Мы приехали в станицу! На всё лето! Папа несет чемоданы, мама - сестрёнку. Я тоже тащу какую-то сумку. Ранее утро. Неподвижный воздух наполнен ароматом свежего хлеба, жареных семечек, чабреца, полыни, коров и ещё тысячей волшебных ароматов. Пенные гроздья сирени, искрящиеся на солнце от утренней росы, свешиваются любопытно из-за штакетников. Со скрипом открываем калитку. Навстречу выбегает старенькая бабушка, вытирая набегу руки о передник. Потом - ахи-охи, шум, целуются, говорят и смеются все сразу - дедушка, бабушка, прадедушка, прабабушка, старенькая няня, папины братья, их жёны, многочисленные мелкие дети (я ведь самая старшая из детей в семье!). Старенькая няня - бабуся, вынянчившая ещё мою бабушку и всех её детей, пережившая с семьёй все лихолетья 20-го века, горестно вздыхает, глядя на моего папу: «Дытынка моя! Якый же ж ты худый! И шо вы там у своему городе йистэ? Коклеты? Та хиба ж то йижа?». Часа через три, когда бабуся будет вытаскивать из печи сдобные пышки своими заскорузлыми от тяжкого труда руками, а папа с братьями начнут таскать у неё из-под рук горячие, с пылу с жару, румяные, пахнущие корицей, кругляшки, она будет сердито шлёпать их по рукам и по голым животам полотенцем, приговаривая каждому: «Тю, борив, разижравси!». Дедушка вытаскивает из погреба запылённые бутылки домашнего вина. На каждой приклеен кусочек пожелтевшей бумажки с волшебными и прекрасными названиями: «Шардане», «Абрау Дюрсо», «Пино Гри», «Гренаш Нуар» и т.п., хотя вся семья прекрасно знает, что делается это вино из винограда «Изабелла», разросшегося, как сорняк вдоль забора, и разливается оно потом по красивым заграничным бутылкам из одной заскорузлой старой бочки. Взрослым весело, они давно не виделись и соскучились… А мне тоскливо и нудно. Многочисленные двоюродные братья все младше меня. Ну что у меня может быть с ними общего? Я-то ведь уже - школьница. Брожу неприкаянно по двору. И весь день я, боясь себе признаться в этом, жду вечера. Вечером должно произойти очень важное событие, которое делает мой приезд в деревню таким долгожданным!
Наконец зной начинает спадать, мыча по улице прошло колхозное стадо. И только улеглась поднятая копытами пыль, только затихло позвякивание колокольчиков, над станицей повис звонкий мальчишеский крик: «Ааааанечка приехала!». Началось! В надвигающихся сумерках у калитки слышна какая-то возня, потом кто-то смелый кричит: « БабАнь, а Анечку можно?» Я делаю вид, что ко мне это не относится, хотя давно уже переоделась в самое нарядное серебряное платьице, кружевные белые гольфики и лакированные туфельки, а косичку украшает большой белый бант. Старые ясени за забором, словно стаей грачей, плотно «засижены» станичными мальчишками. Они лихо, как Тарзаны, перескакивают с дерева на дерево, качаются то на одной руке, то на другой, то повисают вниз головой. Они дочерна загорелые, голопузые, одетые только в холщёвые штаны до колен, и только один мальчик, самый некрасивый и маленький, одет ещё и в белую рубашку с длинным рукавом. И вот выхожу я. Миг триумфа и обожания! Мы все счастливы. Мальчики дерутся и толкаются, кому сидеть со мной рядышком. Наконец все рассаживаются на лавочке и по ветвям, разукрашенным вырезаннами перочинным ножом надписями: «Анечка + Рома, Анечка+Витя, Анечка+Серый…», и я начинаю рассказывать. Про далёкие страны и двухэтажные автобусы, про Наутилус и полёты в космос, про глубины океана и говорящую голову профессора Доуэля, про злобных пиратов и отважных героев. Мальчики слушают, затаив дыхание и боясь пошевелиться…Наверное никто и никогда больше так сильно и так бескорыстно не любил меня, как эти загорелые босоногие станичные мальчишки.
Странная штука-память! Тогда, много лет назад, вдыхая совершенно особенный, пряный воздух станицы, слыша её непривычные звуки, я будто скользила мимо, совершенно не замечая их магии. И вот теперь, спустя много лет, они вдруг, без всякой причины и повода, всплыли в памяти так явственно. И бесценно дорогие, ушедшие навсегда лица, явились перед глазами до боли реально. И блохастая дворовая собака будто снова жмётся ко мне пыльным горячим боком…
А внук дергает меня за рукав: ”Бабушка, а если петь под окном у девочки серенаду, то как она догадается, что это-для неё?”