Сатана или о чудесах
Действующие лица.
Сатана – повелитель демонов.
Современник – собеседник демонического мира.
Другие демоны: Абаддон, Ариэль, Асмодей, Астарот, Бафомет, Бегемот, Велиал, Вельзевул, Ламия, Лилит, Мамон и Пифон.
Место.
Огромный зал Пандемониума, в котором заседают все величайшие демоны в аду.
Глава I: Начало разговора о чудесах
Современник:
(его заводят в зал)
– Я прибыл, чтобы поговорить с Сатаной. Я многое повидал в этом мире, я много повидал в обоих мирах. Я много думал, много изучал и пришел к выводу, что мир не так прост, как кажется вам, демонами, или нам, людям. Я беседовал с лучшими демонами, и они убедили меня в том, что я был не прав. Но в свое время я беспрекословно верил в свои истины, навязанные мне моим обществом и мной самим. Моя тотальная зависимость от моего мнения, которое одновременно являлось и общественным, делала меня наивным и поспешным человеком, создающим иллюзию мышления.
И тогда я осознал, что если моя мысль зависимо привязана к чужим мыслям, то это не подлинная мысль. Настоящая мысль начинает с самого начала. Все же прочие, кто основывается целиком и полностью на чужих мыслях, это просто муляжи мысли. Генераторы памяти.
И все эти искусственно мыслящие в итоге оказываются и людьми, не способными понять друг друга. Непонимание – главная черта догматизма. Догматик всегда против чего-то. Догматик искренне оказывает сопротивление. А почему он его оказывает? Потому что есть фундамент, на основании которого это сопротивление необходимо. Я был таким догматиком, но сейчас любые споры для меня – это игра. И решил поиграть с тобой. Это будет моя последняя игра. Я больше не буду соревноваться ни с кем. Я устал от пустых бесед с пустыми людьми и демонами, считающими только самих себя правыми.
Сатана:
– И зачем же тебе этот спор?
Современник:
– Если я побеждаю, то ты освобождаешь мою душу от адских оков.
Сатана:
– А если побеждаю я? Что же тогда получу? Какие выгоды мне может обеспечить смертный!
Современник:
– То моя душа бессрочно переходит в твои владения. Я стану твоим рабом. Я буду служить тебе до конца моих дней, а, насколько я знаю, им не будет конца.
(все демоны засмеялись)
Сатана:
– Я не желаю спорить с жалким смертным, не понимающим, что он делает. Мне кажется, ты окончательно сошел с ума. К чему мне безумная душа?
Современник:
– Ты же собираешь душу.
Сатана:
– Собираю, но не такие.
Современник:
– Какие же?
Сатана:
– Здоровые, тщеславные. Хотя, ты тщеславен, раз пришел сюда.
Современник:
– Так давай. Ты же лучший спорщик в аду.
Сатана:
– Да, мне нет равных. Но ты же понимаешь, что победителя решит совет демонов, который нас сейчас окружает. У тебя нет ни единого шанса на победу в таком обществе.
Современник:
– Я понимаю. Я сделаю так, чтобы ты сам признал свое поражение.
(демоны снова смеются)
Сатана:
– Очень храброе заявление. О чем же ты хочешь спорить? По какому вопросы ты попытаешься меня обставить?
Современник:
– Чудеса.
Сатана:
– Чудеса?
Современник:
– Да, были ли чудеса? Начиная с Декарта и Бэкона, практически вся интеллектуальная традиция отрицала возможность чудес, начиная от расхождения вод, заканчивая хождением по воде.
Сатана:
– И ты, конечно, не веришь в то, что чудеса существовали.
Современник:
– Я не знаю. Но я буду утверждать, что существовали.
Сатана:
– Прекрасный ход. Честно, прекрасный. В споре о чудесах я сам привык придерживаться такой позиции. И победит, конечно, тот чья позиция окажется более правдоподобной. Конечно же, маловероятно, что кто-то с абсолютной точностью докажет существование чудес. Кто будет правдоподобнее, тот и прав. К слову, софистические уловки не запрещены.
Современник:
– Почему?
Сатана:
– Потому что только наивный дурак говорит, что софистика – это пустая игра словами. Это игра живыми образами, которые естественно возникают в сознании любого человека. А вот логика – это как раз неестественная догматическая система, привязанная, прежде всего, к высказываниям. Софистика людям роднее, чем любая логика. Да и логика истинна только в рамках определенной группы языков с особой грамматикой. Истинность логики в жизни – крайне сомнительна. Тем более, как мне кажется, многие софизмы отметают многие вопросы, и они вполне приемлемы.
Современник:
– Например?
Сатана:
– Например, аргумент к личности. Очевидно, что дурак с меньшей вероятностью может придерживаться истинной точки зрения, а если он и придерживается истинной точки зрения, то по абсолютно случайному стечению обстоятельств. Тратить время на спор с таким человеком бессмысленно. Потому лучше доказать, что он дурак, чем разбираться с его утверждениями. Безусловно, доказательство того, что твой оппонент дурак, все сочтут за плюс к твоей позиции.
Или, например, надо лишь доказать, что человек догматик, а потом он верит в свои положения и вторично их доказывает. Почти все люди догматики, потому это просто сделать. Если соперник не отплатит тем же, то бонус тебе.
Современник:
– В принципе, да, нет особой разницы. Большинство софизмов отметаются рационалистами просто по вкусовым предпочтениям. Они не хотят разбираться с мнениями людей и просто пытаются убрать все неудобные для себя аргументы из системы спора.
Сатана:
– Именно. Мы лучше рационалистов. Софисты богаче ограниченных логиков, догматически верящих в свои истины. Кроме того, сами рационалисты часто прибегают к софизмам, например, к авторитету. Просто в руках одних люде один и тот же прием является софизмом, а у других – сильным аргументом в пользу того или иного утверждения. Даже у рационалистов все не так стройно, как кажется. Они просто стали монополистами по вопросам аргументации. Но именно в этом монополизме и их софистичность. Все логики мира – самые большие софисты, шарлатаны и обманщики. И весь их авторитет стоится на чистейшей вере.
Современник:
– Соглашусь.
Сатана:
– Да и вообще, чисто рационалистический разговор скатывается на уровень пустого обмена фразами, он перестает быть живым, льющимся из сердца. Такие разговоры – просто путешествие звуковых символов по воздуху. Они говорят, что бесстрастие говорящего дает ему какую-то чудодейственную вакцину от заблуждений. На самом деле, нет. Бесстрастный пребывает в еще большем заблуждении, чем все остальные. Он предает жизнь и придает свой внутренний мир. Он отказывается от себя, но нет другого исследователя, кроме него самого. Предавая себя, он создает иллюзорного бесстрастного человека перед собой, который и проводит исследования. Этот убогий механизм, не живой и не мыслящий, пытается подчинить себя всю вселенную своим неживым и неестественным способом познания.
Современник:
– Да, потому я тоже предпочитаю не отказываться от софистики. Меня учили её избегать, но это неестественно. Все в антисофистике основывается на странных и сомнительных мнениях, многие из которых берутся из языка, а многие просто из метафизических философских предположений.
Сатана:
– По сути, софисты, если смотреть с точки зрения истории, смогли дать ответ антисофистам только через труды антисофистов, Платона и Аристотеля, в которых софисты, конечно же, с треском проиграли. Притом, удивительно, что Сократ, основатель антисофистической традиции, сам был не в меньшей степени ритором и софистом, а за ним во многом следовал Платон, обучавший Аристотеля.
Но хватит об этом. Интеллектуальный бой. Никаких правил. Доступны все возможные грязные уловки. Но почему они доступны? Потому что достаточно умный человек сможет их сразу же разоблачить, если они в данном случае не уместны. Правила создаются для дураков, которые не способны чувствовать уместность или неуместность.
А сейчас давай начнем наш спор. Твой ход первый.
Абаддон:
– Ах! Какой спор! Глупый смертный против нашего повелителя!
Лилит:
– Я потеряла его. Если он освободится, то я его не увижу. А если он станет слугой Сатаны, то не смогу навредить.
Мамон:
– А я теперь не смогу его съесть. Жалкий червь.
Левиафан:
– Вас, господа, ждет сюрприз.
Пифон:
(шепчет)
– Эх, вы, демоны, верите в своего повелителя. Вас ждет большой сюрприз. Смотрите.
Глава II: Беседы о реальности
Современник:
– Сначала следует обсудить вопрос о реальности. Когда мы касаемся чуда, то мы должны понимать, что такое реальность. Есть множество моделей реальности, по-разному относящиеся к видимому миру.
Кто-то уверен в том, что видимый мир – это набор иллюзий. По данной модели, и все чудеса возможны, так как нет особой разницы, какие иллюзии мы наблюдаем. В мире иллюзий каждый из нас равноправен с человеком, видящим галлюцинации. Нет никакой разницы между грезящим и бодрствующим, если все мы живем в мире иллюзий. Нет никакой разницы между безумцем и здравомыслящим человеком, если все вокруг – иллюзия. В мире же иллюзий чудеса крайне вероятны. Они ведь тоже иллюзии.
Сатана:
– С этим я согласен, все так, если мы живем в мире иллюзий. Но мы не живем в мире иллюзий. И что такое чудеса?
Современник:
– Под чудесами давай понимать то, что выходит за рамки обычного, часто повторяющегося опыта. Кроме того, они не просто выходят за пределы опыта, но и не должны были бы произойти по правилам мира.
Ты уверен, что мы живем не в мире иллюзий? Анализ ощущений показывает, что мы слишком зависимы от ощущений. Все наше взаимодействие с миром сводится к ощущениям. И это, в основном, пять фундаментальных точек: зрении, слух, обоняние, вкус и осязание. Всего каких-то пять фундаментальных точек, оспорив которые мы придем к вероятности того, что мир иллюзия. Будем конкретно их оспаривать или согласимся на том, что мир может оказаться иллюзией? Так как я припас доказательства и для каждого органа чувств. Будем тратить на это время?
Сатана:
– С определением чуда – согласен. Не нужно подробно доказывать что-то про органы чувств. Просто скажи несколько предложений, чтобы я понял, в каком русле движется твоя мысль.
Современник:
– Зрение в корне сомнительно. Часто мы видим то, чего нет для других людей. Есть множество подтверждений этому. Люди говорят нам, что мы больны, если видим то, чего нет для других людей, но разве это однозначно так? То же и с другими чувствами. Каждое чувство имеет свои сбои. Иногда все чувства радом дают сбой, тогда мы слышим, видим, чувствуем и ощущаем то, чего нет рядом с нами, по мнению других людей. А, может быть, все наоборот. Может, они не видят.
Кроме того, есть такой вариант. Его я позаимствовал у англичанина Беркли, которого встретил по пути. Бог просто создает видимость мира в нашем сознании, в то время, как самого мира не существует. В материи нет никакой необходимости. Это значит, что и наших ощущений объективно не существует. Наши органы чувств перестают быть органами.
Сатана:
– Хорошо. Принимаю этот тезис. Возможно, мир иллюзия. Но нет никаких гарантий. Раз нет, то не разумнее ли предположить, что мир реален?
Современник:
– Не разумнее, но и вариант с реальность наблюдаемого мира – возможен. Его я отрицать не стану. Разберем его. Допустим, мир реален. Есть ряд концепций реального мира, в которых он не допускает чудеса.
Механистическая модель мира, например, уверяет нас в том, что Бог создал мир, а после не принимал участие в его становление. Следовательно, нет чудес. Мир – это механизм со своими законами, которые не изменятся даже по воле Бога. Если мы сравниваем мир с часами, то Бог – великий часовщик. Данная модель упускает один тонкий нюанс со своими сравнениями. Если Бог тот самый часовщик, то почему тогда он не может открыть часы во время работы и подрегулировать что-то по собственной воле?
Сатана:
– Действительно, в механистической модели есть такое упущение. Если мы вообще допускаем Создателя, то довольно странно ограничивать возможности его вмешательства, особенно, если дело касается каких-то незначительных чудес.
Современник:
– Именно. Подумаешь, воды раздвинулись. Это не так чудесно, как весь остальной потрясающий механизм природы.
Но есть еще одна модель, не допускающая чудеса. Это атеистическая модель. Она не допускает Бога. Согласно этой модели существуют только законы природы и ничего больше.
Сатана:
– В такой системе, конечно же, чудес быть не может.
Современник:
– Но могут быть природные явления, позволяющие производить эти чудеса. Например, вполне возможно, что раздвинуть воды можно и естественным путем.
Сатана:
– Но тогда будут ли чудеса чудесами?
Современник:
– Это сомнительный вопрос. Именно в этом мой главный акцент в данном вопросе. Когда мы говорим про естественные чудеса, то нам следовало усомниться в том, что они не являются чудесами.
Сатана:
– Но ты ничего не доказал!
Современник:
– Я показал, что есть множество вариантов возможной реальности. И указал на то, что в некоторых вариантах чудеса более чем вероятны, а в некоторых понятие чуда сомнительно, но может быть употреблено.
Сатана:
– Хорошо, засчитано. Но теперь дай мне высказаться.
Современник:
– Дерзай.
Сатана:
– Начнем с простого. Даже в мире иллюзий чудеса могут быть сомнительны. Сам подумай, даже иллюзорный мир имеет некоторые законы. Мне кажется, что сам Создатель, даже если он существует, не вмешивается в дела мира, иначе, почему же он не вмешивается в них в наши дни? Где современные чудеса?
Но основная проблема даже не в современности. Она заключается именно в относительности понятия чуда. Если понимать под чудом что-то необычное, то цунами, извержения вулканов, тайфуны и бури – некоторого рода чудеса. И по глобальности некоторые катаклизмы сравнятся с одними из самых массивных чудес Библии. Но мы то почему-то видим в них естественный характер. Потому сомнение твоими рассуждениями не только не развевается, но лишь укрепляется.
Современник:
– Наверное, да. Сомнение укрепляется, но ведь укрепляется и сомнение в невозможности чудес во всех этих реальных мирах. Многие думают, что даже в деистическом мире чудеса невозможны. Я же пересмотрел этот момент. Это довольно важно. На самом деле, тогда получается, что чудеса, будь то чудеса Будды, чудеса Христа, чудеса Лао-цзы – допускаются большинством школ, постулирующих те или иные системы реальности.
Сатана:
– Да, это верно. Но все равно истинной может оказаться та, которая не допускает!
Современник:
– Может, но вероятность другая.
Сатана:
– Нет смысла апеллировать к вероятностям, когда мы говорим о реальности. В реальности что-то либо есть, либо нет. В реальном мире уже может быть некая вероятность возникновения. Но мы не можем исчислять вероятности для самой реальности, так как она уже такая, какая она есть. Нельзя говорить, что мир на пятьдесят процентов может оказать иллюзорным, а на пятьдесят реальным. Нет! Он уже либо иллюзорен, либо реален. Не важно, что о реальности думают тысячи учений. Реальность одна, она существует, и она неизменна. Она не зависит от мнения людей.
Современник:
– Может быть, и зависит. Но здесь все хорошо подмечено. Не могу возразить. Атака, как мне кажется, отбита. Теперь надо бы перейти к вопросам творения, если мы хотим узнать, были ли чудеса или нет. Мы должны рассмотреть различные возможности.
Ариэль:
– Удивительно. Они спорят наравне! Кто бы мог подумать, что этот тупой человечек прокачается за столь короткий срок.
Асмодей:
– Невероятно. Этот смертный беседует наравне с королем софистов. Сатана всегда был на несколько голов выше всех своих соперников, но тут они идут нос в нос. Я удивлен. Я очень удивлен. Ко мне этот человечек приходил на совсем другом уровне. Он не умел мыслить, он не мог принять какую-то позицию, кроме своей.
Астарот:
– Первый вопрос они обсудили, но победитель все еще не известен!
Глава III: Генесис
Сатана:
– Ох, это мой любимый вопрос. Теперь мой ход. Смотри, если мы допустим, что Бог изначально вложил в природу такие закономерности, чтобы в итоге они сыграли как чудеса, то это нельзя назвать чудесами. Например, Бог во время творения вложил в морские воды способность расходиться. Допустим, это реальное физическое явление. Тогда нет смысла называть это чудом.
Современник:
– Действительно, нет, но давай вернемся к творению. Мир, если его сотворили, сотворен кем-то. При каких условиях этот кто-то мог бы не дать себе право на чудеса в созданном мире?
Сатана:
– Ну, допустим, создатель не нуждался в чудесах. Тогда все чудеса – просто выдумка.
Современник:
– Ладно, вернемся к твоему замечанию. Допустим, Бог реально вложил в мир возможные естественные события, которые естественным путем произойдут один раз. Можно ли считать это чудом?
Сатана:
– Именно.
Современник:
– Можно.
Сатана:
– Почему же?
Современник:
– Весь мир в такой модели божественное чудо. Просто некоторые чудеса повторяются каждый день, потому мы считаем их чем-то обычным. Тогда любое редкое событие будет чудом, раскрывающим глаза на чудесность природы. Кроме того, важно понимать, что даже если все эти чудеса были заложены в природу задолго до того, как произошли те или иные события, это еще чудеснее. Значит, Бог знал, что все будет именно так, а потому все еще чудеснее, если бы он сам творил чудеса в тот самый момент.
Сатана:
– Интересно вывернулся. Да, сложно не согласиться с тем, что заведомо предусмотреть все – это чудесно. Ладно, но это еще не говорит о том, что чудеса были. Было ли вообще какое порождение? Или все иллюзия, как ты говорил? Или, быть может, мир появился из большого взрыва?
Современник:
– Рассмотрим три предложенных варианта. На самом деле, они одинаково вероятны.
Сатана:
– Я же говорил, что не стоит оперировать вероятностями, когда мы говорим о том, что действительно было.
Современник:
– Именно поэтому я и оперируют словами «равно вероятны», потому что я не знаю, что было, но что-то было.
Сатана:
– Хах, тоже хороший ход.
Современник:
– Так вот, мы одинаково не видели ни Бога, ни большого взрыва, ни иллюзии. Иллюзию мог создать Бог, как и взрыв, но это еще те интеллектуальные извращения, возникшие на почве повсеместного эклектизма. Вопрос в том, можем ли мы узнать, как был сотворен мир, используя логику и факты?
Мне кажется, нет. Чтобы точно что-то узнать, нужно находиться в нужном месте в нужное время. Так, например, чтобы иметь возможность узнать обстоятельства преступления, нужно быть его свидетелем. Все прочие лишь теоретизируют. И сажают людей за теории адвокатов, прокуроров и судей. Более того, чтобы познать всю ситуацию, нужно поставить себя как на место преступника, так и на место жертвы. То же с любым событием в прошлом. Мы должны стать свидетелями того или иного генезиса, чтобы увериться в нем. Никакие доводы и факты не помогут.
Разберем мир, созданный Богом. Данную теорию невозможно серьезно критиковать. Даже если бы все факты указывали на Большой Взрыв, но это не так, то ничто бы не помешало Богу просто сделать все так, чтобы факты указывали на Большой Взрыв.
Сатана:
– Но зачем?
Современник:
– Допустим, он предвидел, что когда-то появится такая теория, а потом запустил некоторые обманчивые картины на небеса и некоторые фиктивные излучения, которые по ложным расчетам ученых насчитывают миллиарды лет. Это же совсем не сложно для существа, обладающего либо бесконечным, либо большим могуществом.
Но, к счастью, Большой Взрыв – это далеко не факт. Вообще, вся элементарная физика и астрофизика – далеки от полноты и фактичности. Именно в этих зонах вероятность интеллектуальной погрешности бесконечно велика, так как мы рассматриваем предельно большие и предельно малые величины. Порой ученые ошибаются в простейших вещах, например в законах функционирования общества. А тут вдруг мы рассчитываем, что в самом сложном вопросе они разбираются лучше, чем в простейших, в которых они часто заблуждались.
Большой Взрыв – это космогонический миф современности, предназначенный для того, чтобы закрыть главный вопрос науки: вопрос о возникновении естественного мира по естественным причинам. Не удивительно, что Теория Большого Взрыва все еще остается теорией. Всякий, кто считает её фактом, полоумный фанатик, не имеющий ни капли сомнения.
Мы, люди, находимся в таком положении, что мы не в состоянии зафиксировать, что же привело к современному нам состоянию фактов. Абсурдно предполагать, что теория, существующая сто-двести лет, может предсказать реальное событие, которое, якобы, произошло несколько миллиардов лет назад. Мы не помним, что вчера делали. А тут предсказываем то, что могло произойти миллиарды лет назад. Порой наши предсказания на следующий день не сбываются. Прогнозы погоды даже не всегда верны. В мире, в котором не верны прогнозы погоды, люди, считающие, что Большой Взрыв действительно имел место, кажутся мне кем-то вроде шаманов. Ну, быть может, они своим желанием смогут вызвать Большой Взрыв.
Ведь, действительно, удивительно, как слаба эта теория, если учесть тот факт, что её невозможно проверить. Большой Взрыв – причина всех причин. Но что это на самом деле? Это Перводвигатель Аристотеля. Симптом, который заставляет некоторых интеллектуалов свести все многообразие наблюдаемого мира к единому источнику. Теория Большого Взрыва – не более чем естественнонаучная трактовка Перводвигателя Аристотеля.
И не удивительно, что Теория Большого Взрыва довольно логична, но логика-то сомнительна. Аристотель – создатель той самой логики, согласно которой все нуждается в единой причине. Аристотель боялся бесконечности, а потому всеми силами изживал её из своей логики. Он страшился многообразия, а потому сузил свою логику до ограниченных определений, отказавшись от поэтического языка, языка Платона, Ницше, Кьеркегора и многих других мыслителей. По сути, логика Аристотеля заражена болезнью, из-за которой она вынуждает сводить все к одной первопричине. И мы пользуемся этой логикой до сих пор.
Сатана:
– Где ты нахватался всех этих философских знаний?
Современник:
– Последовав совету Левиафана, я начал интересоваться мнениями других. И перед тем, как добраться до тебя, я прочитал несколько тысяч книг. Я готовился к спору.
Сатана:
– Хорошо. К черту Теорию Большого Взрыва. Если она и права, то мы никак не сможем этого подтвердить. Теперь расскажи про мир-иллюзию.
Современник:
– Хорошо. Опять же, мы не можем понять, является лишь наш мир иллюзией. Что самое забавное для мира-иллюзии?
Сатана:
– Что же?
Современник:
– Да то, что все те же факты, которые мы видим сейчас, могли бы быть созданы несколько минут назад, вместе со всеми нашими воспоминаниями и всем прочим. Иллюзия могла быть создана как сто лет назад, так и двести. Да и вообще она может существовать вне времени. Тогда и время можно считать иллюзией.
В общем-то, теория иллюзорности всего мира снимает с нас все кандалы наблюдаемого мира. Даже если бы мы смогли собрать все факты, необходимые для подтверждения Теории Большого Взрыва, то их всегда можно было бы обнулить теорией иллюзорности мира.
Сатана:
– Но наука же работает.
Современник:
– Да, в довольно узких пределах. К моменту моей смерти тот проект, который мы сейчас называем наукой, отработал сто лет: от конца девятнадцатого века до начала двадцать первого. До конца девятнадцатого века это была совсем другая наука, а до начала семнадцатого века было что-то совсем иное. И все это работало в какой-то степени.
Так вот, наука может дать рекомендации по лечению, строительству, любому другому простому ремеслу, но она не может пройти от начала до конца весь эволюционный процесс и, конечно же, экспериментально воссоздать вселенную. Даже если ученые доконают бедное одноклеточное, и оно изменится, то это не будет значительным доказательством теории эволюции. То же и с большим взрывом.
Я, опять же, возвращаюсь к твоему концепту. Все было так, как было. Здесь нет места никаким вероятностям.
Сатана:
– Ты привел нас к полной неизвестности. Что же мы будем делать дальше?
Современник:
– Порассуждаем о пределах всемогущества Бога. Как мы решили, его существование окончательно не отвергнуть. Теория бога довольно сильна. А если есть Бог, то вероятны и чудеса. Но вдруг окажется так, что Бог не обладает всемогуществом.
Глава IV: Вопросы всемогущества
Сатана:
– Я полагаю, речь пойдет об известном парадоксе: сможет ли Бог создать камень, который не сможет поднять?
Современник:
– Отчасти. Изначально хотелось бы установить пределы всемогущества Бога. Что же это значит? Что значит, что он может все? Все в этом мире? Он, судя по концепции, может создавать миры, солнца, души людей. Это тотальное могущество. По отношению к нашему миру он может все.
Но можно ли назвать тотальное могущество – всемогуществом? Нет. Быть может, он мог создать только нашу вселенную и все. Тогда он всемогущ только в рамках нашей вселенной.
Сатана:
– Ну, это плохо. Тогда о каких чудесах речь?
Современник:
– Для чудес не нужно всемогущество. Нужно некое могущество, но оно не тотально.
Сатана:
– Ладно, и здесь у тебя хорошо получилось. Но давай вернемся к парадоксу с камнем. Как ты его пояснишь?
Современник:
– Ну, довольно просто. Парадокс логический и показывающий, скорее, слабость логики. Всемогущий бог не может создать камень, который не может поднять. Но как он будет его поднимать? У Бога нет рук, ног. Чем он будет поднимать? И относительно чего? Камень, имеющий бесконечную массу, станет объектом, относительно которого поднимается все остальное.
Сами условия парадокса – парадоксальные и сами создают ошибку. Они требуют невозможного. По сути, они требуют создать невозможный объект, чтобы совершить над ним невозможное действие. Сможет ли бог создать пирог, который не сможет съесть? Сможет ли бог создать кота, которого не сможет погладить? Все это воображаемые объекты, подобные Чайнику Рассела. Проще говоря, сциентисты постулируют абсурдные объекты, чтобы создать иллюзорный парадокс.
Сатана:
– Да, хорошо. И здесь разобрались. Но разве всемогущество гарантирует создание чудес?
Современник:
– Конечно, не гарантирует. Всемогущий Бог или тотально могущественный Бог просто имеет такую возможность.
Сатана:
– Снова возможность.
Современник:
– Ну, да, конечно. Когда мы говорим о чем-то, то с самого начала надо доказывать всем сомневающимся, вообще возможно ли это, а потом уже пытаться убедить их в реальности.
Сатана:
– А ты хитер. Что думаете, демоны?
Лилит:
– Хитрее самого хитрого демона.
Бафомет:
– Хитрее даже вас, господин.
Бегемот:
– Невероятно хитрый!
Сатана:
– О чем же мы поговорим дальше?
Современник:
– О механистической картине мира.
Глава V: Механистическая картина мира
Современник:
– Механистическая картина мира стала первым гвоздем в гроб концепции чуда. Люди начали думать, что Бог создал мир, полностью настроенный и полностью рабочий, и после больше никогда не вмешивался в его дела.
Удивительная концепция. На самом деле, не совсем понятная. Зачем создавать часы, которые ты не можешь настроить? Зачем создавать мир, в котором ты ничего не может сделать? Или почему ты ничего не делаешь в мире, в котором ты можешь все? На голову сторонников механистической картины мира сваливаются тысячи вопросов. Ведь, действительно, деистический бог – самый бессмысленный среди Богов.
Христианский бог создал мир, влиял на него долгое время, поставил правила игры, по которым после этих влияний кто-то должен попасть в рай, а кто-то в ад. В христианской концепции есть какой-то порядок, какая-то цель, какой-то смысл. Есть некая игра, в которую Бог вовлекается свободные человеческие души.
Деистическая концепция лишена игры. Есть Бог, есть мир, но нет их взаимодействия. Бог зачем-то наладил механизм и ушел. Бог не вовлечен в игру. Мы даже не уверены, наблюдает ли он. Смысл такого мира?
Сатана:
– Нет смысла.
Современник:
– Именно. Смысла нет. Быть может, для физика того времени такая концепция была спасением, ведь она позволяла ему преувеличивать и мощь Бога, и мощь естественного мира, но в реальности, даже при не очень внимательном рассмотрении, деизм и механистическое отношение к бытию – выглядят очень странно. Разделить бытие на две абсолютно несвязанные параллельно существующие субстанции – могла только наука, чтобы потом в двадцатом веке догматически поверить в Бритву Оккама и вырезать деистического Бога из своих теорий, а потом последовательно начать придираться и ко всем другим богам в других религиях.
В нашем вопросе значимость деизма и механистической картины мира крайне заметна. Именно с нее начинается отрицание чудес. Как бы, ученые продолжают верить в Бога, но все чаще мы встречаемся с непризнанием чудес или естественнонаучной их трактовкой, что, конечно же, делает чудеса не такими чудесными.
Сатана:
– То, что механистическая картина мира довольно забавна, я понял сразу, но как её забавность опровергает ту позицию, которую я защищаю.
Современник:
– Частично оспорив механицизм, ну, или хотя бы согласившись в его недостаточности для истины и абсурдности, мы соглашаемся и с тем, что одно из самых популярных направлений мысли, отрицающих чудеса, было спорно. В этом смысле, мы сейчас потеряли одного из самых опасных врагов концепции чуда.
Сатана:
– Что дальше?
Современник:
– Следующим ходом мы попробуем рассмотреть современный физикализм с его догматами.
Сатана:
– Ты и об этом знаешь? Ах, точно, мне же сказали, что ты бывший научный догматик и сторонник физикализма.
Современник:
– О механистической картине мира.
Сатана:
– О чем же мы поговорим дальше?
Глава VI: Физикализм
Современник:
– Современный физикализм продолжает тенденции механицизма. Они постулируют, что естественный мир независим от сверхъестественных сил, а работает только по законам физики. На самом деле, это не свободный вывод, а вполне явная тенденция. Физикалисты следуют за уже созданной традицией, правда, новые догматы в их учении в принципе заставляют их отрицать существование Бога.
От этого их отношение к чудесам становится еще более радикальным. Бог не только отказывается что-то делать в уже созданном мире, но его еще и не существует. Как мы с тобой решили, в деистическом мирке Бог, в принципе, мог бы потенциально вмешиваться в жизни людей. В этом смысле, концепт чуда нельзя отвергнуть с полной уверенностью даже в деизме. И есть некоторые хитрости, которые позволили бы Богу в деистическом мире творить чудеса, не вмешиваясь в дела смертных. Проще говоря, если Бог так составил механизм мира, что чудеса начали происходить в нужные моменты, то и его непосредственное вмешательство не требуется, но, при этом, чудеса происходят.
Физикалисты же радикальнее. Они убирают источник чуда. Как мы говорили, довольно спорно считать что-то чудом, если нет Бога.
Сатана:
– И как же ты разберешься с физикалистами? Допустим, я занимаю позицию физикалиста. Я считаю, что весь мир – это четыре постоянных взаимодействия плюс материя. Что ты мне скажешь?
Современник:
– Что все это иллюзии, основанные на поверхностной трактовке наблюдений. Даже если мы признаем, что их наблюдения существуют, следует отметить, что это не единственная трактовка. Тот же магнетизм – непонятно что. Но в теориях физикалистов все становится якобы понятно. Но, на самом деле, это ложь, фикция. Даже если не думать, что мир иллюзия, то все физические теории – далеки от очевидной истинности.
Разберем некоторые ключевые положения науки современности. Первое, Бритва Оккама. На самом деле, Бритва Оккама в науке практически не применяется. Ей применение относится только к некоторым положениям. В принципе, наука довольно массивна как раз благодаря тому, что она повсеместно умножает сущности сверх необходимого. Возникает бесчисленное количество новых направлений исследования того, чего не существует. Да и исследуется все довольно толстыми методами, которые тоже было бы неплохо подрезать. В общем, Бритва Оккама в науке – это оружие против религий и философских учений.
Второе. Верификация. Эмпирические подтверждения теории. Это индуктивный элемент любой теории. Но, как мы хорошо знаем, индуктивная логика не имеет того же истинностного статуса, как дедуктивная. Индуктивная логика всегда вероятностна. Нель
Третье. Есть попытки слить дедуктивную и индуктивную логику в науке. Следствием этого является, например, абдукция. Но все слабости индукции переходят и на последующие логические размышления. Слабым звеном научной логики является индукция. И, собственно, она не должна называться логикой, потому что её форма не дает неоспоримых утверждений.
Четвертой. Фальсификация. Это еще одна игрушка современной науки. Каждое научное утверждение должно не только доказываться, но и должно иметь возможность быть опровергнутым. В чем наивность фальсификации? В том, что она может отсеять истинные теории, потому что они непроверяемы, и проверять неистинные теории, просто потому, что их можно проверить. Допустим, тезис – «все иллюзия». Его не опровергнуть. Потому фальсификация признает его ненаучным. И потому она начинает играться с другими тезисами, пытаясь фальсифицировать их. Но мир либо иллюзорен, либо нет. Если да, то вся фальсификация – это просто игра в бисер. Она не просто не приближает нас к истине, сколько отдаляет от нее.
Сатана:
– Неплохое опровержение физикализма. Меня все устраивает.
Современник:
– Почему ты не сопротивляешься?
Сатана:
– Потому что я не физикалист. Это слишком банально.
Современник:
– И когда же ты нанесешь свой сокрушительный удар?
Сатана:
– Когда ты меньше всего будешь этого ждать.
Современник:
– Я всегда жду.
Сатана:
– На самом деле, мне нравятся твои речи, потому я слушаю. Люблю людей, которые говорят хорошо и правильно, без излишнего догматизма и радикализма. Что разберешь дальше?
Современник:
– Вопрос о соотношении веры и реальности. Ведь, в действительности, мы верим во все типы реальности. Нет ни одной модели реальности, которая бы держалась не на вере. Все наше мировоззрение пропитано верой. За пределами веры нет философии. Хвастовство с сомнением – это просто фикция, еще одна грань догматизма и веры. Все критики – догматики.
Глава VII: Вера и реальность
Современник:
– Любое мнение о реальности сопряжено с верой. Каждый, кто говорит, что он что-то там знает, еще более верующий, чем тот, кто постулирует свою веру. Знать – это знать точно! Без каких-либо но! Без каких-либо «возможно»! Знать – это значит, что по-другому и быть не может. Проблема же в том, что все и всегда может быть по-другому.
Опять же, возьмем науку. Она внушает людям свою реальность. Притом, как ни удивительно, активно используя органы чувств, она их опровергает, превращая восприятие в научную метафизику. Мы не просто видим иллюзию мира, мы видим сигналы мира, представленные световыми волнами и слышим колебания среды, но никто не доказал, что мы видим именно световые волны. Да и то, что они волны, - вполне сомнительно, так как этого невозможно увидеть. Волновая природа света – миф. То же и с колебаниями среды. Это все математические определения мира. И они за уши притянуты к математике. Они исходят из мифологии математически моделей, где весь мир размечается математическими символами, но это все лишь догадки. Это не знания. Каждый, кто называет это знанием, не просто догматик, но конченный фанатик, не видящий никаких альтернативных позиций. Он радикальнее даже верующих экстремистов. Для него все, кто считает иначе, уже глупы и наивны.
Но, как мы разобрали, наука не может опровергнуть теорию иллюзии. До тех пор, пока иллюзия не будет опровергнута, вся наука будет сомнительной до самого основания и во всех своих утверждениях, так как наука, как она сама считает, апеллирует к реальности.
Все же адекватные люди, если и придерживаются тех или иных убеждений, осознают свою веру. Нет, это конечно не совсем христианская вера. Христианская вера – это частный случай общей веры, имеющий свои специфические особенности.
Сатана:
– Да, действительно. Всякий, кто кричит о своем знании, скорее показывает тем свое тщеславие. Не важно, работают ли наши мнения. Не важно, как глубоко они заводят и как точно мы предсказываем с их помощью другие явления, мы все равно в них верим. Мы верим в то, что они существуют. Мы имеем веру, согласно которой они ведут себя вполне определенным образом. И мы имеем веру, которая разъясняет причины этого поведения.
Современник:
– В сущности, все наши знания ничего не стоят. Может быть, можно сказать, что мы знаем, будто ты некий предмет падает на землю. Но и это утверждение переполнено верой. Мы верим в землю, верим в предмет и верим в падение. На самом же деле, мы только знаем, что нам кажется, будто бы некое явление, называемое предметом, совершает кажимость действия, называемого падением, на кажущуюся плоскость, называемую землей. Все, что находится сверх слова «кажется» - уже метафизика и догматизм.
Есть состояния, в которых люди часто признаю, что их восприятия их подводили, хотя они на тот момент верили в них. Например, галлюцинации.
Смешно предполагать какие-то невидимые силы, действующие не кажущиеся предметы, когда мы не уверены в существовании самих предметов. Это все та же метафизика.
Сатана:
– А что же тогда физика?
Современник:
– Изучение кажущегося движения кажущихся объектов. Например, течения воды, движений маятника или чего-то подобного. Все, что в физике выходит за пределы описания непосредственно наблюдаемых движений, все является метафизикой. Вся атомная, квантовая и относительная физики – суть метафизические системы, пусть и основанные на наблюдаемых, кажущихся, фактах, но, в большей степени, апеллирующие к фантазии самих ученых, научной мифологии и традиции. Но дело не в науке. Наука – просто самый известный и самый актуальный пример.
Невозможно познавать, не ориентируясь на ту или иную метафизическую систему. Метафизика всегда служит частью теории познания, так как метафизика – это единственное условие, необходимое для дедуктивной логики. Если мы отрицаем причину причин и общие законы, то дедукция становится бессмысленной. Можно дедуцировать какие-то частные следствия из менее частных посылок, но это слишком мелковато для научного и философского познания.
Даже наука, отрицающая метафизику, отрицает только лишь её имя. На самом деле, известно, что метафизика науки такова: есть естественный мир, нет бога, есть невидимые физические силы – все это чистейшая метафизика. Наука всегда касается метафизических вопросов, игнорируя недостаточность физических фактов. Например, ученые уверяют, что вселенная везде работает по одним и тем же законам, как уверяет Гелилей и все его последователи. Везде? Как это? Вы были везде? Нет. Но тогда получается, что мы делаем утверждения, далеко выходящие за пределы возможностей нашего познания. Следствие довольно просто. Почти вся научная система мира – это миф, основанный на единичных фактиках, которые пусть и насчитывают тысячи и миллионы примеров, но в масштабе вселенной этого всегда недостаточно.
Сатана:
– Да и как могло бы быть достаточно? Наука отвергает священный авторитет писания. Следовательно, никто всезнающий не передал им знания. Значит, познанием занимаются сами люди. А людям свойственно ошибаться. Но хватит о науке. Расскажи о вере в философии.
Современник:
– Вера в науке, по сути, иллюстрирует и веру в философии. Все философские школы полны веры. Каждая создает свою реальность. Как следствие, каждая требует своей философской веры. Философ отличается от ученых и религиозных деятелей только тем, что пытается пройти путь либо с самого начала, либо пытается вернуться дальше поверхностного традиционного рассмотрения тех или иных явлений. В общем, философ отличается от всех прочих своим отличием. Но это не делает его недогматичным.
Философ – сам себе догма. Догматизм скрывается в логике, в подаче, во вкусах, в стиле, во фразах, которые он использует. Мышление философа никогда не свободна. Да, он создает ту или иную тенденцию, но создав её сам становится её рабом.
Некоторые видят суть философии в её критическом характере, но они забывают, что, вообще-то, нет такой вещи, как философия. Философов ничто не объединяет. Нет никаких социальных институтов, которые могли бы объять мысль. Нет даже какой-то определенной тенденции, в которой работают все философы. Как следствие, философия – это некое разобщенное ничто.
Критический характер скрывается в этом разобщении. Философы критикуют друг друга так же, как это делают религии. Для этого не нужно высокого уровня сомнения или какого-то мифического критического мышления.
Всякий, видящий в философии что-то общее: рациональность, рефлексивность или эмпиричность – скорее придает всей философии те качества, которым он сам поклоняется. Философия разобщена во всех смыслах. Стоит нам дать ей определение, как половина сильнейших мыслителей мира будет выброшена за её пределы.
Сатана:
– Соглашусь.
Современник:
– Так вот, к чему это я. Все философы – это люди, верящие в свои собственные истины. У них тоже есть ученики, которые верят в их истины, а есть те, кто несколько уходит от заданной веры, но это не отменяет его верующий характер.
Сатана:
– И все бы хорошо, но как это относится к чудесам?
Современник:
– Очень просто! Наука и философия – основные враги чудес! Они считают, что концепция чуда основана на вере. Вот тут и начинается проблема: сами наука и философия основываются на вере. Это не значит, что чудеса существовали. Это лишь значит, что самые злостные противники концепции чудес – это тоже верующие люди, правда, имеющие иную веру.
Сатана:
– И этот тезис я приму, потому что все они, в принципе, хоть и хороши, но ничего не доказывают, а только отражают все потенциальные вражеские атаки, которые я мог бы провести. Собственно, я сам часто разбираюсь с теми же вопросами, когда защищаю концепцию чуда. И здесь мне есть чему поучиться.
Глава VIII: Возможность чудес
Современник:
– Как мы разобрали, чудеса возможны и крайне вероятны в иллюзорном мире и в мире абсолютного Бога. После мы разобрали, что вероятность чуда стоит усматривать и в деистическом мире. Единственная модель, в которой чудеса невозможны или в которой было бы странно считать чудеса чудесами – это физикалистическая модель, в истине которой мы усомнились и поставили её в один ряд с другими учениями.
Так вот, у нас есть четыре фундаментальные модели. Три из них не отрицают чудеса с полной очевидностью. Отрицает лишь одна, апеллируя к стандартности мира и подчиненности его физическим законам. Как мы выяснили, пусть деизм говорит нам о том же, но в нем есть некое всемогущее существо, которое, все же, при необходимости может вмешаться в работу механизма мира. Христианская, исламская и иудейская модели, в сущности, одна модель, если мы касаемся нашего вопроса.
Концепция же иллюзорного мира характерна для индийских учений, где Бог создает иллюзию или иллюзия существует сама по себе. И чудеса возможны в обоих случаях. В случае с Богом, будь то Шива, Вишну или Брахман, все понятно. Но в случае с чистой иллюзией – нет. Индусы называют иллюзорность мира – майей. По сути, это сплошная видимость без подлинных объектов видения. Атман является зрителем театрального представления, называемого сансара. Зритель страдает, теряет надежду, сам вживается в роль и становится актером для других, продолжая быть зрителем.
Так вот, майя в принципе может создавать такие иллюзии, которые можно будет назвать чудесами. Но как? Иллюзия свободна, пусть она и вовлечена в постоянный круговорот. В ней нет ограничений. Как минимум, нет границ, позволяющих водам моря не разойтись. Разнообразные йоги и аскеты, медитируя, обретают особые способности, которые в рамках майи могут использоваться. И их можно назвать чудесами. Ходить по воде? Летать в воздухе? Все это не проблема для йога. Проще говоря, концепция майи допускает нечто схожее с чудесами.
Сатана:
– Верно, допускает. Но мы опять говорим о вероятности. Вероятность неточна. Я не могу проверить истинность твоих слов. Мне всегда нужно думать о том, что ты постоянно говоришь о возможном, но, на самом деле, этого просто может не быть.
Современник:
– Мы просто рассматриваем разные варианты. Это полезно. Развивает фантазию. А фантазия – одно из самых острых орудий мира возможностей. Все, что можно представить, все могло бы быть.
Сатана:
– Трудно поверить в сказанное. Быть может, все есть так, как только и могло быть. Все прочие интерпретации излишни. Быть может, возможности несущественны. Быть может…
Современник:
– Ты слишком много употребляешь слово «может».
Сатана:
– Да, соглашусь.
Современник:
– На самом деле, мы, люди и демоны, имеем значительные проблемы в языке и логике. На самом деле, язык – абсолютно потенциален. Даже когда мы обращаем внимание на определенный предмет, мы подразумеваем его в некой потенции. Когда же мы обсуждаем абстрактные предметы, то все они лишь потенциальная бесконечность. То же и с логикой, ибо она связана с языком. Логика никогда не оперирует конкретными данными. Она всегда оперирует абстракциями. А все абстракции – это потенции.
Сатана:
– С проблемами в языке я согласен.
Современник:
– Но в чем весь парадокс? Мы пользуемся потенциальными методами, но отрицает потенциальность. И ты показал прекрасный пример этому. Дело в том, что мы в принципе можем вообразить все чудеса. Значит, скорее всего, они возможны.
Сатана:
– Допустим, я соглашусь, чтобы не подчиняться общемировой тенденции. Но это опять же ничего не доказывает.
Современник:
– Это еще раз укрепляет нас в том, что чудеса сами по себе возможны. И это важно. Чудеса возможны. Это важно. Если чудеса возможны, то мы уже хотя бы не спорим об этом. А это важно. Если бы ты смог доказать, что чудеса невозможны, то наша беседа закончилась бы моим поражением. Но ты не можешь.
Сатана:
– Как и ты не можешь доказать истинность чудес.
Глава IX: Чудеса сегодня
Современник:
– Но давай посмотрим на окружающий мир. Когда ученые говорят, что мир возник благодаря естественным процессам, то это кажется сложным и невероятным. Приходится допускать тысячи различных мелочей, чтобы увериться в этом. Но это полностью противоречит Бритве Оккама.
Куда проще описывать мир через концепцию творения, но тогда все, что нас окружает, в сущности, чудо. Небеса над головой? Чудо! Безбрежные океаны? Чудо! Все есть чудо.
Сатана:
– Банальная трактовка.
Современник:
– Банальная, но достаточно правдоподобная и простая, чтобы удовлетворить ищущие умы. Нет в мире ничего того, что не является чудом.
Сатана:
– Но, опять же, нам надо доказать существование Бога.
Современник:
– Немного поиграем словами. Что тогда получится? Даже в рамках естественного мира – все есть чудо. Мы живем в мире невероятных событий, которые с трудом подчиняются законам логики. Все вокруг чудесно.
Сатана:
– Как-то ванильно звучит. По-детски. Играем словами!
Современник:
– Ну, мы же не истину тут собрались выяснять.
(демоны засмеялись)
Сатана:
– Ха-ха! Верно! Но если я соглашусь с тем, что все чудо, то автоматически проиграю. Я против.
Современник:
– Да я сам против. Просто забавно звучит. Но с какой-то стороны верно. Для сомневающегося человека весь мир – чудо. Он полон неизвестного, непонятного. Это для догматичных сциентистов все известно.
Сатана:
– На мой взгляд, сциентизм крайне религиозен.
Глава X: Сциентизм и рационализм как религии
Современник:
– Безусловно. Наука и рационализм сами стали религией. В них люди откровенно верят без доказательств. Даже сами ученые не особо разбираются в том, что такое наука. И даже не имеют понятия, как доказываются многие положения даже в их области исследования. Ученый основывается на том, что доказали до него. Таким образом, никто не владеет полным спектром доказательств. Получается, всякий ученый верит в систему в целом.
Да, ученые скажут, что они знают общие каноны науки. Это тоже неверно. Они имеют наивные, возвеличивающие представления о науке, переполненные скорее комплиментами, а не реальными фактами. Они преувеличивают значимость тех или иных методов и принципов, не понимая их глубинной философской сути. Поверхностное отношение к методике, совмещенное с абсолютной верой в нее, делают из науку – одну их религий, основанных на вере. Никаких знаний – чистая вера.
Потому и научные отрицания чудес – сомнительны. Они полностью основываются на вере, притом, на вере в авторитет человека. А это уже смешно. Авторитет человека – незначителен. Христианство основывается на авторитете Бога. Если есть хоть небольшой шанс на то, что Библия – это реально книга Бога, то она намного надежнее тысяч научных изысканий, потому что её, можно сказать, написал сам творец мира, который мы изучаем.
Ученые часто говорят, что Библия противоречит фактам. Нет, Библия противоречит научным мнениям о фактах. Ведь все мнения о фактах составляются людьми. Скептик больше сомневается в науке, чем в любой из религий. Согласись, если у нас есть священный текст, который действительно написан Богом, то это отметает большинство вопросов. Там все, что мы должны знать. Вопрос лишь один: действительно ли этот текст написан Богом или с помощью Бога? В науке же слишком много вопросов, парадоксов, неточностей и догматов, чтобы убедиться в том, что она истинна или хотя бы ближе к истине, чем тот или иной священный текст.
Сатана:
– Да, согласен.
Современник:
– То же с рационализмом. В сущности, современный сциентизм и есть современный рационализм. Проблема в том, что он сам к себе не относится критично. Да, рационализм настроен на критику. Но критикует он, в первую очередь, не себя, а все, что его окружает. В этом смысле, он максимально догматичен.
Кроме того, рационализм устанавливает нормы очевидности. Но очевидности-то в нем и нет. Рационализм – это лишь одна из многих философских позиций. И меня удивляет, как целые толпы, да и я в их числе, стремились к нему. Панацея! Но нет. Никакая не панацея. Лишь плацебо.
Сатана:
– И тут согласен. Наука и рационализм – это разновидности религий. У них есть свои школы, свои храмы-институты. И стоит вспомнить, что именно христианство первое основало школы и университеты, а наука их уже присвоила себе. И как же она смогла их присвоить? Как рациональная и критическая наука может использовать учреждения, созданные христианством? Видимо, наука не так сильно отличается от христианства, как сама того хочет.
Кроме того, наука очень обязана христианству и христианским деятелям, поставившим её на ноги. Современные атеисты брешут, мол, христиане сжигали всех ученых. Было дело, кого-то сжигали и кого-то обвиняли. Но это были единичные случаи, связанные с единичными монахами и единичными деятелями науки. В целом же, христианство подняло науку на ноги. До начала Средневековья христианство любезно расчистило философскую площадку, оставив огромное количество философских ниш открытыми. И уже потом пришла наука, у которой не было греческих соперников. Многие говорят, что прогресс заключается в конкуренции. Если бы это было так, то греческие философские школы улетели бы в космос за первые сто лет своего существования. На самом деле, философская конкуренция разобщает. Лишь конкуренция в рамках определенной философской школы может быть продуктивна.
Так вот, христианство дало науке материальную и духовную базу, подарила образец организации, которым наука и воспользовалась. Ученые до сих пор используют христианские методы преподавания материала. И после всего этого кто-то может усомниться в религиозной природе науки?
Современник:
– Философы Просвещения воспитали в ученых комплекс антирелигиозности. Ученые боятся признать, что наука – это тоже религия и вера. Они симптоматично отрицают все свои акты веры, пытаясь выставить вперед те явления, которые наука действительно обнаружила. Но какая разница, что обнаружила наука, если она догматически трактует все это? У науки есть предустановка. Всем известны научные тенденции. Каждый новый факт будет объясняться по определенному шаблону. Шаблон навязывается всем членам научного сообщества. Наука – это не только религия, но и механизация интеллектуальной деятельности. Ум ученого – это ум раба науки, раба системы. Ученый в рамках науки не имеет ни малейшего права на размышление. Все установлено регламентом. Он должен рассуждать по определенной форме, в определенном порядке, используя определенные слова, согласованные научным сообществом.
В сущности, ученый – это самое догматичное и интеллектуально закабаленное существо в истории человечества, ведь больше никто в истории не был так подчинен системе. Христианам, буддистам, мусульманам – всем можно было думать самостоятельно. Просто был запрет на определенные темы. Наука сняла старые запреты, поставила новые, но, помимо всего прочего, установила и интеллектуальные шаблоны. Вся интеллектуальная деятельность ученого стандартизирована. По сути, ученый – это механизм науки. Разве ему можно безоговорочно верить?
Сатана:
– Всегда говорил, что нельзя. Все демоны это хорошо усвоили. Ученый – это все тот же болтун, который, правда, имеет дело с опытом. Но какое нам дело до опыта, если он остается с болтуном?
Современник:
– Никакого. Механизм науки сухо и бездумно обрабатывает факты. Наука – это не просто религия, это роботизированная фабрика «истин». Но проблема в том, что если хотя бы на одной ступени иерархии научного метода допущена ошибка, вся система летит к чертям.
Глава XI: Современность не требует чудес
Современник:
– Остался еще один важный вопрос. Вот у нас есть современность, в которой чудес не происходит? А почему?
Сатана:
– Потому что их никто и не было?
Современник:
– Ну, это ответ убежденного в чем-то человека. Я могу привести как контраргумент следующее мнение: современность не нуждается в чудесах. На самом деле, как говорил Будда, увидев чудо и дурак уверует. Потому он не показывал свои способности. Бог может действовать по тому же шаблону. Он предвидел времена, когда чудеса будут нужны. И наше время в них совсем не нуждается. Все сделано для того, что каждый человек имел шанс попасть в рай. Ну, например, христианство, как и многие другие религии, имеют сейчас распространение по всему миру. Нет никаких границ. Шансы есть у всех. Все зависит от самих людей.
Сатана:
– Но зачем тогда Бог создал путаницу среди людей?
Современник:
– Люди сами создали путаницу. Свобода воли же. Если есть свобода воли, то причина путаницы учений в ней. Каждый человек придумывает то, на что горазд. Вопрос лишь в том, победит ли истина все выдумки или нет. Да, это некая игра.
Сатана:
– А на кону человеческие жизни. И все, кто проигрывает, тот попадает в ад. Какие честные условия. Даже я не так жесток.
Современник:
– На самом деле, никакой жестокости. Просто есть выбор между благом и свободой. Либо мы делаем всех благими механизмами, подобно ангелам. Либо даем им свободу. Со свободой люди могут творить зло. Но если они прорываются к благу, то благо свободного человека намного лучше блага механического и детерминированного существа.
Сатана:
– И здесь тонко подмечено. Знаешь, что я думаю?
Современник:
– Что?
Сатана:
– Я сдаюсь.
(демоны начали недовольно шуметь)
Современник:
– Почему?
Сатана:
– Это был хороший разговор. Но я хотел бы сдаться. Я понимаю, что наши силы равны. Я мог бы тебе противопоставить огромное количество аргументов. И в итоге мои демоны признали бы меня победителем. Мой авторитет здесь неоспорим. Но ты очень хорош. Меня это заинтересовало. И ты ведь не веришь в чудеса?
Современник:
– Нет. Никогда не верил. Но, если подумать, они реально вполне допустимы. Бездумно их отрицать – довольно странное занятие.
Сатана:
– Согласен. Но давай поговорим о кое-чем другом.
Глава XII: Эксперимент
Современник:
– О чем же?
Сатана:
– О моем небольшом эксперименте. Мы с демонами однажды собрались в этом зале. Мы знали, что все люди – глупейшие существа. Они крайне подвержены предрассудкам.
Вот мы и выбрали типичного человека, чтобы воспитать из него мыслящее существо, способное рассуждать в разных плоскостях, а не только в одной. Левиафан и я знали, что можно создать такого человека, который не будет ограничиваться своей точкой зрения. Остальные были против. И, мне кажется, мы с Левиафаном победили. Даже Пифон на тот момент не смог предсказать твое превращение, но он до тебя прибежал ко мне и сказал, что ты стал совсем другим.
Современник:
– Так это ты все подстроил? Я-то думал, что все естественно.
Сатана:
– Нет. Первые твои встречи предназначались для того, чтобы расшатать твое окаменевшее сознание. Потом мы пронзали тебя различными тонкостями мышления, разными ходами, которые сам смертный в одиночку осуществить не может. А потом еще и расширили твои знания о мире мнений, что тоже очень важно. Человек, не знающий философию других людей, остается всего-то догматиком, верящим в свою точку зрения или в свое безосновательное сомнение.
Современник:
– Все хорошо. Даже отлично, но я не могу до конца понять смысла одной единственной встречи. Она, как мне кажется, была излишней. Так вот, я озадачен встречей с Лилит.
Сатана:
– Она не была запланирована.
Лилит:
– Да, не была. Тебе просто повезло.
Сатана:
– Ну, по сути, она могла задержать тебя на сотни лет в рабстве. Тогда бы наш эксперимент провалился.
Современник:
– Понятно. А мне интересно, но вы помогли мне. Это было замечательно, и я вам благодарен. Я сделал много шагов вперед, по сравнению с тем состоянием, в каком я находился. Вы теперь так будете помогать всем людям?
(демоны засмеялись)
Сатана:
– Ха-ха-ха, конечно, нет. К черту людей. Я просто должен был выиграть спор. И сейчас будет голосование. И мы решим, продвинулся ли ты по пути мышления.
Глава XIII: Завершение адских диалогов
Абаддон:
– Однозначно, продвинулся. Я видел зашоренного малыша, погрязшего в предрассудках своего времени. Он казался мне безнадежным. Я думал, что только повторная смерть исправит горбатого, но, как оказалось, он смог сделать значительный шаг вперед. Он не остановился, он сдвинулся с места.
Правда, мне кажется, что перед нами уникум. Многие бы другие люди не отреагировали на все наши испытания. Они бы пронесли свое мнение до конца. Люди – это люди. Мало кто может освободиться. Я не могу быть уверенным в том, что мы открыли метод, который поможет пробудить в человечестве мышление.
Ариэль:
– Соглашусь с Абаддоном. Этот человек пришел ко мне абсолютно закабаленным своим обществом. Он был марионеткой. Не было вообще никакого просвета. Он просто повторял то, что ему говорили его предрассудки. Теперь же, как я вижу, он сам говорит за свои предрассудки. Это нечто совершенно иное.
Асмодей:
– Я удивлен таким результатам. Сатана победил.
Астарот:
– Безусловная победа Сатаны. Человек изменился. Человек перестал быть таким тупым, как был. Человек больше не верит в догмы современного общества и своей научной системы, которая была его религией. Перерасти предрассудки Просвещения – это великая задача для всего человечества. И этот человек с ней справился.
Бафомет:
– Был трусом, трусом и остался, но наивности, вроде, стало намного меньше. Голос Сатане.
Бегемот:
– Я не думаю, что он избавился от предрассудков к еде, но видно, что она стал намного лучше.
Велиал:
– За Сатану! Воистину, парень стал намного лучше.
Вельзевул:
– Я признаю, что был не прав. Я не думал, что люди могут так сильно изменяться.
Ламия:
– Я вообще не знаю, что здесь делаю. Меня детки ждут.
Лилит:
– Я против. Оставьте его в аду. Он мне нужен.
Мамон:
– Да он изменился. Это очевидно. Здесь нет никаких сомнений.
Пифон:
– Это я и предсказывал. Теперь все встало на свои места. Я же не мог сказать, как все реально завершится. Иначе бы Сатана оторвал бы мне голову.
Сатана:
– Кто-то считает, что в аду плохо. Это наглая ложь. Ад – это школа жизни для духа. Школа всегда мучительна. Но школа ада – куда более естественная, чем любая другая школа. Мы учимся, страдая. И это не плохо. Не стоит бежать от своих страданий ни в жизни, ни в смерти. Примите свою боль. Она сделает вас по-настоящему сильными.
Даже обыкновенный человек может стать намного лучше, если сделает множество шагов вперед. А толкает нас вперед, в том числе страдание. И я осознаю, что ограничен был не только этот человек, но и каждый из вас. Мы, демоны, тоже должны осознать нашу ограниченность, чтобы сдвинуться с места. Все еще впереди. У нас есть шанс стать лучше.
Мы не учителя. Мы вечные ученики мира. Примите это, друзья мои. Демоны не намного умнее людей. Мы легко можем раскрыть их предрассудки, но свои предрассудки нам даются с трудом. Именно поэтому я советую всем нам обратить внимание на нашу ограниченность и поменьше обращаться внимание на ограниченность других.
А тебе, человек, большое спасибо. Ты не просто стал лучше. Ты показал нам всем пример. Даже люди могут измениться. А если уж человек изменчив, то демону должно быть стыдно зависать на одном месте. Я надеюсь, что скоро не только ад, но и земля наполнится пониманием: мы перестанем ценить свои мнения больше чужих. Вот такой сатанизм я проповедую.