Два трофея.
С приятелем Вячеславом отправились на глухариный ток. Вышли ночью и два часа пробирались до места по раскисшим лесным дорогам, сопровождаемые в глубокой тишине криками сов и пересвистами сычей. Был конец апреля, снег в лесу почти растаял, оставаясь только в самых глухих уголках, но ручьи талой воды ещё продолжали бежать. Полная луна висела над нами, освещая всё вокруг призрачным жёлто-голубым светом. Тени деревьев резкими чёрными контрастными пятнами выделялись на земле. Мерцали и подмигивали звёзды, под ногами похрустывал тонкий ледок. В общем, таинственная неописуемая красота.
Ток располагался на песчаной гриве между двумя болотами. Грива была длиной чуть более полукилометра, а ширина её колебалась от пятидесяти до ста метров. По кромке болота тянулась узкая полоса высокого ельника, середину же занимал старый сосновый бор-беломошник. Бор был редкий и светлый, почти без подроста, а подлеска вообще не было. Зато почва покрыта пёстрым ковром из различных зелёных мхов и светло-серых хрупких лишайников. Этот ток существовал многие годы (только я его знал девять лет) и был небольшим. Утром, оновременно, здесь в разные годы пело от трёх до восьми петухов. Прибыли мы вовремя. До начала токования оставалось около часа, но погода начала портится. При ясном небе подул лёгкий ветерок, который постепенно крепчал. И вот уже зашумели кроны сосен, заскрипели стволы и начали раскачиваться крупные сучья. Все надежды на удачную охоту мигом пропали. При таком ветре глухарь петь не будет. Рассвело быстро, а вот уже и солнце красным шаром выкатилось над вершинами деревьев. На току делать было нечего, и мы уныло побрели в сторону дома.
По пути несколько раз манком высвистывал рябчиков. Петушки, даже не ответив, шумно поднимались с земли по разные стороны от тропы, и летели на манок, как чумные, садясь чуть ли не на голову. Рябчиков весной мы не стреляем. Они, не в пример тетеревам и глухарям, моногамы. То есть создают пару на гнездовой период, и если по какой либо причине партнёр погибает, то другой уже не ищет замену, а значит, не будет и гнезда. Подлетавший петушок суетливо бегал по ветке дерева, высматривая соперника, только что подававшего отсюда голос. Надо же заявить, что этот участок леса уже занят и прогнать нахала, незаконно вторгнувшегося на чужую территорию. Увидев людей, рябчик не улетал тотчас, как бы не преминул сделать осенью, а начинал ругаться по-своему. Затем удалялся, перелетая с дерева не дерево, и долго ещё было слышно по лесу его возмущённое стрекотание. Поведение рябчиков развеселило нас, да и ветер неожиданно быстро стих. Вокруг нас стали слышны барабанная дробь дятлов и звонкие трели зябликов.
Я вспомнил, что немного в стороне от маршрута движения находится искусственный водоём, вырытый когда-то для частного скота, который пасли в этих лесах. Такие водоёмы создавались просто: бульдозером выкапывалась длинная узкая яма, заполняющаяся весной талой снеговой водой. Водоём не высыхал до осени, хотя и здорово мелел. Так вот, водоём, о котором я вспомнил, уже давно не использовался, так как скот пасли в других местах. Да, я не сказал, что водоём был сооружён на противопожарном разрыве. Это длинная просека в лесу, шириной до пятидесяти метров, разделяющая крупные хвойные массивы. По причине того, что водоём не использовался, он постепенно обмелел и по краям зарос густой осокой. Зеркало воды оставалось совсем небольшим. Поскольку на многие километры вокруг не было открытой воды, этим водоёмом часто пользовались для отдыха пролётные утки.
У нас с Вячеславом в охотничьей путёвке было вписано разрешение на добычу пяти уток, одного глухаря и трёх тетеревов. Поэтому я предложил завернуть на водоём и попытать счастье на утках. Пришлось сделать небольшой крюк, чтобы подойти с нужной стороны. Что такое – подойти с нужной стороны? А вот что! Вытолканная бульдозером из ямы земля создала с одного её торца значительный бугор метра в два высотой. Прячась за него можно было подобраться к водоёму вплотную, что мы и сделали. Оставили внизу рюкзаки, и сквозь выросший на бугре кустарник выползли на его вершину. Медленно и осторожно выглянули. Перед нами открылась идеалистическая картинка. Блестящая под солнцем гладкая поверхность воды, по краям жухлая осока и… никого! Если бы утки плавали в осоке, от них бы шли небольшие волны или просто рябь.
Вячеслав выбрался наверх, встал во весь рост, повесил ружьё на плечо и повернулся ко мне.
-- Ну, и где Кузьмич твои жирные селезни – он картинно развёл руками и… резко присел. За его спиной послышалось хлопанье крыльев, испуганное кряканье и из осоки вылетело более десятка чирков-свистунков и удалилось вдоль просеки. Охотник судорожно принялся хватать ружьё, а оно, как всегда бывает в таких случаях, ремнём зацепилось за полу куртки. Мне же сектор стрельбы загораживала спина приятеля. В общем, утки улетели, я поднялся на бугор и мы спустились к воде.
-- Похоже, чирки засекли нас ещё на подходе и затаились.
-- Да, невезуха, разини мы всё-таки – Вячеслав смотрел в сторону улетевшего табунка. Вдруг глаза его округлились, и он опять схватился за ружьё. Утки возвращались! Но их стремительно настигала какая-то хищная птица. Чирки с плеском плюхнулись в осоку, а один селезень, не рассчитав, ударился об землю под моими ногами. Хищник, гнавшийся за ним, круто развернулся, едва не налетев на нас, и стал набирать высоту. Раздался выстрел и он комом свалился в сухие папоротники.
-- Зачем ты? – недоумённо спросил я.
-- Ястребов надо уничтожать. От них в лесу погибель всему живому! Если бы не мы, он бы уже ощипывал этого чирка – показал мне под ноги.
Я наклонился и подобрал селезня. Он лежал в руке, безжизненно свесив голову на длинной шее. Чирок- свистунок самая маленькая наша утка. Весит каких-то 350 граммов, а какой красавец. Голова цвета светлого шоколада. Через глаз к затылку проходит широкая ярко-зелёная полоса. На пепельно-серых боках тонкий струйчатый рисунок.
Спускаемся с бугра, отправляю трофей в рюкзак, и идём искать упавшего «ястреба». Мне давно понятно, что это никакой не ястреб, где там ястребу угнаться за быстрым чирком.
Он привык охотиться из засады. Скорее всего, это крупный сокол, а какой – сейчас узнаем. Вячеслав сам находит свой трофей и подаёт его мне. Это действительно крупный сокол. Главное отличие состоит в наличии «соколиного зуба» на верхней половинке клюва (надклювье). У ястребиных острая и ровная кромка. У нас гнездится пять видов соколов и самый крупный из них – сапсан. Его я хорошо знаю, но этот ещё крупнее и оперение не похоже. В России крупнее сапсана только кречет. Значит, это он. Всё сходится: кречет гнездится значительно севернее и сейчас у них пролёт. А я читал, что кречеты часто летят вслед за утиными стаями. Заворачиваю тушку в бумагу и опускаю в свой рюкзак. Приятелю такой трофей совершенно ни к чему, а я сделаю чучело для музея.
До жилья остаётся чуть более километра, когда он, идущий по тропинке сзади, останавливает меня, утверждая, что в моём рюкзаке что-то шевелится. Я отмахиваюсь, мол дома посмотрю.
-- А вдруг змея – заявляет он – мы же рюкзаки оставляли на земле, когда к водоёму подкрадывались. Могла гадюка заползти, они ведь уже покидают свои зимние убежища.
Я снимаю рюкзак, и осторожно, с долей опаски развязываю горловину. В лицо ударяет комок перьев, получаю крылом по лбу и птица скрывается за деревьями. Какая?? Раскрываю горловину шире. Так… бумажный свёрток на месте, а чирка нет. Чёртов Славка хохоча валится на землю. Ему, видите ли, весело.
И всегда, заходя в районный музей, первым делом вижу сидящего на сучке кречета, вспоминаю наше приключение и губы непроизвольно растягиваются в улыбке.