Новый иов

       

          - Я, конечно, не философ.  Я – обычный человек, - сказал Николай Муравлев своему собеседнику, нестарому еще человеку с торчащей седеющей щеточкой под носом и такой же седеющей челочкой над морщинистым лбом.

           - Да, - пробормотал Николай, поддевая на вилку кружочек копченой колбасы и дирижируя ею в пространстве.  –  Не все так просто в этом мире. Взять хотя бы меня, - Муравлев снова помолчал,  прислушиваясь к приятному пьяному шуму в ушах. Внутреннее тепло разливалось по всему телу и настраивало на  длинный душевный разговор с приятелем  в тесной, захламленной  кухне на шестом этаже жилой застройки в спальном районе города.  Муравлев чувствовал себя пьяным,  добрым и рассудительным, и казалось, что все проблемы, которые свалились на него в последнее время, уже не так страшны и, если вдуматься и рассудить – вполне разрешимы

          - Умгм – пробормотал человек со щеточкой,  сидящий напротив с осоловелым видом.  Его звали Алексей Петрович Загоруйко.  Проще – Алеха. Он молча налил в стакан водки, чокнулся  с замершей в пространстве вилкой  задумавшегося Муравлева, выпил,  с наслаждением сморщился,  крякнул и лицо его приняло сладко-удовлетворенное выражение. Он почмокал губами, отправил в рот ломтик соленого огурца и снова крякнул.

          - Да, - тихо сказал Муравлев, - вот я и говорю, - Жизнь – это такая штука. Казалось бы, все в ней хорошо, разумно, а ковырнещь чуть глубже – нет там ни разума, ни понятия, а лишь одна гадость и сплошные инстинкты. Вот так живешь-живешь, а она такой вдруг фортель выкинет, что хоть стой, хоть падай.

          - Умгм, - пробормотал Загоруйко, пережевывая огурец и заедая его куском черного хлеба.

          - Вот я тебе не рассказывал никогда, что со мной случилось год назад, - продолжал Муравлев. –  Ведь все у меня было хорошо.  Квартира трехкомнатная на Чистых прудах, жена, дети, должность… И все в один миг пропало и теперь вот сижу  я здесь, на этом пепелище, как Иов какой-то,  и проклинаю судьбу. А  началось все с того, что однажды в один проклятый день, когда Москву завалило снегом, я решил поехать на работу в троллейбусе.  И надо было посреди дороги этому троллейбусу встать. Вылез я на обочину и стал останавливать машину. Ты подумай,  Леха, сколько она, эта судьба,  заставила меня сделать всяческих вывертов,  которые моей натуре совершенно не свойственны, чтобы я вылез на эту чертову обочину и стал голосовать машину.

          - А че, - сказал Загоруйко, - обычное дело. Что такого?

          - Что такого?!! - повысил голос Муравлев. – Да я сроду машины не голосовал. Сроду  в общественном транспорте не ездил. Раньше  служебные машины были, потом своими обзавелся.  В общем,  все машины проезжали мимо, а одна крутая тачка остановилась. И вдруг – бац! В машине этой встречаю своего одноклассника Кольку Стрепетова.  Еще такой жук был. Ну, слово за слово…  Как, дескать дела, старина? Колька -  он всегда был башковитый в смысле бабла. Это бабло прямо-таки липло к нему. Всегда был жулик. Сейчас его время.
       Что-то тогда меня кольнуло,  но я тут же об этом и забыл, тем более, что Колька стал предлагать с ним сотрудничать.  Вот он и говорит, что,  дескать,  хорошо,  что встретились,  потому что он планирует какое-то дело и ему под это дело нужен толковый человек.  Если, говорит, договоримся  –  не обману.  Я, говорит,  человек богатый  –  не обижу.  Меня два раза просить не надо. Оказалось, что у него подозрения какие-то возникли насчет жены и надо было за ней понаблюдать и узнать, что да как. Ты, - говорит, - в ментуре работаешь. Знаешь, как как дело правильно повести. Дескать, помоги по-дружески.  В общем, согласился сдуру…
       А баба у него оказалась молодая и красивая. Да еще и спортсменка по борьбе.  Она меня сразу вычислила  и когда я завернул за ней за угол дома  -  прыгнула на меня, как кошка, скрутила по рукам и ногам, да еще и электрошокер приставила к морде.  Как  только я увидел ее –  сразу и влюбился,  как дурак. Ну и красавица же она оказалась: глаза  голубые,  как драгоценные камни -  прозрачные, манящие. Наверное,  только у русалок такие глаза бывают,  которые нашего брата в пучину зовут. Никогда раньше не видел, брат,  ничего подобного. А улыбка… Солнце ясное… Про остальное вообще не говорю. Да,  -  подумал я тогда,  - из-за такой женщины на все пойдешь. В общем,  выложил я ей все про ее мужа. А она засмеялась и говорит:

 «Мой муж подлый и сволочь, но зато страшно богатый  –  надоел мне, дескать,  до смерти.  Избавь,  дескать, говорит,  меня от него.  Я, дескать, заплачу не только деньгами, но и натурой.  Предложилась,   в общем. Я, конечно,  не устоял.  Кто ж устоит? Месяц с ней кувыркались днем и ночью... Обо всем я  забыл.  А тут Стрепетов объявился,  начал отчета по жене требовать. Такие дела. Я – полковник милиции. Друг – одноклассник и партнер.  Его жена – любовница и оба заказали мне друг друга.  Я уж хотел Кольке во всем признаться, но не тут-то было.

          - Да, - пробормотал Загоруйко, - ситуация!

          - Не просто ситуация, - воскликнул Муравлев, - а ситуевина самая натуральная. Полная задница.

          Загоруйко сонно заморгал пьяными глазами. Зашевелился и с трудом  выговорил, еле ворочая языком,  - Ну и че? Кокнул что-ль обоих?

           - Да не, - нахмурился Муравлев, - помирились они… вдруг. Неожиданно…

          -  Как это – вдруг?  – заморгал  Загоруйко, - А ты?

          - Я! – крикнул Муравлев,  багровея.  – Они, как оказалось,  сговорились,  все спланировали,  обвели меня вокруг пальца,  как идиота,  как лоха какого-то сраного! Меня!!!  - он грохнул кулаком по столу, отчего блюдо с остатками колбасы запрыгало,  налетело на тарелку с огурцами и загремело. Загоруйко,  проявив незаурядную ловкость,   успел ухватить закачавшуюся бутылку с водкой и прижать ее к себе.

          -  Нажили на мне, дураке  капитал, - кричал Муравлев,  сжимая кулаки, -  а я попал под раздачу.  Это  по-человечески? – спрашиваю я. Это ж надо было так вляпаться.  Сказать ведь кому-нибудь об этом стыдно! Я ж в таких операциях участвовал… Такие узлы распутывал.  У меня ж наград… - Муравлев махнул рукой,  налил водки, выпил. Его пьяные глаза налились крупными слезами.

          - Ведь знал, что Стрепетов – жулик и барахло! Всегда таким был, с юности.   - сказал он,  утираясь рукавом.  -  Когда мы с ним встретились после всего этого  –  он мне сказал: «Ты, говорит,  Муравей,  всегда был тупым. Тебя обмануть –  это, говорит,  получить большое удовольствие.  Я, говорит,  как тебя увидел при погонах  –  сразу решил, что делать.  На будущее тебе наука – никому не доверяй в этой жизни  -  ни друзьям,  ни любимым.  Потому что,  дескать,  в этой жизни  ничего нет святого.  Ничего, говорит,  в этой жизни нет, кроме кривизны и кручения…  Так и сказал - кривизны и кручения.

          - Хорошо сказал,  подлец! – крякнул Загоруйко.  –  Давай, Коля,  выпьем за подлецов,  которые все знают!

          - Дурак ты, Леха, - тихо пробормотал Муравлев.  -  В общем, из органов меня поперли,  потому   Колька заяву на меня накатал, что я,  дескать, воспользовавшись своим высоким положением и беспомощным положением жертвы,  преследовал его жену и склонил ее к сожительству и,  дескать,  самого Стрепетова тоже шантажировал и  к чему-то склонял… Перед тем, как эту заяву запустить,  пришел он ко мне и говорит:  заплати мне, дескать, 10 лимонов и будем в расчете.

          Загоруйко ухнул и  с восхищением выматерился . Его тусклые глазки, близко посаженные друг к другу масляно заблестели.

          - «Ах ты, ежкин кот, -  сказал я ему, -  что ж ты делаешь?  У меня ведь семья, двое детей».  А он –  у меня, дескать, тоже семья и, якобы, полностью изгаженная тобою личная жизнь,  а деньги всем нужны. К тому же, говорит,  жена его дорого стоит и придется заплатить за удовольствие  и  за ее издержки,  потому что ей, дескать, с таким пузаном,  как я,  неприятно было…  Я, говорит,  в конце концов,  просто делаю деньги из пустоты,  потому что больше их делать не из чего,  а деньги делать никому не запрещено. Я, конечно, пошел на принцип и  ничего ему не дал…

          - И правильно! – сказал Загоруйко. –  Нахальство какое.

          - Ну вот и поперли меня на преждевременную пенсию,  –  вздохнул Муравлев.

           - О! – крикнул Загоруйко.  –  Выпьем за то, что все хорошо кончилось!

           - Если бы, - вздохнул Николай.  –  Ведь у него на меня компромат был.  Жена-то его  забеременела, да еще и двойню родила,  а экспертиза показала, что от меня. И жена эта, по заяве его,  дескать,  плачет целыми днями,  убивается,  проклинает свою жизнь из–за изнасилования и вроде крыша у нее даже поехала.  К заяве и справки были приложены от психиатра и терапевта. В общем,  уволили меня под чистую и с большими  неприятностями,  а потом суд обязал меня выплатить столько,  сколько тебе и не снилось никогда. Тут и моральный ущерб мужу,  и моральный ущерб жене,  и деньги на лечение,  и алименты на двойню.  Это,  не считая денег на адвоката. Квартиру и машину я продал.  И машину жены своей продал.  Потом дачу продал.  Жена ушла к матери. А я вот я сижу теперь здесь – пою тебя водкой,  да еще и приплачиваю тебе за угол,  который снимаю.

          - Да, - твердо сказал Загоруйко,  -  угораздило же тебя, Коля…

          - Самое поганое, - Муравлев сплюнул,  -  Что у Кольки Стрепетова дети никогда не получались до меня.  15 лет он был женат, а детей не было. Это я им подарил своих детей. Это мои дети – понимаешь?!!

          - Да, Колька, -  хмыкнул Загоруйко, -  поимели они, значит, тебя по полной про-грамме. А кто  родился  –  мальчики или девочки?

          - Пацаны! – гордо  выпрямился Муравлев.

          - Да, - горько покачал головой Загоруйко,  -  Плохо дело…

          - Плохо..,  -  всхлипнул  Николай. –  Выпьем,  Алеха,  за все хорошее в жизни!

          Друзья подняли стаканы и уже собирались опрокинуть их,  как вдруг оглу-шительно  прозвенел звонок. Можно сказать, грянул… Муравлев нехотя вылез из-за стола и шаркаюшей походкой направился в прихожую.

          На пороге стояла испуганная девушка с большой сумкой,  ремешок которой был перекинут через плечо. Сзади, словно две скалы,  возвышалась пара охранников в полном вооружении.

            - Здравствуйте, - сказала она. – Это вы господин Муравлев?

 - Ну я! – нехотя и с опаской откликнулся Муравлев. –  А че надо?

  - Я, - официальным голосом  сказала девушка,  -  судебный исполнитель.  Вы должны расписаться за получение нескольких документов.  Она достала из сумки большую папку, Из папки вынула несколько листов.

   - Это, -  строго сказала она,  -  исполнительный лист на двоих ваших детей. Заявитель – ваша бывшая жена.  А вот это – судебное решение по заявлению вашей бывшей жены на компенсацию в связи с незаконной продажей  вашей машины, машины вашей жены,  дачи  и квартиры  вместе с долями их собственников.  Если вы не выплатите в срок указанную сумму – против вас будет возбуждено уголовное дело по факту мошенничества  в крупных размерах с недвижимым имуществом.

          Муравлев стоял, открыв рот и совершенно окаменев от неожиданности.  Из-за его спины выглядывал  протрезвевший Загоруйко.

     - Распишитесь вот здесь, - девушка сунула под нос ошалевшему Муравлеву кучу бумаг,  вложила в его негнущиеся пальцы  шариковую ручку,  подтолкнула Муравлева к столику и положила его руку на документ.

          - Пишите, гражданин,  -   нахмурилась она. – У меня еще куча адресов. Пи-шите, что получили решение в срок,   предусмотренный законом.

          Она что-то еще долго говорила,  какие-то официальные гулкие слова, которые сыпались на Муравлева словно булыжники. Наконец она ушла. Муравлев стоял в центре прихожей с ужасом глядя на бумаги, за которые только что расписался.

          Звонок телефона грянул в тишине, как взрыв. Муравлев схватил трубку и хрипло крикнул: - Да! Слушаю!

          - Муравлев Николай Иванович? – произнес до отвращения металлический голос с интонацией, не сулившей ничего хорошего.

          - Господин Муравлев, вы пропустили срок погашения кредита, взятого в нашем банке. Мы уже неоднократно предупреждали вас о необходимости… Теперь мы вынуждены… передать ваши обязательства в коллекторскую фирму. Банк не желает нести убытки из-за нерадивых должников…

          Муравлев тупо повесил трубку на рычаг. Прошел на негнущихся ногах в кухню,  налил целый стакан водки и залпом выпил. Внезапно на него напал неудержимый смех, который  сотрясал его,  валил с ног и крошил на мелкие кусочки. Взрывы хохота били его о стены крошечной кухоньки, бросали  на пол,  мяли и выворачивали наизнанку. Загоруйко, молча и сопя, хватал его за руки,  за голову,  за ноги, пытаясь овладеть дергающимся в конвульсиях телом. Наконец,  все затихло, потому что Муравлев, свалившись на пол,  неожиданно уснул мертвым сном. Загоруйко остался сидеть с ним рядом, пронзительно глядя перед собой маленькими, близко посаженными глазками. Он ничего не видел, ничего не чувствовал, ничего не понимал. Пространство сжалось до одной точки и этой точкой были две жизни этих людей, сплетенные случаем воедино в этом страшном, безжалостном мире.