У подъезда обшарпанной пятиэтажки ожидала машина скорой помощи. Рядом, заложив руки за спину, прохаживался молодой врач. Приятный вызов, таких бы побольше, даже удалось выкинуть из головы придурка-старшеклассника с передозом и глуповатой мамашей. И ночь, как в романе, от звёзд светлая. Ерунда какая-то... Неужели он смотрит на небо? А то и завидует? Киношные нежности, да только любой по-хорошему позавидует: чувства ему ещё не отшибло. Как они узнают друг друга? Может, примета какая? На слове «примета» он живо ощутил гибкость сцепленных пальцев и мысленно вздрогнул — упаси боже…
Борис придерживал Настю, шаг за шагом помогая спуститься с третьего этажа. Осторожно целовал в висок, в щёку, когда она приостанавливалась. Не будь эти лестницы в старой панельке такие узкие и тёмные, снёс бы на руках, но в её положении лихачить ни к чему.
Хлопнули входные двери. Немного растерянные, Борис с Настей подошли к машине.
«Не волнуйся, парень, всё будет как надо, — доктор понимающе улыбнулся, пропуская Настю в салон. — Во второй роддом», — кинул водителю, усаживаясь рядом. Неотложка по выбоинам вперевалку поползла к шоссе.
Настя полулежала на просторном сиденье. За последние пару часов окружающий мир превратился в безразличный океан. Настю куда-то несло, волнение усиливалось. Очередной вал тягучей рези схлынул, может, пять, может, десять минут назад — время, как и пространство, то ускользало, то вязло. Теперь надо сосредоточиться на дыхании, как учили в консультации, и вместо страха постараться думать о хорошем.
О хорошем... Настя родилась оптимисткой, но знала по себе, что жить в ожидании чуда — ни что иное, как навык, сбережённый детский талант. На учёбе будущих мам им настоятельно советовали читать жизнеутверждающие книги, слушать приятную музыку, заниматься лишь тем, к чему тянется душа.
В декретном отпуске вязание само собой стало основным делом. Словно Настя не петли нанизывала, а клеточка за клеточкой растила ребенка. Она успеет, она непременно должна успеть. После рождения малыша примется за изготовление крошечных пинеток, костюмчиков, шапочек. А пока в удовольствие вязала дымчатый палантин из козьего пуха на осень, невесомый в туманно-ускользающем ажуре, кельтский свитер Борису цвета скошенной крапивы, перевитый выпуклыми жгутами, и сочиняла, пока было время, из разноцветных остатков пряжи забавные варежки Нелькиным двойняшкам. Варежки...
Никакого особенного значения своей руке Борис не придавал. Но Настя понимала, что это тоже навык. Когда она впервые Бориса увидела…
...Лишь после того, как он ушёл, Нелька, продавец-консультант по розовым романам, полненькая приветливая татарочка, со вздохом сказала, мол, парень классный, и всё при нём, вот только беда…
«Какая беда? Ты о чём?» Какая у этого парня может быть беда? У него умный, внимательный взгляд, спокойный, уверенный голос — рядом с ним так легко! Какая опять беда Нельке чудится? Неисправимая женщина — во всём ищет подвох. Сказки для неё только в книжках.
Когда Настя отвела нового покупателя к любимым стеллажам «Мистика. Фантастика» и заговорила о новинках, быстро поняла, что он запросто сам всё ей расскажет.
Оказалось, оба увлечены современным автором — Джоном Мавериком. Чуть больше года его книги появились на прилавках города. Настя, консультант по литературе с таинственным содержанием, одна из первых в магазине прочла пилотный сборник его рассказов ещё в мягкой обложке и была изумлена! Откуда этот автор знает, что ей хочется читать?! Она, в отличие от издателей, предпочитала не романы, а сборники. Вот где кроются россыпи фантастических историй! Времени на чтение у неё оставалось немного, хватало лишь на рассказ или небольшую повесть на сон. Дома у Насти отдельно от книжного шкафа висела бабушкина ещё резная полочка старинной работы. На ней, шутила Настя, обитало «счастье» — избранные книги, перечитывая которые, хочется жить, и не просто жить, а жить волшебно, с замыслами и воплощением! Там и поселились первые рассказы и повести Джона Маверика.
Насте нравилось знакомиться с новинками, помогать покупателям отыскивать нужную книгу среди пёстрых стеллажей, принимать заказы. На лето она придумала необычную пиар-акцию: привлекательная девушка на крыльце магазина читает книжку. Когда покупателей было немного, в хорошую погоду она с удовольствием выходила на улицу что-нибудь полистать. Как раз в тот день поступил новый сборник Джона Маверика «Рыбалка на мёртвой реке».
Замирая от предвкушения, Настя вышла на крыльцо, открыла тугую ещё книжку и гул центрального шоссе, цокот каблуков, громкие голоса подростков исчезли под волшебством страниц. «Мир, подобно крыльям бабочки, двусторонен. В обычном, закрытом, состоянии — тускл и смазан, и сух, как прошлогодний лист. Не развёрнуты дивные узоры, лишь угадываются в блёклой мешанине серо-коричневых пятен. Его краски шершавы, а линии грубы. В нём есть только то, что есть, а чего нет, того и быть не может. Его красота, неброская, ожидаемая, хоть и радует глаз, но не насыщает сердце.
Мир колдовской — это бабочка в полёте. Искрится, манит, удивляет каждую секунду. Горит на солнце и ярче солнца. В нём невозможное не просто возможно, а естественно и желанно. Его расцветка бархатна, а в каждой складке лукавой блёсткой притаилось чудо».
— Здравствуйте! Интересная книжка?
— Очень! Не успела открыть — зачиталась! Заходите, у нас много замечательных книг!
Перед Настей стоял спортивного сложения невысокий парень, самый обычный, улыбаясь, смотрел в глаза, будто приглашал его вспомнить. Странно... Разве они были когда знакомы? Борис?! Красивое имя! Упорное, независимое! Анастасия?! Воскресение! Праздник каждый день! Искренний, располагающий взгляд серо-зелёных глаз давнишнего друга. Нет, этого не может быть — они только что познакомились.
Борис распахнул стеклянную дверь магазина, пропуская девушку. Она плавно перешагнула порог, легко толкнув полумрак книжного зала окутанной солнцем фигуркой.
«Толкается? — врач повернулся к Насте, взял руку, послушал пульс. — Дыши глубже, спокойнее. Сколько времени с последних схваток? Минут пятнадцать? Всё у нас в норме. Ночь, быстро доедем. И бумаги оформить успеешь, и в предродовом не задержишься».
Надёжная рука у врача. Почти как у Бориса... Левая... Но у Бориса, конечно, мягче, теплее, роднее.
Уже после Борис рассказал, как, проезжая мимо, случайно увидел на крыльце нарядную девушку с раскрытой книгой. Это было столь необычно, что мелькнула мысль: манекен как живой, даже длинная, по каблук, шёлковая юбка колышется. Но неожиданно девушка перелистнула страницу, над её головой он увидел вывеску «КНИГИ», и тут же, не раздумывая, на остановке выскочил из автобуса. Зачем? Сказал, привык покупать книги в магазине у общежития, но почему-то, глядя на неё, захотелось взять в руки книжку прямо сейчас, именно ту, которую она читает.
Настя помнит: он брал книги левой рукой, кожаный планшет висел на плече, она смотрела ему в глаза, на книжные полки, потом опять в глаза. Они выбрали две книги, одной из которых была «Рыбалка на мёртвой реке», и пошли на кассу. Настя, ничуть не смущаясь, совершенно просто, как старому знакомому, предложила зайти, поделиться впечатлением от прочитанного, и была уверена, что скоро он зайдёт и всё-всё ей расскажет.
— Хороший парень, сразу видать. Похоже, не бедный: поло стильное, светлые джинсы, сетчатые туфли фирменные — моему такие, эх, приглядели, но кусаются... И стрижка свежая. Загляденье парень, вот только...— и сердобольна тридцатилетняя Нелька, которая была на семь лет старше Насти, горестно поджала губы.
— Неля, ну что ты, в самом деле? — Настя разве что не светилась после встречи и непонимающе глядела на подругу.
— Кольца-то у него нет, да и на чём ему быть-то...
— Какого ещё кольца? — Настю, наконец, осенило, она заулыбалась. — Неля, ты неисправима! Всё на кольца мужчин высматриваешь! Многие не носят колец обручальных! Да если и носят, тебе-то от того — что? Замуж собираешься?! — Настя не смогла сдержать смех.
Конечно, никуда Нелька не собирается, но за собой отменно следит, особенно за прекрасным своим настроением, и многие мужчины, судя по их взглядам, находят её обольстительной. У неё близнецы-мальчишки в садик ходят, дочка-первоклашка, муж на трёх работах героически крутится, а за детками присматривает мусульманка-свекровь. Но по какой-то совершенно неясной привычке Нелька всех встречных мужчин оценивает на бракопригодность. Впрочем, о любви Нелька читает много! Взахлёб! Ни один розовый роман не пропускает, и рассказать об интригах и страстях очень даже умеет! Ещё ни одна покупательница не ушла от неё без заветной книжки. Многие вскоре возвращаются за новой. Только Насте Неля по секрету сказала, что никак не может понять — что за любовь такая? И зря Настя чего-то ждёт, с замужеством тянет. Оглянуться не успеешь и — куда? Кому? Вот она живёт с мужем: мужчина в доме опора, добытчик, как без него? Встретились — друг к другу потянулись, но чтобы неземное виделось, ум терялся... Говорить — не наговориться... Когда говорить-то? О чём? О чём, когда дача-машина-дом? Когда дети народились, и в книжках за всех уже наговорено! Да и дело семьи — детей поднимать. А там внуки пойдут, правнуки... Рук опустить некогда! И правильно — нечего им опускаться!
— Зря, ты, Настя, смеёшься. Руки-то у него нет!
— Как нет? Куда подевалась?..
Что она такое говорит? Были руки у этого парня, обе, она помнит: крепкие плечи, запястья... Вот он книжку у неё берёт... Ну да, левой рукой, но мало ли левшей на свете!
— Да пальцев у него нет на правой руке! Только большой! — Нелька ошеломлённо смотрела на Настю, — Ты... не обратила внимания, что ли?
— Нет, не заметила…
Настю как оглушили. В самом деле, она совершенно не обратила внимания на отсутствие пальцев правой руки. Он стоял справа от неё, вторую руку не прятал, даже в карман, да и какой карман! За окнами жара, июнь-месяц, самое пекло, на нём лёгкая рубашка с коротким рукавом, действительно, поло, в карманы джинсов руки, точно, надолго не сунешь. Да и странно было бы держать руки в карманах! Никакого поведения, руку прячущего, она не заметила. Да и не на руку она смотрела! На стеллажи с книгами и в лицо! Какой у него умный, внимательный взгляд!
— Ладно, что ты к руке привязалась? Видно, он и без неё как-то справляется…
Неля качала головой, а Настя сгибала-разгибала пальцы, потирала подушечки друг о друга, смотрела на свои руки, впервые задумавшись… Ей бы без пальцев, да на правой руке... Как же тогда вязание? Разве что крючком, с какими-то приспособлениями... Но она вязала бы непременно! Потому что уже в четыре года, в то время как ровесницы в песочнице с восторгом лепили куличики, Настя, петелька за петелькой, связала «апельсиновый» шарфик для куклы. Бабушка была известной рукодельницей, и Настя росла среди клубков, спиц, крючков, вилок. Маленькая Настя не запуталась в петлях, не повредила глаза спицами и вскоре связала шарфик себе, пускай простенькой платочной «рябушкой», зато настоящий, длинный, ярко-синий, как колокольчик. Незаметно появились связанные ею рукавички, носочки. Шапочки, игрушки, пуловеры, платья. Ажурные накидки, плетёные украшения, аксессуары.
Помимо вязания, Настя любила читать и перечитывать сказки. Им на смену пришла мистика, и Настя запросто представляла, что читает книги о тайнах и колдует волшебными палочками, доставшимися по наследству от бабушки. А как же иначе, ведь она — фея из рода фей! Никто об этом не говорил — сама догадалась.
После школы, учась библиотечному делу, Настя редко копировала узоры, теперь она сочиняла свои, иногда подолгу, месяцами рассчитывала схему.
Идеи возникали внезапно, отовсюду. Желание создать новый образ притягивало их, как морской островок перелётных птиц. В сорокоградусные морозы ей захотелось связать красивейшую летнюю тунику. Откуда появится рисунок? В супермаркете Насте приглянулся сочный, ароматный ананас с золотистыми шишками и сине-зелёной розеткой. Настя несла домой тропический фрукт, под сапогами хрустел и попискивал снег, лицо обдувал приятный на морозе ветер, обещающий заметное потепление, и к полуночи в город пришёл снегопад, густой, обстоятельный, неторопливый. Из окна она наблюдала, как в темноте двора, подсвеченной фонарями, становились мохнатыми провода, деревья надевали свежие шубы, машины превращались в сугробы, детская площадка — в диковинный замок. Словно специально для Насти была устроена снежная медитация, продолженная во сне. Ей снился чарующий поток белых, роскошных перьев. Падая, они покачивались, кружились, нежно вздрагивали и колыхались невесомые их края.
Перья... Ананас... Туника… На следующий день в воображении, как в ванночке с проявителем, стал постепенно появляться узор. Основа — сетчатые ананасы, уложенные ромбами. Их огибают узкие перистые дорожки, к груди и бёдрам они становятся шире, опадают воланом книзу, и уже неясно, что это, ананасы на полотне или перья невиданной птицы. В воображении рождался гибкий, подвижный, текучий, как её сон, рисунок и облегающий до середины бедра силуэт с длинными узкими рукавами.
До весны Настя мудрила над схемой и выкройкой изделия. Перебрала несколько видов пряжи, пока не остановилась на вискозном шоколадном шёлке с золотой нитью. До лета в свободное время вдохновенно вязала тунику и дополняла образ. Именно к этому наряду Настя придумала серёжки «Лучики»: тончайшие золотые цепочки разной длины с крошечными шариками на концах — нижние касались плеч. Серёжки ей изготовили в ювелирной мастерской. Выбрала по каталогу подходящее кружевное бельё, светлые босоножки на пробковой подошве и в цвет однотонную, совсем простую, тканевую сумку. Из бежевого пастельного шёлка, в тон тунике, заказала в ателье широкие брючки, которые Борис и принял за длинную юбку.
Собирать новый образ Настя могла от сезона до сезона, зато каждый день старалась наряжаться так, словно он — праздник! Ведь она — фея по имени Воскресение! Пусть нарядов у неё не так и много, но дано ей умение комбинировать вещи, подбирать и менять украшения — бусы, цепочки, серёжки, подвески, броши, браслеты; аксессуары — шарфики, косынки, перчатки, сумки, зонты. Настя училась у природы, всякий миг которой неповторим. Нелька, когда первые в тот день увидела её «Заветное желание» — такое имя получило новое произведение Насти — ахнула.
— Настя... Нельзя быть красивой такой... — простонала она фрагмент из шлягера, который на весь день тут же к ней прилепился. — Где женихи, скажи мне, пожалуйста?
— Неля, мы просто ещё не встретились. Я его узнаю! Вот узнаю, и всё тут! Не приставай со своими женихами!
Странный парень неожиданно её взволновал. Он ушёл, но осталось непонятное чувство, словно они давно знакомы... Как это может быть?.. Сильно он ей понравился, так сильно...
— Сильно, сильно толкается... — от неожиданности Настю бросило в жар. Капелька пота жемчужиной покатилась по шее. Такого активного напора изнутри она не ожидала и дотронулась до врача. Он оглянулся:
— Всё в порядке. Так и должно быть. Не сопротивляйся, время у тебя есть — первые роды, хорошо, если за несколько часов управишься. Просто дыши, не мешай ребёночку, не напрягайся.
Внутри сносились перегородки, казалось, не младенец, а кто-то другой врезался, раздвигал тело. Страшно, и не сбежишь, похоже на тягучий сон, из которого невозможно проснуться. Внезапно схватки схлынули, теперь вместо боли вспомнилась картина знакомого сна.
Настя стоит перед горой из вороха нитей, перед путанной-перепутанной куделью, громадной, в полнеба. Она должна отыскать конец и смотать клубок. Откуда-то ей известно: нить ни в коем случае нельзя оборвать. Вокруг полумрак, тишина, и, как в кино, слышится гулкое падение капель. Может, это клепсидра? Сколько времени ей осталось? Настя просыпалась в холодном поту, не понимая, что это значит. Мрачный сон, именно отсутствием решения: как же она в этом стогу найдёт и сделает то, что должна?
Впервые огромная кудель приснилась, когда бабушка, которая никогда серьёзно не болела, слегла от гриппа. Бабушка после выздоровления на улицу не выходила, вязать не могла — руки спиц не держали, но по дому потихоньку передвигалась. Восьмой класс, зима, Насте исполнилось пятнадцать лет. Учёба, работа по хозяйству и уход за бабушкой не оставляли времени для вязания. Однако Настя радовалась, что бабушка жива, радовалась, что в хлопотах и уроках некогда думать о том, о чём лучше не думать, не будить лихо. Но именно тогда она приняла решение после восьмого класса поступать в техникум. С тех пор пару раз этот сон приходил, но так хитро, чтобы, проснувшись, она чётко его запомнила, а потом надёжно забыла. Потому что забыть хотелось, словно эта сказка не про неё. Но откуда-то Настя знала, что про неё эта сказка, про неё...
— Ночь сегодня, как сказка, такой светлой и не припомню. А у мужа травма была или от рождения?..
Насте полегчало и врач решил, таки, удовлетворить любопытство. Это ж надо! У парнишки нет пальцев на самой нужной руке, а какая подруга у него прелестная! Натуральная блондинка, без косметики хороша, ни следа отёков, точёные ручки-ножки, родит и вновь будет как статуэтка. Сейчас у неё особенно детское, доверчивое лицо, необыкновенно милое, с круглыми серыми глазами. Похоже, не из-за шмоток и денег любит она мужа. А в том, что любит, сомнений нет. Он недавно со своей развёлся, выдохнул, и не сильно-то в неполные тридцать верил в сказочную любовь.
— Да, Борис таким родился. Но он не такой, как все. Другой бы себя жалел, искал виноватых...
Настя замолчала, про себя вспомнив рассказ, вернее, обрывки, из которых она и составила историю его жизни без пальцев.
Борис не любил говорить о своём недостатке, вообще обращать на него чьё-то внимание. Да, такой родился. Но стоило ему обнаружить в себе отличие, мальчик начал усиленно думать — почему он не такой, как все? Не такой, как взрослые старшие братья?
«Боря, сила — из слабости. И Бог дал тебе слабость от рождения, значит, дал от рождения и силу, только надо её найти. Ты быстро родился, и фея не успела довязать тебе варежку, — старалась его поддержать мама. Она тоже не любила жалоб и слёз: родился, значит, жить должен. — Ты обязательно встретишь свою фею, которая свяжет тебе варежку. Вслушайся, какое у тебя сильное и смелое имя — Борис!» Мальчик не очень-то понимал, что значат мамины слова, однако сильным и смелым быть, конечно, хотелось.
Когда Боря подрос, мама прочитала ему сказку «Дикие лебеди» и, задумавшись, произнесла, словно самой себе: «Добро метит. Именно младший братик, который больше всех любил Элизу, плакал о ней, остался без рукава, с одним крылом. Но у других крылья исчезли навсегда. Может, ты — человек-птица?» — мама с нежностью смотрела на сына, а он, обнимая её, легко представлял, как летает. Это было похоже на качели, только высоко в небе. Летом в парке аттракционов они частенько летали на цепочных каруселях. С четырёх лёт мальчик под мамину ответственность цепко держался левой рукой и правым локтем на своём кресле, уверенно опираясь спиной на опору. «Элиза тоже любила младшего брата сильнее других. Быть может, ты полетишь и встретишь свою Элизу, и будешь с ней счастлив? Только как же её узнать? Ведь нет приметы...»
Как он хотел летать! С самого детства! Вот вырастет и обязательно станет лётчиком! Но когда понял, что лётчиком из-за своей руки ему не быть, записался в кружок авиамоделирования. Смышлёный мальчик ловко орудовал шестью пальцами, и товарищи, видя, что он никакого значения своей особенности не придаёт, тоже внимания на неё не обращали.
А потом была учёба в Киевском авиационном институте, желание стать первоклассным специалистом. Правая рука не позволяла забыть: если не хочешь отличаться немочью, то себя не жалей — с ущербных особый спрос. Хочешь быть как все — будь лучше всех. Борис блестяще окончил институт и по распределению уехал работать в аэропорт, в город на великой сибирской реке, рядом с которым высились небывалой красоты и причудливой формы гранитные скалы с загадочными названиями: Перья, Рукавички... Сюда, в Красноярск, он приезжал на преддипломную практику.
Машина плавно завернула во двор роддома — быстро доехали. Врач отвёл Настю в приёмный покой, что там было, как её подготовили, переодели, она смутно помнит. Но на вопросы ответила внятно и с медсестрой поднялась на лифте сразу в родильное отделение. Акушерка определила её на свободную койку, сказав, чтобы долго на ней не задерживалась. «Полная Луна, сегодня все быстро рожают!»
Настя устала, и, отдыхая в промежутке между схватками, задремала. Полная Луна, она помнит... Сон с куделью снова приснился вскоре после смерти бабушки.
Настя опять стояла перед громадным ворохом, вода звонко капала. Сбежать бы отсюда, всё было так невыносимо плохо, но из сна не сбежишь. Неожиданно в полумраке, из какой-то щели в небе выкатилась перламутровая луна, и по кудели, словно по морской ряби, едва заметно замерцала лунная дорожка. Как сомнамбула, Настя, ни о чём не думая, раздвинула спутанную кудель в световой дорожке, и вдруг в ладошку лёг хвостик. Девушка сразу догадалась — вот оно, начало клубка! Потихоньку начала тянуть, сматывать в комочек. Нить подавалась, и Настя осторожно шагнула внутрь таинственной кудели — та дверями лифта раздвинулась, пропустив внутрь. Настя оказалась в сумеречном лесу на узкой тропинке, только не могла понять, призраки это или она в настоящем лесу? Она шла и бережно сматывала клубочек, а он не увеличивался, словно втягивался внутрь, не становился тяжелее, но путь, какой нескончаемый путь, а она устала, очень устала…
Она уже лежала на родильном столе, схватившись за ручки, акушерка старалась быть к ней поближе, чем к двум другим роженицам по соседству.
— Рожай и пойдёшь отдыхать. Рожай, уже пора. Давай-ка я тебе поставлю укольчик, чтобы скорее.
Какой укольчик, Насте было всё почти безразлично... Хоть десять... Она опять провалилась в тягучую боль, в полуявь-полусон…
...Она из последних сил не падает, уставшая, идёт по тропинке в странном лесу. Неожиданно лес кончился, однако нитка продолжает тянуться сквозь поле, до самого горизонта поросшее высокой крапивой, изумрудно-синеватой на чернильных стеблях. Девушка без раздумий шагнула, и вдруг клубок ожил, попытался удрать, шмыгнул, как мышь, из руки, ей пришлось, забыв усталость, за ним кинуться, словно это её жизнь, двумя руками схватить, не обращая внимания на потрескивание о лицо, руки и ноги жалящих волосков гигантской крапивы. Тысячи игл впились со всех сторон. Но она бежала, стараясь не терять, удержать клубок, ничего не замечая, кроме нитки, втекающей в ладони. Лес ведь кончился, мелькнуло в голове, значит, и крапиве наступит конец. Не успела она об этом подумать, как перед Настей раскинулась пропасть, залитая сизым туманом, в котором пропадала нитка. Нитка, которую нельзя было терять, чего бы оно ни стоило!
— Тужься, старайся! Всё, отдыхать некогда! Раз, два, три, выдохнула! Ты же крепкая девочка! Надо, надо помогать своему ребенку! Он совсем маленький! Ему тяжелее! Помогай! Давай, выдохнула глубже!
Настя от страха плохо соображала. Нет, всё так и должно быть. Она не одна — ей помогают. Какие такие жалобы? Тело разламывается, давит боль... Какая боль? Ничего не надо бояться, просто шагнуть, а боль, боль — это совсем другое...
— Тужься, тужься, головка идёт! Раз, два, три — выдох, сильно!
Настя, ни секунды не медля, шагнула... И — полетела! Насти больше не было — вместо неё порхала бабочка. В призрачно-голубоватом воздухе куда-то неслись неисчислимые бабочки и она устремилась с ними. Из сна Настя запомнила ощущение полета и бесконечного облегчения — крылья махали сами, без всяких усилий, и она этому почему-то не удивлялась.
В первый же вечер по дороге домой Настя удивила Бориса. Они шли по исторической части города через один из внутренних двориков.
«Подожди немного, надо букет собрать, — девушка достала из сумки тряпичные перчатки. — Подержи, пожалуйста», — попросила она, передавая ему сумку и вынутый из неё золотистый пакет.
Какой букет? Вокруг ни цветочка! Под пышным кленом рясными купами лоснилась крапива. Из какого-то патрубка на асфальте сочилась вода, орошая дикорастущую композицию. Настя ловко, не обжигаясь, наломала пушистые стебли. Зачем они ей?
«Почти месяц ежедневно собираю букет, их ещё штук пять потребуется, зато скоро случится чудо! — крапива с перчатками оправились в просторный пакет. — И тогда приглашу тебя в сказку! Ты такого никогда, обещаю, не видел! Но дней двадцать надо ещё подождать».
О чём она говорит? Девушка, каждый день ломающая крапиву... Как он оказался именно здесь? Ведь работа предлагалась не только в Сибири. Быть может, подумал он, здесь крапива на загляденье? Нет, крапива как крапива, всюду такая же урожайная. Но именно здесь он встречает девушку, которая рвёт крапиву! Не ночью на кладбище, а в центре города среди бела дня! Здесь, в исторической части, среди вековых бревенчатых изб, под клёнами тут и там буянили заросли едва не в человеческий рост.
Теперь Борис каждый вечер приезжал после работы в магазин и провожал Настю. До её дома они шли по-старомодному, не спеша, обо всём, что случилось за день, хотелось обменяться впечатлениями, оба никак не могли наслушаться и наговориться. Вечные, нескончаемые разговоры, в паузах между которыми появляется путь, естественный и желанный, один на двоих.
Наконец в июльский солнечный вечер Настя с Борисом подходили к её дому с букетом разноцветных гербер и хризантем. Не успела дверь распахнуться, как оттуда вылетела пёстрая бабочка.
«Полетели! Уходила утром — первые начинали потрескивать!» Счастливые бабочки порхали у Насти в глазах и в маленькой прихожей. Сюрприз удался: Борис не ожидал оказаться в городской квартире на живой опушке.
Они прошли в небольшую комнату, янтарную от заката. С потолка свисал живописный плетёный абажур цвета соломы, на нём драгоценной брошью отдыхала крапивница. Над столом висело панно из тех же соломенных нитей, украшенное травами, луговыми цветами и живыми бабочками. Несколько бабочек летали по квартире, перепархивая с дивана на книжный шкаф, на буфет возле стола. Борису казалось, он попал в жилище волшебницы. Напротив окна под зелёной накидкой ютилось её рабочее кресло. Плетёный ансамбль дополнялся абажуром торшера у подлокотника. С другой стороны кресла дремала корзинка с клубками и работой, над ней висела винтажная полочка с книгами. Интерьер был выдержан в бежевых оттенках. Лишь у окна свисала до светлого паласа густая зелень, прикрытая сизоватым тюлем. В стоящую рядом голубую напольную вазу Настя устроила цветы, к ним устремились бабочки — теперь Борис догадался, почему Настя выбрала именно этот букет — расцветкой он напоминал порхающих по комнате пёстрых бордово-рыжих бабочек.
Но самое удивительное таинство происходило на столе, в широкой хрустальной вазе для фруктов. Там, среди сухих прутиков, помахивая, сушила зубчатые крылышки новорождённая красавица. Хрусть... Едва слышно лопнула очередная полупрозрачная куколка, из неё осторожно выбралась влажная ещё бабочка с короткими крыльями. Настя с Борисом сели у стола и заворожённо смотрели, как бабочка перебралась на веточку и за несколько минут вырастила крылышки. Дно вазы устилали пустые оболочки, золотистые и темноватые структурные куколки с миниатюрными рожками.
«Два года живу без бабушки. — Впервые Настя заговорила о своей семье. — Родители погибли ещё студентами, я их не помню. Только-только ходить начала, когда они разбились зимой на посадке в Иркутске. Улетели на юбилей к папиной маме, она ненадолго пережила трагедию. Меня бабушка растила, и когда её не стало... вдруг поняла, что во всём свете одна осталась... Ни на чём не могла сосредоточиться, отпуск, как чувствовала, копила — сразу за два года взяла. Такая тоска навалилась… Куда-то идти, видеть кого-то, о чём-то говорить... Никакого желания, всё потеряло смысл... Лишь руки будто отдельно от меня жили, что-то делать хотели, только — что? И вдруг... — Настя подошла к окну, расправила от стены до стены плотные изумрудные шторы. — Ещё бабушкины портьеры, однотонный бархат, она любила зелёный цвет, мне тоже нравится зелень, глаза отдыхают. Вот, смотри, что я тогда связала».
Она включила свет и тонким шестом, стоявшим в углу за шторами, набросила на густой изумруд серебристо-голубоватый тюль. Во всю стену раскинулась феерическая картина: запряжённая конягой телега едет мимо городской площади, полной народа, везёт девушку с работой в руках, а вокруг тревожно кружатся лебеди. Одиннадцать прекрасных лебедей в коронах.
«Казалось, даже думать ни о чём не могла. Просто слушалась рук. Нарисовала картину, разделила на полутона, вычертила примерную схему, и приступила к сетке. Детали складывались в работе. Не знаю, почему пришла именно эта картина. «Дикие лебеди», так «Дикие лебеди», я не выбирала. Долго вязала, почти год. Не спешила, как шло, так и шло. С лебедями летала, рубашки им плела, слышала крики людей, молилась с Элизой за младшего братика, ему рукава не хватило — довязать не успела. Что-то во мне и вокруг меня в этой работе неуловимо менялось. А когда развесила тюль и вернулась в привычную жизнь, пришла уверенность, что надо просто подождать. Чего? Встречу — узнаю. А теперь понятно, что должно было случиться. — Настя выключила свет и вновь отодвинула тяжелые шторы, приоткрыла окно, несколько бабочек улетели. Ветерок проскользнул в комнату, и по мерцающей картине, плавно изгибая крылья, полетели, устремляясь к Элизе, братья-лебеди. — Люблю смотреть через свою картину на мир. Наблюдать ночь, восход и закат, снегопад, дождь. Она всегда разная, всегда живая. — Настя села в кресло у стены напротив окна. — Бабушкино кресло, теперь в нём вяжу. Представляешь, в одном из рассказов Джона Маверика прочитала, что души умерших не на небо улетают, а вселяются в бабочек! Бабушка любила вязать детские рукавички, разноцветные, как бабочки, из двух половинок-крылышек: сверху яркие, снизу тёмные. А нынче весной по телевизору увидела передачу. Рассказывали, как на крапивных букетах вырастить бабочек. Надо отыскать на пустыре выводок гусениц и перенести домой вместе с крапивой, потом менять её каждый день. Они лакомки и обжоры, сразу переползают на свежие листья и растут, словно смотришь ускоренное кино, а когда отъедятся, заворачиваются в куколки. Их, как конфеты, остаётся собрать и разложить в широкой вазе или в аквариуме, сверху устроить помосты-шалашики из сухих веточек. Всё оказалось просто, в финале — празднично. Бабочки улетят, но я их встречу на улице. И буду всё лето думать, что пролетающая крапивница — моя бабушка, крылышками мне машет...
«Молодец! Хорошего мальчишку родила! Так, — прошла секундная пауза, словно вечность прохладным крылом махнула. — Всё на месте, всё как надо! Цепкий пацанчик! Можно счастливому папе объявлять о рождении первенца! Вес три сто, рост пятьдесят два...» Под желанное квохтание младенца Настя расслабилась, не обращая внимания на манипуляции над ней акушерки.
«Всё, отошёл послед, умница, правильно рожала. В следующий раз и без нас справишься! — акушерка улыбалась, довольная, что ребёночек славный родился, вопреки пометке в карте женщины. — Отдохни чуток, через минут пятнадцать будем перебираться в послеродовое. Места сегодня наперечёт. А мальчонку завтра на кормление принесут. Сегодня спи».
Настя помнит, что ей помогли подняться, перейти в другое место, она провалилась в кровать, как в гамак, и упорхнула в сон, едва подумать успев: «Словно бабочка...»
Проснулась она ночью, под утро. Середина августа. Широкое окно рясно усыпано звёздами — тьмы не видать. Настя глядела на спокойный их свет и думала: под одной из этих бесчисленных звёзд родился сын, и где-то на Млечном пути сверкает звезда его суженой. Но как же они узнают друг друга на этой огромной дороге? Ведь нет приметы...
Где-то в старых дворах, на пустырях и окраинах города среди крапивы вновь отъедались гусеницы, скоро полетят последние в этом сезоне бабочки. Конечно, мир двусторонен. И каждый выбирает свою сторону: тусклую как прошлогодний лист, в которой чего нет, того и быть никогда не может, или удивительную и яркую, в каждой складке которой лукавой блёсткой притаилось чудо.
Настя вспомнила добрые строки и окончательно успокоилась: утром она впервые будет кормить сына, а когда придёт срок, чудо обязательно сбудется. Они узнают друг друга, непременно узнают.
2015