Действующие лица.
Аполлон – солярный бог, отвечающий, в том числе, за искусства.
Мыслитель – старик, путешествующий по мирам в поисках богов.
Каллиопа – муза эпической поэзии.
Эвтерпа – муза лирической поэзии и музыки.
Мельпомена – муза трагедии.
Талия – муза комедии.
Эрато – муза любовной поэзии.
Полигимния – музы пантомимы и гимнов.
Терпсихора – муза танцев.
Клио – муза истории.
Урания – муза астрономии.
Зографа – муза живописи и рисунка.
Синемато – муза кинематографа.
Иконес – муза комиксов.
Пахнидия – муза видеоигр.
Прозария – муза прозы.
Место.
Красивое греческое строение на высочайшей горе над облаками. Яркое синее небо, легкий холодный ветер. Аполлон и огромное количество женщин сидят в одном кругу и о чем-то беседуют.
Глава I: Талантливый человек талантлив во всем?
Мыслитель:
(появляется и садится рядом с Аполлоном)
– Приветствую тебя, о светоносный бог. Надеюсь, что ты и твои музы хорошо проводите время.
Аполлон:
– Здравствуй, смертный. Хорошо проводим. Часто беседуем. С каких это пор смертные начали посещать богов?
Мыслитель:
– С тех пор, как начали искать мудрость. Я хотел бы поговорить с повелителем всех искусств об искусстве.
Урания:
– Какой же он смешной. Он мне нравится.
Клио:
(достает ноутбук и начинает печатать)
– Я запишу этот разговор.
Аполлон:
– Я мастер всех искусств. Я могу все. Я прекрасный актер, писатель, поэт, художник, астроном и историк.
Мыслитель:
– Но мне казалось, что такого не бывает.
Аполлон:
– Даже среди людей есть выражение, что талантливый человек – талантлив во всем.
Мыслитель:
– Я думал, что это глупость, так как нельзя достигнуть успеха во всех областях искусства.
Аполлон:
– С одной стороны, это так. Технику искусств просто так не освоить, но есть всегда кое-что большее, чем просто техника. И это большее является общим для всех искусств. Это и есть талант. Обычно владение техникой – это лишь результат трудолюбия, но нельзя стать гением, только владея техникой. Миллионы владеют техникой, единицы становятся гениями.
Мыслитель:
– Ты уверяешь, что он становится гением всего?
Аполлон:
– В принципе, да. Если гений усваивает техническую основу искусства, то он может применить свою гениальность в любом искусстве. Гениальность сама по себе довольно интересна, но её природа, в принципе, едина. Гениальный поэт, гениальный художник и даже гениальный философ – имеют одни и те же задатки, но просто оперируют разными техниками.
Техника – мертва. Гениальность – это то, что определяет, на что направить технику. Кроме того, гениальность помогает создавать новые техники. Гений и сильный талант имеет эту черту. Он способен управлять своим искусством, какими бы техниками он не пользовался.
Я бы даже сказал, что негениальные и неталантливые люди – рабы своих искусств, а гении – хозяева. Типичный художник – всего-то человек, овладевший художественной техникой. Типичный поэт – всего-то человек, овладевший поэтической техникой и традицией. По сути, все типичные деятели искусств – это существа, которые подчиняются. У них есть список четких правил, которые нельзя нарушать. Они молятся на эти правила. Создают из них иконы. Для них есть что-то заведомо красивое, заведомо ужасное, заведомо важное и заведомо несущественное. Их творчество мертво, потому что мертво их отношение к творчеству.
В гении творчество оживает и бьет разными гранями. Эти грани порой и оценить-то невозможно. Не всем дано понять. Но только гений понимает, сколько он прошел, сколько сделал и сколько подчинил себе. Хозяин своего искусства, повелитель своих строк, подлинный творец своих картин – вот кто он. И какая разница, чем занимается такой человек? Чем бы он не занялся, он станет хозяином.
Мыслитель:
– Как-то чудесно звучит этот концепт гениальности.
Аполлон:
– Ну, допустим, плевать на меня. Я бог. Но было множество смертных, которые овладевали многими искусствами и становились во всех них гениями. Да, это редкость. Но не такая редкость, как принято считать. На самом деле, многие гении даже не стали известными. Это тоже важно понимать.
Мыслитель:
– А как же тогда понять, что они гении?
Аполлон:
– Не людям решать.
Мыслитель:
– А кому?
Аполлон:
– Сами искусства решат! Вот они! Музы!
Мыслитель:
– Я слышал, что они и друг с другом не уживаются. Они находятся в постоянно ссоре. Или это всего-то слухи?
Аполлон:
– Мои малышки ссорятся, да, но… Вообще, никаких но. Они всегда ссорятся.
Глава II: Битва трех поэзий
Эрато:
– Я полагаю, что поэзия должна быть посвящена только любви. Прочие чувства и эпос – чушь. Это недостойные поэзии вещи!
Каллиопа:
– Глупая Эрато! Все о своей наивной любви говорит! Надо писать стихи о том, что действительно является великим. Боги и герои – вот подлинный предмет любой великой поэзии. Любовь – это так, мелочь! Кому он нужна? Как и ваша сопливая лирика. Ноете все, да о чуши пишите. Только буквы зря растрачиваете.
Эвтерпа:
– О, что я слышу!? Мне больно! Как же вы можете так говорить!? Вам не кажется, что вы слишком грубы? Лирика – самое первое из искусств. Суть искусства – в выражении того, что чувствуешь. Эпос – просто глупая похвальба!
Каллиопа:
– Глупая похвальба!? Ты сошла с ума! Эпос – это величайшее искусство! Величие эпоса не знает границ!
Эвтерпа:
– Ах, если бы все было так. Но нет ничего великого в строках, воспевающих чужие подвиги. Зачем воспевать чужие подвиги, когда нужно делать свои?
Эрато:
– Я согласна с Эвтерпой. Эпос ужасен.
Каллиопа:
– Да вы обе сошли с ума! Ваша поэзия посвящена вашим микроскопическим эмоциям! Это верх эгоизма! Ваша поэзия делает молодежь изнеженной и недалекой!
Эвтерпа:
– Ой, а твои супергеройские истории очень далекие! Из тебя же появились басни о супергероях. Тот же жанр по сути.
Иконес:
– Вот не надо про комиксы начинать.
Каллиопа:
– Не надо сравнивать великий эпос с супергеройскими сказками! Да и свои бредни не сравнивайте! Великий эпос – искусство всех искусств! Он описывает самое великое!
Эвтерпа:
– Вот завелась же. И ни с чего ведь. Всем сейчас известно, что поэзия – это лирика. Лирика – синоним поэтичности.
Эрато:
– А самая лучшая лирика – это любовная лирика.
Эвтерпа:
– Не торопись с выводами.
Каллиопа:
– Какие же вы странные. Да, вы сейчас в моде у недалекой и изнеженной молодежи, забывшей о том, что такое – величие. Вы позорите поэзию. Вы уничтожаете её изнутри. Из-за вас никто больше не пишет стихов о великом, а только о низменном. Из-за вас всякие дешевые и мимолетные чувства возводятся в ранг вечных истин. И это позор! Позор всей поэзии, отвернувшейся от более великих жанров!
Аполлон:
– Ну, что же вы? Почему никак не можете помириться? Все же хорошие. У каждого типа поэзии есть свои преимущества. Есть описательная поэзия, есть лирическая, есть любовная, есть эпос, есть религиозная поэзия, есть философская… да можно перечислить бесконечное множество типов поэзии. И во всех есть что-то достойное. Не стоит ссориться.
Глава III: Классика против кино
Терпсихора:
– Вот кто точно не искусство, так это кино. Кино – это безвкусица на экране. Сплошная техника. Никакого мастерства не нужно, никакой гениальности. Просто ставишь камеру и заставляешь других людей играть. И если они харизматичны, то даже бездарный сюжет заиграет.
Синемато:
– Ну, пожалуйста, не надо меня обижать. Меня уже давно признали искусством. Я много работала и развивалась. У меня есть сюжеты лучше, чем в иных культовых книгах; есть изображения лучше, чем на иных гениальных картинах; есть даже фразы поэтичнее, чем в иных культовых стихах. Я потратила много времени, чтобы стать совершенной.
Терпсихора:
– А сейчас что? Боевички и арт-хаусная порнуха?
Синемато:
– Это не моя вина. Как и с танцами. Есть уличные танцы, а есть другие. Я не могу уследить за всеми своими ответвлениями.
Терпсихора:
– И какое же кино искусство?
Синемато:
– Такое же, как и все. Не надо принижать меня. Я хороша. Я много старалась. Я создала невероятные шедевры.
Терпсихора:
– Но все это технологии. Чем больше технологий, тем меньше величия. Лучшие создают произведения искусства из того, что есть. Самые лучшие – из своего тела, как это делаю я.
Синемато:
– Техника – это просто инструмент. В остальном, кино – это театр, из которого можно вырезать все неудачные кадры. От этого тонкость работы только усложняется. И, как следствие, увеличивается роль режиссера. Театральный режиссер и актеры, в принципе, это нечто равноценное. Если актер все испортит на сцене, то это конец. В кинематографе же нет этой проблемы. Режиссер – бог, который может превращать неудачные моменты в божественные, используя лишь монтаж и свой утонченный вкус. В руках режиссера каждый мир жизни актеров. Режиссер – повелитель ситуации. Он может слепить из нее все, что угодно.
Театральный режиссер тренирует своих актеров до выступления, а потом выводит их на сцену, где уже каждый сам за себя. Кинорежиссер всегда со своими актерами. Каждая секунда пропитана его влиянием. И, подобно мойрам, он может срезать ленты жизни персонажей. Как же кино может быть не искусством после всего этого?
Терпсихора:
– Да легко! Поставить камеру и как-то ей крутить может любой. А потом еще и нарезать что-то. Разница между работой профессионала и новичка в этом, кхм, искусстве – не велика. Вот в рисунке если ты не умеешь рисовать, то у тебя будет домик из нескольких палочек, а если умеешь, то нечто невероятно красивое и сложное.
Зографа:
– Да, именно так!
Синемато:
– Но и в поэзии и прозе тексты гениев не так сильно отличаются от работ новичков. Все решают нюансы. То же и в кино. Скульптура, живопись, архитектура – вообще, не многие искусства могут похвастаться тем, что большинство людей в них совершенно ничего не могут. Даже в танце каждый человек сможет хоть как-то двигаться. Это не сравнить с разницей между рисунком новичка и гения.
Терпсихора:
– Ладно-ладно, соглашусь. Но кино – не искусство.
Синемато:
– Хватит! Я уже давно всеми признанна искусством. Вот ты лучше посмотри на комиксы. Разве это искусство? Разве это то, что дарит людям нечто прекрасное и умное? Вот теперь задумайся, зачем ты попыталась меня унизить.
Глава IV: Классика против комиксов
Зографа:
– Конечно, комиксы – не искусство.
Иконес:
– Вам не надоело? Технически комиксы – это синтез прозы и изобразительного искусства. Да, не повезло, что комиксы, как и кино, возникли в эпоху потребления, когда все искусство стало служить низким целям развлечения. Но комиксы тоже бывают серьезными. А некоторые нарисованы лучшими художниками своего времени.
Не нужно предвзято относиться к комиксам. Потенциал у комиксов огромный. Картины не могут говорить, а если они что-то и говорят, то не так много, как можно. Слияние прозы и художества помогает справиться с проблемами обоих искусств. Картины начинают говорить больше, а из прозы можно убрать нудные и ненужные описания персонажей и природы. В комиксах каждый элемент занимается тем, для чего он предназначен. Картина – описывает, а текст – несет идею.
Зографа:
– Ну, ты так идеалистично описала, но на самом деле все плохо. Подавляющее большинство комиксов – это бред про супергероев, а все, что осталось, - детский юмор и тоска. В кино хотя бы есть массивная прослойка сильных фильмов, которые трудно не назвать произведениями искусства, а вот в комиксах их сколько? Я не могу привести ни одного примера.
Иконес:
– Действительно, так сложилось, что подавляющее большинство комиксов – развлекательная продукция, но даже в ней есть смысл. Те же супергерои – это просто современный эпос, апеллирующий к этике Платона и Аристотеля. Да, уже смотрится довольно заезженно, но это не отменяет всю суть. Герои становятся героями не просто так. Геройские комиксы поднимают этические вопросы. Это тоже важно.
Зографа:
– Но чего в этом прекрасного?
Иконес:
– Много чего. Например то, что суперспособности героев крайне схожи с грезами поэтов и фантазеров. Герои владеют теми способностями, которыми хотел бы обладать каждый во снах. Это своего рода троп, образ. И очень сильный.
Зографа:
– Ну, глупости же.
Иконес:
– Конечно, глупости. Но ты все сравниваешь по старым мерками. Если все равнять по старым меркам, то все плохо. Но новые искусства требуют новых подходов. Очевидно, что комикс с трудом сможет быть нарисован лучше живописи, или что сюжет комикса может лишь с трудом превосходить лучшую прозу. Но это синтетическая форма искусства. Нужно прощать ей такие недочеты.
Зографа:
– Не нужно прощать.
Иконес:
– Ну, тогда не стоит прощать кинематограф и театр.
Зографа:
– Но они классические!
Иконес:
– Если в искусстве нет ничего, кроме классичности, то это плохое искусство. Слово «классика» ничего не оправдывает.
Зографа:
– Классика – знак качества!
Иконес:
– Ой, далеко не всегда! Кроме того, у комиксов хороший потенциал. Им есть куда расти. И некоторые комиксы освещают довольно серьезные проблемы. Не стоит этого отрицать. Все ваши выкрики против комиксов основаны на глупых предрассудках. Просто вы не умеете их читать и не стараетесь этого делать.
Зографа:
– Комиксы для развлечения.
Иконес:
– В наше время почти все искусства служат развлечению. Не стоит лишь по этому признаку кого-то осуждать.
Глава V: Классика против видеоигр
Прозария:
– Но среди нас действительно есть лишние. Это игры! Видеоигры точно не искусство! Просто развлечение!
Пахнидия:
– Не надо мне! Создание игры – это создание полноценно мира, с использованием изображения, текста, звука, игры актеров, режиссуры, сюжета. Игры – самое комплексное искусство из существующих. Не стоит ограничивать игры. Они очень глубоки и интересны. Конечно, не все. Но самый большой потенциал именно у игр. Над игрой работают вообще все! Нет ни одного творческого человека, который мог бы не пригодиться при создании игры.
Прозария:
– Ну, это все в потенции. Но в реальности игры – глупое занятие.
Пахнидия:
– Есть очень умные игры для людей, интересующихся чем-то глубоким и интересным. Не стоит ограничивать игры,
Прозария:
– Да врешь ты все. Просто пытаешься доказать свою полноту. Но ты не проза. Проза – царица всех искусств.
Пахнидия:
– Игры появились в период расцвета эпохи потребления. Конечно, подавляющее большинство игр – примитивны и абсурдны. Но есть игры, которые доказывают, что в данном типе искусства есть огромный потенциал.
Прозария:
– Да что мне эти огромные потенциалы, когда в реальности я не вижу ничего значительного.
Пахнидия:
– Ну, в современности и прозы хорошей критически мало. В основном печатается примитивная развлекательная литература.
Прозария:
– Ну, зато есть величайшие произведения прозы всех времен и народов.
Пахнидия:
– То же есть и у игр, только не все об этом знают. Игры – молодое искусство. По сути, это архитектура миров. Создатель игры – бог. Ах, если бы он еще был один! Но обычно божественной деятельностью занимается целая группа богов. У каждого своя задача. Кто-то рисует, кто-то сочиняет музыку, кто-то создает механику, кто-то прорабатывает персонажей и сюжет. Все в игре довольно сложно. Действительно, это очень комплексное дело. Создание игры не ограничивается одним текстом или картинкой. Это сложное сплетение разнородных элементов.
Прозария:
– Но кому они нужны?
Пахнидия:
– В идеале, тем же людям, которые читают книги.
Прозария:
– Ну, нет. Умные люди читают книги, тупые – играют в игры.
Пахнидия:
– Эх, почему же вы такие радикальные. Все не можете принять меня в свои ряды.
Аполлон:
– Не расстраивайся. Девочки не очень ладят друг с другом. Так еще и новеньких не любят. На самом деле, ты отвечаешь за хорошее искусство. Но да, это же забавно. Искусства часто спорят между собой. И внутри каждого искусства ведется бесконечное множество споров. Все это так неоднородно и странно.
Мыслитель:
– А почему они спорят?
Аполлон:
– Не знаю. Так принято. Одним из первых споров был спор между комедией и трагедией. Это очень древний спор. Оба искусства долгое время друг друга презирали.
Мыслитель:
– Но есть же трагикомедия.
Аполлон:
– Есть. Но это не мешает спорить.
Глава VI: Комедия против трагедии
Мельпомена:
– Трагедия показывает всю глубину жизни.
Талия:
– А комедия высмеивает всю эту глубину и позволяет с ней жить.
Мельпомена:
– Комедия – это просто шутовство. В ней нет той силы, которая есть в трагедии. Трагедия – это квинтэссенция любого творчества. В любом великом искусстве есть элементы трагедии.
Талия:
– Не так! Юмор – великое орудие против глупости.
Мельпомена:
– Великое орудие глупости. Побег.
Талия:
– А трагедия что такое? Изнывание? Искусственное ожесточение мира. Комедия делает мир лучше, трагедия ухудшает его. На самом деле, трагедия – еще смешнее комедии своей пародией на мир.
Мельпомена:
– Ах! Нет! Это комедия совсем не смешная. Любая комедия глупа и бессмысленна, даже если пытается высмеять серьезные вещи. А вот трагедия – это подлинный реализм бытия.
Талия:
– Да, давай, похвастайся еще. К слову, хвастовство – это то, что высмеивается в комедии. Лучше, поплачь.
Мельпомена:
– А ты посмейся.
Талия:
– Только если над тобой.
Мельпомена:
– Какая же ты глупая!
Талия:
– А ты плакса! И еще постоянно жалуешься на все. И еще у тебя нет вкуса. Вообще, все эти трагедии критично единообразны. Мне даже скучно.
Мельпомена:
– И об этом говорит комедия! Комедия не продвинулась ни на шаг с Древней Греции. Только назад!
Талия:
– Не тебе решать!
Мельпомена:
– А кому?
Талия:
– Смеющимся зрителям!
Мельпомена:
– Ах, этот глупый смех в бездне страданий! Чем он может помочь!? Разве он может излечить душу? Он только усиливает страдания.
Талия:
– Это трагедия усиливает страдания!
Аполлон:
– Не ссорьтесь хотя бы перед гостем.
Талия:
– Не я первая начала.
Мельпомена:
– И не я.
Аполлон:
– Вы обе прекрасны. У вас есть свой шарм. Не нужно красоваться друг перед другом. Мы все знаем, что вы прекрасны и интересны. Не стоит сражаться. Комедия, трагедия – две противоположности, но в каждой есть своя мощь.
Глава VII: Лучшее искусство
Полигимния:
– И это мы еще не начали спорить о том, какое же из искусство лучшее.
Мыслитель:
– А вы и об этом спорите?
Аполлон:
– Бывает.
Мыслитель:
– И кто же обычно побеждает? Какое искусство признается лучшим?
Аполлон:
– Никто не побеждает. Все искусства хороши. Но есть наиболее популярные для той или иной эпохи, культуры или региона. Например, греки были прекрасными скульпторами, первым искусством Средних веков можно назвать музыку, а одно из основных искусств современности – проза. Все это дело моды. Нет никаких критериев, чтобы выявить подлинно лучшее искусство. Все в меру хороши, притом, для разных целей.
Живопись хороша для изображения, поэзия для выражения, проза для разбора… и так у каждого искусства есть свои плюсы. Споры искусств – это древнейшая забава. Мне даже кажется, что сами музы не относятся к ней серьезно.
Мыслитель:
– Но почему тогда спорят?
Аполлон:
– Это весело.
Мыслитель:
– Они друг друга ненавидят.
Аполлон:
– Есть немного, но что поделать? Женщины же. Женщины часто друг друга ненавидят.
Мыслитель:
– И только прекрасный талантливый мужчина пытается их примирить.
Аполлон:
– Скорее, я становлюсь основным предметом их бесконечных споров. С какой-то стороны, мне приятно. Но, на самом деле, эта вечная вражда искусств мне надоела. Искусства должны помогать друг другу, а не сражаться в смертельной битве. Я устал от споров своих подопечных.
Мыслитель:
– Однажды и они придут к этому.
Аполлон:
– Идут уже несколько тысяч лет. Все никак не могут дойти. Им плевать друг на друга.
Мыслитель:
– Но они тебя слушаются.
Аполлон:
– Временно.
Мыслитель:
– Даже это показывает твой авторитет. Искусства должны быть сосредоточены в руке творца. Он должен держать их в узде. Это и делаешь ты. Прекрасный пример творца. Ты не становишься их рабом, но управляешь ими. Как мы и говорили в самом начале.
Аполлон:
– Да, ты прав.
Мыслитель:
– Но, одновременно, ты их любишь. Любишь их всех как своих собственных дочерей, потому не можешь смотреть, как они вступают в конфликт.
Аполлон:
– Именно.
Мыслитель:
– И потому ты пытаешься их воспитать. Ты, величайший творец, и есть связующее звено для всех искусств, как и любой другой великий творец. Теперь я это понял.
Аполлон:
– Хорошо, что хоть с тобой не придется об этом спорить еще раз.
Мыслитель:
– Искусства своевольны и эгоистичны. Не сдавайся. И пусть ни один творец не сдается. Если его сгибают озлобленные музы, пусть он укрепляет себя. Он должен смотреть вперед. Он творит искусство, а не оно творит его.
Аполлон:
– Это я и хотел сказать.
Мыслитель:
– И нет лучшего искусства. Ты прав в этом. Какое же искусство может быть лучшим, когда в мире царит такое разнообразие подходов? Это возвращает нас к философии. Я предполагаю, что возможна философия, в которой истина передается музыкой.
Аполлон:
– Я же говорил, так работала музыка Средневековья. Но люди разучились слушать. А потому начали слышать в том же Бахе что-то другое, а не доказательство бытия Бога. А ведь это было самым достоверным доказательством за всю историю. Сейчас же люди, потерявшие слух, даже не слышат его.
Мыслитель:
– Множество подходов к философии, множество подходов к искусству. Какое же многообразие царит в мире! Как же это прекрасно!
Мельпомена:
– Скоро разочаруешься.
Мыслитель:
– Непременно. Но дай мне насладиться этим моментом.
Аполлон:
– И чем же ты наслаждаешься, старец?
Мыслитель:
– Компанией лучших искусств и величайшего творца! Что может быть лучше? Ах, и это чистейшее небо и облака под нами. Идеальное место для того, чтобы остаться здесь навсегда. Я бы хотел послушать ваши споры еще.
Аполлон:
– Они тебя не смутили?
Мыслитель:
– Разве могут споры смутить мыслителя? Я сам закален в спорах. Это нормально. Я их не боюсь. Я люблю споры. Люблю вопросы. Люблю горячие столкновения. В этом вся моя жизнь.
Аполлон:
– Тогда, старик, оставайся с нами. Мы подарим тебе бесконечное количество споров. И если ты покинешь нас, то можешь в любое время вернуться. Мы будем тебя ждать. Ты мне понравился. Может быть, я научу тебя чему-нибудь из своих собственных техник.
Мыслитель:
– Спасибо тебе большое! И вам, музы, огромное спасибо!