С высоты девятиэтажного дома ветер гнул деревья к земле, словно тонкие прутики. Методично, не теряя силы ни в одном из интервалов, он высасывал из деревьев душу. Мимо быстро мелькали пакеты, бумажки, обрывки афиш, склянки, а за ними с дребезгом подпрыгивая, летели бутылки из-под пива, которые почему-то не разбивались. Между двух деревьев, бьющих плавные поклоны земле, крепко вцепившись друг в друга и закрывая лицо воротниками пальто, шли двое детей. Неизвестно куда они шли в такой сильный ветер, но голубь сидя в окошке чердака знал, что их квартира находится в доме напротив, на пятом этаже. Третье с правого краю окно, это их окно. И внутри него почти всегда тускло из-за глухих штор. Только по утрам одна из девочек отодвигала штору, чтобы посмотреть какая на улице погода. А вечерами в глубине окна было так тихо, что порой голубь сомневался, что там вообще кто-то жил.
На следующий день на улице выпал снег. Царапая лапками край крыши, голубь заметил, что машины совсем замело. Они стояли вереницей огромных белоснежных могил. Люди шли мимо, не обращая на сугробы внимания. Вскоре и голубь отвлекся на задачи поважнее. Каждое утро на карнизе своего окна, 35-летняя женщина оставляла для него крошки хлеба. Он прилетал, наклевывая ей свои ритмы. Она же смотрела в мутное окно, не думая о делах или памятью, а скорее констатируя статичность проходящей за окном жизни. Когда голубь улетал, Ирка шла в прихожую. Она надевала старую куртку, галоши, чаще прямо на босые ноги, розовый берет и шла в магазин, по пути высыпая хабарики из пепельниц прямо на карнизы парадных окон. Сначала соседи ругали ее, заставляя убирать мусор с карнизов, но вскоре всем стало ясно, что Ирка скорее не дружна с головой, чем с ними. Поэтому в дальнейшем, все ее выходки расценивались как: «Ну, ты погляди, что опять эта чокнутая натворила». Из помутненного сознания Ирки, соседи знали о ней только, что «Голубь - это символ мира». Она говорила так каждому кого встречала вместо приветствия. Никто не знал, какая связь между хабариками и голубем, да и не пытался ее понять: на то существовала медицина.
Голубь видел как маленькая игрушечная Ирка, что-то бормоча себе под нос и шаркая, заворачивала за угол дома. Каждый день она возвращалась, когда начинало темнеть. Голубь к тому времени сидя на краю крыши, провожал день, мигая черными бусинами глаз без наличия в них какой-либо мысли. Он только видел, как на седьмом этаже в квадрате желтого света, подперев левой рукой подбородок, возле компьютера сидела молодая девушка. Она меланхолично смотрела в монитор до той поры, пока ее не звали, и комната становилась пустой. А на третьем этаже по комнате бегали дети, роняя стулья и ныряя под стол. На восьмом этаже в двух черных квадратах окон, часто мерцали огоньки в такт музыке, похожей на ритмичный шум. Этажом выше полосками мигал телевизор, а перед ним спиной к окну на диване сидел мужчина. В сознании голубя картинки из чужих окон постепенно становились продолжением его снов. Таких же обрывчатых и быстро забывающихся.
На следующий день, птица по обыкновению полетела на карниз Ирки. На нем лежали еще вчерашние несколько крошек. Нового хлеба почему-то не было. Довольно быстро доклевав всё, что не унес ветер, голубь перелетел на соседний карниз, но тот был также пуст и не хранил на себе даже памяти о хлебе. Голубь снова вернулся к окну Ирки и стал стучать клювом по пустому жестяному листу. Привыкший к ежедневной порции хлеба, он бил клювом ровно столько, сколько привык.
В поисках пищи, голубь слетел вниз к мусорному баку, где вцепившись лапками в край железки начал методично обклевывать и трепать целлофановый пакет. «Тшшшш, тихо, смотри, че щас будет», услышал позади себя голубь. Он знал, что голос принадлежит мальчику, живущему на четвертом этаже. Знал и то, что мальчик каждое утро уходил в школу, а каждый вечер возвращался назад. Пару раз голубь видел, как мальчик плакал, стоя в углу своей комнаты, а однажды прыгал от радости, развернув на день рождения подарочную упаковку. Голубь не понял, что случилось, когда его сбила какая-то огромная сила. Кувырнувшись один раз, он упал сложенными крыльями внутрь мусорного бака на объедки. Мигая черными бусинками глаз, голубь увидел ровное голубое зимнее небо и лицо мальчика. Он вспомнил, как этот мальчик бежал однажды за Иркой и кричал: «Голубь есть, а мира нет!», а Ирка часто шаркая ногами, что-то бормотала и отмахивалась - толи от мальчика, толи от мира.