Часы на городской ратуше долго и протяжно пробили полночь. Звуки колокола далеко разносились в морозном воздухе, тихим эхом возвращаясь от видневшегося на горизонте леса. Если честно, то я уже порядком задубел, сидя на колокольне. Мартовский холод уже давно пробрался сквозь теплый плащ, теплую куртку и поддевку и вовсю терзал меня. Но приходилось терпеть: тот, кого я ждал, мог и не появиться, если бы я себя выдал, хоть одним движением. Я уже вспомнил всех родственников попечительского совета Грамаца – захолустного городишки, который затерялся в лесах на востоке Беллардии, на границе с Инистым кряжем. А ночного гостя, терроризировавшего город вот уже месяц, все не было.
Их письмо застало меня в дне пути от моей башни. Я коротал ночь у костра, разложенного в стороне от дороги на удобном пятачке, прикрытом от ветра плечом горы, а от дождя – могучей елью, невесть как угнездившейся здесь несколько сотен лет назад. Я уже поужинал и потягивал крепкий горский настой – чуть горьковатый, немного вяжущий, но отлично восстанавливающий силы после дневного перехода по горной дороге, упрямо лезшей все вверх и вверх. Звук шагов я услышал задолго до того, как увидел шедшего. Разбойников в этих местах я вывел, как только поселился в башне, нежити на перевале отродясь не бывало. И потому я спокойно дождался пока он подойдет и указал на место подле костра, достал вторую кружку, налил из котелка настой и протянул нечаянному гостю. Он кивком поблагодарил. Несколько минут мы сидели молча. Я, наслаждаясь покоем, а гость напитком и возможностью дать отдых натруженным ногам. Допив, он поставил пустую кружку на камень, заменявший мне стол.
- Ты, может быть, голоден? – наконец вспомнил я о долге хозяина.
- Нет, благодарю тебя. Однако не подскажешь ли мне, уважаемый - долго ли мне идти до Башни мага, который охраняет этот перевал.
- День пути, - не моргнув и глазом, ответил я: - А что на надобность ведет тебя к нему?
Он, молча, показал мне сумку. На ней был изображен стремительный сокол. Я внимательно пригляделся и только сейчас увидел перо сокола приколото к шляпе гостя. И кивнул:
- Соколиная почта. Что ж ночью даже самые торные горные дороги трудны и опасны. Переночуем вместе, а завтра вместе и продолжим путь. Вдвоем веселее будет.
Гонец подумал, оглянулся в ночную тьму, клубившуюся за кругом света очерченным костром и согласился:
- Пожалуй, ты прав уважаемый. Мне платят за то, чтобы я ДОСТАВИЛ письмо. И если ты не против – я сегодня прошагал много лиг – и непрочь уже отдохнуть.
Я порылся в своем мешке, и перебросил ему свернутую шкуру муфлона. Если в такую завернуться, можно спать голым в сугробе.
- Благодарю тебя, - гонец наклонил голову. А потом расчистил от мелких камней место у костра, завернулся в шкуру и уже через пару мгновений спал глубоким сном. Служба в соколиной почте была хорошо оплачиваемой и престижной. Еще ни разу не бывало так, чтобы письмо отправленное с «соколом» – так себя называли гонцы – не было доставлено. Не знаю каким образом, но лет двести назад мастеру их Гильдии удалось договориться с Советом, и с той поры гонцов не смеет тронуть ни одна тварь, кроме совсем уж диких. А сумки их с той поры могли вмещать чуть ли не груз купеческого когга и при этом ничего не весить. И их было невозможно отнять. Душу глупца, который первым (и последним) решился забрать себе сумку гонца - не отыскали и по сию пору. Хотя Святая инквизиция потратила немало сил и времени, чтобы ее вернуть. Так что в подобной беспечности гонца, столь спокойно уснувшего в незнакомом месте в обществе человека, которого он видит впервые – был свой резон. Когда ты под ТАКОЙ защитой, нет смысла переживать и нервничать. По крайней мере, из-за людей.
Ночь прошла спокойно.
На утро, неспешно позавтракав и собравшись, мы пошли дальше по перевалу. Что ж, горные дороги – это горные дороги. Даже самую лучшую из них трудно назвать легкой и удобной. То петляет как мартовский заяц. То лезет упрямо вверх, чтобы потом прилепится к каменному склону и заставлять тебя одним плечом обтирать скалу, а вторым упираться в почти ощутимые ладони ветра, решившего поиграть с тобой в «тяни-толкай».
- Надо будет с Гимли договориться, чтобы проход пробили прямой, - вслух подумал я, после особенно сильно порыва ветра.
- Что? – переспросил идущий сзади гонец.
- Говорю, что было бы хорошо, если бы гномы надумали здесь прямой путь через скалу проложить, – прокричал я, повернув голову, чтобы ветер не унес мои слова носиться по миру.
- Дорого выйдет, - донесся до меня голос спутника: - В Зланогорах гномы за городскую стену чуть не всю казну выгребли.
- Да?! – удивился я: - На привале расскажешь поподробнее?
- Хорошо!
Ближе к полудню дороге надоело изображать из себя змею-скалолаза.
- Уф, - выдохнул гонец, когда ступил на плечо горы, где дорога становилась собственно дорогой, а не узкой тропкой над пропастью: - Ты, по-видимому, часто ходишь по этой дороге.
- Случается, - дернул я плечом: - Вон за тем склоном неплохое место для привала.
- О! – счастливо улыбнулся мой спутник: - Через полчасика отдохнем.
- Часа через три, - поправил я его.
На площадке укрытой от дождя и ветра под кучей камней мы нашли сухие дрова, трут, огниво. Пришлось малость попотеть, пока я развел костер. Из журчавшего неподалеку родника я набрал воды и вскоре мы наслаждались крепким чаем. На этот раз гонец распаковал свою торбу и поделился своей снедью: непортящийся хлеб весьма недурного качества, добротного беллардийского копчения окорок и густой, дикий горный мед, чуть горчащий и безумно ароматный.
Когда с обедом было покончено, я вытянул ноги и с силой потер лицо, напрочь задубевшее от ветра будто забывшего, что в подножии гор уже давно наступила весна. Выдохнул и налив себе еще кружечку чая, напомнил:
- Ты хотел про Зланогоры рассказать.
Гонец помолчал, вспоминая. Потом просиял:
- А! Про городскую стену. Так там магистрат почти всю казну выложил гномам, чтобы они стену новую построили.
- Зачем магистрату новая стена? – удивился я.
- Слухи нехорошие поползли. Говорят, что королевские егеря отряд орков-разведчиков в лесах поймали
- Отряд!? – я даже кружку на отставил.
- Да. – кивнул гонец: - Бойцов двадцать.
Я задумался. Слова моего спутника очень походили на правду. Только на кой хрен Азурташ надумал своих орков под егерские стрелы отправлять? Странно.
- Что именно? – переспросил гонец, и я понял, что опять разговариваю вслух.
- Обычно, если больги решают повоевать, они нападают сразу. Их принцип: «Бей, а потом разберемся». Скорее орки Азурташа что-то искали. Но что?
- Ну, уж то мне не ведомо, - рассмеялся гонец, пожимая плечами: - это ты, по всей видимости, часто с орками общаешься…
- Да нет, - с улыбкой отмахнулся я: - Читал много про них просто.
- Ясно. Ну, пойдем дальше что ли?
Когда солнце надумало почесать свою огненную гриву о зубцы гор, из-за очередного поворота дороги показался удобный уступ на плече Хаан-Лита и моя башня, слившаяся в одно целое с горой.
- Ну, вот – считай, что ты уже дошел, - выдохнул я, останавливаясь чтобы дать передышку ногам.
Гонец лишь устало кивнул. Через час мы стояли перед каменной дверью башни и, спутник мой лишь изумленно разглядывал ее.
- И как? – он сделал неопределенный жест руками.
Понаслаждавшись минуту я проговорил:
- Может быть – так? – и провел перед дверью рукой. Она бесшумно откатилась в сторону, скрывшись в толще стены.
- Ух! – гонец отпрыгнул от неожиданности: - Как ты это сделал?! Постой…- он посмотрел на меня, потом на башню: - А Вы шутник, господин Вотанскир.
- Иначе скучно жить – не стал отпираться я: - Да и дорогу скоротали.
Он улыбнулся и покрутил головой:
- Я всегда думал, что волшебники только телепортами пользуются. Ф-фух – и ты на месте!
- Ножками иногда бывает куда интереснее, - проговорил я и про себя добавил: «И безопаснее»
- Ну, вам, магам, виднее – пожал плечами гонец. Открыл свою сумку, достал из нее запечатанный промасленный конверт и протянул мне. Я, поблагодарив его, взял письмо. Гонец чуть наклонил голову и поднял вверх указательный палец:
- Прошу меня извинить, но – формальность. Прижмите сюда – он указал на синий мерцающий в свете вечернего солнца камень на своей сумке: - палец и это будет означать, что пакет доставлен.
- О, как! – усмехнулся я, прижимая большой палец к камню. И ничего не произошло. Гонец растерянно посмотрел на меня, потом на свою сумку, погладил камень, даже зачем-то потряс ее. Я, дождавшись пока заклятье проверит предложенный мне камешек на возможные ловушки и, убедившись, что их нет, предложил:
- Еще раз попробуем?
- Такого еще не бывало, - гонец выглядел растерянным и ошарашенным донельзя.
Мне даже стало его жаль. Я улыбнулся: - Ну, все бывает в первый раз. Это тебе любая женщина скажет.
«Сокол» нахмурился, соображая, что же я имел в виду, а потом усмехнулся:
- Да уж. Ладно, давай еще раз.
Я прижал палец и камень как ему и положено слегка засветился и потеплел.
- Теперь все хорошо? – поинтересовался я.
- Теперь – да, - мой спутник все равно выглядел расстроенным: - За тридцать лет – ни разу, а тут… Надо будет Мастеру рассказать.
- Обязательно, - кивнул я.
- Прощайте, господин маг, - гонец прижал руки к груди и задал обязательный для «соколов» вопрос: - Есть ли у вас вести, которые я могу передать устно?
- Нет, - я огляделся, вдохнул морозный воздух, пахнущий хвоей, снегом и близкой весной и добавил: - Нет. Все мое – здесь.
Мой спутник еще раз поклонился и пошел прочь.
Я начертил в воздухе охранный знак и, отправив его вслед гонцу, прошептал:
- Легких тебе путей, сокол.
Ольжена как всегда сидела на диване в моем кабинете. С ногами забравшись на него, она погрузилась в очередную книгу. Едва я вошел, она вскочила, подошла ко мне, заглянула в глаза и, убедившись, что я жив, цел и невредим, спросила:
- Кушать будешь?
- Чайку бы твоего, заваристого, - мечтательно зажмурился я.
- Хорошо, - улыбнулась девушка.
Я не люблю официальных властей и писем от них, а уж просьбы их и вовсе ненавижу. Последнее, что я делал для городских властей – это освобождал Ниенну от осады Йорвика. Освободил. Как-то попробовал там появиться после этого – и убрался восвояси минут через тридцать. Казалось – меня ненавидят даже городские стены, не говоря уж о людях, которым я, самое малое, спас их сраные жизни.
В-общем в пакете, который передал мне гонец, было письмо от городского совета Грамаца с просьбой помочь разобраться с волной жестоких и необъяснимых убийств, произошедших в городе. В письме так же говорилось, что Совет магов и Святая инквизиция прислали отказ на просьбы городского совета.
- Ну, еще бы! – усмехнулся я: - Что им с вас взять?!
- Ты о чем? – поинтересовалась Ольжена, входя с подносом.
- Работку предлагают бесплатную: - Ну, или почти бесплатную.
- Это какую? – удивилась она, а потом спохватилась: - Я лезу не в мое дело?
- Да нормально все, - махнул я рукой и протянул ей письмо: - Прочти.
Ольжена прочла, задумалась, прижав палец к губам:
- Странно.
- Что именно?
- Почему Орден и Святая мать наша церковь отказали им.
- Грамац беден как последняя мышь в самой захудалой его церкви. А магам и святым братьям нужно золото. И очень много, ибо свою работу они очень любят и ценят.
- Но там же гибнут люди! – воскликнула Ольжена: - Даже дети.
Я помолчал. Посмотрел в окно.
- Знаешь, я тебе со всей уверенностью могу сказать, что вот именно сейчас где-нибудь в лесу на границе Модуи и Мериабара разбойничья шайка грабит караван с беженцами. И возможно именно сейчас кого-то уже убили, а кого-то насилуют и убьют чуть позже. И поверь – Ордену, да и Огненному Понтификату до этих жизней нет ни малейшего дела.
Ольжена закрыла лицо руками и сгорбилась:
- Как ты можешь так спокойно говорить об этом? - ее голос звучал глухо и надломлено.
- Нельзя исправить все зло, что творится в мире. Как бы он чист и прекрасен ни был, всегда найдется тот, кому все встанет костью в горле и он озлобится.
- Как ты? – Ольжена подняла голову и своими бездонными глазищами взглянула на меня.
Я помолчал:
- Нет.
- А как назвать то, что ты так спокоен сейчас?
- Всяк сверчок знай свой шесток, - улыбнулся я: - Я не посягаю на прерогативу богов. Спасать весь мир – их работа. Я могу лишь только сделать чуть лучше мир вокруг себя. И случается так, что иногда даже не беру за это денег.
- Так ты поможешь им? – Ольжена махнула рукой с письмом.
- Разумеется, о, гневный голос моей совести…
Как я добрался до Грамаца, как беседовал с советом, описывать не буду – все эти разговоры-переговоры одинаковы во все времена и под всеми звездами и лунами. Важно, что в результате всех этих разговоров, я оказался на верхотуре городской ратуши. И мерз тут как последний цуцик! Я зло тряхнул головой.
«А я все думал: на сколько же тебя хватит?» - возник в голове вполне внятный голос. Очень похожий на человеческий, но с совсем иной аурой. С меньшим количеством цветов, но палитра их была куда более яркой.
« И где же ты?» - я украдкой огляделся.
«На шпиле» - был ответ.
Я осторожно подошел к перилам, ограждавшим колокольную площадку, перегнулся через них и посмотрел наверх. И ясен перец ничего не увидел – скат крыши полностью скрывал шпиль.
«А ты не мог бы спуститься» - попросил я, на всякий случай отойдя от края, и добавил: «Я безоружен.»
«Да будь у тебя хоть все оружие мира!» - рокотнуло в моей голове. Послышался шум огромных крыльев, ратушу шатнуло и через пару секунд, в течение которых я пытался сообразить, как же он умудрился так тихо подобраться – передо мной в свете луны нарисовался грифон. Здоровущий! Мощный клюв, тело казалось сложенное из одних огромных мускульных бугров, широченные крылья, чудовищные когти и светящиеся глаза размером чуть ли не с блюдце. Он был так шикарен, что я не сдержал рвущиеся из меня эмоции и загнул такое, что грифон аж совсем по-собачьи голову на бок повернул, разбирая услышанные идиоматические выражение и устоявшиеся фольклорные словоформы.
«Поговорим?» - предложил я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
Глаза грифона налились багровым пламенем. Когти со свистом резанули морозный воздух, сорвав с каменных перил легкие кристаллики инея.
«Они убили мою семью!» - полыхнуло в моей голове.
«Кто?»
«Люди!»
«Их в городе живет порядка десяти тысяч. Кто конкретно?»
Грифон молчал минуту, а потом рыкнул:
«Не важно!»
«Так ты не знаешь, кто это сделал. И потому убиваешь, кого найдешь»
«По одному за каждого!»
« И чем ты лучше тех, кто убил твоих родных?» я вложил в вопрос весь свой скепсис.
« Я мщу!»
«И как? Помогает?»
Грифон дернулся как от удара, его крылья замерли, он камнем рухнул вниз. Я рванулся вперед, перегнулся через перила, чтобы увидеть, как зверь расправляет крылья и по отлогой дуге уходит вверх. Замерев в самой высокой точке, грифон сложил крылья и ринулся к ратуше. Мне до последнего казалось, что он решил покончить жизнь самоубийством, потому, что крылья распахнулись лишь в самый последний момент и, обдав меня жгучим от мороза ночным воздухом, грифон втиснулся под крышу. Аккуратно сложил крылья, прижал их к туловищу и пошел кругами вокруг меня.
Собственно, грифоны разумны, очень умны и по-своему благородны. На моих глазах однажды, грифон спас упавшего в бурную весеннюю реку медвежонка и вернул его сходящей с ума на берегу медведице. И тут же, чуть не убив обоих, прогнал прочь от реки, которую считал своим угодьем. Так, что от моего ночного визави можно было ожидать чего угодно, но я предпочитал сначала поговорить с ним, убедить.
«Твои слова дошли до моего разума. Но не коснулись сердца. Почему я не должен убивать?» грифон лег и взглянул на меня.
«А смысл?» - пожал я плечами
«Если я не могу вернуть семью – пусть убийцы чувствуют то же что и я»
«Ты убиваешь невинных. Это все равно, что человек придет в ваши гнездовья и начнет убивать первых, кого увидит, а не виновных»
«Не сможет» - грифон дернул крылом.
«Я смогу. Представь это. Что сделаете вы со мной в таком случае?»
«Убьем.»
«Вот видишь.» я развел руками: «Но ты не ответил на мой вопрос»
Грифон, молча, смотрел на меня, а я, собрав всю волю кулак, смотрел в его блюдца. Он не отвел взгляд, но в моей голове прозвучало:
«Нет. Не помогает.»
«Так остановись» - я потер лицо руками: «Замерз, как не знаю кто!» Когда я отнял руки от лица, то грифон стоял вплотную ко мне и его коготь чуть подрагивал в волосе от моей шеи.
«Вы так слабы и беспомощны, когда одни. Даже наш детеныш легко справиться с десятком таких как вы. Вы, скорее всего, замерзнете, если оставить в зимнем лесу, утонете, если бросить в море. Но как-то умудряетесь залезть везде, где вас не было и нет. И где вас не ждут.»
«Да. Люди таковы. Убьешь одного – придет десять. Кто-то считает людей болезнью, кто-то прихотью богов, кто-то проклятьем мира.»
«Вы – плесень!»
«Если ты продолжишь убивать, люди сочтут вас угрозой.»
«И оставят в покое!»- рыкнул грифон.
«На какое-то время»- кивнул я, отодвигая его коготь тыльной стороной ладони: «А потом в ваши горы придет армия. И убьют всех.»
«Они не дойдут!»
«Дойдут, поверь мне. И убьют всех, а тех, кто покориться запрут в клетки и будут возить по ярмаркам на посмешище»
«НЕТ!» - лапа грифона сжала мое горло.
«ДА!» - я смотрел в его пылающие как угли, глаза и продолжал говорить: «Готов ли ты за то, чтобы унять свою боль – заплатить жизнью и честью всего твоего народа? ВСЕГО!»
Хватка на моей шее стала еще сильнее, но я не отводил взгляд.
И грифон сдался.
«Будь ты проклят!» - он опустил голову и отошел к парапету, обернулся: «Я увидел то, что ты хотел мне показать. Я не могу заплатить такую цену. Но знаешь что?»
«Я слушаю тебя» - я поднялся, а то пятая точка уже начала примерзать к заиндевевшим доскам.
«Независимо от моего решения рано или поздно все равно случится так, что армия людей придет в наши селенья. И тогда мое сегодняшнее проклятье падет на тебя. Ты будешь метаться по миру, пытаясь спасти хоть кого-то из нас, но не сможешь. И ты познаешь мою боль»
«Значит, этой армии не будет.» - пообещал я.
Грифон дернул крыльями, тряхнул головой и, распластавшись в прыжке, перемахнул парапет и, мощными взмахами крыльев набирая высоту, улетел куда-то к югу.
- Любишь ты давать обещания, идиот! – сказал я самому себе и с досады грохнул кулаком по парапету. Только кисть себе отшиб.
Ольжена осторожно постучала в дверной косяк:
- Фреки…
- Да, Ольжена. Что ты хотела?
Она подошла к креслу, в котором я сидел, сила на подлокотник, взяла из моей руки бокал с вином и поставила на стол
Дрова в камине давно сгорели, и даже угли перестали рдеть и покрылись серебряной патиной пепла. Было тихо. Где-то за окном шелестел дождь. Настоящий весенний дождь, наконец-то добравшийся сюда с равнин. Окно было приоткрыто и, кабинет был наполнен запахом приближающейся весны: готовыми раскрыться почками на деревьях, травой раздвигающей еще мерзлую землю, тающим снегом, нагретым камнем стены и еще чем-то неуловимы и необъяснимы, что делает весь этот коктейль именно весенним. Может быть мечтой? Или неистребимой во все времена верой в то, что все будет хорошо.
- Ты ведь спас город? – тихо спросила Ольжена
Я кивнул, глядя в окно.
- Так о чем же грустишь так, что на перевале второй день идет дождь? – она чуть коснулась волос на моем затылке. Какой-то очень трогательной и нежной получилась эта ласка. Я закрыл глаза и, повернул голову и прижался к ее ладони щекой.
-Ты иногда как ребенок, - улыбнулась Ольжена. Я не открыл глаз, но знал, что она улыбается. И смотрит на меня. Я погладил ее ладонь и посмотрел в окно:
- Я дал обещание, которое очень трудно исполнить. Очень.
- Кому?
- Грифону.
- Как так? - ладонь Ольжены теребившая мои волосы даже замерла на мгновение.
- А вот так. Городу досаждал грифон. Кто-то из людей убил его семью, и он решил мстить. Убивал всех кого мог найти ночью на улицах. Можно было бы, конечно, убить его. Но я предпочел сначала поговорить. Он понял меня и принял мои слова и ушел из города. Но напоследок предрек, что когда-нибудь к его народу придет человеческая армия и уничтожит всех, а тех, кого пощадят – будут возить в клетках по ярмаркам. И я буду обречен метаться по миру в попытках спасти последних из выживших грифонов. Но не успею, ни к одному. И их жизни лягут на меня. И тогда я познаю всю его боль. Я пообещал ему, что человеческая армия НИКОГДА придет в их горы.
Ольжена качнула головой:
- Любишь же ты делать невозможное.
- Ага, - кивнул я: - Вот только как это сделать в этот раз?
Ольжена пожала плечами:
- Так же как обычно. Даже в самые страшные моменты, умудряясь шутить и смеяться над собой. И веря в то, что все получится. Время чая?
Я помолчал, прислушиваясь к себе, и согласился:
- Пожалуй.
Ольжена уже почти вышла из кабинета, как меня вдруг осенило:
- Постой.
Девушка остановилась в дверном проеме, коснулась его рукой, и обернулась, чуть наклонив голову.
- Что ты там говорила про мое настроение и дождь на перевале?
Она улыбнулась:
- А ты не замечал, что когда ты в дурном расположении духа по перевалу невозможно пройти из-за жуткого ветра? Когда грустишь – идет дождь или снег. И редко-редко, когда тебе хорошо – светит солнце.
- Да?! – я посмотрел в окно.
- Да – тихим эхом отозвалась Ольжена.
- Не замечал.
- Ты значишь для этого мира больше, чем тебе кажется, - проговорила девушка и вышла. А я, как дурак, улыбался солнечным лучам залившим перевал теплым, ярким, праздничным светом.