Не рано ли мы начинаем учить детей поэзии Фёдора Тютчева? Да и возможно ли этому научить? И что остаётся у нас в памяти после этой прививки в начальной школе, кроме:
«Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром…»,
и далеко не каждый из нас возвращается после неё к его поэзии.
Но не о поэзии хочу сказать я сегодня, а о дипломатии, истории, философии, - явлениях так связанных между собой, что точных границ отделяющих одно от другого определить, кажется, невозможно.
Фёдор Иванович Тютчев был русским дипломатом. С 1822 г. он начал свою службу в Мюнхене «сверх штата», через шесть лет стал младшим секретарём дипломатической миссии, и прослужил под началом графа И.А. Потёмкина, оценившего его незаурядные способности. Они обсуждали вопросы российской и общеевропейской политики, и это представляло для молодого Тютчева главный интерес в его дипломатической деятельности. Между начальником и подчинённым возникла дружеская привязанность, и, когда посла перевели из Баварии, Тютчев сказал, по-видимому, с горькой шуткой: «Со стороны вице-канцлера грех разлучать два сердца, как будто созданные друг для друга».
Весной 1836 г. Тютчев с семьёй возвращается в Россию. Звание камер-юнкера и принадлежность к дипломатическому корпусу, аристократические связи, а главное - ум привлекали к нему высшее общество.
К своему поэтическому творчеству Тютчев относится небрежно - часто теряет написанное, вероятно, недооценивая его. Вопросы политики его занимают более. Обогащённый мировым историческим опытом, он выносит свои оценки событий в России на фоне всемирной истории.
С 1844г. Тютчев служит в Министерстве иностранных дел и живёт в Санкт-Петербурге, с 1858г. он - председатель Комитета иностранной цензуры. В обществе его излюбленная тема бесед (или же это связано с интересом к его мнению) - внешняя политика. Тютчев явно влияет на умы высшего русского общества. Свои мнения он доводит до Александра II, пишет политико-философский трактат «Россия и Запад», который, к сожалению, остаётся неоконченным.
Выступая за христианское смирение своего народа, в тоже время писал он и о готовности его к наступательной деятельности. Его политические идеи свидетельствуют о его беспокойстве о судьбах родины. Однако духовно он был связан и с европейской культурой, и современной ему философией. Предмет европейской мысли был и его предметом. Он видел Европу более свободной, чем Россию.
Незадолго до своей смерти он писал об «обожествлении» личности:
«Всё это человеческая воля, возведённая в нечто абсолютное и господствующее, в высший и безусловный закон. Так она проявляется в политических партиях, для которых их личный интерес и удачное выполнение их предначертаний стоят выше всех других соображений. Так она начинает проявляться в политике правительства, в этой политике крайностей, которая, преследуя свои цели, не останавливается ни перед какими препятствиями, никого не щадит и не пренебрегает никакими средствами для достижения своих целей… Только когда вполне убедятся в присутствии этого элемента, возможно будет точнее определить последствия… Эти последствия могут быть неисчислимы для всего мира… Она может привести Европу к небывалому ещё в мировой истории состоянию варварства, допускающему все другие порабощения».