Птах, чуть побольше муравья,
Влюбился как-то в соловья.
Тот птах был падок на красивость
Речей, идей и справедливость.
И соловей не уставал
Дарить и пищу и запал
Тому наивному птенцу,
Что верил своему Певцу.
В них мысли разные роились
В тех трелях птицы, где гнездились
Понятья мира, доброты,
Переживанья, красоты,
И милосердья, состраданья,
Борьбы за правду без желанья
Впускать в свой мир то зло и месть,
Что чужды соловьям, но есть
В лесу. В лесу дремучем,
Колючем, темном и беззвучном
Порой в отдельные часы
Ночной луны вплоть до росы,
Что утром с солнцем окрапляет
Листву, и пни, и ослепляет
Своей кристальной чистотой
И света искрой золотой.
Наш птах был жаден до талантов,
А соловей их был гарантом.
Он пел, и пел, и пел, и пел...
А птах внимал и молча млел.
Но вот случилась вдруг беда:
Пожар в лесу и суета.
Но лес горел совсем не их,
А вдалеке, что на двоих
Им отчим домом был давно,
Но жить им нынче суждено
Под сенью древ уж не чужих,
Но все же не таких родных.
А потому, узнав про весть,
Птах скорбно сжался и ни есть,
Ни пить не мог он сколько дней.
И от бессилья все сильней
Дрожала ветвь под птахом тем.
Но боль проходит, что затем?
Здесь место есть для оговорки:
Наш соловей поет без остановки.
Ну что ж, на то его и право,
Ведь он Певец, кто ищет "Браво!"
Но вот напасть, другой пожар,
И снова шок, мольбы, как жаль...
И лес в огне пусть не родной,
Но очень сердцу дорогой.
И птах скорбит и негодует,
А что соловушка? Рифмует
Он солидарных трелей вирши,
В слезах и грусти обновивший
Не только свой репертуар,
Убранство зала, кулуар,
Готовясь к встрече с соловьями,
Его любимыми друзьями,
Что так же в горе и тоске
Придут попеть на языке
Соседей милых, что постигла
Такая участь, но не сдвигла
Их жажды жизни и борьбы,
Стремлений, веры, доброты.
И птах наш тоже приглашен,
Но почему-то оглушен
Он всем, что видит, слышит,
И соловью письмо он пишет:
"Ну как же так, мой друг любезный?
Авторитетом был железным
Ты для меня в вопросах чести,
Морали, совести, любви
Ко всем живущим на планете,
Но как я вижу не к своим?
Тебя не тронула ни сколько беда,
Что в лес родной пришла,
Где дом наш был, семья, заботы,
Где юность дерзкая прошла.
Но как же трели и идеи о милосердии, добре?
Неужто лишь для рифмы только, аудитории извне?
Кто громче всех поет о свете, полете, милости, не зле,
Тот любит это все в себе?"
Мораль сей басни такова:
Не верьте трелям, господа!
Не даром в рифму к соловей
Ложится ровно фарисей.