В ЖАРКИХ УСЛОВИЯХ КОММУНИКАЦИОННОГО ОБЩЕНИЯ
- Похоже, конечно, на заказное убийство. Как и убийство Короба, - соглашался Хряпин и даже начинал развивать тему данной версии, но потом вдруг замолкал и принимался с сомнением покачивать головой.
Время шло и недовольство Хряпина, желавшего как можно скорее «вернуть в стойло» Тугарина, возрастало.
- Неэффективно работаешь, разбазариваешь время целыми сутками, - выговаривал он подчинённому. – Глубже надо копать. Чую, глубже надо копать на месте.
- Можешь сам копнуть, если хочешь, - сказал в среду Тугарин. – На любую глубину.
- То есть?
- Сегодня крупная партия женщин фирмы отправляется на вечер для тех, кому за тридцать или за сколько-то там ещё.
Хряпин оживляется.
- Так-так, обдумать надо.
В итоге вопрос был решён положительно.
- Дурные замыслы и постыдные вожделения из головы выбрось, - говорил Хряпин Саянову, поглядывая по сторонам. – Мы находимся на работе. Отсюда: работа – на первом плане. Понял?
- Понял, - сказал Саянов.
Хряпин глянул на Саянова и словно бы споткнулся. У Саянова был такой вид, будто он постоянно о чём-то печально размышляет. Хряпин встревожился.
- Стоп! Что я вижу? В голове не должно быть лишнего, в глазах – наоборот. Ты куда явился, я тебя спрашиваю? Ты же всех бабёшек мне распугаешь. Такой-то рожей. Ты посмотри вокруг. Сюда же люди, кроме всего прочего, повеселиться приходят. Звуковая стихия, цветовая… Дыши глубже! Почувствуй разницу! Благоухающая чистота и свежесть морозного утра! Впрочем, скоро потянет потом взопревших перезревших женщин.
- Наверно, - согласился Саянов.
Мимо них прошла молодая, не старше двадцати пяти, женщина. Шла, улыбалась кому-то и пахла французской туалетной водой.
- Нечто подобное я хотел бы ежедневно видеть в своей постели, - сообщил Хряпин.
- Да-а-а, - промычал Саянов. Голосом едва ли не замогильным.
- Действительно – «да-а-а». Ты даже сейчас выглядишь умирающим аксакалом. А ведь придётся иметь дело… Ты сам видел, с кем. А там есть и такие… Вон та, например, в эластике и горжетках из крашеного песца или кошки. В ней жизни не более чем на пару сериалов осталось. Видишь её? – Саянов уныло кивнул, и Хряпин, окинув его взглядом, задумался. Но ненадолго. – Пошли снова в буфет. Сейчас выведем шлак хандры из твоего организма. Твоя доза?
- Триста.
- Хватит двести. А так как сто граммов уже в крови – сто.
- Те сто уже сказали своё слово.
- Ладно, по двести. Но тогда, сударь, чтоб красноречия жар, убеждения дар, говорливость и в речи сноровка… Обеспечь, будь добр.
- Будет, - без уверенности в голосе произнёс Саянов.
- Хотя бы не стой истуканом. Танцуй. Знакомься. Когда танцуешь, много говорить и не требуется. А на данный момент главное – запомнить их всех капитально. А то они потом, глядишь, ещё разбредутся по залу.
Придержав шаг, Хряпин и Саянов прошли мимо группы интересующих их женщин.
- Запомнил? – спросил Хряпин.
- Запомнил.
- А то шары-те зальёшь…
- Двумя стопариками?
Они направились в буфет.
- А потом свяжем всех, как бурлаков, и… - Хряпин ступил на верхнюю ступеньку и стремительно сбежал вниз.
- Пуританская страна. У нас, - догнал его Саянов.
- Пуританская страна? – Хряпин наморщил лоб и задумался. – Возможно. Да. Возможно, пуританская… А мы – старые и ленивые. Даже ты. Ты – ещё в большей степени. Но когда я был молодой и предприимчивый, эта страна не казалась мне пуританской.
Первая из приглашённых Хряпиным на танец женщин была в крепдешиновом многослойном костюме цвета выбеленного лимона и производила приятное впечатление. Только нижняя часть лица была несколько тяжеловата.
- Вы хорошо танцуете, - похвалила его партнёрша. – А то с некоторыми – вообще невозможно. Такое ощущение, что они на руках у тебя висят. Руки потом отваливаются. А вы, наверно, спортом занимаетесь, молодой человек?
- Бегаю по утрам. Недавно начал.
- Бег? Ой нет, меня не заставишь.
- Что вы! Благодать. Лес. Природа. Только появилось какое-нибудь желание – глядишь, а звезда уже падает. Загадывай желание под звук падающей звезды, а на следующем километре оно уже осуществляется.
- И какие у вас желания?
- А вот это тайна.
Тайну ведь можно будет раскрыть и позднее. С этим спешить не следует.
- Вы, конечно, не женаты? – почти утвердительно произнесла очередная партнёрша, глядя с насмешливым подозрением. Взгляд её основательно глушил нотки женственности, которые обязаны были присутствовать в её женском голосе. – Здесь ведь все неженатые и незамужние. Кроме, правда, половины подруг, с которыми я сюда пришла.
Всё понятно. В анамнезе истории её жизни присутствуют маленькие трагедии, разыгранные на основе подлого коварства, чёрной неблагодарности и бытового свинства некоторых представителей мужской части населения планеты.
- Я тоже уже видел двух знакомых женатиков, - соврал Хряпин, решив поддержать партнёршу.
- Которые? Покажите мне.
Хряпин обвёл взглядом зал.
- Тут где-то. Покажу обязательно. В буфете, может.
- А ты?
«Мы уже на «ты», оказывается! – удивился Хряпин. – Э-э, с этой надо попроще».
- Был. Да, был женат, - покивал Хряпин и помрачнел лицом. – Я же шофёр. Большегрузный транспорт. Вот. Не справился, в общем, с управлением. Баба загуляла, выскочила на встречную полосу и втрескалась… в соседа. Да, в соседа, как ни банально это звучит. Представь, милая. Я не сразу развёлся. Я что-то пытался сделать. Давай, говорю, поговорим капитально. Можно же всё до последнего винтика…
«Винтики», «капремонты»… Не слишком ли глубоко он вошёл в роль шофёра? Так и переиграть недолго.
Однако, танцуя с молодой женщиной с тёмными, каштанового отлива волосами, Хряпин, расслабленный, вероятно, тёплой гаммой цветового решения – женщина была в жилете-распашонке красного цвета и жёлтом платье, - принял вид светского льва и надлежащим тоном проговорил:
- Ради вас я мог бы отказаться от всех благ в пользу моногамии.
Женщина ответила благосклонной улыбкой. Если бы она даже и не знала, что такое моногамия, то и в этом случае прекрасно поняла бы, что Хряпин сделал ей комплимент. На все последующие его реплики она также отвечала безмолвной улыбкой, поэтому отказаться от словесных кружев Хряпин уже не имел возможности. О недавнем шофёрском прошлом он начисто забыл.
Тесное общение с представительницами прекрасного пола и вообще-то не способствовало укреплению памяти, а тут ещё алкоголь да то обстоятельство, что Саянов начисто выпал из поля зрения Хряпина… Саянов куда-то пропал и не мог хотя бы своим присутствием напомнить Хряпину о поставленных им же самим задачах.
Желание же повторения поцелуя отпечаталось особенно ярко. Он смотрел в чьё-либо лицо, желая видеть глаза, подбородок, нос, шею, а взгляд его – с шумной непреклонностью пистолетного затвора – отскакивал в позицию короткого, объёмного, мгновенно наполняющегося теплом нежности и страсти взора, который объявлял актуальным одни лишь губы. И ничто больше. И форма губ как-то очень скоро перестала иметь очертания, которые способствовали бы идентификации, - нет, невидимый карандаш беспринципной памяти мог за секунду нарисовать с десяток губ, и добрая половина из этого десятка очень уютно соединялась с сохранённым им букетом ароматных эмоций.
Должна же была существовать связь волшебных губ, которых он коснулся своими сколько-то минут тому назад, со всем остальным! Но он напрасно перебирал, словно пыльную бахрому, обрывки этих связей.
Хотя время ещё было, вечер продолжался, вечер длился, вечер куда-то стремился и на бегу подхватывал, будто праздничную ленту, характерную доминантную линию его дальнейшего поведения, чувственным аккомпанементом – то громко, то совсем тихо – звучавшую до того самого поворотного пункта, который вдруг оборвал все нежные звуки и отрезвляющей тревогой наполнил душное помещение.
Однако гром этот в виде случайно услышанной фразы неопознанного женского голоса грянул гораздо позднее, когда уже позади было множество танцев с различными женщинами, облики которых, кажется, беспроблемно поглощались пространством стереотипа привлекательности, по-хмельному гостеприимным, едва ли не тридцатидвухмерным (говорят, существует и такое).
И он пошёл на второй заход. Только теперь предпочтение отдавалось иным критериям избирательности.
А прозвучало дословно следующее: «Знала Кашликова слишком много».
ТОТ, КОГО ЖЕНЩИНЫ БЕРУТ САМИ
Ложь мужчины и ложь женщины. Мужчина говорит: «Я могу один троих укатать». Он, как говорится, загнул. А может быть, и нет. При определённых обстоятельствах и мужчина более чем хрупкий на вид, случается, успешно противостоит превосходящей численности противнику. Мужчина говорит: «Меня на работе уважают». – «А почему тебе льготную путёвку в дом отдыха не дали?» - возразит подруга жизни. Резонно, как будто. Но ведь при делёжке льгот – а она этого не учла – включаются самые различные механизмы, внося огромнейшее разнообразие в процесс индексирования статуса многоуважаемого труженика.
Ложь женщины. Она иного свойства. В жарких условиях коммуникационного общения мужчина знакомится с женщиной в боевой раскраске. Однако утром, проснувшись, он может обнаружить, что рядом с ним лежит некто, более похожий не на вчерашнюю диву, а на чукотского шамана. Только без перьев и шкур.
Хряпин был крайне разочарован. Собраться с силами и бежать. Бесшумно одевшись и не прощаясь. Кармическая структура защиты от несчастий пробита. Хлынувшая в брешь горькая волна притащила ему эту женщину.
Хряпин сполз с дивана и, не поднимаясь с четверенек, огляделся. Он ожидал увидеть поблизости стул с аккуратно уложенными на нём своими вещами. Ничего подобного. Его одежда была разбросана по комнате самым беспардонным образом. Сначала он заметил свою рубашку, простёршую рукав вдоль экрана телевизора, затем носок и галстук. Чуть позже – пиджак, находившийся за боковой спинкой дивана, на полу, ближе к стене. Чтобы отбыть, этого комплекта одежды недостаточно. Это было ясно ещё до того, как он надел пиджак.
Когда он перегнулся через спинку кресла, позади раздался смех. Хряпин присел и уже гусиным шагом забежал за кресло, где обнаружилась одна из важнейших составляющих мужского туалета.
- Ты собрался куда-то? Уходишь? Рано ведь… - заговорило его последнее увлечение. И снова захохотало: - Ну и видок у тебя был! Просыпаюсь… Ха-ха-ха!
- Одежда вот… Что ж это делается-то такое? – Хряпину оставалось найти носок и брюки.
- Носок на столетнике. Не видишь? На окно смотри. А брюки ты ещё в коридоре снял.
«Снял». Ясно, что брюки он почему-то снял в коридоре. И остальное разбросал, по-видимому, он же. Для чего? Оригинальничал?
А голова болела. И всё из-за этого Саянова. Хряпин вышел в коридор и долго надевал брюки, стремясь одновременно с этим окончательно сориентироваться в пространстве.
- Э-эй, Шурик! Ты где-е-е? – пропела его любовь.
- Умыться надо, - пробормотал Хряпин и укрылся в ванной.
Вчерашний вечер во всю ширь не разворачивался. Поёт там… Лежит на диванчике и поёт. А ведь он-то помнит её вчерашнюю: губы равнодушные, к особенностям мужского организма интерес вялый. Может быть, потом разогрелась она… Может быть, позднее, когда они сюда попали… Но об этом следов в памяти не осталось.
Она ждала его у выхода из ванной. Он даже испугался её.
- Ты даже испугался меня, да?
- Ну что ты! – Хряпин, джентльмен, хотел казаться искренним. – От неожиданности…
- Испугался – вижу. Мне уже говорили. Я по утрам страшная.
Он должен был что-нибудь сказать, но дверь за нею закрылась. Хряпин только вздохнул с облегчением, как вдруг дверь ванной отворилась.
- Иди на кухню. Кофе пить будем. Выключишь, когда закипит.
Реденькие светлые бровки, лысоватые глазки и, главное, нездоровый цвет кожи. А также – губы… Не стоило слизывать с них помаду.
- Некогда! Мне в рейс сегодня! – крикнул Хряпин, приблизив лицо к месту соединения только что закрывшейся двери с косяком.
За дверью раздался смех-хохот, который Хряпина озадачил. Почему она так отреагировала на его слова? Вероятно, в рейс ему не сегодня, о чём ей уже известно. Ему не следует быть многословным – водителю большегрузного автомобиля. Он молча выпьет кофе. Большими глотками. И уйдёт. О чём ему говорить? Ему и молчать не о чём.
Впрочем, огромен внутренний мир человека. Даже если это пустырь или свалка. Знакомый Хряпина – как раз один из прототипов его героя – когда-то поразил Хряпина, заявив, что в течение всей смены размышляет о том, сколько он сделает ездок и сколько заработает в результате этой деятельности. Если это действительно так, то даже невозможно представить, какого уровня совершенства он, вероятно, достиг в области умственных построений подобного рода. Правда, яви он их миру – вряд ли они кого-либо заинтересуют.
Из ванной она пришла хотя и в халате, но почти вчерашней. Хряпин взглянул на неё, и ему полегчало.
Но она не совсем была вчерашней. Сегодня она, извлечённая из оборонительного панциря настороженности, была улыбчивой и весёлой, на вид тёплой и мягкой. Хряпин не мог улыбаться так же широко, однако вынужден был усилить подсветку физиономии.
- Ты про рейс что-то говорил, - сказала женщина, разливающая кофе.
- Рейс? Да ты не хуже меня знаешь, - отмахнулся Хряпин. Его уже так просто не поймаешь. Да и улыбку её он приметил.
Кусочек недавнего прошлого выпал из его памяти. Ну и тьфу бы на него, однако это прошлое было общим с другими людьми, в частности – с этой вот неустановленной женщиной. Как её зовут? По лицу не определишь. И почему он в результате вчерашних изыскательских работ оказался в постели именно этой женщины? Если же учесть и такой фактор, как привлекательность фигурантки, то можно с уверенностью предположить, что интерес его к ней был сугубо профессиональным.
Хряпин почувствовал, что глубина эмоционального состояния уменьшилась. Цвето-декоративная организация плоскости ситуации, в которой жил и действовал Хряпин, стала меняться, приобретая служебно-конкретную предметность. А вот имидж работяги-водителя – не фонтан. И каковы утверждённые накануне и, очевидно, утвердившиеся между ними формы общения – не ведомо.
Теперь Хряпин не спешил никуда, он попросил вторую чашку кофе. И пил его уже медленно. Шла акцентуация качеств, которые нужны оперу. Из-за похмельной вязкости мышления – не так споро, как бы того хотелось.
Они пили и беседовали. Хряпин размещал свои слова во времени с неспешностью не особенно грамотного, но основательного человека. Собеседница нередко улыбалась отчего-то, без явных к тому предпосылок, что несколько беспокоило Хряпина.
- Распрощаться собираюсь с госсектором, - сообщил он и посмотрел полувопросительно на сидящую напротив него женщину. Та улыбалась. – Как там в этом частном секторе – не знаю, не работал никогда.
- Зарплату обещают. Думаю вот – идти, нет ли, - с расстановкой проговорила женщина и захохотала.
Она сказала примерно то, что и собирался дальше сказать Хряпин. Понятно. Потому она всё и лыбится, что данный этап они уже проходили, вчера ещё. Хряпин улыбнулся с непроизвольным смущением. И когда он всё успел: и одежду по квартире разбросать, и… кое-что, очевидно, другое?
- Да, я вчера малость выскочил из колеи, - вздохнул Хряпин.
- Сообщить, как меня зовут?
- Ну, что ты!.. Хотя… ладно, валяй.
- Вера. Ешь бутерброды. А хочешь – суп разогрею.
- Спасибо, не надо.
Вера. Ясно. Но какая разница, как её звать, если пришла пора рвать когти. Если во второй раз идти по одному и тому же пути, если повторно задавать те же вопросы, повторять старые подходы и заходы, если подсовывать использованные уже коммуникационные уловки, - к добру это не приведёт. Грянет провал, легенда лопнет. Собирал, называется, сведения! А о механизме фиксации их не позаботился, кретин. Он даже не знает, та ли это женщина, из уст которой он услышал заинтересовавшую его вчера реплику. Винно-водочный уклон вчерашнего вечера привёл его в ту яму дерьма, в которой он сейчас находится.
- Расскажи мне о себе. Раз уж так получилось. Сама видишь – всё смешалось в черепной коробке.
- А что рассказывать? Разведена. Дочери двенадцать лет. Работаем потихоньку. Живём-выживаем.
Поговорили ещё о чём-то.
- Заходи, - сказала ему на прощанье Вера.
- Ладно. Как-нибудь.
- А я позвоню, - сказала она. – Ты когда на месте бываешь?
- Когда? – Хряпин почесал в затылке и, выбрав вариант ответа, сказал: - Да утром. И вечером.
(Литрес и пр.)