каннабИс, чтобы требовать меня на бис!
Зал долго покатывается и дрыгает ногами от смеха.
– А я обнаружил вот какой мессидж, – делится с аудиторией Антон Семёнович Малодойный. – «Продукцию Вашего агрохолдинга невозможно пить и есть. Знаете ли Вы, что в нашем городе всё больше людей считают, что с таким агрохолдингом нам грозит голод?» Жаль, что записка без подписи. А то я бы этому вопросозадавателю… пояснил бы, что продукцию моего агрохолдинга не нужно пить и есть. Её нужно есть и пить. И тогда всё станет на свои места. Вот так-то!
Зал долго смеялся и хлопал в ладоши.
Между тем, Таратайкин вытянул одну записку, и его лицо помрачнело. Он тихонько толкнул Малодойного в бок.
– Тоха, смотри, – зашипел он мимо микрофона. – Кто-то спросил нас о том, о чём нельзя!!!
Перегнувшись через столик настолько, насколько это позволяла его увесистая конституция, Малодойный пробежал глазами по скупым строчкам. Почерк был почти что неразборчивым. Но, несмотря на кривизну буковок, смысл каждого написанного слова комедианты уловили сразу и одновременно. Понимая, что пауза затягивается, Таратайкин поднял поникший и упавший микрофон и произнёс то, что сумел:
– Следующий вопрос, пожалуйста!
Малодойный же утирал с лысины холодный пот.
– У нас тут, похоже, был вопрос от врача! – выкрутился Таратайкин.
– И почерк такой, врачебный, поэтому мы не смогли ничего разобрать! – пояснил Таратайкин мысль Малодойного.
В зале никто не засмеялся. Напротив, в рядах публики царило смятение. Тут из середины одного из самых задних рядов поднялся худощавый седой человек с бородкой и орлиным носом – зачинщик скандала.
– Это я задал вам вопрос, который нельзя задавать! – не по возрасту громко и зычно объявил он на весь зал.
Какие-то люди в форме и в штатском попытались одёрнуть седого человека. Но Малодойный их остановил:
– Не надо! Мы его знаем, пускай говорит!
Протиснувшись в проход, седой человек энергичными шагами направился к сцене. Малодойный уголком рта шепнул из-под усов Таратайкину:
– Пускай говорит, сколько его душе угодно. А мы ему устроим маааленькую подставу!
Человек взбежал на сцену, надел на нос пенсне, взял у конферансье Иванова микрофон и заговорил:
– Дамы и господа! Хотя меня знает весь город, я всё же считаю нужным соблюсти приличия и представиться: Крахмал Альберт Моисеевич, врач-психиатр. Хотя меня чаще называют Доктор Гнойболит…
Зрители снова веселятся и хлопают, решив, что доктор – это часть представления. В нескольких метрах за спиной Гнойболита идёт общение без микрофонов. Малодойный показывает глазами на шнур, путь которого пролегает под столиком.
– Горя, отвлеки народ какой-нибудь дурацкой шуткой! – шипит Малодойный уголком рта. – А я незаметно дёрну ногой за этот шнур. И Гнойболит свалится в оркестровую яму. Никто ничего не заметит!
– Тоха, ты голова! – одобряет Таратайкин.
– Дамы и господа, я хочу обнародовать кое-какую важную информацию! – объявляет на весь за Доктор Гнойболит. – Сегодня в моих руках побывали результаты МРТ Антона Семёновича Малодойного и Горниста Отходовича Таратайкина. И результаты эти, увы, неутешительны: оба они имеют кисту головного мозга. Киста эта небольшая, её длина составляет всего несколько миллиметров. Но именно из-за этой кисты оба страдают врождённой зависимостью от фенолфтолата. А вместе с ними вынужденно страдает весь город. Именно по этой причине господин Таратайкин ежедневно устраивает выбросы фенолфтолата в атмосферу. Это тяжелобольные люди, у них зависимость от фенолфтолата.
Зал кипит от негодования. Раздаются крики:
– Мы тебе не верим, Гнойболит!
– Клеветник!
– Агент!!!
Малодойный и Таратайкин тут же забывают про свою затею с микрофонным шнуром. Потихоньку, под шумок, они снимаются с мест, и, согнувшись в три погибели (Малодойный – в полторы, мешает брюхо), быстро убегают за кулисы. Вот они покидают вдруг оказавшийся негостеприимным ДК Животноводов.
– Ну вот! – пыхтит на бегу Малодойный. – Ружье, что висело на сцене с начала первого акта, не выстрелило!
В небе красиво висит дирижабль.
– Зато сейчас оттуда выстрелит! – пророчествует Таратайкин.
К пожарному выходу резво подруливает их чёрный внедорожник с личным водителем. Из кабины дирижабля проливным дождём падают листовки. Таратайкин на лету ловит один из таких листов.
– Сука! – чуть не плачет он. – Это же копия протокола исследования!
– Этот Гнойболит под суд пойдёт! – рычит Малодойный, залезая на заднее сиденье внедорожника. – Надоел уже со своими ежедневными разоблачениями!...
Серо-белые листы ксерокопий устилают асфальт. Шелестя листами, под крики «Мы тебе не верим!», Доктор Гнойболит с достоинством удаляется с места очередной проигранной битвы за торжество диагностики.